Ничто не предвещало ужаса, охватившего жителей в квартирах 20-ти этажного дома, во втором, среднем подъезде, когда Роман Афиногенович Зюзюкин, вышел на пенсию.
Вообще-то пенсионного возраста мужчина достиг еще два года назад, но, судя по всему, его выперли из Горстройтреста за неуживчивый характер. Ему бы сидеть в конторе, бумажки перебирать, да отчеты в контролирующие органы строчить.
Нет же, ему до всего есть дело: и то не так, и это из рук вон плохо.
Владельцу техники выговаривает, собственнику предприятия ставит на вид.
Одним словом: «Достал!»
Оказавшись без работы, без должности, наш пенсионер первое время не находил себе места. Пристрастился к еде и сексу. В любое время дня и ночи. Днем зовет жену в постель, ночью будит, чтобы накормила остатками ужина или обеда.
Когда неугомонный вызвался сделать небольшой ремонт в трехкомнатной квартире, у Пелагеи Валерьевны-жены его аж от сердца чуток отлегло.
Но недолго отдушина ее длилась. Дочка их Алефтина с внуком переехала от родителей своих пожить к свекрови: вроде как погостить, а там, как время покажет. Так, Роман Афиногенович, начав с маленького, перешел к большому ремонту.
Ремонт-не ремонт, но расковырял он прилично: обои пообдирал, паркетины повыкорчевал, плинтусы вывернул, проводку расшерстил.
Пелагея Валерьевна вроде как забеспокоилась, так он ее быстро образумил:
– Живем, как, прости Господи, бедолаги несусветные, неумехи доисторические.
Жена робко возражала. Муж первое время словами ограничивался, да между делом разруху усугублял.
Бабка и не заметила, как дед пристрастился к выпивке.
Короче, когда муж-пенсионер заставил всю спаленку деревообделочным и железо-резательным инструментом, Пелагея Валерьевна уже стала супруга подгонять и даже согласилась с ним проехать на строительный рынок.
Конечно, бабка потом не раз пожалела, что увязалась с дедом.
Мужик ходил по рынку, показывал пальцем на мешки, кули и тяжеленные свертки, а женщина пыжилась, оттаскивала все это к полуторному грузовику.
Поднимали дед с бабкой весь этот строительный материал на 12-ый этаж на лифте.
Кое-кто из жильцов даже помогал, не подозревая, на что они себя обрекают на ближайшие три месяца, которые длился ремонт в квартире пенсионеров.
Зюзюкин сверлил, пилил, шлифовал, шкурил и циклевал практически безостановочно, за исключением времени сна и детского тихого часа в полуденное время.
В какой-то момент выяснилось, что после циклевки хилый паркет пришел в негодность и следовало его целиком менять.
Но что интересно, чем больше возрастал объем работ и чем больше затягивался строительно-ремонтный процесс, тем большее удовлетворение испытывал Зюзюкин: он перестал досаждать жену и ночью, и днем.
Порой, мужчина вскакивал ночью с постели, пугая своей непредсказуемостью супругу, и начинал сверять размеры сверла с шурупами, а дюбелей с пробойниками.
Хлебнув из холодильника стопку водки, он бросался на постель, не обращая внимание на скорбно лежащее тело своей жены, и отрубался во сне до утра.
Кафельной испанской плитки было куплено про запас. Но он так рьяно и неудачно резал камнерезкой ее на части, ошибаясь в разметке, что пришлось купить на рынке еще один дополнительный комплект. А поскольку цвет под дуб из продажи пропал, то ему пришлось купить под березу. Перемежая дуб и березу в шахматном порядке во сне, он стонал и сердился, как если бы дело происходило наяву.
Между тем, наяву дело почти не двигалось с места.
Паркет застопорился до поклейки обоев. Обои следовало наклеивать после шпаклевки и затирки щелей в стенах. Поскольку верх стен долго не просыхал, нельзя было устанавливать натяжные потолки.
Между тем, Роман Афиногенович почти непрерывно что-то резал, сверлил или пилил.
Визг болгарки, усиленный полупустой кубатурой комнат и железобетонными поддерживающими потолки опорами, раздирал душу и сносил мозги у жильцов четырех этажей сверху и трех снизу.
Пелагея Валерьевна не знала, куда себя девать и что делать.
Сколько раз она пыталась переключить внимание пиляще-сверлящего мужа на свои увядшие женские прелести. Куда там! Единственное, на что можно было отвлечь внимание ремонтера – это стопарик кристалловской водки из холодильника.
Но странное дело, водка не умиротворяла, а, напротив, распаляла рвение горе-строителя пенсионера, поскольку от прилившей к голове крови он начинал хуже слышать и, похоже, рев болгарки воспринимался им, как комариный зуд.
Так что рвущихся в двери и звонящих с мольбой о тишине в доме соседей, он не понимал и даже в глубине души осуждал, поскольку дел еще было невпроворот, а они лезли со своими претензиями.
В конце концов, не зря же он участвовал в антикоммунистическом перевороте по ликвидации социалистического строя с его колхозно-совхозными мерками.
Слава Богу, он не только свободный человек (правда, партбилет не стал сдавать кому ни попадя), но и хозяин своей собственной квартиры – этом островке семейного быта в капиталистическом окружении.
Впрочем, увлеченный совершенствованием форм своей собственности, он не заметил, как его все возненавидели: соседи, жена, управделами жилищного кооператива.
Было дело - умер сосед этажом выше. Так Зюзюкина просили не производить шум в своей квартире, пока родственники посещают усопшего на дому. Но усилий над собой неугомонному пенсионеру хватило только на пару часов.
Пришлось родственникам усопшего сократить домашнюю часть панихиды и спустить гроб на первый этаж в помещение подъезда, поскольку на улице шел сильный снег и тело в гробу могло промокнуть или промерзнуть.
В силу такого стечения обстоятельств с мертвецом простились не только желающие, но и случайные гости с других этажей, и, что характерно, возвращавшиеся с прогулок собаки ни разу не облаяли покойника, несмотря на жуткий визг болгарки, которой Зюзюкин на лестничном марше около своей квартиры пилил надвое испанскую плитку цветом под ствол березы.
Почти три месяца длился процесс ремонта квартиры впавшего в раж пенсионера.
Зюзюкин определенно вошел во вкус.
Чего только не делали соседи по подъезду: писали обращения в столичную мэрию, в кремлевскую администрацию, в Организацию Объединенных наций – все бесполезно. Отовсюду отвечали, что в связи с непредвиденным присоединением Россией Крыма, временно, а скорее навсегда перестали действовать какие-либо средства увещевания и приведения в чувство распоясавшихся бузотеров, уверовавших в свои непререкаемые права хамить и чудить на глазах у цивилизованной публики.
– И что же вы думаете?
– Впрочем, что у вас спрашивать, вы сами наверное в шоке от происходящего в вашем доме, вашем подъезде, на соседних этажах снизу и сверху?
Если бы не проблемы с пропиской, то можно было бы рекомендовать москвичам, больным на голову, переселиться в Санкт-Петербург, где местные законодатели приняли Закон «о топоте котов». Согласно тексту документа, в ночное время в Северной столице запрещены крики, свист, стук, передвижение мебели и т.д и т.п. Правда, дневное время в будни законом не охвачено.
В нашем случае вмешался Всевышний.
Не Верховный, а сам Господь Бог прекратил бурную деятельность по терроризированию благопристойных граждан.
Какими же волнительными и впечатляющими оказались похороны пенсионера Зюзюкина.
Обычно не дозовешься соседей, чтобы вынести умершего из квартиры до лестничной клетки - а здесь высыпал весь подъезд, траурная процессия растянулась аж до перекрестка двух улиц. Привлеченные обилием народа, совершенно посторонние люди ринулись проводить в последний путь, того, кто мостил путь не одному десятку людей в психушки и дурдома своей неутомимой человеконенавистнической деятельностью во вред миру во имя войны всяк против всех.
Чудно устроен этот мир!
Алефтины с внуком на похоронах не было. Дочка решили подождать, пока в квартире не высохнет краска, не прилипнут обои, не застынет цемент под кухонной плиткой и не выветрится дух бесноватого чудака.