на фото = Зеравшанский ледник
Северная геофизическая экспедиция просуществовала почти 20 лет, а в 1975 году все ее партии были переданы в состав Кайраккумской ГРЭ (геологоразведочной экспедиции), база которой была организована в нашем поселке Сыр-Дарьинский. Начальником стал Яков Борочин, руководивший раньше Гидрогеологической экспедицией. Я был назначен главным геофизиком экспедиции. Работать стало сложнее, поскольку главный инженер и производственно-технический отдел экспедиции считали, что должны заниматься только геологоразведочными партиями, и мне часто приходилось препираться с ними из-за перекладываемых на меня дел.
В 80-ые годы Министерство геологии проводило политику вовлечения в работу по охране труда и технике безопасности всех служб геологоразведочных организаций. Считалось, что главный геофизик несет ответственность за безопасность взрывных и буровых работ на сейсморазведке, главный геолог должен отвечать за транспорт при поисково-съемочных работах и т.д.
В условиях нашей комплексной экспедиции с призводственно-техническим отделом в подчинении у главного инженера я считал такое положение несправедливым.
Если об обязанностях главного геофизика еще можно было спорить, то возложение на главного геолога заботы об автотранспорте при том, что автогараж и все его службы подчинялись главному инженеру, казалось мне абсурдным.
Надо сказать, что у нас в экспедиции, да и во всем Управлении геологии на документы вроде должностных инструкций смотрели как на необходимую формальность и утверждали их обычно, не вникая в суть. Это позволяло мне составлять инструкции для себя и главных специалистов партий так, как я считал нужным, и отчасти избавлять их и себя от навязываемой работы.
Мне кажется, что служба охраны труда, да еще спецчасть или первый отдел, ведавший секретными делами, были воплощением формализма и бюрократизма, изрядно портившими жизнь работникам геологоразведочного и, возможно, всякого другого производства.
Чего стоят ежеквартально составлявшиеся отчеты и сводки о состоянии ТБ и ОТ! В отчетах, а потом в докладных записках, на совещаниях отмечался, к примеру, « возмутительный факт роста травматизма на 50%, а это означало, всего-навсего, что в отчетный период было 3 несчастных случая, а в предыдущий 2, как будто, нет таких наук, как теория вероятности, статистика.
У нас в экспедиции в течение десяти лет не было ни одного смертельного несчастного случая, а потом вдруг покатился по склону горы камень, попал в техника-геолога и убил его. На сколько процентов возрос смертельный травматизм? А еще через пару лет в один черный год на производстве погибло четыре сотрудника экспедиции и не в один раз, а каждый по своей причине – двое на взрывных работах, двое на транспорте. Что? В тот год мы меньше заботились о безопасности? Нет, конечно. Случай есть случай, хотя причины их могут быть разными, и в них, безусловно, надо разбираться, чтобы не допустить повторения подобных.
При геолого-поисковых и, в частности, геофизических работах немало несчастных случаев связано с вертолетным транспортом. В один из полевых сезонов по договору с нашей экспедицией ленинградский Западный геофизический трест проводил аэромагнитную съемку Туркестанского хребта с вертолета. Геофизики, проводившие съемку, согласились взять меня с собой.
Полет, в котором я собирался принять участие, был назначен на воскресенье, и что-то мне помешало поехать в ленинабадский аэропорт, где базировался вертолет с установленной на нем аппаратурой. Вечером у меня дома появился озабоченный начальник нашей экспедиции Рафик Валиев с сообщением о том, что вертолет разбился .
Он летел вверх по узкому ущелью и в попытке развернуться (ущелье упиралось в высокую гору) сел на арчу. Дверь заклинило, и открыть ее было невозможно. Экипажу и геофизикам, проводившим съемку, пришлось выбираться через отверстие в задней части машины, поскольку хвост был поврежден. К счастью, все, в том числе, и два студента-практиканта, остались живы и даже серьезно не пострадали.
Аварии вертолетов в горах не редкость. За время моей работы в Управлении геологии Таджикистана только в Южной геофизической экспедиции, проводившей гравиметрическую съемку с вертолетами, было две аварии, во время которых погибли геофизики-гравиметристы.
Трагичной была авария, происшедшая при посадке вертолета на одном из месторождений в Центральном Таджикистане. Склон горы, на который сел вертолет, был покатым, и вертолет стал скользить вниз. Геологи и представители руководства республики, летевшие для знакомства с месторождением, начали выпрыгивать из машины.
Некоторые спаслись, но второй секретарь ЦК Компартии Таджикистана Султан Эргашев и заместитель председателя Совета министров Гачечеладзе погибли. Эргашева, бывшего одно время главным геологом Канимансурской ГРЭ, я хорошо знал. Гачечеладзе тоже был геологом, начальником нашего Управления, но он перешел в Совет Министров до моего поступления в Управление.
Позже мне приходилось летать вертолетом и на Кавказе, и в Уганде, и в Приморье, но самым интересным и не забываемым был облет площади геологической съемки, проводившейся одной из наших партий в верховьях Зеравшана. Я отснял целую пленку и сделал довольно удачные снимки заснеженных вершин Туркестанского и Зеравшанского хребтов, в том числе, пика Пирамидальный, самой высокой точки Туркестанского хребта, и Зервшанского ледника.
Много крови мне попортила деятельность Первых отделов, ведавших секретностью. Все 40 с лишним лет считались секретными топографические карты масштаба 1: 50000 и крупнее, а какое-то время даже мельче. Как только нас ни мордовали этими «секретами»! То издадут искаженные карты, чтобы ввести в заблуждение вражеские разведки, то заставят обрезать края карт с общепринятыми координатами и наклеить изуродованные карты на листы с условными координатами.
При этом мы знали, что во всех других странах наиболее ходовые карты масштаба 1:50000 и 1:25000 продают свободно в книжных магазинах, а из космоса постоянно фотографируют и даже сканируют поверхность Земли с большой детальностью. Мы, чтобы не секретить геофизические отчеты, в которых не было ничего секретного кроме карт, старались делать геофизические карты без топографической основы. Даже в этом случае от нас требовали не указывать координаты, а то и вовсе убрать координатную сетку.
Для того чтобы напечатать статью в научно – исследовательском журнале, надо было вместе со статьей направить не только разрешение начальника экспедиции, но и акт экспертизы, составленный комиссией, назначенной начальником, в котором надлежало указать, что в статье нет сведений, запрещенных к опубликованию в открытой печати.
Мы должны были знакомиться под роспись с толстым перечнем таких сведений и нередко поступавшими дополнениями к нему. В перечне было много любопытных вещей от запрета на публикацию сведений о размерах ячей в рыболовецких сетях до перечисления запрещенных книг и их авторов.
Однажды я узнал о том, что отныне запрещается публикация произведений писательницы Баумволь, а все написанное ею ранее подлежит уничтожению. Меня это сильно озадачило – у нас дома была очень милая детская пластинка по сказкам писательницы Баумволь «Сказки доброй подушки», а потом возмутило – я догадался, что писательница эмигрировала в Израиль.
Отец мне рассказывал, что однажды, будучи по своим делам в ташкентском издательстве «Фан» (Наука), он увидел стопку книг доктора биологических наук О.П.Богданова о животном мире Средней Азии. Он знал Олега Павловича по моим рассказам (см. «Дедушкины горы») и спросил, как можно купить книгу. Ему ответили, что все книги подлежат уничтожению. Незадолго до этого в одной из центральных газет была напечатана большая статья о торговых операциях О.Богданова с отловленными им животными. Такое своеобразное наказание последовало предприимчивому ученому.
Административное давление, чтобы заставить работников экспедиции делать нужную или не нужную никому работу, ощущалось постоянно. То внедрялись сетевые графики, то научная организация труда (НОТ), то для всех работников экспедиции, как и для всех трудящихся СССР, надо было проводить экономическую учебу.
Это поветрие застойных восьмидесятых годов было призвано добиться того, чтобы весь народ стал экономически грамотным, а «экономика стала бы экономной» (кажется, изречение Л.Брежнева).
Учеба испортила нам немало крови. В экспедиции были организованы группы обучаемых в каждой партии, в химлаборатории, аппарате, гараже. Занятия проводили руководители подразделений на общественных началах, пользуясь программами, учебниками и своим собственным разумением о том, как это надо делать.
Большинство «преподавателей» просто зачитывали выдержки из учебников, многие ограничивались составлением документов о якобы проведенных занятиях, единицы готовились к лекциям, пытались найти интересный материал, сделать их полезными. Я относился к третьей группе, но поскольку это требовало немалых усилий, а работа не оплачивалась, курсы до конца не доводились ни первыми, ни вторыми, ни третьими.
В период моей работы на производстве в оценке деятельности геологических организаций и стимулировании хорошей работы всё время что-то менялось. Сначала поощрялась экономия заработной платы. Поскольку после войны была колоссальная нехватка всех материальных ценностей: палаток, спецодежды, аппаратуры и оборудования вплоть до бумаги и карандашей, не экономить было невозможно — не сэкономишь, вообще не с чем будет работать.
Когда материальное снабжение улучшилось, а экономия заработной платы привела к такому сокращению персонала, что некому стало работать, премию начали платить из прибыли, которую составляла экономия не только на зарплате, но и по материалам, оборудованию и другим статьям расхода. Премии, однако, были небольшими, недостаточно поощрялись те, от кого, в первую очередь, зависела экономия — руководители, экономисты. Их величина должна бы зависеть от размеров полученной прибыли.
В геологических организациях поощрение за прибыль не было важным из-за специфики геологоразведочной отрасли. Главный результат её деятельности, обнаружение и разведка новых месторождений, поощрялся очень плохо.
Премии за открытие и разведку месторождений, и так небольшие, выплачивались не только тем, кто открыл месторождение и организовал успешную его разведку, но почти всему коллективу экспедиции, включая буровиков, горняков, геологов, не имевших отношения к открытию или мало способствовавших разведке месторождения.
Срок между открытием и завершением разведки иногда достигал семи — десяти лет, а успех на промежуточных стадиях никак не стимулировался. Выгоднее было быстрее и без особых усилий опоисковать малоперспективную, но легко доступную площадь, чем стараться открыть что-то новое на сложных для работы участках.
Когда руководители предприятий получили возможность создавать и самостоятельно расходовать свой фонд материального поощрения, я попытался разработать и утвердить положение о премировании за эффективность работы на каждой стадии геологических поисков, например, за выявление геофизических аномалий, антиклинальных складок при условии их перспективности и передачи для дальнейших исследований.
Мои предложения не получили поддержки у руководства Управления геологии. Там считали, что обнаружение месторождения — это результат везения, счастливого стечения обстоятельств, и уже имеющегося положения о премировании за открытие месторождений вполне достаточно.
За три с небольшим десятка лет работы в экспедициях Управления геологии Таджикской ССР с участием наших геофизиков были открыты (я говорю только о тех объектах, которые получили официальное признание, а геофизики получили дипломы первооткрывателей месторождений) Южно-Янгиканское месторождение молибдена, Канимансурское месторождение серебра (Большой Канимансур - одно из крупнейших в мире) и Восточно- Ниязбекское месторождение нефти.
За первое и третье месторождения его первооткрыватели получили премии около месячного оклада, а за второе - моя премия была, кажется, два или три месячных оклада. Одна из экспедиций в Южном Казахстане за несколько лет работы не выявила ни одной перспективной на нефть или газ структуры, но работала прибыльно, и ежегодно её сотрудники получали за это по несколько месячных окладов в виде премий.
В последние годы моей работы в Таджикистане Министерство геологии ввело систему и планирования и оценки результатов по этапам выполнения геологического задания вместо прежнего поквартального планирования и премирования, однако, это мало что изменило по сути. К разработке заданий по этапам подходили формально, а оценка их выполнения также почти не зависела от результатов работ (найдены или не найдены новые объекты) и мало влияла на размер премии
.
Несмотря на выросшую в объединенной Кайраккумской экспедиции административную нагрузку, мне удавалось принимать непосредственное участие в геофизических исследованиях, участвовать в составлении отчетов и статей в научно-технических журналах, докладов, бывать на совещаниях и конференциях, посещать другие геофизические организации Советского Союза и даже побывать в командировках за рубежом. (Сборник «За бугром»).