Это здание очень неброское, многие просто не замечают его. Этих многих можно, наверное, назвать счастливыми. Таким людям точно незачем это здание. Они если и не такие уж счастливые, то просто встроенные в общество как надо. У них всё происходит так легко и естественно – устройство на работу, создание семьи, карьерный рост – что это можно сравнить с восходом солнца или сменой времён года.
А в это здание попадают те, кто по тем или иным причинам не подошёл к общественному механизму. Кто-то из-за резкого сбоя, трагического или шокирующего события, выскочил из этого механизма. Кто-то не подходил к нему с детства, не мог освоить свою функцию, своё общественное назначение. Они и не видели механизма, видели только хаотическое мельтешение, не могли вычислить никаких закономерностей. Свобода была для них тяжела, делала их песчинкой.
Таковы общие свойства пациентов психиатрической больницы, на самом деле они очень разные. Разные они по отношению к большому миру, миру нормальных. Для когото это самый правильный и гармоничный мир, которого они просто оказались недостойны из-за своей недоразвитости; для кого-то этот мир – пустой, суетный, грешный, от которого надо укрыться хотя бы здесь. И, наконец, третья разновидность отношения к миру норм и стандартов – признание его несовершенным и желание его перестроить. Только вот как это сделать? Если бы это знать – не было бы болезни. Возникло бы нечто невиданное, превосходящее любую логику – счастливая болезнь! Но счастливой болезни быть не может, как не может быть горячего льда, сухой воды, круглого треугольника или беременного мужчины. Но бывали и открытия, переворачивавшие мировосприятие. Доказывалось ведь кем-то, что параллельные прямые могут и пересечься оттого, что само пространство может искривляться! Так может и болезнь когда-то сможет быть счастливой, оттого что больному удастся доказать свою правоту? Тогда всё перевернётся в масштабах человечества. Тогда счастливая норма померкнет перед счастливой болезнью, превратится в низший уровень развития.
Но пока ещё ни одна психическая болезнь не достигла такого развития, и ни один врач не достиг такого её изучения. Не лечения, а именно изучения, такого, которое может показать, что и лечить-то не надо.
Простой заведующий отделением Александр Иванович Гордин как раз относился к редкому, исключительному типу врачей-психиатров, которые лечат болезнь не столько лекарствами, сколько изучением. Изучением, вниканием в то, что считается бредом, в результате чего либо болезнь должна вылечиться, либо должно выясниться, что это и не болезнь. Всех своих воззрений Александр Иванович не высказывал, иначе его самого могли бы положить. Но в своём направлении он продвинулся до того, что всё-таки подал главврачу инициативу созыва консилиума по поводу одного тяжёлого больного.
Невзрачные корпуса больницы скрывали мало того, что целый полигон неизученных идей, так ещё и шикарную ординаторскую у главного врача. Огромная, как зал для конференций, с длиннущим столом и люстрой над ним со стеклянными сосульками, собранными в круги, в центре – большой, по краям – поменьше. За столом сели заведующие всех отделений и специалисты – медицинские психологи, работники процедур и даже приглашённые философы и антропологи, также облачившиеся в белые халаты.
По старшинству, консилиум начал главный врач больницы Михаил Борисович Тихонравов. Он сел в торце стола и приподнялся для вступительного слова.
– Итак, многоуважаемые коллеги, мы начинаем консилиум, инициированный Александром Ивановичем Гординым. Его в нашей больнице знают как человека весьма глубокомысленного, а как врача – гуманного, может даже чересчур. По поводу одного тяжёлого больного созван данный консилиум – Сергея Капитонова, который совершил зверское убийство священнослужителя, и сам будучи чрезвычайно религиозным. Много парадоксов вам придётся разрешить, Александр Иванович, ох, нелегко вам придётся, не завидую я вам! Но вы сами такой человек решительный, отступать уже поздно! И я прошу вашего слова.
– Спасибо, Михаил Борисович! Но только уж напрасно вы меня так застращали. Я пришёл не на судебную тяжбу, а всего лишь на врачебный консилиум, и говорить собираюсь не о подсудимом, а о больном. Прежде чем углубляться в профессиональную терминологию, я скажу об обыденном восприятии нашего пациента Сергея Капитонова. Кем мы его считаем? Исчадием ада? Ошибкой природы? Генетическим мутантом? Тем, кому вообще лучше было не появляться на свет, но раз уж появился… – выступающий многозначительно развёл руками, – расстреливать не будем, пусть живёт, но только под нашим контролем, с отключённой волей, с подчинением посредством медикаментов. Признайтесь коллеги: у многих из вас есть такое восприятие Капитонова. Эмоции превалируют над научным знанием медицины. Я не отрицаю, что им совершено страшное преступление. И я не буду адвокатом, а буду тем, кто я есть – врачом. И не оправдывать его я буду, а объяснять произошедшее, не выходя за пределы своей компетенции психиатра. Просто объяснять, а не ужасаться. И не надо, пожалуйста, путать этот консилиум с заседанием суда, а меня – с адвокатом. Я – не Иван Васильевич, чтобы менять профессию одним махом, – в зале все усмехнулись, и напряжённая атмосфера чуть разрядилась. – А то уже и против меня предубеждение, что раз он убийца, а я его адвокат, то… Погибшего батюшку не воскресишь, но того, кто совершил это дикое действие, вылечить, я уверен, можно. Вот эта моя уверенность и вызывает недоверие. Был ли Капитонов настроен на убийство с самого рождения, имел ли такую цель жизни и взросления? Вы видели его в раннем детстве? Я, правда, тоже не видел… Но не исключаю, что в детстве это мог быть другой человек – жизнерадостный, восторженно и бережно относящийся ко всем вокруг, по выражению Альберта Швейцера, благоговеющий перед жизнью. Человеку свойственно клеймить себе подобного за то, что у него однажды увидел. Но в последние десятилетия, которые можно назвать эпохой глобализации, это свойство достигло невиданных масштабов. О всём человеке и его жизненном пути судят по одному действию, одному эпизоду, пусть и выходящему из ряда вон. Совершено дикое преступление, но оценка действия не должна превращаться в оценку человека. Человека – именно этого, надо изучать. Ужасаясь действию, я не превращаю человека в исчадие ада. Он не встроился в стандарты, а стандарты ответили ему свирепой пыткой. Стандартизация человека проникла уже и в Церковь. Не соответствуешь одним стандартам – больной, не соответствуешь другим – отступник от Бога, не соответствуешь третьим – избалованный лентяй. Штампы, штампы, штампы! Сущность эпохи глобализации как раз и состоит в штамповке людей, в их усреднении и обезличивании. Стандартизация проникла даже в Церковь. Просто я как верующий человек знаю, что, по учению самой же Церкви, Бог создаёт людей разными, чтобы каждый выполнял свою уникальную роль во вселенной, чтобы творение Божие – человечество – было единым в своём многообразии, многозвучности и многокрасочности. Извините, я уклоняюсь в сторону какой-то поэзии, я это вижу по укоризненно-выжидающему взгляду Михал Борисыча, поэтому перехожу к медицинской сути…
Далее Александр Иванович стал говорить о возрастных этапах развития шизофрении, о факторах, влияющих на течение болезни, на её истоки в детстве. От его выступления все слушатели даже забыли, что он не главврач больницы, а всего лишь заведующий отделением в ней. Александр Иванович являлся уже на вид ярким человеком. Он разменял уже полвека, крупный, рыжеволосый, с крупным скуластым лицом. Но особенно следует сказать о его глазах. Крупные, как и всё прочее, они выражали задумчивость, пытливость и доброту. Александр Иванович куда-то завороженно косился, как будто вон за той дверью или за тем шкафом скрывается неведомая доселе истина, которая всех осчастливит. Вопросов ему почти не задавали, хотя присутствовало много народу, и он ждал этих вопросов с великодушным видом. Главные вопросы последовали от главврача.
– Что ж, Александр Иванович, ваше выступление превзошло все мои ожидания. Я предлагаю поаплодировать, коллеги.
И весь огромный зал тут же заполнился оглушительным рукоплесканием. Михаил Борисович продолжил:
– Ваши теоретические идеи – без претензий. Но вот как быть с практикой? Ведь сам исследуемый вами Капитонов не слышал вашего блестящего выступления. Как вы намерены взаимодействовать именно с этим пациентом?
– Обыкновенно. Посредством разговоров. Находить узловые моменты в его жизни, в которые всё могло пойти не так. И в итоге я докажу ему, что он не с рождения, не от природы такой, каким является сейчас, каким являлся последние годы. А это будет важный этап на пути к выздоровлению.
– Ну что ж, пожелаю вам успеха, раз вы так уверены во всём сказанном вами.
– Премного благодарен вам, Михал Борисыч, вам, уважаемые коллеги, и вам, уважаемые гости.
Этот консилиум впечатлил всех. Но главврач испытал и побочное действие. Пока собрание расходилось, он ещё спросил:
– А не напомните ли, Александр Иваныч, какова была тема вашей кандидатской диссертации?
– «Истолкование творчества больных на ранней стадии шизофрении».
– М-хм… А докторскую пишете?
– Не без проблем, но пишу… «Факторы, влияющие на смену типа шизофрении».
Когда почти все покинули зал, главврач стал переставлять книги в шкафу, думая: «Хороший из тебя мечтатель! С такими мечтаниями хорошо метить на мою должность. Не выйдет! Уж больно гордый ты, Гордин! Всё равно традиционные методы лечения останутся в силе, от таблеток никто никуда не денется! Утопист нашёлся!».