Здания суда в городе не было – не имело смысла занимать отдельное строение. Крупные судебные процессы, требующие участия Великого Судьи, были редкостью, а с мелкими бытовыми тяжбами вполне справлялись служители храмов – в городе и поселках. Так что Марк проводил процессы в замке, в зале, который любезно предоставил король для этих целей.
Король, кстати, тоже пришел. В той части круглого зала, которая была предназначена для публики, слева, было установлено кресло и две небольших скамьи со спинками, поставленные так, чтобы кресло было чуть-чуть впереди, подчеркивая статус сидящего, но достаточно близко, чтобы его величеству было удобно общаться с придворными, сидящими на скамьях. Дальше шел еще один ряд скамеек и свободное пространство для зевак попроще, которые могли и постоять. Справа от дверей располагались места для участников процесса и стража.
Трибуна Судьи была установлена точно напротив входа, а ниша за его спиной скрывалась за тяжелой бордовой портьерой. Ниша представляла собой крохотную, скудно меблированную комнатку, но ее предназначение мало кому было известно. Король, например, не знал.
Марк шагнул в зал и прошел на трибуну под стихающий говор публики. Процесс начался.
– Предъявите обвинение.
К трибуне выдвинулся служитель храма, выступающий свидетелем вины. Станислав, отметил Марк. Судья, по совместительству – глава церкви, как хороший администратор, был лично знаком даже со служителями мелких поселковых храмов, а уж городского и подавно.
Служитель поклонился Судье и произнес:
– Обвинение в колдовстве.
– Огласите обстоятельства.
Служитель вновь поклонился. Выпрямившись, он бросил короткий взгляд на Судью, и тому показалось, что в этом взгляде была какая-то не протокольная мысль, какое-то чувство, обращенное к нему, Марку.
– Два дня назад в храм пришел старик. Его одежда указывала на то, что он бывший раб, отпущенный на волю. Всем известно, что господин дарует рабу свободу только за исключительные заслуги. Сам он пояснил, что служил высокому господину, имя которого не имеет отношения к делу, был педагогом и наставником. Поэтому к нему отнеслись с уважением, когда он заявил, что хотел бы побеседовать с кем-либо из старших служителей. Я пригласил его к себе в кабинет и внимательно выслушал.
То, что я услышал, привело меня в ужас. Я вызвал двух своих помощников, мы долго говорили со стариком. Мы надеялись, что он сам не ведает, что творит, что он одержим демоном, и не отвечает за свои поступки.
Однако обвиняемый всем своим поведением доказывал, что надежда наша напрасна. Разумно, логично и спокойно он продолжал упорствовать, что придумал нечто, что позволяет читать чужие мысли, знать, о чем говорили люди на большом расстоянии и даже слышать мертвых. – Публика в зале зашелестела – удивленно, испуганно, встревоженно. Судья поднял голову, посмотрел в зал и все разговоры умолкли. – Мы попросили его показать нам это устройство, что он сделал весьма охотно. С великим огорчением мы своими глазами убедились, что старик этот – колдун. Поэтому мы задержали его и передали страже.
Свидетель вины закончил свою речь, и Марк кивнул, позволяя ему занять свое место.
Свидетеля оправдания у преступника не было, он пожелал защищать себя сам.
– Стража, приведите обвиняемого.
Пережидая короткую заминку, Марк отвернулся к окну, размышляя, почему Станислав не поставил его в известность заранее. Служитель этот исполнительный и ответственный, неглупый, раз он дал ход делу, значит, там не пустые бредни. Не мог же он не понимать, что Судья должен изучить обстоятельства и подготовиться к такому процессу заблаговременно.
Послышались шаги и железный стук – два стражника вводили в зал обвиняемого. Привычным, рефлекторным движением ума Судья отбросил посторонние размышления и сосредоточился на процессе.
– Известно ли тебе, в чем тебя обвиняют? – обратился он к старику.
– Да, господин Великий Судья. Мне известно, что меня обвиняют в колдовстве. Я не держу обиды на служителей храма – как-то робко, но без заискивания добавил обвиняемый, – потому что убежден, что такое тяжкое обвинение они вынесли не по злобе. Просто идея моя нова и непривычна.
Я сказал, что возможно слышать и знать то, что было в мыслях других людей, невзирая на время и расстояние. Теперь даже мертвые смогут говорить с нами, живущими. – Зал снова отозвался испуганными шорохами. – Я придумал способ для этого. Я могу показать, ничего страшного в этом нет. Вот… – он начал развязывать мешочек на поясе, стражник шагнул вперед, но Марк жестом остановил его. – Это очень просто. – Старик доставал из мешочка какой-то небольшой предмет. – Нужны всего-то листья или мокрая глина или песок… да почти все, что угодно, подойдет…
Марка охватило страшное подозрение, и он невольно подался вперед, стараясь разглядеть, что за предметы достает старик из поясного мешочка. Тот, заметив, протянул руку, и Марк увидел, что это просто деревянная ложка, у которой старик зачем-то обточил конец черенка.
– На этих материалах можно сделать особые знаки и тогда…
– Молчать! – гаркнул Марк и хлопнул ладонью по столешнице, прерывая старика.
Обвиняемый от окрика отпрянул, сжимаясь: въевшаяся в кожу рабская привычка.
Король удивленно взглянул на Судью. Марк редко выходит из себя. Видимо, дело и впрямь серьезное, и храмовник не шутил про колдовство.
– Молчи, старик, – повторил Марк спокойнее. – Не смей осквернять суд своими бесовскими речами.
Он помолчал минуту, собираясь с мыслями и давая придворным возможность прийти в себя и успокоиться.
– Судебное заседание завершено. Дело будет разбираться в закрытом порядке, как дело государственной важности. Все свободны.
Бывший раб вскинул голову и посмотрел на него своими светлыми стариковскими глазами в удивлении и растерянности. Судья вздохнул, махнув рукой страже.
Обвиняемого увели, участники и зрители стали расходиться. Когда зал опустел, занавеска, закрывавшая проем за спиной Судьи, отдернулась, и из ниши выглянул человек в одежде храмовника. Он поклонился, приглашая Марка войти.
Нехотя, словно совершая нечто постыдное, Судья подчинился почтительному, но непререкаемому приглашению.
Внутри его встретил человек солидных лет, маленький и сухонький, с живыми, блестящими глазками, в богатой одежде. Два писаря за столом строчили какие-то документы на листах беленой кожи.
– Протокол готов, Судья, – добродушно сказал маленький – несомненно, главный в этой тайной канцелярии. – Сейчас допишем и приговор.
– А я его еще не вынес, между прочим, – ответил Марк с ноткой сварливости. Хотя он знал, что спор не имеет смысла и знал, что оппонент тоже прекрасно это знает.
Просто он очень чувствительно относился к малейшему и даже мнимому неуважению к своим регалиям. А, кроме того, сегодняшний процесс слишком уж явно отдавал фарсом. На столь высокой должности совесть – ненужный балласт, но какие-то остатки стремления к справедливости у Судьи все-таки уцелели. И сейчас он вяло, без ложной надежды, перебирал варианты, которые могли бы стать спасением для бывшего раба.
– Вы проводили дознание. Скажите, он на самом деле это изобрел?
– О да, Судья. Он на самом деле это изобрел. Он представил мне стройную и законченную систему.
– Тогда он величайший гений.
– Несомненно, Судья. Он величайший гений. И мне очень жаль, что нам придется его казнить. Да вот, кстати, приговор готов. – Он ловко подхватил лист со стола и стряхнул с него мелкий песок, которым писарь посыпал его, чтобы просушить чернила.
– Прошу Вас, Судья, поставить свою подпись. Я отправлю дело в архив, и мы сможем с чувством выполненного долга забыть о нем.
Этот ясновельможный пройдоха с улыбчивым лицом не первый год знаком с Марком. Понятно, почему Станислав не известил своего патрона заранее: ему попросту не позволили, чтобы избежать возможных осложнений.
– Подпись, Судья. Будьте любезны.
– С большим неудовольствием, – ответил Марк, с отвращением глядя на документ. Все внутри сопротивлялось этому простому действию – взять листок и поставить росчерк.
– Ничего не поделаешь – надо, – понимающе кивнув, ответил настырный бюрократ.
Судья раздраженным жестом выхватил у него приговор, шагнул к столу и одним взмахом поставил замысловатый вензель. Несколько секунд он размышлял, не разорвать ли, к черту, этот утвержденный им самим приговор, но, конечно, этого не сделал.
Вместо этого он бросил лист писарю, а затем швырнул на стол испачканную чернилами палочку для письма, удивительно похожую на заточенный черенок ложки…