– Ну что, смертный, пришла пора платить по счетам… Мы свою часть выполнили, у тебя ведь нет претензий? Теперь твоя очередь.
Претензий у него не было. Еще бы. Мы те еще жулики, но условия договора соблюдаем неукоснительно. Иначе грош ему цена.
Смертный – интеллигентишка в очечках – не возражал. Он только спросил растерянно:
– Что, уже?
За свою многовековую практику я усвоил одно – им всегда мало времени.
– Уже? – переспросил я. – Парень, да ты нахал…
Интеллигент пожал плечами, ирония огнедышащего демона, уютно примостившегося на табуретке у обеденного стола, его не прошибала. Ну, понятно, учитывая, ЧТО у него в перспективе.
– Ты продал душу за одно конкретное желание, так? – лениво завел я. Да, все всё знают и понимают, я в любом случае его заберу. Но формальности есть формальности. – Ты не оговаривал никаких сроков, не выдвигал дополнительных условий, но тем не менее… мы дали тебе три года. Целых три года, парень! И ты еще чем-то недоволен?
На самом деле мы, конечно, не такие добренькие. Тем более, если этот лох сам не указал сроков, сколько он может наслаждаться плодами сделки. Просто… ну не хватает у нас рабочих рук! Я пятый десяток работаю без секретарши! Короче, его договор завалился за шкаф и благополучно покрылся пылью. Точнее, кристаллизованой серной кислотой: моя прихоть, врубил кондей на минимум, вот и…
Серная кислота выпадает в осадок при плюс десяти.
Через полчаса пришлось отрыкиваться от десятка разгневанных подчиненных. Самой разъяренной была уборщица – у нее тряпка в ведре замерзла, а сама она получила по клыкам от бухгалтера, поскользнувшегося на непросохшем полу… Ну да ладно, наши рукописи не горят и кислотой не проедаются.
– Так что, парень, с нашей стороны все честнее некуда, – подвел итог грозный я. – Собирайся, поехали.
– Я не хочу.
Знаете.. я все понимаю и ко всему привык. К соплям, мольбам, раскаянию, посулам… Но чтобы так – тихо, уверенно, веско…
– Никто не хочет, – хохотнул я сквозь клыки, старательно скрывая крошку растерянности и капельку уважения к этому червю.
– Понимаю, – он автоматическим жестом поправил свои дешевые очки. Не то, что итальянским эксклюзивом… там даже минздравовской оптикой не пахло. Наверняка купил на рынке готовые, просто убедившись, что голова не раскалывается от несовпадения центров линз и его глаз. И то только после того, как разбил запасные… Ну, правильно, откуда у него деньги, в его-то положении. Да и не просил он денег, хотя и мог бы. Мы бы дали, жалко, что ли. Но его желание было слишком всеобъемлюще и поглощающе, чтобы думать о таких мелочах.
– Но вы знаете…
– Асмодей, – любезно подсказал я.
– Спасибо, – я поморщился: желать мне Божьего спасения просто-напросто бестактно. – Асмодей, я ведь не подписывал никакого договора, – простодушно заявил очкастый червяк.
О, ну начинается…
– А это что? – щелчком пальцев я отправил документ на его край стола. Он мельком глянул и пожал плечами. – Поясняю. Устная форма договора имеет ту же юридическую силу, что и письменная. Загляни в Уложение царя… пардон, не то время… в Гражданский Кодекс загляни.
Он смотрел на меня мягкими карими глазами теленка и молчал. Я почувствовал, что начинаю нервничать.
– Ты! Ты был десятого мая на улице Менделеева? Ты стоял, держась за ограду и едва не воя от боли? Ты сказал вслух, что душу бы продал, лишь бы твоя дочь выздоровела?
Он молча кивал на каждый вопрос.
На Менделеева находится областная травматология, хлебное место для наших. Впрочем, для белокрылых тоже.
Туда привезли кучку костного фарша, которую он восемь лет называл своей дочерью. Автокатастрофа. Он не виноват. Это был школьный автобус и пьяный дальнобойщик. Банальность, рутина…
– Договор был заключен! Мы свои условия выполнили: твоя малявка абсолютно здорова, ни шрамика, ни трещинки в черепушке. Три докторишки наперегонки пишут диссертации по ее случаю. Впрочем, это не относится к делу. Плати!
– Асмодей, – мягко, но упрямо возразил счастливый отец. – Любой договор может быть расторгнут. Я проявил слабость, я не жалею, но я же не знал… По тому же Гражданскому Кодексу наш договор можно признать мнимой сделкой и аннулировать в суде, – пока я подбирал челюсть, этот прохвост пояснил: – Я же не знал всех последствий договора. Значит, меня обманули.
– Что значит «ты не знал»! – завопил я. – Ты четко сказал – готов продать душу! Ты ее продал! Нечего мне сейчас выкручиваться – не поможет!
– А если я не читал Библию и знать не знаю, чем грозит сделка с Адом? – невинно поинтересовался этот наглец. – Вы должны были объяснить все последствия. Вы этого не сделали. Значит, ввели меня в заблуждение. Значит, договор недействителен.
– Ты кто по образованию, приятель? – спросил я. Спросил просто, чтобы выиграть время и собраться с мыслями.
– Сварщик, – недоуменно ответил тот. Ага, понятно наличие очков, но не понятно наличие мастерства скользко просачиваться между параграфами юридических документов.
– Жить очень хочется, – словно услышав меня, пояснил очкарик. – Ну, нельзя мне сейчас, понимаете?
– Не понимаю и понимать не хочу, – буркнул я. – Незнанием договора ты не отмажешься, друг мой. У нас не только факты, но и мысли к делу шьются. Все ты знал.
– Надька в положении, пацана ждем, – проговорил он. – Как я сейчас… Помогите мне? Ну должен же быть какой-то способ?!
Пока я вторично с хрустом вправлял челюсть, этот пройдоха встал из-за стола и, повернувшись ко мне спиной, безучастно уставился в окно. Смелый парень… или умный? Понимает, что не кинусь.
Самое паршивое, что способ действительно есть. Давно не используется, но, раз клиент просит так прямо, я не могу отказать. Потому и не используется, что никто не просит. Мать вашу бабушку, ну какому идиоту придет в голову просить о спасении души демона, пришедшего по эту самую душу?! Только такому придурку.
– Знаешь, можно кое-что сделать, – нехотя процедил я.
– Дочь не отдам, – не оборачиваясь, отрезал очкарик.
– Да кому она нужна, – махнул я рукой, – тем более, что грехов-то на ней – тьфу! Ну подумаешь, с соседским мальчишкой целовалась, так это… Неважно, – оборвал я, видя его лицо, пышущее праведным отцовским гневом. Чего доброго, забудет про договор и рванет к соседям требовать возмездия для малолетнего совратителя… который на три месяца младше его невинной орхидеи. Еще вопрос, кто кого соблазнил.
– Мне нужна душа, так? – он неуверенно кивнул. – Ну так вот, мне без разницы, чья душа. Можешь поменяться.
– Это как?
– Элементарно, – снисходительно пояснил я. – Убей человека, своими руками. И все. Я признаю эту оплату законной.
– И эта душа отправится в Ад?
– Не факт. Смотря как жил. Рулетка, даже я не знаю.
Знаете, он очень долго молчал и смотрел в окно. А я сидел у него за спиной и нервно бил хвостом по бокам.
– Нет.
– Послушай, ты, наверное, не понял. Я пришел, чтобы забрать тебя в Ад. На веки вечные.
Он снова кивнул.
– Никто не узнает. Никогда. Гарантирую.
Он мне верил. Но упрямо покачал головой, отказываясь.
– Слушай, фрезеровщик… сварщик… Я ведь не прошу топить невинного младенца. Пошли в ближайший хоспис… нет, лучше в дом престарелых. У меня как раз есть на примете один всеми позабытый старик. Он и так скоро умрет. Три дня, ты отнимешь у него всего три дня.
– Целых три дня, – эхом поправил он. – Кто знает, может быть, за эти три дня он что-нибудь переосмыслит, в чем-то раскается, попросит у кого-то прощения… И эта капля перевесит чашу в пользу Рая.
– Да тебе что с того?! – взвыл я.
– Не могу, – мучительно выдавил очкарик.
Он развернулся ко мне, вытер слезы и скомандовал:
– Пошли!
Я не пошевелился, не взглянул на этого простодушного прохиндея. Я смотрел на договор. На моих глазах пергамент становился чистым: строчки, параграфы, буквы растворялись, словно их и не было.
Если бы он согласился… если бы он только согласился обменять свою душу. Тогда он был бы мой с потрохами. Не сейчас, конечно, а лет через сорок. И честно, без хитрых договоров. Кто душу свою сбережет, тот потеряет ее… Матфей знал, что говорил...
Эх, да чего теперь.
– Прощай, очкарик, – с сожалением сказал я, когда от документа не осталось и следа. – Надеюсь, больше не свидимся. Ты же весь Ад сведешь с ума своим занудством.