Паром шёл через пролив Руттгарден, рассекая волны вдруг набежавшего из неоткуда, шторма. Палубу зверски раскачивало под ногами, в небе, среди разорванных ветром в клочья мокрых и дождливых облаков, светила полная луна и было жутковато. Она то потухала, закрываясь как одеялом, очередным лоскутом мягкого и теплого для неё клочка бывшей тучи, то опять разгоралась в полную мощь, будто вкрученная в небо, чьей-то заботливой рукой лампочка. Как там, в трюме машины? Не катаются ли от носа к корме? Да и вагоны скоростного трамвая они ведь тоже имеют колеса и им наверняка не по себе. На встречу шёл такой же паром, называющийся Офелия. На его примере ещё более отчетливо были видны колебания их судна, относительно проходящего мимо. И только от одного его названия уже становилось жутко, несмотря на небольшую ширину и глубину пролива, казалось, что им просто не доплыть. Да и та самая Офелия утопилась, если верить Шекспиру, совсем недалеко отсюда, всего каких-то 300 км. Борта парома светились иллюминаторами в пене волн, которые окрашивали их в таинственный жёлтый искусственный свет, смешанный с лунным и цветом внутренностей парома, который отражался в волнах и морской пене. Впереди ждала Дания, потом Швеция, Финляндия и Россия. Позади Германия и Нидерланды.
Зачем только он тогда втянулся в это наинелепейшее путешествие? Маршрут, которого был практически навязан им второму его участнику. Наташу не интересовал север Европы, ей были интересны Нидерланды, с их атмосферой полной раскрепощённости, ведь молодым всегда не хватает свободы. В итоге в конце долгих и практически непримиримых споров был найден возможный компромисс, выбрали Амстердам, как конечную точку всего маршрута, а все предшествующие данной точке страны просто использовать как вспомогательные, для достижения цели. И Саша отправился в путь с таким далёким, но всё время находившимся рядом с ним человеком, о котором он должен был заботиться как о давно знакомом и близком. Они были не принимаемы друг другом, хотя и находились рядом всю дорогу в одной машине и спали вместе, в одной кровати, в номерах гостиниц по мере продвижения вперёд, по Европе, в постижении новых стран и в полном непонимании друг друга. Как будто каждый хотел доказать что-то, но почвы под ногами этих доказательств не было, как и ничего общего в самой основе так и не зародившихся отношений, двух совершенно разных людей, со своими проблемами, накопившимися с годами и принесёнными из прошлой жизни.
* * *
Наташу сильно укачивало, в машине, что заставляло Сашу всё время думать о плавном ускорении, и торможении. Но, на палубе, к тому же, в такой сильный шторм он уже не мог ничего сделать с этим, стараясб просто быть рядом. Они поднялись на верхнюю палубу, на воздух, но легче не стало. Саше искренне было жалко её, и он хотел помочь, как умел, как мог, но при этом не хотел чем-либо раздражать. Она мужественно боролась, но силы её были на исходе. И она произнесла:
- Я не доживу до берега, как ужасен этот шторм, меня просто выворачивает наизнанку.
Их нахождение на верхней, открытой палубе со стороны конечное же выглядело очень мило. Как будто один из двух супругов ухаживает за другим, укрывает пледом, подводит к корабельной лавке, расположенной под открытым небом, на мокрой и скользкой палубе, нежно усаживает её, заботливо присаживаясь рядом, следит за её состоянием. Но на деле же, если внимательнее присмотреться, было совсем по-другому, искусственно, не по-настоящему и надуманно. Между этими людьми был холод и огромное расстояние разности жизненных интересов. Во всём, присутствовала какая-то обреченность.
Позади был Амстердам с каналами и современной архитектурой, так и кричащей свободой своих форм и решений, канабисом, запах дыма, которого был везде. От него кружилась голова. Но, они так и не покурили, побоявшись остаться в этом чужом городе, слишком свободном для них, совершенно разных и далёких в своей искусственно созданной близости, двух стеснённых, каждый своими скрепами людей. Наташина мечта и цель их поездки не удалась. Город хоть и радовал, но не приносил пользы. Они не могли им воспользоваться, так как не были готовы и не составляли одно единое целое взаимопонимания, которое возможно только при полной совместимости человечесских душь, как бы случайно, но на самом деле по глубокому промыслу Божиему, встретившихся в суете нашего мимолетного мира. Город, из-за которого они спорили о маршруте, оказался на самом деле им не нужен. Он не заинтересовал их. В нём было неуютно и не комфортно.
Потом Германия и множество впечатлений от дороги, которая, по ошибке навигатора и их безалаберности, завела глубоко в глубину себя, в предгорье. И только тогда стала очевидна ошибка техники и их невнимательность. Но дело шло к вечеру, в горах темнеет рано, и им пришлось остановиться в настоящем, довольно старом буковом лесу, для того, чтобы сверить карту с местностью.
Сквозь кроны деревьев проходил еле заметный свет постепенно исчезающего солнца, и создавалось ощущение потерянности и одинокости в этом мире со всеми его проблемами и заботами, так плотно их обступившими и не исчезнувшими окончательно даже в этом диком и прекрасном сказочном лесу. Как бы пришедшем к ним из сказок Гофмана. Саша так и ждал, что вдруг выскочит из-за ствола прямого как сосна бука, крошка гном, а за ним появятся и остальные его собратья. Этот страх торопил Сашу в принятии решения о предстоящем ночлеге, по возможности без сказочных героев и не под древними величественными стволами.
Они выбрали ближайший отель при въезде в маленький городок, расположенный у основания горной гряды, в том же лесу, с прямыми как дула пушек, направленными в небо, деревьями. Внутри, на стенах весели охотничьи трофеи, в виде голов убитых зверей, прошедших через руки профессионального таксидермиста. И все предметы как бы говорили: - "Смотрите, это всё он, хозяин отеля с нами сделал. Он может ещё и не такое." Но всё было так же надуманно и противоестественно. Как сама атмосфера отеля, искусственно создающая ощущение начала прошлого века, так и их близость, неимоверно искусственно уставшая и устаревшая. Обстановка отеля, его мебель, создавали налёт видимости понимания друг друга с полуслова. Как будто вся жизнь прошла в этих старых стенах, усыпанных трофеями, добытыми в безчисленных охотах, на диких местных зверей, которыми изобилуют близлежащие леса и поля. На многих стенах висели фотографии хозяина отеля в разных позах, со всевозможными трофеями и различные грамоты, конца и края, которым, как им казалось, не было. Возможно, что он не был только в России на охоте на медведя, в остальном же была полнейшая схожесть с фильмом "Обыкновенное чудо". Не хватало короля с его волшебной и красочной свитой.
Всё в дороге происходило как на автомате, решение выбрать отель, заехать в какой-либо город. Всё решалось на лету с полуслова, но не по причине взаимопонимания, а, наоборот, от безразличия к происходящему. Время самостоятельно двигало события, даже и без их на то согласия. А они только выполняли функции бездушных действующих лиц в этой круговерти событий. Неслась какая-то череда действий, не оставляющих никакого отпечатка на их эмоциях и не коим образом не отвлекающих каждого из них от своих личных скрытых размышлений.
И ещё в самом начале их пути, в Швеции, после Стокгольма, этот неожиданно выскочивший на шоссе молодой олень, которого Саша видел издалека, непонятно зачем решивший перейти дорогу именно перед их машиной.
Наташа ела гамбургер из макдональдса. Саша же, словно во сне приметил, стоящего на широкой разделительной полосе, с обильно проросшей травой и кустарником, оленя. Тот смотрел прямо ему в глаза, словно бы хотел сказать: - «Я не передумаю. Поэтому начинай тормозить лучше прямо сейчас».
Саша так и сделал, подчинившись звериному взгляду. Он тормозил довольно сильно, но не экстремально. Так, чтобы всё же между животным и его машиной оставался хоть какой-то запас. Более того, он даже успел мельком глянуть в зеркало заднего вида, чтобы понять, видят ли в той, едущей за ними машине, то, что видел перед собой он.
Олень, как ни в чём ни бывало, спокойной походкой, перешёл шоссе, так же настырно, и проницательно, как и пару мгновений назад, взглянув в Сашины глаза, остановился прямо перед его машиной. До него оставалось ещё метра три.
Наташа выплюнула себе в руку только что откушенный ею кусок гамбургера. На какое-то мгновение во всём мире наступила некая непонятная тишина. Саше показалось, что даже время несколько замедлило свой бег.
Я же предупреждал! Говорили оленьи глаза.
Саша нажал на звуковой сигнал на руле, тем самым прервав эту затянувшуюся паузу в своей жизни.
Олень, у которого ещё практичесски не было видно на голове рог, отвернул голову в сторону кювета, затем сделал первый, ленивый шаг в том же направлении, потом второй, третий, и, неспешно скрылся в лесу, пройдя сквозь проделанную кем-то до него, дырку в заборе из металлической сетки, предохраняющем скоростную трассу от диких зверей.
- Откуда он взялся? – равнодушно спросила Наташа.
Сам не знаю. Наверно из леса, - так же без эмоций, ответил Саша.
Движение возобновилось.
Саша медленно разгонялся. За ними так же неспешно разгонялся чей-то Сааб, последней модели.
Рядом с ним сидел совершенно чужой для него человек.
* * *
Когда неделей ранее, только выдвигаясь в путь, они заехали на паром из Турку в Стокгольм и, после ужина, наконец, добрались до постели, Саша прикоснулся к её телу, рукой усталого путешественника, наконец дошедшего до ночлега с женщиной и тут же поймал взгляд её карих, как маленькие угольки глаз, настойчиво и вопросительно смотрящих в точно такие же, карие, но более лукавые, его.
- Стой…. Зачем?
- Что зачем? - Прикидываясь идиотом, спросил Саша?
- Что ты хочешь?
- Не что, а кого. - Весело поправил Саша, уже догадываясь, к чему идет разговор.
- Дело в том, что я хочу знать окончательно и бесповоротно твои дальнейшие намерения в отношении меня и нашей жизни. Я хочу понимать, будешь ли ты со мной далее? Решил ли ты этот вопрос для себя? Нужна ли я тебе? Ответь мне, прежде чем я поцелую тебя. Да или нет?
Саша понял, что наступила окончательная развязка в их отношениях. Налет иронии и шутки сдуло с его лица как ветром. Странно устроена жизнь. Долгое время мучаешься, ищешь решение, меняешь постоянно своё мнение на противоположное, думаешь: - "Ну вот, подожду ещё, авось кривая, куда-либо выведет". Или: "Всё само собой решиться". Оттягиваешь срок, проявляешь слабость характера, ждёшь чего-то. И… и… и … он ответил:
- Нет, я не буду с тобой жить, ты меня не устраиваешь, я боюсь тебя обидеть, боюсь с тобой жить, боюсь потерять и твоё и своё время, в итоге оставшись ни с чем….
Свет был выключен, горел еле заметный "ночничок", но хотелось больше огня, света улицы, хотя Саша и знал, что давно уже темно и паром в море, и что окна в их каюте и в помине не было. Но, тем не менее, ночник достаточно хорошо освещал двух, хоть и бывших теперь не очень-то близких, но возможно ставших навеки чужими людей. Саша, скорее догадался, чем почувствовал, что Наташа плачет. Точнее её глаза просто сами собой наполнились влагой, без всхлипов, без рыданий, а просто так, молча и безысходно, как собственно все и происходит в жизни, окончательно и бесповоротно, навсегда.
И вот, уже другой паром, шторм, волны, качка, такая, что невозможно устоять на палубе. Как переломный момент всего путешествия, как начало движения в обратном направлении, начало пути домой из долгого, нудного и так и не сформировавшего их близость отношений - путешествия. Каждый остался при своём мнении. Саша понял, что не нужен со своими проблемами, Наташа выяснила, что не нужна ему со своим взглядом на жизнь. Потребительским, как у маленького беззащитного реёнка и не удовлетворяемым со стороны Сашы никоим образом по причине полного его неприятия её капризов и зацикленности на своих собственных проблемах. Все остались при своём мнении. Каждый понял по-своему, что не нужен другому. Саша побоялся принять её такой, какая она есть, с любовью к себе. Она была, возможно, ещё слишком маленькой для него, слишком ребёнком в её понимании окружающего мира. Ей нужен был другой человек, который бы боготворил и делал для неё все. И она верила в то, что Саша сможет быть для неё таким. Практически отцом, которого не хватало в детстве из-за раннего развода родителей. Саше же нужны были гарантии того, что в ответ он получит то же, а их не было, не было даже простого намёка на них.
* * *
Паром находился в море всего минут сорок и уже собирался причаливать, надо было идти в трюм к машине, занимать место. Хоть и качало так, что ходить было тяжело, причалить удалось довольно легко, наверно благодаря небольшой бухте перед причалом и волнорезам, глушащим силу волн, а также профессионализму капитана и всей команды в целом. Вот открылась черная пасть-забрало передней части корабля и машины мгновенно, пёстрым, переливающимся в темноте, и на кочках от света фар серпантином, понеслись побыстрее, пытаясь схватиться за сушу испуганными колесами. Чуя близко твердь, и наблюдая испуганные глаза-фары стоящих в очереди на погрузку, движущихся из Дании в Германию других своих собратьев, желающих так же потрястись в открытом море. Вот и их очередь выезжать. Они тронулись, поехали, схватились за землю своими колесами, после громыхающего под нами металла трюма, гигантского, пятипалубного, морского чудовища, быстро пронеслись через посверкивающий ленивыми ночными огоньками портовый посёлок, выехав в степь, по шоссе, ведущем в Ховенхавен.
Надо было искать гостиницу. Навигатор показал несколько круглосуточных, в непроглядной тьме ночи. Поехали в ближайшую, в полнейшей темноте свернули с шоссе и оказались на идеально заасфальтированном просёлке, который петлял как пьяный в датских степях и никак не хотел, куда-либо их приводить. И вот, когда они вконец отчаялись, показалась маленькая деревенька, а в ней и светящееся здание гостиницы, которое встретило звуком музыки и смеха, несмотря на первый час ночи.
На ресепщене их встретил Датский ещё более ленивый, чем родной Русский, котик. Возможно, его звали Зигфрид, но ему было всё равно, он спал и никого больше, по близости не было. Дверь была соответственно закрыта и под табличкой: - "Работаем 24 часа в сутки" находился звонок. Который, как они через некоторое время поняли, был только лишь для порядка и больше не выполнял каких-либо функций. Подождав какое-то время, они пошли на звук веселья, которое катастрофически быстро, по-шпионски затихло, одновременно потухнув окнами. И они остались наедине с Зигфридом, звездным небом и огромной сосной, которая почему-то именно в эту ночь настойчиво и упрямо сбрасывала свои шишки на крышу Сашиной машины. Ему ничего не оставалось сделать, как набрав шишек на память о гостеприимстве, предложить убираться отсюда в Копенгаген, если не сказать хуже. Что они и сделали, по дороге, безуспешно попытавшись пробиться ещё в пару "круглосуточно работающих", но беспробудно спящих отелей.
На заправке под Копенгагеном пахло Россией, соляркой и прохаживалась пресная, как бумага Датская проститутка. Она была не молода и худа. С помощью своего немногословного, холодного, совсем не навязчивого поведения она почти уже договорилась с дальнобойщиком, видимо ещё и о ночлеге после "работы" в его обширной и комфортабельной кабине, которую он занимал один, без напарника. И где-то в глубине души Саша ему позавидовал, ведь сегодня у него есть и дом и тепло и женщина, правда не совсем теплая, судя по внешнему виду. Но это уже не мало, в эту холодную летнюю ночь, продуваемую всеми ветрами Датской плоской как блин равнины. У него на сегодня создан, хоть и несколько искусственным образом, но уют в «доме».
Заплатив за бензин, Саша сел в машину, где его, как будто бы ждали. И поехал дальше в непролазную ночь, которую скорее всего придётся провести за рулем «пробив» насквозь этот чужой, и слишком аккуратный город под землей,выскочив уже в море из-под воды на мост, раскинувшийся над Орезундским проливом, для того, чтобы оказаться в Швеции. И возможно там, уже под утро, где-либо заночевать.
Так и произошло. Ночевать пришлось на парковке при мосте для таких же неприкаянных полуночников, как и они. Это была первая и единственная в этом путешествии ночь в машине. Он спал в машине, только в армии и не хотел, чтобы такое было возможным в дороге. Но трудности и неустроенность быта всё же настигли их на обратном пути, ближе подведя к развязке истории зарождения в каждом из них своего собственного, окончательного и бесповоротного решения. А дальше была дорога домой. Монотонная, серая и незапоминающаяся, так как каждый был сам в себе, в своих мыслях.
Обычно трудности закаляют и создают привыкание друг к другу. Так люди притираются и становятся ближе. Ведь для того, чтобы спать в месте в одной постели не надо особых достижений. Постели есть везде, я бы сказал в любом доме, в любой гостинице. Да собственно и машины есть у всех, но спать в них как-то не каждому приходит в голову, тем более в чужой стране, на парковке и, не имея никакой уверенности в будущих отношениях со своим вторым участником данного события. Это как минимум недовольство или ссора, ну хотя бы плохое слово, ненавистный взгляд или обвинение в несостоятельности, непродуманности маршрута. Что собственно и произошло. Из-за какого-то пустяка они слегка поругались. Но эта ссора, не запомнилась Саше ни в каких подробностях, по той причине, что она не могла привезти к прощению, раскаянию и тем самым отложиться в памяти зарождающегося семейного опыта, который так и не заложился в них. В машине пыталось уснуть два абсолютно разных ничем не соприкасающихся человека. Сон не удавался. Под утро, несмотря на начало лета, становилось зябко.
Мимо неспеша, прошел длинный почему-то в шляпе и с маленькой собачкой на поводке, пожилой человек. Откуда он взялся в этой глуши, ведь город не рядом. И на улице всего пол пятого утра. Сюрреализм ситуации усугубился паркующимися рядом, одна за другой совершенно одинаковыми, но разного цвета, двухместными маздами, кабриолетами спорт-купе со Шведскими номерами. Что-то, после бессонной ночи, напомнило Саше, что они в Швеции в городе Мальмо. Да – это так. Он вспомнил. Всё встало на свои места. Мальмо, Швеция, Чужие люди в машине, собака, одинаковые машинки и дорога к развязке, дорога домой.
Саше хотелось заскочить, на полдня, хоть на пару часов в Норвегию, в Осло. Начались разногласия, зародился спор. Билеты на паром из Стокгольма до Турку у них уже были забронированы и опаздывать они не могли, так как денег практически не оставалось. Сашу потянуло на авантюру, ради Осло и музея с кораблем Нансена - Фрам. Он получил отпор. Что делать? Саша уступил, но сказал:
- «Посмотрим тогда хотя бы башню Калатравы, благо мы в Мальмо. Там, вокруг малоэтажные жилые кварталы, с потрясающей современной архитектурой. Мне бы очень хотелось их посмотреть».
Начались слёзы. Уговоры. Компромиссы.
Всю свою жизнь Саша выбирал не того человека, долго искал, находил, жил с ним, а он оказывался не тот. Тогда он пытаюсь убеждать, уговаривать, показывать собственным примером, наконец, успокаиваясь, замыкался в себе. В чём же дело? Что это? Он настолько глуп или просто идеалист? И ему всё более и более становится страшен, и непредсказуем каждый новый оборот судьбы, каждая новая история отношений с человеком.
Город встретил их холодно, ветрено. Штормовой, шквалистый ветер как бы стремился выдуть из своего чрева неугодных ему вражеских туристов, не способных договориться с собой о второстепенном, но при этом пытающихся попасть к главному его достоянию - новому району, гордости современной архитектуры. Ну, и конечно же к башне самого Калатравы. Город как бы подыгрывал настроению их разногласия, не уступал им, не раскрывая своих тайн. В конце концов, остановившись рядом с каким-то искусственным холмом Саша вскарабкался на верх и увидел оттуда злосчастную башню, торчавшую закрученной воткнутой в землю гусеницей тутового шелкопряда, как бы говорящей из своего наинелепейшего положения;
- Вот она я, тут, стою как дура, а вы меня в упор не видите!
Радостный он вернулся в машину, а там слеёы, слёзы, слёы. Как же так?
- Вот она, я её нашел, до неё рукой подать, а нельзя, нельзя посмотреть! - думал он. Ведь он всё делал для неё, что она просила, выполня желания. А теперь, когда нужно ему, то нельзя. Просто видимо процесс разрушения толком не зародившихся отношений, пошёл с геометрической прогрессией. Что же делать? Нет, это не просто чужой человек, это не его человек, это враг ему. Может быть. Кому-то и друг, но ему....
Он не смог попасть в Норвегию, из-за Наташи, которая боялась севера, и, сейчас, оказавшись в Мяльмо, он не мог посмотреть ту архитектуру, к которой стремился всю жизнь. Сегодня, опять ему мешало, что-то извне, не зависящее от него. Раньше это был Пристроев, теперь женщина. Зачем же всю жизнь его что-то держит, не подпуская к тому, что так просто, что он хочет создавать сам, своими руками. В чём же он виноват, если это не даётся ему, как бы он не стремился к своей цели?
Последние метры в боях за башню Саша ощутил неистовое, жесточайшее сопротивление. Противник не пал и не был сломлен, просто башня вдруг, в самый критический и непредсказуемый момент, выскочила из облаков и всем своим телом бросилась в глаза, закручиваясь по мере возвышения в высь, сверкая окнами этажей, затмив собой все его сомнения и метания и как бы сказав своим появлением; -"Ну знаешь. Всё! Хватит! Заканчивай свой эксперимент! Бросай этого человека! Посмотри, какая я красивая! Бери меня, в свое сердце, ведь ты же архитектор, чем я тебе не пара? И вали из этой дыры, а не хочешь брать не бери, но решайся же, уже наконец, чёрт побери на что-нибудь! Зачем тебе эта женщина? Ведь она не понимает, как я красива, своей северной красотой, как ветер трёт мои бока и шлифует мои фасады. Как я украшаю этот город. Зачем тебе такой человек, который даже не обнял тебя ночью в машине на рассвете? Который любит тепло, но сам при этом не отдает его. Ведь кто его знает? Может быть, все и изменилось бы, несмотря ни на что? И вообще, зачем тебе это путешествие? Если ты не можешь понять такой простой истины, что север — это не суровость погоды и климата, это тепло нежных рук создателей атмосферы взаимопонимания и слияния в единое целое двух, пусть и совершенно разных, но одинаково и спокойно шагающих рядом людей. Холод рук на ветру, это ещё не холод сердца. Взаимопонимание, это ещё не сопереживание. Любовь, это не только угождение друг другу и предвидение всех желаний. Жизнь — это поиск своего севера на карте мира. Ибо с возрастом он всё равно, как ни крути становиться ближе, хотя юг и по-прежнему греет. Сделай всё, чтобы я больше тебя здесь не видела до тех пор, пока ты не обретёшь свой внутренний, родной и понимающий тебя, греющий изнутри в лютую стужу, "север". Который скрывает под своей толщей маленький зарождающийся ручей, растапливающий себе русло и протекающий под всей ледяной махиной ледника, при этом никогда и никому не видимый снаружи. Без него, глубоко сидящего внутри, всё было бы поверхностно и предсказуемо с первого взгляда"....
Новый микрорайон, раскинувшийся у подножия башни поразил Сашу своей планировкой. Дома, образовывали собой некие дворы, плотно примыкая друг к другу. При этом, будучи разноэтажными, они не превышала семи этажей, и только башня, как архитектурная доминанта, красовалась, словно маяк, в центре всей этой городской застройки, указывая собой всем, кто попадал в этот город, на наличие в нём, этого рая на земле.
Ууютные дворы, без парковок и автомобильных проездов, не пускали в себя автомобильный транспорт, который оставался либо при въезде в микрорайон, либо нырял в подземные гаражи. А вместо внутриквартальных дорог, между группами разнообразной по своей архитектуре зазстройки, протекали узкие, извилистые каналы.
Весь этот район был хорошо знаком Саше по архитектурным журналам, которые выписывал институт. И сейчас вокруг него оживали те фотографии, которыми он восторгался ещё пару лет назад, когда слава об этом новом Шведском жилом районе, разошлась по всему миру. Стремясь посмотреть башню Колотравы, он и представить себе не мог, что увидет совершенно новый подход к решению градостроительных проблем, связанных с плотностью застройки.
Фасады домиков, стоящих плотными рядами, сильно отличались друг от друга, и не только цветом, но окнами, балконами, и самими крышами, большинство которых были плоские, но имелись и довольно-таки крутые, двухскатные, имитирующие старинные, черепичные кровли фахверковых домов.
Саша был поражён увиденным. Но он чувствовал себя одиноко и ему не с кем было поделиться впечатлением от увиденного. Он сказал:
- Как тебе вся эта архитектура?
- Я сейчас не могу тебе ничего сказать. Я очень устала и хочу домой.
* * *
До Стокгольма оставалось еще километров пятьсот, машина шла легко и уверенно. На душе было спокойно и умиротворенно. Сашу мучила одна мысль; "Неужели для того, чтобы понять всё это надо было так далеко, и долго куда-то ехать?". Но в то же время было отчётливо ясно то, что иногда нужно переболеть тяжёлой болезнью, чтобы понять тот простой факт, что здоровье — это величайший дар свыше, который не купить ни за какие деньги.
Иногда нужно переболеть пустой и глупой жизнью, чтобы почувствовать контраст восприятия её периодов, до и после.
Перед Стокгольмом надо было найти ночлег. В Норвегию он не попал, но зато увидел "говорящую" башню и осталось время до парома. Свернув, по навигатору в дешёвую гостиницу они оказались у озера, зажатого в скалах среди сосен, на берегу которого стояла огромная деревянная гостиница, через большие окна которой было видно всё внутри. Столовые приборы на столах в ресторане, мебель на рецепшене, открытые шторы в номерах. Но что-то было в ней не то. Сначала они не поняли в чём дело? На парковке не было машин и сквозь асфальт, уже кое-где пробивалась трава. Они попытались открыть дверь, но она была закрыта. Саша понял. Гостиница пуста и достаточно давно. Но в ней есть всё, что надо для жизни, нет только людей. И им в неё не попасть. А какое красивое место. Видимо так всегда в жизни, всё самое красивое и интересное случается именно тогда, когда тебе не с кем этим поделиться, или, когда рядом тот человек, мнение которого о происходящем тебя не радует.
Молча, словно сговорившись, они, сели в машину и уехали, так и не поняв происшедшего. Зачем она возникла на их пути? Ведь в ней столько чистых кроватей, наверно есть еда, но нет такой малости, нет жизни, нет людей, нет атмосферы взаимопонимания между теми, кто мог бы в ней сегодня остановиться. А ведь, казалось бы, только руку протяни ...
* * *
Расставание произошло на МКАДе. Наташу забрал бывший молодой человек, который собственно и "засыпал" её всевозможными сообщениями через все виды социальных сетей, всю обратную дорогу, и как Саша узнал позже, на другой день купил ей подарок, с нетерпением дожидаясь её. Вот, тот человек, который собственно и нужен ей. И именно он, а не кто иной. И, всё же нет. Ей он, как раз и не нужен. Впрочем, и ничего удивительно в этом нет, в чём Саша каждый раз и всё чаще убеждался. Чем больше ты любишь, тем меньше любят тебя, или на оборот. Но когда-то же должно произойти стопроцентное взаимное «попадание»? Всю свою удачу он прожил в развалившихся ранее, в прошлой жизни браках, каждый из которых оставил неизгладимый рубец. Следы от которого, останутся в его памяти навсегда. И ему не оправиться от глубоких "шрамов", возможно уже никогда.
Он проехал 7000 километров для того, чтобы подобрать своё окончательное и бесповоротное решение. Именно подобрать, так как оно лежало у дороги и ждало там, в чужой стране, в незнакомом краю и по мере продвижения к нему, расстояние сокращалось пропорционально растущей уверенности в правильности приобретаемых им выводов. Другие люди умеют принимать решения гораздо быстрее и дешевле. Но теперь, ему кажется, что уверенность их лежит на поверхности, и в ней нет такой глубины и качества, душевных терзаний и сомнений, придающих только больше вкуса и глубины, полноты ощущений её приобретения. Ему же всегда тяжело даются все выводы, и в этот раз пришлось далеко за ними ездить, привезя из дальних стран, как аленький цветочек. Такой маленький, но пронзительно алый. Именно маленький, так как в его величине сосредоточены сконцентрированные, ярчайшие знания, и все они могут разместиться на одной ладони, расправив свои неувядающие лепестки.
01.03.2019 г.