Собачки

Небольшая повесть

***
Осень в тот год выдалась какой-то особенно противной: холод, дожди, грязь, ветер, мерзость, развод. Такой долгожданный и неожиданный развод с давно (всегда?) не любимым мужем после (куда так летит время?) пятнадцати лет бездетной борьбы, в которой всё равно бы никто не победил. В ту особенно противную осень я была полностью разбита и отчаянно счастлива. Сердце в груди сжималось, зато дышалось легко, даже несмотря на постоянный ком в горле. Подкатывали слёзы, а с губ моих не сходила еле заметная грустно-весёлая улыбка-ухмылка...
Мне тогда казалось, что всё позади. Вообще всё. Именно от этого мне было и легко, и страшно. Плюс и минус в моей жизни притянулись друг к другу и… не дали ничего. Пока. Вот в таком состоянии я и встретила её, свою Женьку. Просто было очень холодно, мне просто хотелось кому-то что-то сказать. Не начать разговор и уж точно не завести новое знакомство, а просто что-нибудь кому-нибудь сказать и пойти дальше.

***
Меня никто никогда прежде не хвалил. Я это поняла, когда встретила Соню. Соня - первый в моей никчёмной биографии человек, от которого я услышала в свой адрес комплимент. Хотя она утверждала потом, что это был не комплимент, а факт, который она просто подметила и озвучила. Но я-то знаю, что это вообще никакой не факт! Соне в её тогдашнем состоянии просто захотелось сказать что-нибудь хорошее кому-нибудь. Подвернулась я. Вот и всё. Просто случайность, ничего личного. Но меня никто и никогда до этой случайной (случайной?) встречи с Соней не хвалил. Меня и тогда, откровенно говоря, не за что было хвалить. Мыть окна снаружи в дождь - дело не благодарное, никакого хорошего результата от моей деятельности быть не могло. Думаю, Соня похвалила меня за старания. Но стараться – дело не хитрое, хитрое дело – стараться с реальной пользой, как это в школе на точных уроках говорили… с КПД высоким чтобы.
Мы с Соней встретились в середине осени, даже во второй её половине. Это была обычная осень: холод, дожди, грязь, ветер, мерзость, начальница. Раиса Игоревна в тот день узнала (из каких-то своих неофициальных источников) о том, что со дня на день (а может быть даже и с часу на час) в наше небольшое и, как по мне, так совершенно бессмысленное госучреждение нагрянет какая-то шибко важная комиссия. Вот и отправила Раиса Игоревна меня, единственную оставшуюся после сокращений техничку, мыть окна снаружи. Это в сильный, затяжной дождь! Я, конечно, этому приказу возмутилась, но молча. Ругая начальницу-самодурку про себя не последними, но всё равно очень грубыми словами, я надела под рабочую куртку старую телогрейку и пошла наводить чистоту в условиях никакой чистоты не предполагающих.

***
Я тогда остановилась, понаблюдала за ней несколько секунд, а, может быть, и минут, и крикнула ей своим простуженным голосом что-то такое: «Женщина, а вашему сволочному начальству с вами повезло, дождь идёт, а вы так качественно моете окна!» Помню, Женя сразу машинально оглянулась, чтобы посмотреть, кому это сказали. В следующую секунду она стала искать глазами того, кто это сказал, и увидела среди нескольких прохожих меня, я помахала ей рукой, она смущённо улыбнулась. И тут что-то случилось, она дёрнулась, айкнула, чертыхнулась, сорвалась с подоконника и упала на асфальт, ни много ни мало, со второго этажа. Мне, наверное, следовало сразу подбежать к ней, попытаться помочь. Но я стояла, как вкопанная. Я просто не верила своим глазам, сердце в груди колотилось так, что до сих пор страшно прикидывать, каким тогда был мой пульс.
Тем временем, к тихо, но пронзительно стонущей женщине, подбежали двое: средних лет мужчина и совсем молодая девушка. Мужчина строго сказал, что трогать пострадавшую нельзя, нужно вызывать «Скорую». Девушка стала звонить в «Скорую». Я вроде бы решилась подойти к только что упавшей женщине ближе, но тут же передумала. Вокруг лежащей на грязном, мокром асфальте Жени стали собираться зеваки. А я так и осталась стоять в стороне.

***
Последнее, что я увидела пред тем, как потерять сознание, было постное, какое-то бесстрастное лицо, нависающей надо мной, врачихи или фельдшерицы «Скорой помощи». Лицо Сони я увидела перед собой, когда очнулась в больнице. Только это была не Соня собственной персоной, это были мои отходные наркотические глюки. Очень даже красивое, кажется, немного улыбающееся лицо женщины, стоящей там внизу, сделавший мне чуть ли не смертельный комплимент, и дикая тошнота. Тошнота, в отличие от лица Сони, была вполне реальной.
Собственной персоной Соня пришла ко мне, кажется, на третий день моего пребывания в больнице. Она появилась в палате с большим целлофановым пакетом гостинцев и противно-сочувственным выражением своего красивого лица. Я обратила внимание не только на лицо, но и на фигуру новой знакомой – то же красивой, стройной на зависть мне. Странно думать о нестройности своего тела человеку с лёгким сотрясением мозга, несколькими серьёзными ушибами и компрессионным переломом позвоночника. Но человеческая зависть, видимо, сильнее всех диагнозов и драматичнее всех возможных жизненных ситуаций. Мы с ней были ровесницами! Но какой была она и какой была я в сорок четыре года…
Когда Соня вошла в палату, я была в относительно благоприятном расположении духа, то ли потому, что искренне радовалась приходу посетительницы, то ли потому, что несколько минут назад получила очередную лошадиную дозу обезболивающего.

***
Я стала выкладывать гостинцы на её тумбочку. Точнее, что-то клала на тумбочку, что-то в тумбочку. Делала я это поспешно, судорожно, неловко, тупо. Женя – бледная, несчастная, теперь надолго лежачая – смотрела на меня с грустной улыбкой. Она досмотрела, как я складываю гостинцы на (и в) её тумбочку и сказала слабым голосом:
- Здравствуйте.
И тут я поняла, что до сих пор не поздоровалась с Женей. Из меня выпорхнул какой-то совершенно дурацкий смешок, и только после этого я сказала:
- Ой, здравствуйте! Так волнуюсь, что даже не поздоровалась…
Женя перевела взгляд на тумбочку и сказала уже более громко и уверенно:
- Зачем столько? Не стоило. Мне, скорее всего, многое из этого нельзя.
- Здесь только то, что можно, я с вашим врачом посоветовалась, - сказала я категоричным тоном.
- Спасибо, но не стоило…
- Стоило-стоило.
После короткого диалога мы с Женей одновременно посмотрели друг другу в глаза. Я видела в ней свою жертву, какую-то обиженную мною, испуганную, растерявшуюся, забившуюся под шкаф или под кровать зверушку, которая продолжает любить своего хозяина, даже притом, что он её бьёт. Интересно, что во мне видела она?

***
Я видела в ней большого и… какого-то морально надорванного человека. В ту нашу вторую с ней встречу она суетилась, явно смущалась, не знала куда смотреть, выглядела очень жалко, в общем. Но я уже тогда поняла, что эта красивая и грустная женщина - большой человек. Нет, не очень богатый, не влиятельный, не особо умный и талантливый, а просто… большой человек. После нескольких минут молчания с игрой в гляделки, я сказала ей, что меня зовут Женя. Её и без того большие, выразительные глаза округлились в удивлении.
- Я что, до сих пор не представилась? – спросила меня Соня и сама же ответила: - Ну, я вообще, конечно… Меня зовут Софья Ми… не важно, просто Соня.
Я улыбнулась, глядя ей прямо в глаза.
- А я просто Женя.
Соня тоже улыбнулась, кивнула, увела от меня взгляд и тихо сказала:
- Очень приятно.
- Мне было очень больно, - буркнула я. Но в моей реплике не было какой-либо злости. Вовсе нет. Просто мне захотелось ей пожаловаться, сказать о своей боли не для того, чтобы поговорить об этом, а просто сказать и всё.
Соня посмотрела на меня с сочувствием, кивнула.
- Я виновата перед вами. Очень. Но я тогда хотела просто сказать…
- Да я понимаю-понимаю, - перебила я Соню. – Про то, что мне больно, это я тоже просто сказала.
В глазах Сони блеснуло что-то нехорошее, что-то вроде раздражения. Мне показалось, что она восприняла мои слова как издёвку, жестокий подкол. Но это было не так! Я набрала побольше воздуха в лёгкие, чтобы сказать ей о том, что, вероятно, произошло обидное недоразумение, но говорить в следующие несколько секунд мне не пришлось. Заговорила Соня, сменив тон с извинительного на деловой.
- В общем, я сейчас разговаривала с врачом вашим, травма позвоночника у вас не из лёгких, но и не из самых тяжёлых, скажем так. На ноги вас поставят. В прямом смысле. Только для этого нужна ещё одна операция… Не знаю, говорил ли вам это доктор…. В общем, у вас повреждены там некоторые нервные окончания. Как он мне объяснил, отломились фрагменты позвоночника, прижали кое-где мозг ваш… ну, спинной мозг в смысле. Вот. И надо, в общем, эти части удалить. Но прикол в том… ой, прошу прощения, - На высоком открытом лбу Сони засверкали капельки пота. – Нюанс в том, что эти участки… ну, повреждённые, они, в общем, довольно крупные, и если их просто удалить, то деформация позвонков будет серьёзной очень. Так вот, я уже нашла вам клинику в другом городе, вам там поставят импланты хорошие, немецкие, кажется, они сказали… В общем, заменят позвонки деформированные на новые, то есть искусственные, понимаете, да? Я само собой все расходы на лечение беру на себя…
О том, насколько моя травма серьёзна, я узнала от Сони. Доктор до этого момента мне ничего такого не говорил. От подробностей про естественные и искусственные позвонки и нервные окончания мне стало больно, очень больно. От этой, скорее всего, не настоящей, а фантомной боли моё лицо перекосилось как-то само собой. Соня не могла этого не заметить, и, увидев мою страдальческую гримасу, засуетилась ещё больше. Она зачем-то встала.
- Что, плохо? Позвать кого-то? – нервничал большой человек. - Или что-то вам дать? Или повернуться как-то хотите?
- Да, давай, поверни её, и ещё три операции оплатишь, - прозвучал низкий, грубый, с хрипотцой даже голос моей соседки с двойным переломом руки.
Соня засмущалась, покраснела.
- Да, точно, какие перевороты, дура я,- поспешно выдала она, - я сейчас позову медсестру, нет, лучше врача.
Соня быстро вышла из палаты и через несколько минут вернулась всё-таки с медсестрой. Но мне было уже не так больно, и я отказалась от дополнительной дозы обезболивающего. Впрочем, никто бы мне лишний сильный укол и не сделал бы, не положено. Очень хотелось спать, о чём я честно сказала и Соне, и медсестре, и своей бестактной соседке с грубым голосом, которую, как я потом выяснила, звали Валентиной, и она была законченной пессимисткой. Соня сказала, что обязательно придёт завтра и вышла из палаты вместе с медсестрой. Я не успела сказать Соне, что ей не обязательно принимать такое участие в моём лечении; оплачивать сложную операцию, да ещё и переезд в другой город, это же так дорого! Засыпая, я подумала, что обязательно скажу ей об этом завтра, только аккуратно, скажу, чтобы она не тратила на меня деньги, но не переставала приходить. Дальше был сон, содержание которого я не помню. А, может быть, и не было никакого сна.

***
Я действительно была настроена оплатить лечение Жени и быть с ней до самого её выздоровления. Деньги у меня были: недавний развод с мужем, можно сказать, коммерчески удался, да и зарплата начальницы отдела в банке всё-таки неплохая. После первого визита в больницу, я ехала домой, ругая себя последними словами. Все последние слова я произносила вслух, психовала, била руками по рулю и даже плакала. А ещё я резко тормозила и газовала на перекрёстках, пугая прохожих и других водителей. Я ругала саму себя, за глупость, за нелепость, за порывистость, за неумение держать язык за зубами. За мной это водилось с детства, я с этими свойствами своего характера боролась, но, как выяснилось, безуспешно. Я тогда просто ненавидела себя.
Я почти доехала до дома, когда начался ливень. Дворники с потоком воды не справлялись, я хоть и опытный водитель, но в условиях почти нулевой видимости предпочла прижаться к обочине, остановиться. К моменту остановки я уже не плакала. Я смотрела на лобовое стекло, наблюдала за каплями воды, которые так стремительно бежали по стеклу сверху вниз; я чувствовала себя такой вот капелькой, быстро скатывающейся вниз по наклонной. «Вот есть книжка с красивым названием «Одиночество в сети», - подумала я, - про себя я могла бы написать книжку «Одиночество на дне». Ливень всё не заканчивался, и я подумала: «А что если это настоящий потоп, наводнение, стихия, которая поглощает меня сейчас вместе с моей ещё совсем новой симпатичной малолитражкой?» Затем я подумала о том, что будет с Женей, если меня поглотит стихия.
Но потопа не случилось, ливень стих, ливнёвая канализация нашего новенького микрорайона справилась со своими обязанностями почти идеально. Я спокойно доехала до дома, где приготовила себе глинтвейн, потом второй, хорошо захмелела и уснула глубоким сном. Мне тогда приснилась Женя. Здоровая, без каких-либо повязок и корсетов. Сюжет того сна я не запомнила. Запомнила женины глаза, точнее, взгляд. Это был взгляд любящего и бесконечно доверяющего мне человека. Я потом ещё долго вспоминала этот сон, и каждый раз мне становилось не по себе: этот по-собачьи верный взгляд накладывал на меня большую ответственность.

***
Я позвонила брату в Москву, спросила, почему он до сих пор не приехал, и сказала, что меня со дня на день будут оперировать за чужой счёт, вставлять какие-то искусственные позвонки, иначе всю жизнь буду кривой. По поводу своего отсутствия возле страдающей (старшей, между прочим) сестры Толик ничего не ответил, а только стал живо интересоваться, за чей это за «чужой» счёт мне будут делать дорогую операцию, да ещё и в другом городе. И я рассказала ему про свою новую подругу Соню. Я сказала, что не считаю её виноватой в моих травмах, что не хочу оперироваться за чужой счёт, а если и соглашусь, то только с последующим расчётом. Брат ответил на это в своей привычной манере - скороговоркой:
- Ты там не торопись отказываться, она нам ещё и реабилитацию, и моральный ущерб полностью оплатит! Головой, что ли, тоже сильно ударилась, от такого отказываться? Считай, что я уже еду.
И положил трубку. «С денежного вопроса и надо было начинать, давно бы приехал, -подумала я тогда, - не зря же он у меня там в столицах финансовый директор какой-то». Только я об этом подумала, в палату привезли ужин. Не успела доесть, перезвонил Толик, сказал, что электронный авиабилет у него на руках, в нашем городке он будет завтра днём.

***
На раздражающе тесной парковке возле больницы я встретила своего… на тот момент, уже не своего Руслана. Умудрилась поставить свою малолитражку-симпатяшку рядом с его внедорожником, который всегда казался мне гробом на колёсах. Вместо того чтобы поздороваться со мной как-то нормально, Руслан просто кивнул. Как будто я ему малознакомая соседка, а не жена… бывшая. Мы пошли по направлению к входу в больницу. Я замедлила шаг, как бы пропуская Руслана вперёд, чтобы не идти с ним рядом. А он, нет бы ускориться, тоже замедлился.  Я решила прибавить скорость, но мы были уже возле узкой калитки, бывший муж пропустил меня вперёд и спросил в спину, что я здесь делаю. Я, не оборачиваясь, сказала, что пришла к подруге.
- У тебя же нет подруг, - удивился Руслан.
- Теперь есть одна, - коротко и гордо ответила я.
Руслан, уже поравнявшись со мной, пожал плечами, мол, «да мне всё равно, ну, появилась у тебя подружка, да и Бог… а скорее чёрт с вами обеими». А затем сказал зачем-то:
- Свету на сохранение положили, так что я чуть дальше – к родильному отделению.
Я сказала… даже не сказала, а просто издала звук: «Угу», мол, понятно, но мне всё равно, появится у тебя первый ребёнок на старости лет или нет, чёрт… нет, скорее Бог с вами с тремя.
И мы разошлись. Руслан не сказал мне «пока» и даже не кивнул.

***
Соня зашла ко мне в палату расстроенной. Я спросила, всё ли у неё в порядке. Она тогда так странно ответила, сказала, что всё в порядке быть не может ни у кого. Я согласилась. Она спросила меня о моём самочувствии, я ответила, наверное, как нытик какой-то: «Жива, и слава Богу». Соня грустно ухмыльнулась, задумалась, помолчала с минуту, наверное, и сказала, что чувствует себя примерно так же.
- Ты чем-то болеешь? - спросила я Соню. Я действительно испугалась за здоровье подруги.
- Нет, всё гораздо сложнее, - опять как-то странно ответила Соня. Глаза её заблестели, я уверена, если бы в ту минуту в палату не зашёл Толик, она бы расплакалась.
Толик, поправляя на ходу белую накидку, громко шаркая ногами в бахилах, поздоровался со всеми присутствующими в палате, спросил, как моё здоровье и, не дослушав моего ответа, обратился к Соне:
- А вы, значит, Софья?
Соня кивнула.
- Отлично, - сказал Толик. – Я Анатолий, брат пострадавшей Жени…
- Родной младший брат, - зачем-то уточнила я.
Ни Толик, ни Соня, не обратили на моё уточнение никакого внимания. Они окинули друг друга оценивающими взглядами, так во всяких боях (я раньше смотрела кое-что по телевизору), противник оценивает противника перед началом драки. Толик предложил:
- Давайте, Софья, выйдем, поговорим.
Соня сказала: «Конечно». И они вышли, отсутствовали недолго, но поговорили, как я понимаю, содержательно.

***
Губа у этого родного младшего брата Толика не дура, подумала я после нашего с ним первого разговора. Он стал расспрашивать меня, как именно я буду оплачивать дальнейшее лечение Жени – целиком или частями. Я ответила, что могу и так, и так. Толику мой ответ явно понравился. Он сказал:
- Все финансовые операции будут проходить через меня.
Я пожала плечами.
- Да как скажете. Главное, чтобы всё прозрачно было.
Толик хитро прищурился и сказал:
- Прозрачно, это значит невидимо?
- Прозрачно, значит, понятно. – Ответила я и протянула ему свою визитку. – Здесь все контакты.
Толик быстро, но внимательно рассмотрел визитку с обеих сторон.
- Начальница отдела госбанка, - протянул он. – Да мы с вами, Софья Михайловна, почти коллеги.
Мне тогда не хотелось уточнять его профессию, в чём именно мы «почти коллеги». Я сказала Анатолию, что мы оба, вообще-то, пришли к Жени и не должны оставлять её надолго одну. Мы вернулись в палату, о чём-то все втроём… даже вчетвером, включая грубоватую соседку Жени Валентину, поговорили, и я ушла. Толик порывался проводить меня «хотя бы до машины», я вежливо отказалась, побоявшись, что нас вместе с Толиком возле больницы может увидеть Руслан. Мне, конечно, было всё равно, что он там в своей полулысой уже голове может подумать, увидев меня с другим мужчиной, но лучше, чтобы не видел. Просто мне так было спокойнее.

***
- И о чём вы с ней говорили без меня? – спросила я брата.
- О делах, - махнул рукой Толик.
Я искренне удивилась, даже поясница слегка заболела.
- Какие у вас с Соней могут быть дела, вы с ней знакомы минут тридцать от силы?
Толик посмотрел на свои наручные часы какой-то крутой марки (он как-то называл, я забыла) и сказал:
- Я буду контролировать, чтобы она действительно оплатила тебе лечение и сопутствующие расходы.
- А про суд ты ей уже сказал?
- Какой суд? - нахмурился Толик.
- Ты же говорил что-то про моральный ущерб…
Младший брат посмотрел на меня, как на умалишённую.
- Ты совсем? – стал он меня отчитывать. – У тебя же вроде не головной, а спинной мозг задет! Нет, ты серьёзно думала, что я на это пойду, буду в суд подавать?
Я тут же попыталась оправдаться:
- Да нет. Наоборот, удивилась, когда ты так по телефону сказал…
- Это вообще!.. Нет, надо же, а! Вот и вся любовь сестринская…
Не знаю, сколько бы ещё возмущался Толик, если бы не Валя.
- Ну-ка громкость на минимум, посетитель. У нас тут четверо из шестерых спят вообще-то, - сказала она Толику строго.
- Жалко, что вы не спите, - посетовал брат.
- Вот и не сплю, потому что интонируют всякие, - сказала Валентина и повернулась к нам спиной, если не сказать задом.
В следующую секунду Толик, передразнивая мою соседку, скорчил смешную до боли в пояснице гримасу, а я подумала: «Хорошо Валентине, может поворачиваться на любой бок по своему желанию».

***
Весь вечер после первой встречи с этим Толиком у меня чесался нос. Аллергия на конкретного человека? Такое бывает? Может, и бывает, но со мной, как я сама для себя определила, была другая история. Мой греческий нос чесался изнутри из-за его дезодоранта, или духов, или одеколона. В общем, чего-то жутко вонючего, раздражающего не только слизистую носа, но и нервную систему. Какой свой истинный запах ты пытаешься забить таким количеством запаха искусственного, Анатолий? Мужчина ты вроде видный и даже в чём-то приятный, зачем на тебе столько одеколона, духов или дезодоранта, или что у тебя там?

***
Первое, о чём спросила меня (даже не поздоровавшись) Соня, местонахождение Толика. Но в её голосе была не заинтересованность, а какой-то испуг или, точнее, настороженность.
- Не знаю, где Толик, - абсолютно честно ответила я. – Он мне о своих местах нахождения давно не докладывает, хоть и младшенький. Наверное, у нас дома. Или ещё где.
Соня понимающе кивнула, выложила очередные гостинцы на мою тумбочку, подвинула себе стул и наконец-то присела. Я беспардонно пристально смотрела на неё, ну, она была очень красива! Не то чтобы какие-то особо приятные черты лица… она как бы излучала красоту изнутри, я такого никогда не видела. Соня, конечно, поймала на себе мой бесконечно восхищённый взгляд.
- Что? – спросила она, сверля меня своими глазами в ответ.
Я пожала плечами и, наверное, очень глупо улыбнулась.
- Просто, ничего, извини.
Глаза Сони внезапно округлились.
- Ну-ка, сделай ещё так! – воскликнула она, разбудив мою соседку Валентину. – Плечи, пожми плечами ещё раз, ты раньше так не делала!
Валентина тяжело вздохнула и пробурчала:
- Пожала и пожала, вот если бы она встала и пошла вдруг…
Соня бросила гневный взгляд на Валентину.
- Вот встанет и пойдёт, - сказала она категорично. – И вам того же желаю.
- Да я-то хожу. Только было бы ещё куда идти, - сказала моя соседка и перевернулась на другой бок.
Соня посмотрела на меня и покачала головой, мол, соседка твоя - тяжёлый случай, возможно, безнадёжный. Затем она протянула мне маленькую карточку - визитку некоего доктора Шамсутдинова, травматолога из Уфы, профессора. Я поняла, что Соня настроена отвезти меня к этому светиле на операцию, после которой, я должна буду встать и пойти. Я хотела спросить о стоимости такой операции, но боялась... не стеснялась, а именно боялась спросить Соню о полной стоимости моего исцеления.
Взяв визитку обратно, Соня посмотрела на меня вопросительно. Я кивнула. Конечно, я была не против этого доктора, я же не могла не доверять выбору своей благодетельницы. И вообще, похоже, целостность моего позвоночника волновала её больше, чем меня. Соня открыла рот, чтобы что-то сказать, но, посмотрев на засопевшую вновь Валентину, не стала ничего говорить в полный голос. Она наклонилась ко мне и сказала шёпотом прямо в ухо:
- Он лучший, из тех, кто есть поблизости, всё будет хорошо.
Дыхание подруги, грело и щекотало, забавно, я даже немного вжала голову в плечи. А Соня так радовалась каждому моему условно новому движению. Наверное, это действительно было каким-то важным показателем, говорящем о моём текущем состоянии…
…А всю следующую ночь мне не спалось, я думала о том, что мне тоже некуда идти. Ну, зачем я на ночь глядя пообщалась с Валентиной?

***
Я долго и честно, самостоятельно разбирался с медицинскими документами Жени. Искал, в чём подвох, потому что давно точно знал, что доверять нельзя никому вообще. Мы с сестрой Женей часто спорили на эту тему. Она-то простая, как пять копеек, вот и не добилась ничего в жизни. А я с детства вообще никому не верил на сто процентов. Даже на пятьдесят. Даже самому себе не очень верил. И это оказалось чертовски полезным качеством; сомневаться полезно – проверено на себе. Человек, который никому не верит, потенциально успешен, это делец, хороший организатор, искусный игрок. Да если бы я верил всем подряд, будучи финансистом, я бы быстро попал за решетку, а то и на кладбище: клиенты разные бывают. В деловых кругах ведь как, все друг друга норовят обмануть, каждый только о себе, о своей выгоде думает, а не о том, чтобы дело сделать. Такое дело сделать, чтобы всем досталось по серьгам. Да разве не хотел бы я, чтобы всё в этой жизни было по-честному? Хотел бы, да только стопроцентная утопия это всё. Хочешь жить – умей быть искусным игроком, неподдающимся на уловки противника. Не я этот мир придумал, не мне его и менять.
Не обнаружив в документах Жени ничего подозрительного и удостоверившись в реальном существовании медицинского центра, куда Софья намеривалась перевезти Женю на операцию, я подумал, что Софья эта премудрая, может, и отвезёт Женю в Уфу, может быть даже операцию действительно оплатит, да только, вполне вероятно, там пациентку и оставит. «Братец её московский сам обратно перевезёт, не обанкротится, а у меня дела», - подумает деловая женщина Соня и кинет нас. В общем, я пришёл к выводу, что надо дать понять этой банкирше, что она, раз виновата, будет с Женей до конца, соскочить не получится. А насчёт суда… да, я планировал в крайнем случае пригрозить ей моральным иском. Но это так, всегда ведь нужен какой-нибудь план «С».

***
Я бросила трубку на диван и продолжила мазать ноги своим ежевечерним кремом: депрессия депрессией, но красота – это святое. Втирая крем в правую ногу, я думала о моём телефонном разговоре с Анатолием, который состоялся несколько секунд назад. Он предложил мне встретиться, чтобы «кое-что прояснить». Главное, на мои звонки не отвечал, а сам в одиннадцать вечера позвонил, как ни в чём не бывало. Даже не извинился за поздний звонок. Я согласилась встретиться с ним на следующий день, в обед, ведь и сама хотела кое-что прояснить для себя и для него. Мы с Толиком сошлись на том, что должны встретиться не в больнице у Жени, а где-нибудь на нейтральной территории.

***
Когда Соня и Толя почти одновременно позвонили мне и сказали, что придут попозже, я почувствовала, что эти двое решили встретиться друг с другом где-то подальше от меня. Я не понимала, как к этому относиться: наклёвывалось первое свидание или им просто нужно было обсудить мою поездку на операцию? Я склонялась к тому, что у них тогда должно было произойти всё-таки что-то вроде первого, а, может, уже и не первого свидания (братец у меня видный и Соня – само совершенство). Моё чувство радости за брата перебивало моё же чувство ревности Сони к Толику. Вот только какой природы была эта ревность, я поняла не сразу. Но это была моя первая серьёзная обида на Соню, мою Соню. Толик, какого чёрта?!

***
Мы с Анатолием встретились в концептуально небольшом, уютном кафе. Я на машине, он пешком. Я заказала капучино с мороженым, он заказал зелёный чай. Айфон господина из Москвы что-то пиликнул, Толик взял гаджет и, глядя в экран, нахмурился. Несколько минут, продолжая хмуриться, смотрел в экран, стучал по нему большими пальцами с ухоженными ногтями. Я обратила внимание на его морщины между бровей, у переносицы, и сделала вывод, что мой новый знакомый вообще часто хмурится. А ещё я задумалась, насколько он младше Жени. С Женей-то мы были ровесницами, почти что бабами-ягодками опять, а он был младше нас, по виду, лет на шесть-семь.
Анатолий поднял глаза от айфона на меня ровно в тот момент, когда я подумала о его возможном возрасте. Он как-то очень приятно улыбнулся и сказал, глядя мне прямо в глаза:
- Извините, Софья, Москва в мессенджере, я сейчас.
- Ничего-ничего, - сказала я, - я подожду.
Видимо, мой тон показался Толику игривым, он улыбнулся ещё раз, теперь с зубами, как-то не по-мужски стрельнул глазами и снова ушёл с головой в Москву, которая была у него в мессенджере. Я тогда ещё подумала: интересно, в каком именно мессенджере он предпочитает общаться? Подумав такое, я вдруг почувствовала себя девочкой-подростком, которая сразу после встречи с симпатичным пареньком, лезет в социальные сети изучать его профиль. И я усмехнулась нечаянно вслух: громко хмыкнула. Дура. Толик снова поднял на меня глаза, на этот раз его брови были подняты вверх, что, как я уже понимала, редкость. Я, мало сказать, почувствовала себя неловко, но тут, слава Богу, принесли его чай и мой кофе. Пока раздражающе меланхоличная официантка ставила чайник и кофейную чашку на стол, я мысленно отхлестала себя по щекам за поведение не достойное взрослой состоявшейся женщины.

***
Мне нравился её взгляд в мою сторону. Мне нравилось, как естественный свет из окна падал на её красивое сорокалетнее, но очень ухоженное лицо. Мне нравился её тон, и сам голос понравился, приятный такой, не высокий, не низкий. Её голос был похож на мамин. Я хотел, помимо наших насущных вопросов, просто поговорить с Соней о чём-нибудь независимом от нас, о погоде, например, но меня отвлёк этот старый козёл Игнатьев - четвёртая строчка в рейтинге самых богатых людей страны. Точнее, мне десятый раз за полдня писал его помощник, этот во всех смыслах противный, слащавый петушок по имени Игорёк. Я должен был его боссу большие деньги, точнее он, босс, так почему-то считал.
Нет, я, конечно, догадывался и даже знал наверняка, почему оказался в должниках Игнатьева. Я был его финансовым консультантом почти десять лет, включая, мягко говоря, сложные годы кризиса. Я из таких глубоких задниц его вытаскивал, точнее, не давал туда провалиться! А он вдруг решил, что я регулярно кидаю его на большие деньги. А ещё, после последней нашей неудачной попытки красиво обойти европейские санкции, Игнатьев, точно следуя моим рекомендациям, резко опустился с четвёртой на седьмую строчку рейтинга богатеев. А что я? Моё дело консультировать, его дело – прислушиваться к моим советам или нет. Чьи активы на кону, в конце-то концов? Хотя я и сам этой своей профессиональной неудачей был расстроен не на шутку. Да, это был серьёзный удар не по кошельку, но по самоуважению. Второго такого удара, например, от моей новой знакомой Софьи, я бы не потерпел...
Принесли мой чай и её кофе. Я положил айфон в карман, подвинул свой стул, и себя соответственно, поближе к столу, налил из чайника чай себе в чашку. Соня приняла в себя первую ложку кофейного мороженного, облизнула губы и улыбнулась.
- Так о чём вы хотели поговорить? Давайте сразу к делу, - сказала она.
О погоде в тот день мы так и не поговорили.

***
Анатолий тогда в кафе сказал, что хотел бы уточнить наш совместный план действий по перевозке Жени на операцию. Его волновало, как именно будет проходить оплата лечения, и каким будет путь его сестры обратно - домой.
- Что значит, каким будет обратный путь? – удивилась я. – Думаю, на поезде. Уфимский врач обещал, что после операции Евгения сможет передвигаться сама. Не без проблем, конечно, но уже не будет лежачей…
Анатолий одобрительно покачал головой и спросил:
- Билеты на обратный поезд уже взяли? В СВ, я надеюсь?
Я растерялась: точного срока выписки Жени домой, конечно же, мне никто не называл, какой мог быть разговор об обратных билетах?
- Как… на поезд… - говорю. – Да, конечно, хоть на самолёте, хоть на вертолёте… нет, на вертолёте дорого… в смысле, если надо будет, то, конечно. Но вряд ли.
Чтобы не сказать ещё какую-нибудь нелепость, я принялась за быстрое поедание мороженное, доела, поднесла чашку с кофе к губам (чуть не разлила), стала пить. Толик смотрел на меня какими-то нехорошими глазами, смеющимися, недобро смеющимися, как будто победно смеющимися.
Анатолий отхлебнул свой чай и сказал:
- В общем, я хотел бы составить план наших… то есть ваших трат. Я думаю, как финансист финансиста, вы меня поймёте.
Я чуть не поперхнулась глотком кофе.

***
Софья тогда чуть не поперхнулась кофе. Видимо, не ожидала, что я могу быть настолько деловым - прямым и конкретным. Софья аккуратно, беззвучно поставила чашку на стол, посмотрела на меня с чуть приподнятыми вверх бровями и спросила:
- То есть речь идёт только о моих тратах?
Я молча кивнул.
Софья закусила нижнюю губу, перевела взгляд на окно, поводила указательным пальцем с дорогим маникюром по кофейной чашке, потом снова посмотрела на меня. Теперь в её глазах не было и тени растерянности или того, что я принимал за растерянность.
- Нет, разумеется, я обещала, и я своё обещание сдержу, даже если мне это будет стоить ну очень дорого, - сказала Софья. – Мне просто интересно, то есть вы вообще никак не собираетесь участвовать в спасении вашей родной сестры?
Меня этот своеобразный наезд ничуть не смутил, я спокойно ответил:
- Я бросил все дела и прилетел сюда из Москвы. Разве этого мало?
Соня пожала плечами.
- Немало. Я так понимаю, у вас обратный билет, до Москвы я имею в виду, уже на руках?
- А вот и нет, - сказал я. – Я планирую быть с сестрой и с вами, Софья, до конца.
Я тогда, наверное, слишком явно обрадовался заблуждению своей собеседницы, она как-то противно-снисходительно усмехнулась и сказала:
- Контролировать будете.
Я кивнул.
- Называйте это так, если удобно.
Софья ещё раз усмехнулась.
- Да, мне удобнее назвать это так, потому что я привыкла называть вещи своими именами.
- Это поэтому ваша личная жизнь не сложилась?
У Софьи напряглись скулы, но она ничего не ответила. Но лучше бы ответила, потому что я потом долго думал, что сказал что-то слишком резкое, задевающее. Обручального кольца на её пальце не было, вот я и подумал, что она, должно быть, типичная представительница слабого, но сильного пола: богата, независима, архипривлекательна и глубоко одинока при этом. Живёт с какой-нибудь кошкой или маленькой собачкой, разве в наше время мало таких женщин?

***
Руслан всё-таки увидел меня вместе с Толиком возле больницы. Мы – все трое – столкнулись возле калитки. Руслан не на меня первую посмотрел, а на Толика. Он за несколько секунд оглядел Анатолия с ног до головы и только потом обратился ко мне:
- О, привет.
- Привет,  - сухо ответила я.
Руслан снова посмотрел на Толика. Толик, надо отметить, держался молодцом: он без тени смущения с таким же интересом смотрел на моего бывшего мужа.
- Как дела? – спросил Руслан как бы у нас обоих.
Я пожала плечами, ответила:
- Нормально.
- Как новая подруга?
- Нормально. А это её брат. Младший. Родной.
Я указала на Толика, Руслан ещё раз окинул его взглядом с ног до головы. Толика это снова ничуть не смутило.

***
Я, конечно, сразу понял, что это её бывший. Так смотрят друг на друга люди, которые как бы и расстались, но, скорее всего, не всё ещё друг ругу сказали. Так бывает, когда люди пытаются разойтись тихо и мирно, пытаются остаться друзьями. И со мной такое было…уже давно, с тех пор я не с кем не был… долго.
После того как Софья представила меня младшим братом подруги, мы зачем-то ещё несколько секунд продолжали стоять и обмениваться странными взглядами. Наконец Соня спросила бывшего:
- Как твоя… новая? Всё время забываю, как зовут. Не родила ещё?
Услышав этот вопрос, бывший Сони сделался мрачнее тучи и даже как-то ссутулился. Он кивнул.
- Родила. В каком-то смысле.
- Это как понять? – Соня нахмурилась.
- Выкидыш, - сказал бывший, тронулся с места и зашагал в сторону парковки.

***
Я впервые видела Руслана таким… сутулым. Он шёл, шаркая ногами, к своему гробу, к своему любимому большому внедорожнику. Анатолий положил мне руку на плечо.
- Пойдём к Жени? - спросил он мягко и деликатно.
Я отвернулась от Руслана, кивнула Толику, и мы пошли.

***
В тот день я ждала своих брата и единственную подругу с особым нетерпением. Мне ужасно хотелось как можно скорее сообщить им прекрасную новость: меня выписывают. То есть уже завтра я могу выдвигаться в уфимскую больницу на операцию. На тот момент всё ещё шло по плану – не обманули меня ни лечащий врач, ни, что было для меня самым ценным на тот момент, подруга Соня.
Мою соседку Валентину, планируемый день выписки которой отодвигался уже несколько раз, видимо, сильно раздражала моя условно счастливая физиономия. Она сказала мне:
- Хорошо тебе.
- Да, мне сейчас хорошо, - ничуть не смутилась я.
- Волнуешься, наверное. Перед операцией-то.
- Да, есть немного.
Валентина усмехнулась.
- Да не немного, а сильно волнуешься. Видно же. Это у тебя не радость на самом деле, а как раз таки лёгкая истерика по поводу предстоящей операции.
Я повернула голову и посмотрела Валентине прямо в её бесстыжие глаза и сказала:
- Спасибо за поддержку. – Это я так съязвила, конечно.
- А кто тебе ещё правду скажет? – задала мне, надо было полагать, риторический вопрос Валентина.
Я молча пожала плечами (у меня это уже хорошо получалось). Валентина не успокоилась.
- Думаешь, твои близкие тебе говорят правду? Нет. Брат тебя, на самом деле, не любит, это видно не вооружённым взглядом. Ему всё равно. А подруга твоя, из-за который ты вообще на больничной койке оказалась, просто хочет всё это дело на тормозах спустить.
Этот пассаж меня возмутил.
- Брат, на самом деле, меня любит! И ему вообще не всё равно! А с Соней мы знакомы-то ещё совсем недолго, чтобы она меня прямо-таки полюбила, но мы будем с ней лучшими подругами! - сказала я, искренне думая, что ставлю точку в нашей с Валей беседе.
Но соседка не унималась, нас с интересом слушала уже вся остальная палата. И Валентина произнесла тогда фразу, услышав которую, я крепко задумалась на тему, о которой раньше и не думала даже думать:
- Полюбит, полюбит. И ты на неё так смотришь. Первое время – самое прекрасное. А пол… в наше время мало что значит, хоть телевизор не включай…
Уточнить у Валентины, что конкретно она имела в виду, я не успела, потому что в палату вошли Соня и Толик, вместе.

***
Мы зашли в палату и увидели, что Женя и Валентина мирно беседуют. Я тогда даже порадовалась за них обеих. Женя поспешила сообщить нам о том, что мы завтра же можем ехать в Уфу. Я сказала, что мы с Анатолием очень за неё рады. «Рады тому, что всё вовремя и нам не придётся перебронировать санитарный микроавтобус», - неудачно пошутил Толик. Валентина, как всегда, гневно посмотрела на нас троих и отвернулась. Мы присели, Женя начала расспрашивать, как именно будет происходить наше путешествие, мол, к чему ей, сильно ограниченной в передвижениях, готовиться. На вопросы Жени отвечала я, Толик молчал, а потом и вовсе вышел из палаты, чтобы ответить на телефонный звонок.

***
Женя вела себя так, будто ей в этот день вместе с обезболивающим вкололи серьёзную дозу адреналина. Она расспрашивала, какой марки будет машина, на которой её повезут, как долго ехать, как быстро уже там, в Уфе, она попадёт на операционный стол и вообще, когда она уже встанет на ноги, чтобы «больше не обременять нас своей беспомощностью». Соня терпеливо отвечала на вопросы Жени, я молчал, потому что, во-первых, Соня прекрасно справлялась с дачей ответов на глупые вопросы, во-вторых, я сам толком не знал, что да как. Мне было важно, чтобы Софья оплатила всё вовремя и в полном объёме.
Я молчал и наблюдал, как Женька смотрит на Софью. (На меня-то она почти и не смотрела.) Женя смотрела на Соню, как побитая собачка на спасшего ей жизнь человека. Мне тогда грешным делом подумалось, что поставить сестру на ноги можно гораздо дешевле и проще. Соне было бы достаточно кинуть что-нибудь в дальний угол палаты, и Женя быстро встала бы и лихо пробежалась туда и обратно, принеся своей новой хозяйке брошенную вещь в зубах.
От дурацких мыслей меня отвлёк телефонный звонок – звонил Игнатьев собственной персоной. Я извинился и вышел из палаты. Игнатьев сказал, что подал на меня в суд, и этот суд выиграл, теперь я официально задолжал ему четыре миллиона рублей.
- Сколько? Откуда такая цифра? - воскликнул я громко, кажется, на весь больничный коридор.
- Проценты и моральный ущерб, - спокойно ответил владелец газет, заводов, пароходов и ещё Бог знает чего.
- Подождите, а в какой это суд вы на меня подали? И когда? Мне никаких повесток не приходило. Какой суд мог без меня всё решить?
- Повестка, считай, тебе приходила, но ты не явился и не прислал никаких своих представителей. А когда я подал на тебя в суд… это уже не важно. Решение суда придёт тебе по почте. Наверное.
- Да не было никакой повестки, какого хрена? – снова закричал я. Проходящая мимо пожилая медсестра посмотрела на меня осуждающе. Я быстро направился к выходу из отделения.
- Вы меня так просто не разведёте, Игорь Васильевич, - злобным полушёпотом сказал я.
- Уже развёл, - ответил Игнатьев, тихо засмеялся и положил трубку.
Я уже стоял на площадке возле лифта. Из оперблока на каталке вперёд ногами вывезли кого-то накрытого с головой. Управляющей своеобразным катафалком санитар бросил на меня мимолётный взгляд, мне стало холодно, физически холодно. Санитар нажал кнопку лифта, двери скоро открылись. Санитар зашёл вместе с каталкой в лифт, повернулся ко мне и спросил:
- Вниз едете?
- Нет, спасибо. Я жду тут просто…
Двери лифта закрылись. Я стоял, смотрел на закрытые двери, мысленно подсчитывал, сколько у меня денег на всех моих счетах вместе взятых и понимал, что четырёх миллионов у меня сейчас нет. Да, я профессионально консультировал других, но сам оставался без особых сбережений. По моим самым скромным подсчётам, до свободной от Игнатьева жизни мне не хватало примерно трёхсот тысяч рублей. Не так много, но и не так уж мало. Можно было бы попытаться оспорить решение суда, но где закон, а где наши взаимоотношения с Игнатьевым. Грешки за мной водились, я часто советовал клиентам такие финансовые решения, в которых не был уверен сам. Рисковал и подспудно заставлял рисковать своих клиентов. Так что какой-нибудь мой коллега мог проанализировать то, что мы творили в кризисные времена с делами Игнатьева, и сделать заключение, что крупные суммы денег потеряны им во многом действительно из-за меня. И я понимал, что в любом случае шутки с Игнатьевым плохи, он и убить может, да так, что не один следак, хоть из каких органов, носа не подточит.
Я не стал возвращаться в палату. Я спустился вниз по лестнице к приёмному покою, вышел на улицу и закурил. Софья вышла из больницы минут через пять. Я думал, что она меня как-нибудь укорит за то, что я не вернулся к Жени, но обошлось. Соня думала о чём-то своём.

***
Перед уходом Соня взяла меня за руку. Не крепко, нежно. Руки у неё были мягкие, не тёплые, а даже какие-то приятно прохладные.
- Тебе холодно? – спросила я Соню.
 Соня улыбнулась и отрицательно покачала головой.
- Нет.
Но я всё равно крепко сжала её руку. И даже зачем-то немного помассировала. Соня посмотрела на меня с удивлением. Через несколько секунд она перевела взгляд в сторону Вали, я тоже повернула голову и увидела, что моя соседка откровенно пялится на нас с Соней. И не просто пялится, а со слезами на глазах. Соня с трудом выдернула свою ладонь из моей, прокашлялась и сказала торопливо:
- Ладно, я пойду. Анатолий, видимо, уже не появится.
Соня встала, попрощалась со всеми присутствующими, пожелала всем скорейшего выздоровления и поспешила к выходу. Я проводила свою не по годам стройную подругу взглядом. Валентина вздохнула.
- У меня была одна такая подруга, я её отшила. А потом, как несколько мужиков подряд меня обидели сильно, я и подумала, может, зря я с ней так? Да было уже поздно, - проговорила она, ещё раз вздохнула, махнула рукой и отвернулась. А я вдруг резко почувствовала на себе пристальные взгляды остальных четырёх обитателей палаты, отчего мне стало не по себе.

***
Мне было стыдно весь следующий вечер, а потом и ночь. То есть не всю ночь, а часов до четырёх утра, потом я подумала: «А чего стыдиться-то?» Я попыталась вспомнить всё, что знала на тот момент об однополой любви. Поскольку я была отчасти верующей, то размышляла так: «Да, религия не одобряет однополые там всякие отношения, но ведь довольно часто бывает, что людей одного пола тянет друг к другу именно в этом смысле, это медицинский факт…» В общем, я пришла к мысли, что если Господь допускает такое явления, значит, можно. Потом я подумала: «Стоп, Женя. Что это «всё» можно? То есть завтра, а точнее уже сегодня я должна признаться Соне в симпатии? И что дальше? Бред. Но меня так тянет к этому человеку, к этой замечательной женщине, как, пожалуй, никогда и ни к кому». Вот появление каких тяжёлых, греховных, и совершенно неожиданных для меня самой мыслей спровоцировали в моей голове слова Валентины. Я посмотрела на неё мирно спящую. Мне было сложно представить Валентину в объятьях другой женщины. Да что там, мне было сложно представить её хоть в каких-нибудь объятьях. Такой она была некрасивой, суровой, отталкивающей.
На исходе той мысленно тяжёлой ночи у меня сильно разболелась спина. Пришлось звать медсестру, которая, то ли по доброте душевной, то ли потому что я ей чем-то нравилась, влила в меня обезболивающего сверх меры. И я скоро уснула, понимая, что спать мне осталось недолго, наш с Соней и Толиком выезд в уфимский медцентр был запланирован на очень раннее утро.

***
Полночи я каталась по городу. Люблю я это занятие – колесить по относительно пустым ночным дорогам. Меня это по-настоящему расслабляет, даже больше, чем, любимый глинтвейн. В третьем часу топливная стрелка упала почти до нуля, и я встала на обочине перед выбором: заправиться и покататься ещё или заправиться и ехать домой. Разумнее было поехать домой и попытаться хоть немного поспать. Ведь с самого утра нужно было быть на ногах, предстоял тяжёлый день, а за ним ещё несколько. Но меня это ничуть не огорчало. Скорее радовало. Потому что эта эпопея с моим длинным языком и сломанным позвоночником Жени подходила к концу.
Поспать мне так и не удалось. Всю оставшуюся ночь я ворочалась и думала. Думала о Жене. Я думала о том, что моя новая знакомая на самом деле очень красивая. Если сделать ей ряд процедур, приодеть, уволить её из уборщиц и найти ей работу по университетскому диплому, да хоть бы в обычную школу устроить, учителя-филологи всегда нужны, то у неё могла бы начаться совершенно новая жизнь. В этих своих ночных размышлениях я почувствовала себя способной повлиять на жизнь Жени самым благотворным образом. Но, как оказалось после, ей это было совсем не нужно. Она часто повторяла это дурацкое словосочетание «зона комфорта». Я её так и не поняла. Мне в её унизительной «зоне комфорта» было бы не комфортно.

***
Игнатьев мне в тот день больше не звонил. А вот его помощник звонил, и не раз. Он всё хотел уточнить сроки, когда именно я буду готов перечислить деньги. Ответа на этот вопрос у меня не было, потому что не было таких денег, а принимать сумму по частям эти сволочи не хотели, видимо, принципиально. Даже если бы у меня были четыре миллиона, я бы не торопился отдавать их Игнатьеву, тоже из принципа. Какого чёрта? Дяденька, решая свои личные финансовые проблемы, просто взял и назначил меня должником! Мои рекомендации, дескать, его чуть не разорили. Так надо было их соблюдать не выборочно, а целиком и полностью, от начала и до конца, слушаться меня надо было! Иначе зачем вообще прибегать к услугам консультанта?
Я пытался включить дурочка, мол, «какие деньги?». Потом выключил телефон. Потом включил, потому что ждал других важных звонков и сообщений. В конце концов, я пытался вести диалог с Игорьком по схеме «лучшая защита – нападение».
- Нет, твой шеф действительно решил напугать меня каким-то своим карманным судом? – спрашивал я помощника.
- Мы не пугаем, мы предупреждаем, - спокойно отвечал Игорёк.
- А если я привлеку к этому делу прессу и своих знакомых, между прочим, высококлассных юристов? Вам нужен скандал? Я это легко устрою…
- Не успеете, Анатолий, - кажется, с ещё большим спокойствием говорил помощник.
- Это почему?
- Если вы приступите к реализации того, о чём сейчас говорили, мы будем вынуждены прибегнуть к другим… радикальным мерам. Мы же знаем, где вы сейчас находитесь.
Моё сердце забилось очень быстро. Я сглотнул слюну, и попытался сделать это как можно тише, чтобы этот петушок не услышал моего, чего там говорить, испуга. Я собрал все свои актёрские способности в кулак и сказал в трубку:
- Вы что, угрожаете мне убийством?
- Я этого не сказал.
- Не сказал, но и не опровергаешь! Что значит «радикальные меры»?
Наступила короткая, но очень тяжёлая (во всяком случае для меня) пауза. Игорёк на том конце радиоволны, кажется, вздохнул, после чего произнёс:
- Вы же понимаете, что мы от вас не отстанем.
- Вы же понимаете, что я вам так просто не сдамся? – сказал я.
Снова короткая пауза.
- Короче говоря, Анатолий, собирайте деньги. Или сумма начнёт расти.
От этих слов у меня, чуть ли не буквально, глаза на лоб полезли. Моим удивлению, возмущению, негодованию не было предела. Я-то тешил себя иллюзией, что девяностые давно закончились, и так грубо сегодня серьёзные люди дела не ведут.
- Вы меня хотите на счётчик поставить!? – прокричал я в трубку.
Помощник сохранял невозмутимость:
- Не хотим, но можем.
- Я, вообще-то, тоже много чего могу, так и передай своему быдло-шефу, понял!?
Помощник положил трубку и больше в те сутки не звонил и не писал мне. Я тоже ему не звонил. Дальше была длинная, тягучая, душная ночь в родительском доме. Я проклял себя за то, что не поселился, как хотел изначально, в гостинице. Но ехать в какой-то отель среди ночи я не решился из соображений экономии. Когда ты должен миллионы рублей тому, кто способен на всё, каждая копейка на счету. А тут ещё Женя со своей идиотской травмой. Это ж надо было, её похвалила незнакомая женщина, Женя повернулась к ней, расслабилась и слетела с подоконника. Никогда бы не подумал, что не вовремя сказанным комплиментом можно уронить человека на асфальт. Я невольно стал вспоминать, когда кто-нибудь хвалил бы меня за хорошую работу, за старания, и не мог вспомнить ни одного случая. Было другое, были благодарности, но похвалы не было. От этих мыслей мне стало как-то не по-деловому грустно. Чтобы не потерять форму, не предстать перед Софьей расклеенным, рассеянным лохом, которого можно обмануть, я налил себе четвёртую чашку крепкого чёрного чая и загрузил на своём макбуке карту Уфы, чтобы посмотреть, куда именно нам нужно будет завтра прибыть, и насколько эта клиника далеко от аэропорта или вокзала.
Карту я посмотрел быстро. А потом не удержался и снова зашёл в профиль Софьи в социальной сети. Уж больно хороши были несколько её фотографий с греческого отдыха. Эти жаркие кадры были бы ещё лучше, если бы на них не было её бывшего муженька. Только море, солнце и Софья в идеально подходящем ей купальнике. Да, эта женщина была почти на десять лет старше меня, но это не отменяло её бешеной привлекательности. Свободная и вполне себе состоятельная дама. Может быть, приударить за ней, подумал я и сам же рассмеялся, да так, что чуть не пролил чай из чашки, которую держал в руках.

***
Оказалось, что в Уфу меня повезёт не просто микроавтобус, а самая настоящая, оснащённая по последнему слову техники «Скорая помощь» с доктором и фельдшером в придачу. Так я узнала, что бывают частные «Скорые помощи». Такого обхождения с собой, такого внимания медиков, я до того дня на себе не испытывала. Для меня это было сродни путешествию на другую планету – до такой степени всё было вовремя, аккуратно, чётко, правильно и почти не больно. Я боялась даже представить, сколько это всё может стоить.
Вся приятность моей поездки была омрачена на втором часу нашего путешествия: я заметила, что мой братец откровенно флиртует с Соней.

***
Я смеялся в голос минуты три. Наверное, со стороны это было похоже на сумасшествие. Но я же был на кухне совершенно один. Так что мог позволить себе посмеяться в голос. На людях я этого практически никогда не делаю.
Я просмеялся, вытер рукой смехотворные слёзы, сделал большой глоток чая и задумался над охмурением Софьи всерьёз. А почему бы и нет, подумал я? Во-первых, она мне действительно нравилась как женщина, во-вторых, у неё были деньги. А в-третьих… Игнатьев и сотоварищи и вправду были способны, если не на всё, то на многое. И не было у меня никаких хороших знакомых, которые могли бы меня защитить. Настоящему мастеру Игры в жизни не престало иметь закадычных друзей, вот у меня их и не было. Банкирша Софья вполне могла бы стать для меня, если не любовницей, то другом. Хорошим, полезным другом. Или всё-таки любовницей.
Размышляя о возможных серьёзных отношениях с Соней, я вспомнил старую пошлую шутку: в дружбе между мужчиной и женщиной всё время что-то встаёт. Я громко хмыкнул, допил чай, посмотрел на большие настенные механические часы, которые висели здесь ещё при родителях, и понял, что можно начинать собираться в путь.

***
Даже по относительно ровной федеральной трассе наш новенький санитарный автомобиль иностранного производства ехал не больше шестидесяти километров в час. Врачи то и дело, так или иначе, обращались к пациентке Жене, спрашивали её о самочувствии, удобно ли ей на специальном ложе, зачем-то мерили ей давление и температуру. Я радовалась тому, что с частной «Скорой помощью» меня не обманули. Брали дорого, работали хорошо – редко в нашей стране такое увидишь. А главное Жене, как я могла видеть, было действительно удобно.
- Вот и первый снег подъехал, наверное, к добру, - сказал Анатолий.
Я посмотрела в чуть запотевшее окошко и увидела снег, падающий на землю крупными хлопьям. Впрочем, хлопья эти на земле не задерживались, таяли сразу и почти без следа.
Я отвернулась от окна и наткнулась на пристальный взгляд подозрительно улыбчивого Толика. Он задал, как мне на тот момент показалось, странный вопрос:
- Софья, а вы помните свой самый первый первый снег?
Я пожала плечами, Толик бросил какой-то нездоровый ласковый взгляд на мои плечи. Я ему ответила:
- Скорее нет, не помню. Я родилась в августе, так что когда пошёл первый в моей жизни снег, мне было месяца три с половиной от роду.
Анатолий громко рассмеялся на весь салон, чем, кажется, несколько смутил сидящих рядом медиков.
- Хорошее чувство юмора у вас, - сказал сквозь свой не естественный смех Толик. – Вы дева?
Я отрицательно покачала головой и ответила, что я лев.
- Да, точно, как я мог ошибиться, вы же настоящая львица, - проговорил извинительным тоном Толик. – Вот я даже стихами заговорил.
Врачи улыбались, Женя посматривала на своего младшего брата с чувством испанского стыда. Я в свою очередь старалась на Толика не смотреть, но чувствовала нутром, что он от меня не отстанет. Нам предстоял большой путь – часа в четыре длинной. Наступила тяжёлая пауза, которая оказалась недолгой. Наш автомобиль подскочил на кочке, водитель мягко притормозил и извинился. Доктор и фельдшерица тут же бросились к Жене, потому что на её лице появились недовольство, раздражение и даже какая-то болезненная гримаса.

***
Доктора решили, что мне поплохело из-за того, что машину сильно тряхнуло, но это было не так. Мне действительно стало нехорошо, но не от тряски, а от вызывающего поведения Толика. Но я же не могла ему сказать «будь скромнее, Толик» прямо в салоне «Скорой». Медикам я сказала, что со мной всё хорошо, кочки тут не при чём, мне просто захотелось спать. Доктор сказал, что, если хочется, надо поспать обязательно.
И я закрыла глаза, делая вид, что засыпаю, думая, что все присутствующие в салоне будут соблюдать тишину и Толик не сможет какое-то время говорить с Соней. Но Толик говорил шепотом, да таким шепотом, что даже я заволновалась, если не сказать возбудилась. Толик завёл с Соней как бы пустой дорожный разговор, но то и дело задавал бедной женщине очень личные вопросы. В частности мой брат спросил у Сони, почему она рассталась с мужем, мне захотелось встать и стукнуть его чем-нибудь. Но я сдержалась, даром, что встать, на тот момент, не могла физически. Я продолжала лежать с закрытыми глазами и думала: «Только не иди дальше Толик, не спрашивай, например, почему она бездетная».

***
«Ты ещё спроси, почему у меня нет детей, нахал», - подумала я, когда Толик спросил меня о разводе. А по поводу развода я ему ответила давно заготовленной дежурной фразой:
- Не сошлись характерами.
Толик улыбнулся и кивнул, наверное, снова восхитился моему остроумию.
- А знаете, Анатолий, за что я в своё время полюбила своего будущего, а теперь уже бывшего мужа?– спросила я Толика, не дожидаясь его следующего вопроса.
- Интересно, за что? – встрепенулся Анатолий.
- За то, что он не был навязчивым и не строил из себя альфа-самца.
Толик перестал улыбаться и отвёл от меня взгляд. Я посмотрела на Женю и увидела, как она улыбается во сне.

***
Надеюсь, никто не увидел, как я давила лыбу с закрытыми глазами. Но я не могла не улыбаться! Как красиво она его отшила! Если Толик так же грубо ухаживал за другими женщинами, тогда понятно, почему он так и не женился.
После этого за несколько часов дороги Толик пару раз начинал разговор с Соней, но каждый раз сам себя останавливал, потому что понимал – подкат не удался и не удастся. А я хотела, чтобы Соня взяла мою руку, как тогда, ещё в больнице, но она этого не сделала. Попросить подругу о физическом контакте напрямую я постеснялась.

***
Да, это было красиво. Один ноль в пользу Софьи. После того, как она прозрачно намекнула мне на то, что я веду себя слишком навязчиво, я пытался заговорить с ней ещё несколько раз, но сам понимал, что разговор фатально не клеится, и обрывал себя на полуслове. Я думал, эта чёртова дорога не кончится никогда.

***
Мы приехали в медцентр на полтора часа позже, чем планировали. Зато аккуратно, доставили меня в моей тогдашней целости и сохранности. Доктор Шамсутдинов – благородного вида пожилой башкир – пришёл в мою новую палату уже через полчаса. Разговаривал он со мной недолго, дольше он разглядывал мои рентгеновские снимки, после чего сказал (почему-то не мне, а Соне с Толиком), что операция состоится завтра. Соня и Толик весело покивали доктору Шамсутдинову. А меня эта информация про «завтра» скорее огорчила. Не хотелось ждать. Хотелось поскорее встать и пойти. Соня, видимо, прочитала на моём лице это расстройство и взяла меня за руку так, как я этого хотела всю дорогу. Аккуратно сжимая мою руку, Соня сказала, что завтра – это на самом деле очень быстро, некоторые неделями ждут первичного приёма, а не то, что операции. Я согласилась с тем, что одна ночь ожидания – не так уж и долго. Соня попыталась отнять у меня свою руку, я несколько секунд не давала ей этого сделать; потом отпустила, испугавшись, что она подумает обо мне что-нибудь не то.
Доктор ушёл, пришла медсестра, чтобы вколоть мне дозу обезболивающего. Соня и Толик почти что хором сказали мне, что всё будет хорошо и быстро удалились, пообещав посетить меня завтра утром перед операцией.

***
Когда мы вместе Софьей вышли из новой палаты Жени, я понял, что до сих пор не поинтересовался, где мы будем жить.
- Я забронировала два номера в гостинице небольшой, здесь недалеко, – ответила Софья на мой немой вопрос. А потом посмотрела на меня и добавила: - Номера не дешёвые, должно быть удобно.
Я кивнул.
- Хорошо.
Софья сказала, что до гостиницы мы дойдём пешком, я предложил доехать на такси за мой счёт.
- Ценю ваш порыв, - сказала Софья. – Но здесь проще дойти, правда.
Соня показала мне онлайн-карту на своём смартфоне – идти, судя по картинке, было и вправду совсем недалеко.

***
Погода в Уфе была отвратительной. Серость и сырость напомнили мне о том дне, когда я увидела, как Женя моет окна под дождём. Мы с Толиком в поисках гостиницы всё-таки заблудились. Мой спутник нервничал, я тоже нервничала, но пыталась сосредоточиться и всё-таки сориентироваться по карте как можно точнее. Стрелка показывала, что мы идём правильно, а номера домов вокруг говорили обратное.
- Может, на такси уже? – взмолился Анатолий.
Я в очередной раз остановилась посреди дороги и сказала:
- Поздно. Как мы объясним диспетчеру, где мы, откуда нас забрать?
- Что тут объяснять? Вон номер дома, название улицы. Я оплачу такси, не надо из меня прям уж такого меркантильного человека делать.
Я уже была согласна на такси. Огляделась вокруг, чтобы понять, как объяснить приложению или живому диспетчеру своё местоположение, и увидела, что прямо по курсу, через два дома от нас стоит та самая гостиница, здание которой оказалось, мягко говоря, невзрачным, не то, что на картинке в интернете…

***
Софья сняла нам действительно неплохие номера, чистые с относительно свежим ремонтом, с холодильниками и телевизорами, а, главное, с горячей водой. Я принял душ, завернулся в белый махровый гостиничный халат, лёг на кровать и включил телевизор. Красная кнопка на дистанционном пульте управления сработала только с четвёртого раза. «Если это единственный здешний недостаток, то ладно, плохих отзывов оставлять не буду», - подумал я и обрадовался собственному добродушию.
По одному из кабельных каналов транслировали кулинарную передачу. Не в меру весёлые повар и повариха (судя по всему, семейная пара) готовили какое-то изысканное мясное блюдо. Уже через несколько секунд в моём животе заурчало, и я вспомнил, что не ужинал. Пообедали мы худо-бедно в придорожном кафе, а вот поужинать как-то не успели, да и вообще забыли. В следующую, после осознания чувства голода, секунду я подумал о Софье. Как она там? Не забыла ли поесть? А если забыла… она же в соседнем номере. Что если я постучусь к ней и предложу поужинать вместе, а потом выпить? Пока что один ноль в её пользу, но ведь может быть и один-один, а потом и один–два, целая ночь впереди…
Я взял с тумбочки свои наручные часы - атрибут по-настоящему делового человека -посмотрел на циферблат, было уже половина десятого, то есть времени на раздумья у меня не оставалось.

***
Я приняла душ, высушила волосы привезённым с собой маленьким феном, легла на кровать, взяла смартфон, чтобы заглянуть в свои социальные сети. В интернет я так и не вышла, потому что хотела спать. Как только я задремала, в дверь постучали. Я решила не открывать, потому что вставать мне было лень. Постучали ещё раз и уже более настойчиво, тогда я нецензурно выругалась про себя, но всё-таки встала и пошла открывать эту чёртову дверь. Просто я подумала, что, не достучавшись до меня, тот, кто там долбится, подумает, что я тут умерла и взломает дверь.
Стучавшим в столь позднее время человеком оказался Анатолий. Увидев на пороге брата Жени, я подумала, конечно же, о плохом, о том, что с Женей что-то случилось в больнице. Но Толик извинился и спросил, ужинала ли я сегодня. И тут я поняла, что нет, не ужинала. Я так устала, что забыла поесть, хотя после шести вечера давно особо не ела.
- Я предлагаю вам, Софья, поужинать вместе со мной, - сказал Анатолий. – Я видел тут недалеко кафе. Заодно обсудим наш дальнейший план действий…
- Спасибо за предложение, Анатолий, но я не готова сейчас идти в кафе.
- Да здесь недалеко. Просто гостиничное кафе, насколько я знаю, уже не работает.
Я внимательно посмотрела на Толика и сделала вывод, что он говорит вполне серьёзно, он действительно хотел бы поужинать и обсудить со мной, как мы будем действовать дальше, относительно лечения Жени. Так что я попросила его о маленьком одолжении.



***
Я настраивался на совместный поход в кафе, а Соня попросила меня сходить в магазин за какой-нибудь, как она выразилась, незначительной едой. «Условно поужинать», не так давно отшившая меня женщина, предложила у неё в номере. Я согласился с большой радостью, которую, однако, решил ей не показывать.

***
Анатолий воспринял моё предложение на удивление спокойно. Я попыталась дать ему деньги, но он сказал, что угощает. Роль женщины, которую угощает мужчина, мне не нравилась, но спорить с Толиком у меня не было сил. После нашего короткого диалога он отправился добывать пищу, а я отправилась в ванную, чтобы расчесать волосы и подвести глаза.

***
Я не уточнил, что Софья имела в виду под незначительной едой, но по дороге к ближайшему сетевому магазину трактовал это словосочетание по-своему, намеревался взять полакомиться что-нибудь из кисломолочных продуктов. Так, в моей корзинке оказались пара йогуртов в большой упаковке и четыре штуки сладких сырков. А, проходя мимо полок с хлебом, я взял ещё пару незначительных булочек. 
Уже возле кассы я принял твёрдое решение взять бутылку вина. Извинился, оставил на кассе покупки, отправился в алкогольный отдел и выбрал там красное полусладкое вино. Время было без двух минут десять, значит, успеть купить вино, мне, видимо,сам Бог велел. Кассирша сказала, что на её часах уже две минуты одиннадцатого, я настоял на том, что время сейчас без одной минуты десять, для этого мне пришлось набрать в поисковике «точное время уфа». Информация из интернета продавщицу убедила и она пробила мне йогурты, сырки, бутылку вина ровно в десять ноль-ноль по местному времени. А ещё предложила взять сыр «таледжио» и одноразовые пластиковые стаканчики, как в воду глядела.


***
Алкоголь… как много в этом звуке для сердца русского в буквальном смысле слилось. Толик пришёл не только с незначительной, как я просила, едой, но и с бутылкой вина. Причём угадал, стервец, какое вино мне нравится. Мы пили вино из одноразовых стаканчиков с сырками и сыром, и это было очень мило. На втором стаканчике Анатолий попросил называть его Толиком и предложил перейти на «ты». Я согласилась, потому что не знала, сколько ещё нам с ним предстоит общаться. Сидели мы на кровати, сначала довольно далеко друг от друга, но Толик несколько раз вставал с места за чем-нибудь и садился с каждым разом всё ближе ко мне. На третьем стаканчике Толик снова стал задавать личные вопросы, но я, пока что в переносном смысле, перетянула одеяло на себя. Первым делом я спросила его о семье:
- Толик, а ты был когда-нибудь женат?
- Нет, - сказал Толик и сделал глоток вина.
- Почему?
- А если я сочту этот вопрос не корректным?
Я пожала плечами.
- Понимай, как хочешь. Можешь вообще не отвечать. Я просто спросила, почему взрослый, довольно привлекательный, интересный мужчина не женат.
- Работа, - коротко и, в общем, ясно ответил Толик.
- Понимаю, - сказала я. – Ради карьеры в Москве пришлось многим пожертвовать.
Толик грустно улыбнулся, но я почему-то увидела в этой улыбке радость оттого, что я затронула тему жертвенности.
- Я, в общем-то, ничем и не жертвовал, - начал откровенничать Толик. – Разве что вот непутёвую старшую сестру одну оставил, после смерти родителей. Но она же старшая. Ты не подумай, Соня, я же звал её с собой в Москву, даже нашёл ей достойное её интеллекту и образованию рабочее место в одном издательстве, которому в своё время помог выйти из кризисной ситуации. Её были готовы взять сразу редактором, филолог всё-таки.
- И почему она не поехала?
- Она поехала. И приехала. И прошла собеседование. Вот только работать не стала.
- Почему?
- Испугалась ответственности. Сказала, что ещё ни дня по специальности не работала, мол, какой из неё редактор…
- А почему она ни дня до этого не работала по специальности?
- Тоже боялась. Считала, что плохо училась и не достойна этой должности.
- Что за глупости.
Анатолий тяжело вздохнул.
- Вот и я говорю, что глупости это всё. Точнее говорил, сейчас я уже ничего ей не говорю. Взрослый человек, хочет быть техничкой, пусть будет. У неё ведь с детства так, всегда всего боялась, была слишком ответственной, слишком совестливой, что ли… Скажем так, Женя была совестью нашей семьи, а я наоборот.
Мне стало искренне интересно, что Толик имеет в виду под этим «наоборот», и я спросила:
- Что ж ты такое делал, стесняюсь спросить?
Толик налил нам ещё вина и сказал:
- Да ничего особенного, просто у меня были амбиции и, по большому счёту, не было страха ни перед чем. Просто мне нравилось и нравится рисковать. Я в Москву поэтому и подался – наш сонный городишка не предполагал никакого риска. Вот я отправился к центру жизни. Если ты скажешь, что никогда не хотела попытать счастья в столице, я тебе не поверю.
- Я там училась, - сказала я и тут же в моей уже хмельной голове коротким монтажом промелькнула вся моя московская студенческая жизнь. И я вдруг поняла, что ничего особенно интересного со мной тогда не происходило. Потому что я была принципиальной отличницей, мне почему-то нужен был именно красный диплом.
Толик информации о моей учёбе в столице искренне удивился и спросил:
- МГУ?
- Нет, «Вышка».
Толик поднёс к губам пластиковый стакан, но тут же опустил его, не сделав даже маленького глотка. Он спросил меня с крайне задумчивым видом:
- То есть ты отучилась в Москве и вернулась домой после этого?
- Да.
- Почему?
- Потому что я боялась Москвы. И до сих пор боюсь.
- И что такого страшного в Москве для такого умного и красивого человека, как ты? – сказал Толик и внимательно посмотрел на меня, как будто хотел убедиться в адекватности своего комплимента, замаскированного под вопрос.
Я никогда прежде не задумывалась над тем, чего именно боялась в столице нашей Родины, но ответ для Толика пришёл в мою голову очень быстро:
- Скорость. Я  боялась этой сумасшедшей скорости, с которой там всё происходило. И происходит.
- А мне наоборот нравится, - сказал Толик и быстро осушил стаканчик. – Ещё?
- А если плохо будет завтра?
 - А если не будет? У нас ещё йогурт остался, говорят, помогает.
Я чуть-чуть подумала и сказала:
- Давай.
***
Я разлил остатки вина по стаканчикам, Соне досталось чуть больше. Когда мы сделали по глотку «сладких» остатков, я посмотрел на Софью, и, откровенно любуясь её профилем, спросил:
- Софья, а ты на кого похожа?
Соня мило улыбнулась.
- В смысле, на маму или на папу?
- Нет, на какое животное ты похожа, когда-нибудь задумывалась? Каждый человек похож на какое-нибудь животное…
- Каждый человек и есть животное, - сказала Соня и внимательно посмотрела на меня хмельными глазами.
- Резонно, но всё-таки? Вот Женька похожа на собачку, маленькую собачку. Такую маленькую, умилительную и никчёмную собачку, которой обязательно нужен хозяин… А вот на кого ты похожа, пока не могу сказать, не понимаю.
Соня отвела от меня взгляд, пожала плечами и сказала:
- Да, что-то такое собачковое в ней есть. О себе я не задумывалась. Может я, согласно гороскопу, и внешне похожа на львицу?
- Точно! – зачем-то громко крикнул я так, что Софья немного испугалась. Она чуть вздрогнула, лямка её платья сползла вниз, оголив, ближайшее ко мне, загорелое плечо в веснушках. Соня своего нечаянного обнажения не заметила. Я подумал о том, что пора допивать вино и переходить на следующий уровень. Сделав последний глоток, я добавил к своему «точно!», что Софья похожа на львицу своей безусловной красотой, если не сказать роскошностью.
***
Это смешно, но Толик сказал тогда, что я действительно похожа на львицу – такая же красивая и роскошная. Смешно не то, что он это сказал, про мою роскошность, а то, что я, как девочка-подросток, повелась на его дешёвые комплименты. Ну, ещё это вино дурацкое. Я не заметила, как оказалась полурездетой в позе полулёжа. И Толик надо мной. Я подумала, что сам Анатолий похож на кота; не длинношерстного и толстого, а гладкошёрстного, жилистого, хотя бы наполовину породистого и очень милого. Он что-то промурчал мне о том, что не надо бояться своих истинных чувств и желаний. Знать бы ещё, что истина, а что нет. Запах его меня почему-то уже не раздражал. Или раздражал, но не сильно.


***
Я проснулась от хлопка входной двери.
- Блин, - послышался голос Толика.
Я стала приходить в себя и поняла, что я под простынёй абсолютно голая. Я приняла положение сидя, ещё больше закутавшись в то, что было. Стала искать глазами свою одежду, увидела её аккуратно повешенной на стул. В следующую секунду в комнату зашёл одетый и бодрый Анатолий вместе с запахом кофе и собственно источником этого по-настоящему бодрящего аромата – двумя стаканчиками кофе.
Он, как ни  чём не бывало, посмотрел на меня, улыбнулся и сказал:
- Капучино без сахара, правильно?
- Правильно, - сказала я, - продолжая натягивать на себя простынь. – Откуда знаешь?
Прошлым вечером я порядком захмелела, но не до такой степени, чтобы не помнить момент, когда мы с Толиком, по общему согласию, перешли на «ты», это было минуты за три до первого поцелуя.
- Просто я уже хорошо тебя понимаю, - сказал Толик и протянул мне кофе.
Я засуетилась, задавшись сложным вопросом: сначала глоток кофе, не вставая с постели, или в душ лучше сходить? Решила сходить в душ, попросила Толика выйти или честно отвернуться.
- Это после всего, что между нами было? - удивился Толик. Вопрос его был, разумеется, риторическим и ироническим, но в каждой шутке, есть только доля шутки.
- Я не готова одеваться в твоём присутствии, - честно ответила я своему теперь уже любовнику. Любовник оказался понятливым и тактичным.
- День вроде с неплохой погоды начинается, пойду на балкон выйду, воздухом подышу, хотя уже прошёлся за кофе, - сказал он, оставил мой капучино на прикроватной тумбочке и вышел из номера. 

***
Со стаканом американо в руках, я вышел на балкон гостиницы, который выходил, к сожалению, на улицу, а не во двор. Впрочем, улица, на которой находилось наше временное пристанище, была не большой и относительно тихой. А утро было влажным и мрачным. Я стоял на балконе третьего этажа, попивал кофе, смотрел свысока на соседний дом, на немногочисленных съёжившихся прохожих, на проезжающие и стоящие до востребования большие и маленькие автомобили. Я думал о том, как хорошо провёл последнюю ночь, и о том, как это здорово проснуться в одной тесной постели с голой красивой женщиной, и вот так вот встать пораньше, с тем, чтобы принести ей кофе. Но кофе не было единственным эпизодом моего утреннего ухаживания. «И чёрт с ней с экономией, с этими навязанными мне долгами перед олигархом!» - думал я. На тот момент у меня уже несколько лет не было женщины, только работа. Всё думал: вот заработаю ещё, тогда и займусь личной жизнью всерьёз. Как же наивно было так думать! Личная жизнь сама займётся тобой, когда будет нужно. Кому нужно? Вселенной.
В момент, когда я подумал о том, что у нас с Соней вполне могло быть всё серьёзно, даже несмотря на разницу в возрасте, мой взгляд привлёк чёрный «Форд». Престижный седан стоял в дорожном кармане, а за рулём сидел человек похожий на Игорька. «Это за мной», - тут же подумалось мне. В следующую секунду я подумал о том, что такого быть не может, что, самому верному помощнику олигарха делать больше нечего, только за мной лично следить? Тем не менее, мне захотелось вглядеться в этого чувака, сидящего за рулём полутонированного «Форда», для этого нужно было подойти ближе к бортику балкона и даже чуть перевалиться за него.
Я услышал, как открылась балконная дверь, и это было так неожиданно, что я вздрогнул и чуть не выронил стакан кофе. Дыхание перехватило, а зря, это была уже одетая. расчёсанная, но ещё не накрашенная Софья со стаканом кофе в руках.

***
Я быстро приняла душ, высушила волосы, оделась во вчерашнюю одежду, взяла кофе и  пошла на балкон к Толику. Но не потому, что захотела пообщаться, а потому, что это была хорошая идея – испить кофе на балконе. Горячий напиток мой, конечно, уже остыл, а я вот наоборот, только начала разогреваться после затяжного кризиса в личной жизни.
Когда я открыла балконную дверь, Толик явно испугался, и мне его вздрагивание показалось смешным и умилительным. Я спросила, не звонил ли он сестре. Толик сказал, что не звонил, потому что боялся разбудить. Я заметила, что едва ли она спала в девятом часу утра – в больнице в этом время уже завтракают. После я сказала о том, что доктор уже сегодня к вечеру обещал сказать, когда Женю можно будет забрать, а значит, надо будет взять билеты домой. Толик мне поддакивал, но вёл себя как-то подозрительно: то и дело поглядывал на противоположную сторону улицы и вообще был каким-то отрешённым.
- Ты в порядке? – спросила я Толика, как в западных фильмах, каким-то по-дурацки озабоченным тоном.
Толик вдруг встрепенулся, повернулся ко мне, игриво и аккуратно чокнулся со мной кофейным стаканчиком и торжественно произнёс:
- В полном. За успех в делах, в смысле за полное восстановление моей непутёвой, но очень хорошей сестры.
- Да, за здоровье, - согласилась я, мы сделали по глотку холодного кофе. В следующую секунду Толик меня обнял, прижал к себе.
- А зачем ты вышла так, после душа? Ещё тебя лечить будем? Ты же Софья, ты же мудрая… - говорил он мне в ухо полушепотом. – Пошли.
И он повёл меня вниз, в маленькую, очень даже уютную по-дизайнерски отремонтированную кафешку, где, как оказалось, он уже заказал для нас завтрак. Правда, с выбором для меня не угадал, но какое это имеет значение, когда твой кавалер встал пораньше, чтобы озаботиться вашим совместным завтраком?
За столом Толик продолжал думать о чём-то своём, а потом напомнил мне, что я обещала ему доступ к банковскому счёту, на котором хранилась предназначенная для Жени сумма. Я вспомнила, что пообещала дать ему пароль от карты во время нашего коротко разговора в постели, уже после того, как всё случилось. На трезвую голову меня этот вопрос, разумеется, насторожил, но я подумала, что, наверное, будет правильным, если у Толика тоже будет доступ к деньгам Жени. Я завела ту карту в собственном банке специально для неё, всё равно ведь собиралась подарить ей карточку с оставшейся от лечения суммой. Да, я надеялась, что после всех медицинских приключений, какая-то часть денег останется. Я всегда была склонна к оптимизму.

***
Соня засуетилась, взяла салфетку, спросила, нет ли у меня авторучки. Меня это насмешило, и я сказал, что запишу пароль в айфон. Соня наклонилась ко мне поближе и почему-то полушёпотом, оглядываясь по сторонам, произнесла заветные четыре цифры. Я вбил продиктованный пароль в память мобильника (а заодно и в  свою живую память) и поцеловал Соню в губы. От моего лёгкого, короткого поцелуя взрослая женщина Софья смутилась, как девочка-подросток. Она снова оглянулась по сторонам, но пятерым постояльцам, сидящим за соседними столиками, не было до нас никакого дела. Я тогда ещё подумал: «Надо же какое равнодушие окружающих, идеальное условие для любого преступления».

***
Когда мы вышли из гостиницы, Толик внимательно огляделся по сторонам.
- Спокойно, сегодня я знаю, куда идти, - сказала я Толику. В следующую секунду после моей реплики ко входу отеля, вплотную к нам, подъехал автомобиль такси.
- Это я вызвал, - сказал Толик и протянул мне сторублёвую купюру.
- Это что? – спросила я, глядя на деньги в его руке.
Толик усмехнулся.
- Соня, ты же банкир, это деньги, не узнала?
Шутка была настолько грубой и не уместной, что я даже немного обиделась на её автора.
- Возьми, доедешь до больницы, а я чуть позже подойду.
- Не поняла.
Толик поспешно открыл мне дверь, сунул в мою руку деньги и сказал:
- Садись-садись, я скоро подойду, так надо.
Он буквально затолкал меня в машину, даже не поцеловав. Машина тронулась с места, Толик улыбался, глядя на меня с улицы.
- В травматологию? – спросил таксист.
- Да-да, - машинально ответила я.
Водитель уже перешёл на третью передачу, такси двигалось быстро, я оглянулась назад и через заднее стекло увидела, как Толик переходит на противоположную сторону улицы.

***
В больнице постовая сестра сказала мне, что Женю уже увезли в оперблок и дали наркоз, доктор Шамсутдинов не может ко мне выйти, потому что уже моется: операция должна была начаться с минуты на минуту. Я опоздала и стала по этому поводу публично сокрушаться, ругать саму себя… Мой самоистязательный монолог быстро прервала сестра, которая посоветовала мне не терять времени, пройти в кассу и внести плату.
- А где у вас касса?
- На третьем этаже, как поднимитесь, сразу направо, там увидите, третья дверь слева, - сказала сестра дежурным тоном, интересно, сколько раз за смену она проговаривает этот маршрут пациентам и их родственникам?
- Спасибо, - сказала я сестре, которая уже отвлеклась от разговора со мной на какие-то бумаги.
Маршрут был построен, и я отправилась к месту своего расставания с крупной суммой денег. Но мне не было жалко этих средств, я мысленно благодарила судьбу за то, что они у меня есть, за то, что имею возможность по-настоящему помочь Жене. Таких, как она, крайне мало в нашем мире, такие, как Женя, слишком хороши для современной жизни, поэтому, наверное, и не достигают ничего. Но ведь без таких вот жень мир был бы совсем другим, а, скорее всего, никакого мира давно бы не было. Думая о Жене, я вспомнила единственное ДТП, которое я допустила за свою тринадцатилетнюю водительскую практику. Я налетела на бордюр и по касательной задела фонарный столб. Произошла эта моя недоавария не из-за того, что я, как это формулируют в любой непонятной дорожной ситуации, не справилась с управлением. С управлением я как раз справилась очень даже успешно, потому что, взяв вправо, смогла избежать наезда на маленькую дворнягу, перебегавшую дорогу в неположенном месте. Я вышла из машины, меня трясло, сердце готово было выпрыгнуть из груди. Виновник происшествия посмотрел на меня с противоположной стороны улицы, мне показалось, что он искренне сожалел о произошедшем. Но подбегать ко мне с извинениями животное не стало, а направилось дальше по своим собачьим делам, пушистый хвост в форме колечка быстро скрылся в ближайших кустах. Оформлявший ДТП инспектор подозрительно посматривал на меня, потому что я то и дело невольно улыбалась; мне было так хорошо оттого, что я не сделала – не убила и даже не покалечила животное, хотя могла.
А ещё тогда на место происшествия, бросив все рабочие дела, приехал Руслан, это был первый и почему-то единственный на моей памяти случай, когда я ощутила, как за меня переживает любимый мужчина. Мой любимый мужчина.

***
- Карта или наличные?
- Что?
- Картой будите расплачиваться или наличными?  - спрашивала меня уставшего вида женщина-кассир.
- Картой, конечно, кто ж такие наличные с собой таскает, - сказала я, открыла сумку, затем кошелёк и не обнаружила в нём жениной банковской карты.
Приговаривая что-то вроде «сейчас-сейчас, секунду», я судорожно рылась в своей сумке, в которой было всё, кроме того, что было необходимо на текущий момент. Облазив сумку вдоль и поперёк, я пошарила в нескольких имевшихся у меня тогда карманах, но это я уже так - от отчаяния.
Я подняла глаза на кассира и честно призналась, что карты у меня нет, хотя была ещё утром. Кассир посмотрела на меня с сочувствием и пожала плечами. Она ничем не могла мне помочь.
- Может, выронили где? Где вы её последний раз доставали? – спросила кассир. И я вспомнила, что последний раз доставала карты, когда показывала одну из них – женину – своему новому знакомому Толику. Я показала ему карту, пароль от которой продиктовала ему чуть раньше. Рука сама потянулась к телефону. Я нажала на контакт Толика, поднесла телефон к уху и отошла подальше от кассового окошка… Но Толик был уже не абонент. Я тогда дико разозлилась, не столько на этого жалкого воришку, сколько на жалкую саму себя.

***
Доктор воткнул в меня шприц как-то не аккуратно. Но мы было не больно. То есть было больно, но меня это не беспокоило, не раздражало. За месяц в  больнице с повреждённым позвоночником я привыкла к боли и неприятным процедурам. Забываться я стала, наверное, через минуту. Потолок поплыл, потом стал переливаться разноцветными причудливыми узорами. Я стала куда-то проваливаться. Когда я училась на филфаке, помню, спорила с однокурсницей по поводу слова «бездонный», я чуть ли не с пеной у рта доказывала ей, что это слово глупое. Что это значит вообще, «бездонный»? У всего есть какой-то предел, где-нибудь какое-нибудь дно есть обязательно! Можно залечь на дно, можно от него оттолкнуться, это уже кто во что горазд. Я вот залегла, а та моя однокурсница, кстати, оттолкнулась – до должности местного замминистра образования довсплыла, замужем, целых трое детей. А я вот на дне со сломанным хребтом. Я увидела, как ко мне подплывает водолаз, судя по фигуре, водолаз-женщина, причём абсолютно голая, только маска была на голове. Я ещё удивилась тогда, что эта водолаз-женщина на такой глубине плавала не с аквалангом, а всего лишь в маске с трубкой. Эта водолазка плавала вокруг меня, плавала, пускала пузыри, мне казалось, что она хочет мне что-то сказать, но боится выпускать кислородную трубку изо рта. Женщина покружила вокруг меня ещё немного, потом подплыла ко мне вплотную, взяла за руку, подержала, пристально посмотрела на меня. Во взгляде женщины-водолаза я узнала Софью. Но едва я успела обрадоваться встречи, Соня отпустила мою руку и устремилась наверх. Я проводила её взглядом, а потом что-то заставило меня повернуть голову влево. Слева от меня лежал человеческий скелет, обвитый водорослями скелет моего брата Толика – то, что это именно Толик, я там, в своём искусственно вызванном сне, почему-то не сомневалась. Я смотрела на скелет ближайшего родственника и ничего не чувствовала, ни горя, ни радости, ни любви, ни тоски, ни жалости. Вдруг из «глаз» братского черепа выплыли две маленькие разноцветные, по виду какие-то декоративные аквариумные рыбки. Они поплыли наверх, и мне тут же дико захотелось последовать за ними. Я попыталась двинуться. Всплыть у меня не получилось, зато получилось принять положение сидя. Сидеть под водой на самом дне мне нравилось больше, чем лежать. Скелет Толика присел рядом со мной, мы оба смотрели вверх, в сторону слабого света. Я знала, мы оба ждали нового появления загадочной женщины-водолаза, а она всё не появлялась, но мы ждали…
Я открыла глаза и снова увидела белый потолок в движущихся разноцветных точках, кружках и треугольниках. Предыдущие узоры были красивее. Я услышал голоса принадлежащие доктору Шамсутдинову и Соне.
Доктор говорил, даже не говорил, причитал:
- Сколько раз я запрещал себе делать операции до оплаты, нет же, блин, сначала стулья…
Соня говорила ему суетливо-успокоительным тоном:
- Артур Рафкатович, я же вам говорю, я уже связалась со своим же банком, возьму кредит. Но оформят его не прямо сейчас. Что хотите, оставлю в залог.
- Вам же не дадут нужную сумму.
- Там не дадут, найду ещё где-нибудь, машину продам, у мужа буду просить, у бывшего. Доктор, ну вы же видите, что я не мошенница какая-нибудь там!
- Тихо-тихо, не кричите, в реанимации всё-таки, тоже вот пустил по доброте душевной.
Я повернула голову вправо, туда, откуда доносились голоса. Доктор Шамсутдинов и Соня действительно стояли справа от меня, совсем недалеко, возле ближайшей ко мне койки, на которой тоже кто-то лежал. Доктор посмотрел на меня и сказал
- Вон, проснулась наша пациентка.
Доктор подошёл ко мне и внимательно посмотрел мне в глаза.
- Как чувствуете себя.
- Так себе, - выдавила я из себя.
- Это нормально, - сказал доктор Шамсутдинов и повернулся к Соне, которая подошла вслед за ним, неотрывно глядя на меня. – Главное, не давайте ей сразу бегать.
Соня кивала, доктор продолжал:
- Несколько месяцев осторожной реабилитации потребуется, отсюда выпишем через два дня, понаблюдаем ещё. Двое суток вы же оплатили? Следите за ней внимательно. Где её брат-то, кстати, Анатолий, да?
При упоминании доктором имени моего брата Соня вздрогнула и сказала:
-  Да, Анатолий. Уехал он по делам срочно.
Доктор пожал плечами и покачал головой.
- Какие могут быть дела, когда родная сестра в таком положении...
Софья ничего на это не ответила, она смотрела на меня и улыбалась. Улыбалась фальшиво. Мне хотелось, чтобы она взяла меня за руку или погладила по голове, а лучше, чтобы и за руку взяла, и по голове погладила одновременно. Но Соня этого не сделала. Побоялась, наверное, трогать меня после операции. Но мне так хотелось какого-то тактильного контакта. Я лежала почти беспомощно и понимала, что ещё никогда не ощущала себя так одиноко.
- Я не могу вас здесь оставить, реанимация всё-таки, и так развёл тут либерализм, - сказал доктор Шамсутдинов.
Соня, глядя мне в глаза уже без улыбки, попятилась назад.
- Да, понимаю, спасибо, что пустили, ухожу.
Соня и доктор исчезли из моего поля зрения, через секунду я услышала, как открылась и закрылась дверь, остался один только шум медицинского оборудования. Я бы проводила доктора и подругу взглядом, но была ещё так слаба и ленива, что не смогла сделать даже этого.
Я полежала ещё немного, вроде полегчало и я подумала о Толике. Соня сказала, что он уехал по делам, я этому не удивлялась. И потом, ведь всё уже было хорошо, меня прооперировал хороший, дорогой во всех смыслах доктор, поставил мне дорогие импланты, уже совсем скоро я должна была буквально встать на ноги. Потом я подумала о своей работе, я надеялась, что меня с неё ещё не уволили.
А потом за мной пришли, чтобы отвезти в палату, где мне предстояло пролежать ещё несколько дней. Я ехала на каталке по коридору с улыбкой на лице, предвкушая, что совсем скоро смогу передвигаться без посторонней помощи. Меня тогда переполняло ощущение счастья. Но ни одно счастье долгим не бывает, новости, которые я узнала от Софьи ближе к вечеру, спустили меня с небес на землю, если не сказать под землю.  Узнав о том, что произошло, пока мне вставляли искусственные части в позвоночник, я захотела провалиться сквозь землю.

***
Это был не он. Я подошёл к этому чёрному, как моя душа, «Форду», постучался в водительское окно, водитель лишь отдалённо похожий на Игорька опустил стекло и вопросительно посмотрел на меня. Я, поняв, что ошибся, вежливо поздоровался со лжеигорьком и спросил его, как добраться до памятника Салавату Юлаеву. Водитель что-то мне объяснял, я активно кивал, приговаривал «так… ага… так… понятно…», но на самом деле я его не слушал, вообще никак не воспринимал сознаньем того, что мне говорят.
Водитель, кажется, хотел рассказать мне о ещё нескольких вариантах того, как можно добраться до достопримечательности, но я сказал «спасибо» и, не дослушав рассказа, пошёл вперёд, вдоль по улице, сначала по проезжей части, а затем, чуть не попав под машину, сместился на тротуар. Я шёл быстрым шагом, засунув руки в карманы своего стильного пальто из коллекции текущего года, купленного в модном столичном бутике. Правый карман был пуст (не считая небольшого количества грязи на дне), а в левом притаилась банковская карта Софьи, которую я вытащил из её сумки, когда она отлучилась в номере в туалет. Да, я совершил кражу, не первую в своей жизни, вторую.
Свою первую и единственную до того момента кражу я совершил лет тридцать назад ещё в глубоком детстве – спёр в песочнице у товарища машинку, которая мне очень понравилась. Детская кража раскрылась очень быстро: товарищ мой оказался весьма нервным ребёнком, да ещё и жутким ябедой. Меня тогда поругали сильно, особенно негодовала старшая сестра Женя, которая взяла с меня, ни много ни мало, клятву, что они с родителями больше никогда не узнают о том, что я что-то украл. Я о данной собою клятве помнил и отнюдь не собирался её нарушать. Если бы мои подозрения оказались верны, и за рулём тёмной иномарки в самом деле сидел Игорёк, я бы доехал с ним до ближайшего банка и частично рассчитался бы с ним, сняв все деньги со своего счёта и карты Сони. Вернувшись в больницу, я бы настаивал на том, что Соня потеряла карту. В случае «обознатушек» я планировал незаметно вернуть карту Соне. Поскольку я обознался, то имел все шансы быстро, без шума и пыли, вернуть карту владелице, выйти сухим из воды. Но я не пошёл в больницу. Вместо того чтобы действовать по своему же плану, я выключил телефон и бродил по улицам совершенно незнакомого мне города. Меня колотило, но не от страха, от стыда.
Глупо было отрицать, что Софья действительно мне нравилась как женщина. Я не понимал, что мне следовало делать с ней дальше, продолжать ли романтические отношения, сказать ли, что произошедшее в ночь перед операцией было ошибкой. Или сделать ей предложение? Если сделать предложение и она согласится, то что дальше-то? Мне нужно было бы переезжать обратно на малую родину или увозить её с собой в Москву? А если в Москву, то куда именно, в съёмную однушку, пусть даже и близко к центру? Глупо, но факт: карьера финансиста в столице так и не сделала меня хоть сколько-нибудь состоятельным, даже собственной квартирой к тридцати пяти годам не обзавёлся. Работа в финансовой сфере увлекала меня, мне нравилось давать прогнозы, ходить по краю, вступая в деловые отношения с очень богатыми и влиятельными людьми. И я работал, работал и работал. Я ненавидел отдыхать, потому что не понимал, как это делать. Как и, главное, с кем. С этими тяжёлыми думами я вернулся в уфимскую реальность. Реальностью оказалось маленькое уютное кафе.
- Ваш заказ, - сказала симпатичная официантка не славянской внешности, поставила на стол поднос с чайником, чайной чашкой и каким-то пирожным.
- Можно счёт сразу?
- Да, конечно, карта или наличные?
- Карта, - машинально, по привычке ответил я.
Официантка ушла вместе с подносом и меню.
Я поднялся с места, чтобы подойти к вешалке, на которой висело одно только мой пальто, в кармане пальто находился мой бумажник и карта Сони. Доставая из верхней одежды то и другое я подумал о том, что могу как бы потерять карту, а отключенный телефон объяснить сломавшимся аккумулятором. Я должен был всё исправить, и на тот момент всё ещё мог бы это сделать. Я ненавидел себя, но мне хотелось вернуться к Соне и Жени. Я оглянулся по сторонам, оглядел пустой утренний зал кафешки, сжал карту в руках, сломал её напополам, а потом ещё на две части и, не глядя, выбросил обломки в мусорное ведро.
Условно освободившись от украденной вещи, я вернулся к своему столику, где меня ждала официантка с мобильным банковским терминалом в руках. Я протянул карту девушке и понял, что целой осталась карта Сони. Официантка спокойно взяла из моей руки карту и вставила её в терминал.
- Вводите пин-код, - сказала она и отвернулась в сторону барной стойки.
Я понял, что нахожусь в каком-то жутком, дурацком положении, но заметно стушеваться перед симпатичной девушкой не мог. Я стал судорожно вспоминать четыре цифры, которые назвала мне Соня и смог вспомнить только две из них, да и то не был уверен, были ли это первые или последние две цифры. Официантка отвернулась от барной стойки, посмотрела на меня с откровенным подозрением, и спросила:
- Забыли пин-код?
- Да! – крикнул я так, что официантка дёрнулась и чуть не выронила терминал из рук. – Да блин, я всё забыл, откуда вы знаете!?
С этими словами я вырвал карту из терминала, встал, подбежал к вешалке, схватил свою одежду, да так, что вешалка с грохотом упала на пол, и, проигнорировав вопрос официантки «куда вы?», выбежал из кафе на улицу.

***
Я сидела на кровати, Соня сидела рядом со мной. Она была очень сильно напряжена. Это её напряжение передавалось и мне, сначала мы обе делали вид, что ничего не происходит, разговаривали о какой-то ерунде. Соня несколько раз спрашивала меня об одном и том же, о том, как я перенесла наркоз.
- Ну, вот видишь, живая, значит, как-то нормально перенесла, - злилась я.
Соня тоже злилась. Её раздражали мои вопросы о Толике. То, что мой братец свалил в такую минуту, меня, в общем, не удивляло, но мне хотелось уточнить, куда и когда именно отправился Толик, не обещал ли вернуться в ближайшее время.
- Нет, ничего не обещал, - раздражённо отвечала Соня.
- Почему ты так реагируешь, он тебя чем-то обидел? – спрашивала я. – Толик может обидеть, но это не со зла.
- Не знаю, как такое можно сделать не со зла.
- Какое «такое»? – Мне показалось, что здесь я поймала Соню на чём-то важном.
Соня закусила нижнюю губу и отвернулась от меня, я обратила внимание на её руки, которые еле заметно дрожали. Она что-то от меня скрывала, настоящие подруги так не поступают. И я сама взяла за руку Соню, рука её была холодной, если не сказать ледяной. Я быстро оглядела палату, соседи по палате занимались каждый своими делами, кто-то разговаривал по мобильному телефону, кто-то спал, ещё одна женщина с какой-то причудливой конструкцией вокруг туловища принимала двоих посетителей. Я сказала Соне в полголоса молитвенным тоном:
- Да не жалей ты меня, Соня, скажи, что случилось? А то я сейчас Толика наберу.
Соня повернулась ко мне и отпустила нижнюю губу.
- Да я сама толком не понимаю, что случилось… Пока получается так, что Толик исчез с моей картой. То есть твоей картой.
- Картой?
Соня тяжело вздохнула.
- Да. С моей-твоей банковской картой специальной, на которой у меня была сумма, предназначенная для твоего лечения и реабилитации.
- Большая сумма?
Соня посмотрела на меня взглядом, который просил… даже не просил, а умолял не спрашивать о конкретных цифрах. Хозяйке этих красивых и припухших, как я заметила только в тот момент, от слёз глаз и так было не по себе.
- Нет. Это на него не похоже, - я тут же вступилась за брата. – Он не мог украсть, он никогда не крал… если только в детстве. Правда. Зачем ему красть-то? Тем более у нас с тобой. Нет, фигня какая-то. Может, ты просто сама потеряла карту, а? Подожди, а как он… он пароль что ли знает? Ты же заблокировала карту?
Соня ещё раз тяжело вздохнула, страшно закатила глаза и убрала свою руку из моей.
- Ну, конечно, я её сразу заблокировала. Да он и не смог без моего ведома воспользоваться картой, мне бы смс-ка пришла в любом случае. Ну, только если он у тебя не хакер какой-нибудь…
Я не верила своим ушам. Сердце моё билось всё чаще и чаще, начали болеть голова и спина в месте недавнего оперативного вмешательства. Рука сама потянулась к телефону. Я вызвала контакт Толика, поднесла телефон к уху, посмотрела на Соню, на глазах у которой блестели новые слёзы. В трубке раздался длинный телефонный гудок, затем второй.
Соня, глядя на меня, грустно усмехнулась.
- Что, не абонент?
- Почему не абонент, абонент, - ответила я, слушая четвёртый длинный гудок.
Глаза Сони округлились в удивлении. На том конце провода послышался шум улицы:
- Да, Женя, привет, - сказал голос Толик.
- Привет, Толик, ты где?
- Я уже иду к тебе в больницу. Всё в порядке у тебя?
- Уже идёшь?
- Да.
- А где он был всё это время? – спросила Соня, да так громко, что на неё посмотрели все присутствующие в палате.
- А где ты был? – спросила я Толика.
Толик часто дышал в трубку и молчал.
- Алё? – сказала я громко.
- У меня тут… долго рассказывать, я всё объясню, когда приду.
- Ну, хорошо, - сказала я. – Ждём.
- Софья там, с тобой? – спросил Толик, мне показалось, что голос его дрожит.
- Да. И у неё… И у нас к тебе много вопросов.
- Да, я всё объясню.
В трубке раздался короткий «пик» и шум улицы стих. Я положила трубку обратно на тумбочку, Соня вытащила свой мобильник из сумки, посмотрела на экран.
- Сообщение… - бормотала она. – И не одно. «Абонент снова в сети», надо же. А вот это уже на комедию какую-то похоже...
- Что там ещё? – спросила я, не скрывая дикого любопытства.
Соня подняла на меня глаза, которые были снова сухими.
- Просто я когда искала срочно деньги, чтобы заплатить за реабилитацию, и обратную дорогу… позвонила Руслану, мужу своему бывшему, больше некому, попросила помочь, какой может, суммой… Короче он пишет, что уже едет сюда сам.
Я пожала плечами.
- Ну, пусть приезжает, познакомятся с Толиком.
- Вот и я говорю, комедия.
Я так и не поняла на тот момент, почему Соня за несколько минут уже два раза сказала слово «комедия», но мне было лень её об этом расспрашивать: моя голова болела уже очень сильно, спина тоже.

***
Соня громко смеялась. А мы с Русланом дрались. Точнее это Руслан со мной дрался, а я защищался, как мог, то есть очень плохо. Руслан в драке тоже был плох, так что наша потасовка и впрямь могла насмешить наблюдателей. Ладно хоть Женя не была свидетелем наших разборок. А Соня всё смеялась, да приговаривала:
- Вот уж не думала, что на сорок пятом жизни буду наблюдать, как из-за меня дерутся мужики.
Но мы же не дрались! То, что происходило между мной и бывшим мужем моей возлюбленной, можно было назвать как угодно, но только не дракой. Между нами неожиданно встала Соня (я чуть было случайно не ударил её).
- Всё, брейк, - сказала женщина моей мечты сквозь затухающий смех. – Это бессмысленный конфликт, я всё равно не хочу видеть вас обоих.
- Приехали! – возмутился Руслан. Я в эту Уфу к вам поехал, чтобы помочь, а ты мне после этого…
- Ты хотел помочь, спасибо, - Соня погладила Руслана по руке. – Но помогать тебе не пришлось, потому что к Толику неожиданно пришла совесть.
- Почему неожиданно? – возмутился я.
Но Соня оставила мой вопрос без ответа. И вообще, её лицо было очень спокойным, она была похожа на человека, который всё для себя решил, избавился от какого-то тяжёлого бремени, отпустил сложную ситуацию.
- С тобой, Руслан, мы давно всё решили. С тобой, Толик, давай условимся, что это была просто интрижка маленькая. Езжай в свою Москву. Тебе надо много работать, огромный кредит нашему банку отдавать.
- Да, давай до свидания, товарищ москвич, - поддакнул бывшей жене Руслан.
Соня ласково посмотрела на Руслана и сказала всё тем же на зависть спокойным тоном:
- А что твоей… как её, забыла, сказали врачи? Она ещё может забеременеть?
- Может. Пусть беременеет, это уже без меня, а я точно к тебе вернулся.
Соня отрицательно покачала головой и отошла от нас метра на два.
- Нет, нет, нет, ничего у меня не будет ни с тобой, ни с тобой. Но я вам так благодарна за то, что вы сейчас дали мне почувствовать себя желанной женщиной, я уж не буду говорить девушкой… В общем мы с Женей и Валей приглашаем вас обоих встретить вместе с нами Новый год, он ведь совсем скоро…
Мы с конкурентом удивлённо переглянулись.
- Ты, Руслан, приводи свою, как её… наверное, никогда не запомню. Анатолий, а вы обязательно приезжайте, что тут, меньше двух часов на самолёте лететь до нас. Я вас кое с кем познакомлю, не пожалеете.
- Мы что, опять на «вы»? - спросил я Соню.
Соня одарила меня и Руслана снисходительной улыбкой.
- Ладно, пока, мальчики, до скорой встречи, спишемся, созвонимся ещё.
Соня уже взялась за ручку подъездной двери, когда Руслан спросил её:
- Зачем ты это делаешь?
- Потому что одиночество, это не нормально, - сказала Софья и посмотрела на меня. – Помнишь, как ты спрашивал, на кого я похожа? Я сказала, на львицу, а в тебе увидела кота.
- А я тогда кто? – спросил Руслан.
- Такие, как мы, похожи только на одно животное – на собаку, я бы даже сказала на собачку. Просто человек нуждается в верности, в необходимости быть верным кому-нибудь.
После этих слов Соня улыбнулась нам на прощанье и зашла-таки в подъезд.
Руслан повернулся ко мне. Взгляд его был растерянным, теперь он смотрел на меня не как на врага-конкурента, а как на товарища по несчастью. Он спросил:
- Ты что-нибудь понял?
- Кажется, да, - ответил я.
- Мне объяснишь?
- Пойдём, объясню.
Ох, и напились мы с ним в тот день, лично мне до самого Нового года хватило.
Оренбург, февраль, 2019 г.