Ненаписанное письмо Ханса Кристиана Андерсена Александру Сергеевичу Пушкину
(из цикла «Письма другу»)
Приветствую Вас, господин Пушкин!
Вы – всемирно известный поэт, а я всего лишь малоизвестный датский писатель, которого, к моему огорчению, называют сказочником, хотя я написал пять романов, двадцать пьес, а уж очерков и путевых заметок хватило бы не на один десяток томов. Но сказки мои пользуются спросом, и я вынужден их писать, думая о хлебе насущном, а выходит у меня лишь пища для четвероногих и тупых критиков.
Мы немножечко разминулись с Вами во времени и на этой земле, полной счастья и невзгод. Счастлив, что прикоснулся к Вашему творчеству. В 1862 году, путешествуя по Швейцарии, я познакомился с дочерью русского генерала Мандерштерна фру Елизаветой и признался ей, как рад, что мои произведения читают в великой, могучей России, чью цветущую литературу я знаю и люблю, особенно Ваши произведения. Фру Мандерштерн сделала мне подарок, о котором я и мечтать не мог – листок из Вашей тетради, которой владеет господин Капнист. На этом драгоценном листке Вашей рукой было написано стихотворение «Пробуждение» и начало элегии «Друзьям». Я с особым трепетом храню это истинное сокровище!
В Вашем творчестве описана история России и этим Вы велики. А я, забросив пьесы и романы, пишу сказку «Калоши счастья», в которой, как и в других моих сказках, описаны все боли моего истерзанного сердца, все мои думы, надежды и несбывшиеся мечты.
Когда-то вы написали:
Я вас любил так искренно, так нежно,
Как дай вам бог любимой быть другим.
В моей жизни было столько любви! Жалко, что её никто не видел. Женщины, которых я имел счастье или несчастье любить, и, потеряв голову, писал пылкие письма, считали меня безумцем. Откроюсь только Вам: мысль потерять девственность во что бы то ни было стала идеей фикс. Я страстно вожделел, но ещё больше боялся женщин, которых у нас принято называть непорядочными. Будучи в Неаполе, я целыми днями ходил за такими лже-фру и фрекен и шептал себе: «Если я и здесь не потеряю невинность, я её никогда не потеряю». Я стал посмешищем в публичных домах, так как с тамошними дамочками я занимался только одним - вёл с ними длинные беседы. Говорят, что это наследственное: моя бабка Анне слыла гулящей и даже была посажена в тюрьму за «моральную распущенность», а моя тётка Кристиана в Копенгагене содержала бордель. Мне горько слышать доносящиеся вдогонку, вроде бы шепотом, всякие скабрёзности. Почему я, никогда не знавший женской любви, должен расхлёбывать за грехи родных?
Моя жизнь полна страхов, над которыми смеются и шепчутся по углам. Боязнь ограбления, наёмных убийц и сумасшествия стала притчей во языцех. Однажды я имел неосторожность уронить веревку, которую везде носил с собой, чтобы, в случае пожара, выбраться из окна. Как надо мной смеялись: «Господин Андерсен, Вы наконец решили повеситься? Или пишете новую сказку – о верёвке?». Как горько было слышать этот смех!
Я, как Ваш великий соотечественник Гоголь, всю жизнь боюсь быть погребённым заживо, а потому, укладываясь спать, всегда кладу рядом с собой записку с предупреждением.
Я всю жизнь мучился от зубной боли. Однажды во сне мне явилась зубная фея и сказала, что от количества зубов во рту зависит моя плодовитость как писателя. И как я мог не поверить ей?! Ведь когда выпал последний зуб, я утратил возможность писать. Благодаря моим друзьям мне вставили искусственные зубы и – о чудо! - способность творить вернулась!
Меня считают чрезмерно самолюбивым и даже самовлюбленным. Господин Мармье, который сделал меня самым модным писателем Франции, в «Сказке моей жизни», где перечислены все мои триумфы и комплименты в свой адрес, увидел только тщеславие. А ведь там речь совсем о другом! Я хотел исповедаться перед миром не через сказки, а рассказать нелёгкую историю моей жизни глубокой прозой, понятной духовным людям . Даже друг мой Эдвард смеялся надо мной: «Ханс, разве Вы не можете хоть один раз пройти мимо зеркала, не посмотревшись в него и не строить «гениальное лицо»? Но я прощал ему всё, так как знаю, что он меня искренне любит и ценит.
Как бы мне хотелось, чтобы мы с Вами жили в одном городе, были закадычными друзьями и, встречаясь, долго хлопали друг друга по плечу и хохотали. Уверен, что у нас с Вами было бы много тем для разговоров и шуток. Фру Мандерштерн поведала о Вашем потрясающем чувстве юмора и рассказала несколько историй, из которых меня особенно впечатлила одна, из Вашей послелицейской жизни, когда однажды на Невском проспекте Вам повстречался выпускник Царскосельского. Вы, увидав на нем лицейский мундир, спросили: « Вы, вероятно, только что выпущены из лицея?». - «Да, только что выпущен с прикомандированием к гвардейскому,— ответил лицеист и спросил: — Вы тоже воспитывались в нашем лицее?». – «Да». — «А позвольте спросить Вас, где Вы теперь служите?». Мне понравился Ваш ответ: « Я числюсь по России!». А ведь Вы тогда сказали правду, и никто Вас не упрекнул в тщеславии.
Пишу это письмо, хотя понимаю, что Вы его никогда не получите. Спросите:почему? Да просто мне отрадно знать, что явились мы с Вами на этот свет, чтоб другим от нашего творчества было немного светлее в жизни. Нам с Вами предначертано свыше, как правильно Вы сказали, «глаголом жечь сердца людей». Кланяюсь Вам низко.
Ваш Андерсен.
1 августа 1875 года, Копенгаген