Ираида Прокофьевна - центровая и старшая свещница, когда-то ударница коммунистического труда на местной вязальной фабрике, усердно натирала свой подсвечник к предстоящей архиерейской службе. Большие голубые глаза уборщицы тускнели внутри себя, шершавые руки слегка тряслись, наливая чистящую жидкость на тряпку.
Слухи о новом протодьяконе, перешедшем из соседней митрополии, наполняли приходских сотрудников неясной тревогой. Архиерея всегда волнительно ждали, но митрополит, он на то и митрополит, чтобы настоятеля пугать. Как сам владыченька любит выражаться: на то и щука, чтобы карась не дремал. К нему уже привыкли и хоть суетливо готовились к архиерейским приездам, но относились как к погоде. А вот про протодьякона шла молва о его суровости и придирчивости. Поговаривали, что от него можно ожидать любой неожиданности. Вроде бы в прежней своей епархии он любил давить и пинать во время каждения неубранные с пути сумки и вёдра с огарками, бил кадилом вовремя не отошедших прихожан, а в алтаре не церемонясь толкал и гнул несообразительных и нерасторопных батьков. Устрашающее прозвище нового протодьякона - Бронепоезд, уже гремело и заставляло задуматься настоятеля о том, чтобы не стать учебной мишенью.
Батюшка обречённо осматривал приготовления, поправляя иногда что-нибудь нервным голосом или тоскливым движением. Он уже давно понял, что всё-равно нельзя полностью подготовиться к митрополичьим визитам. Вода дырочку найдёт, а тем более митрополит с благочинным. А тут ещё Бронепоезд на его голову. Первая служба нового протодьякона в их епархии и на беду в его храме! Даже справки навести о нём не у кого. Только одни слухи, напоминающие канонаду. Чем же он там стреляет и не сходит ли с рельсов? А быть виноватым стрелочником настоятелю совсем не хотелось. Удалось лишь узнать, что митрополит, любящий оперное пение и всякие богослужебные тонкости, переманил к себе Бронепоезда, когда в соседней епархии ушли на покой его высокопреосвященнешего коллегу, а новый владыка прибыл со своим протодьяконом.
- Батюшка! Что это за новый дьякон такой? Говорят, что жуть как суров! И прозвище у него отчего такое страшное? - спросила Ираида Прокофьевна у проходящего мимо настоятеля.
- Говорят. - задумчиво ответил отец Дмитрий, остановившись и изучая работу свещницы. - Дьякон, это украшение службы, вот теперь её бронепоезд будет украшать. Наш владыка любит красивые голоса. А где голосок, там и бесок, знаешь такую поговорку? Так что давай, не подведи, сделай всё в лучшем виде и остальных тоже проконтролируй.
Настоятель ушёл в алтарь, а бывшая ударница коммунистического труда, шаркая, двинулась смотреть остальные подсвечники бормоча что-то про архиерея на бронепоезде.
Первым из архиерейской свиты, за час до всенощной, подъехал Бронепоезд. Украшение службы сердито погудел у закрытых ворот, одним звуком, похожим на корабельный гудок, введя сторожа в нокдаун, заехал на территорию и уткнувшись бампером в клумбу, вывалился из красного пикапа с огромным кузовом, напоминавшим грузовую платформу.
Протодьякон был невысок, но широкие плечи вкупе с квадратным туловищем, дополненные облачной гривой и бородой со шлейфом, действительно создавали устрашающее впечатление. Отец Дмитрий почувствовал себя стоящим на дрожащих рельсах, когда увидел приближающегося к нему Бронепоезда. Искусственно улыбаясь и изо всех сил притворяясь спокойным, настоятель поприветствовал гостя и проводил в храм.
Медленным немигающим взором протодьякон осмотрел подготовку, потоптался на затрещавшей кафедре и подошел к огромному центральному подсвечнику по форме напоминающим виноградную лозу. Настоятель заказывал его в Грузии, увидев это чудо во время паломничества в одном из местных монастырей. Ираида Прокофьевна уже закончила полировку и латунь светилась, брызгаясь по храму солнечными зайчиками.
Гость долго и удивлённо рассматривал диковинку, щёлкал по металлу толстым ногтем и даже попробовал приподнять. При этом он не произнёс ни одного слова, лишь поводил глазами и гулко дышал. Настоятель с Ираидой Прокофьевной тревожно наблюдали за его взглядом. Женщина вся сжалась и сморщилась не тая испуга, а батюшка продолжал неудачно играть роль приветливого хозяина, внутренне ощущая, что хозяин сейчас как раз не он. Протодьякон, увлечённый подсвечником, не обращал на них никакого внимания. Заметив на латуни мутное пятно, он молча указал пальцем на недочет, отчего бывшая ударница беззвучно охнула и выдернув из кармана тряпку ринулась исправляться, а настоятель стал ещё ниже и приветливей.
Гость так же молча зашёл в алтарь, огляделся, кивнул, дал отмашку вольно окаменевшим и онемевшим пономарям и принялся выгружать из большой сумки различные богослужебные принадлежности.
Первым был пакет с облачением, где выделялся широченный протодьяконский орарь, с вышитыми золотом словами Святъ, Святъ, Святъ в череду с огромными херувимами, имеющим несомненное внешнее сходство с хозяином. Вторым был свёрток с поражающим своими размерами серебренным кадилом. Инструмент вмещал в себя целое вёдрышко угля, бубенцы его были специально подобраны и закреплены так, что при определённом навыке игры, из них можно было составлять аккорды. Наверное, если бы у целибатного дьякона была жена, он обнимал бы и гладил её не так нежно, как своё дымомузыкальное сокровище. Сам повесив его на крючок в паномарке и выдав алтарникам коробку специального угля и банку особенного ладана, Бронепоезд встал в тупик между жертвенником и шкафом с облачениями и замер, скрестив руки, прицельным взглядом следя за суетой пономарей, растапливающих необычное кадило.
Включилось на полную мощность паникадило, распахнулись царские врата, шорох и суета в храме медленно стихали, будто в театре при поднятии занавеса, пламя свечей слегка задрожало от начавшегося в алтаре каждения. Аромат белой сирени наполнял пространство. Под мелодию шестого гласа, издаваемую серебрянными бубенцами, дым со снопами искр вырывался из качающегося снаряда, будто из паровозной трубы, и не помещаясь среди апсид сочился через щели алтаря в храм, а из царских врат, словно через пробитую брешь летел клубящейся лавиной.
Затаившиеся в священном ужасе прихожане, услышали сквозь мглу, как кто-то двинулся с горнего места. Шаги, разрывами тяжёлой артиллерии, приближались к царским вратам. Пол трещал, дрожал и гнулся, будто броня от прямых попаданий. Из дыма на амвон сперва выдвинулся огромный ботинок и затем в мареве, словно Моисей на Синае, проявилась фигура, держащая на вытянутой к небу руке, сверкающую золотом, голову херувима. Золотое слово "Святъ" горело чуть ниже.
Все услышали шум воздушного потока, собираемого могучими лёгкими.
- Восстаните!!!
Высокий фальцет, будто паравозный свисток перед отправлением, заломил зубы у собравшихся на всенощную.
Хор подавился. Что-то дрогнуло в алтаре. Херувим сверкал в сиреневом тумане.
- Матерь Божия! Спаси нас! - послышался от центрального подсвечника стон Ираиды Прокофьевны.