Все как-то неловко замолчали. Аня никак не могла поднять вмиг отяжелевшую голову и зачем-то непрестанно поправляла безупречную причёску. Геннадий Андреевич светился как начищенный самовар. Соломон Евгеньевич и Любовь Наумовна выдохнули с облегчением – Аня понравилась, пусть и была несколько простовата. Но всё в руках Геннадия Андреевича. Да и они чем могут обязательно помогут.
- Нам Геннадий много о вас рассказывал и нам очень хотелось познакомиться. Какая прекрасная девчушка, - прервала молчание Любовь Наумовна. – Ты в каком классе учишься? Как закончила четверть? Какие предметы нравятся больше всего?
- Пойдёмте я покажу вам свой стол и учебники, - бойкая и смышлёная Маруся не стушевалась перед незнакомыми людьми и, взяв за руку Любовь Наумовну, повела её по коридору в свою комнату.
- Проходите, проходите, Соломон Евгеньевич! Прямо по коридору ванная комната. А вот моя «берложка».
Минут через 10 ураганом ввалились Виктор и Лариса. С тортом и бутылкой шампанского в руках, с конфетти в волосах, инеем на каракулевых воротниках и лёгким запахом алкоголя, они с порога начали кричать «Ура» и обнимать встретивших их Геннадия Андреевича и Аню.
- Вить, вы что, уже начали отмечать? - возмутился было Геннадий Андреевич.
- Старик, мы только по бокалу шампанского с соседями перед выходом к вам. Так, чисто символически, - ничуть не стараясь оправдаться, тихим криком отвечал Виктор.
- Ну ладно, проходите, - сказал Геннадий Андреевич и подумал: а зачем он сказал «ну ладно»? Он что, не пустил бы их? От этого ему стало нестерпимо смешно, и он засмеялся в голос, немного подёргивая плечами. Аня с недоумением посмотрела на него.
Старинная люстра-абажур, висевшая посередине прямо над круглым столом, наполняла комнату тёплым светом пяти ламп. Гости перезнакомились и условились подождать последнего из гостей, Володю, минут пятнадцать. Иначе они рисковали не успеть проводить старый год. Работал телевизор, из динамиков которого доносились праздничные песни, а экран пестрил известными людьми, собравшимися в студии на Шаболовке. «Голубой огонёк» набирал обороты.
В дверях неожиданно появился Володя, заставив всех охнуть от неожиданности. Впопыхах встречи последних гостей забыли затворить дверь, и он, тихонько войдя и раздевшись, предстал перед собравшимися, широко улыбаясь. Геннадий Андреевич, вскочив со стула, неловко уронив его на пол, оказался в крепких, таких знакомых, объятиях старого друга.
- Владимир, мой друг детства. Прошу любить и жаловать, - представил его Геннадий Андреевич.
С шумом расселись за столом, ища свои имена, старательно написанные Марусей на листочках школьной тетрадки в линейку, и отмечая её успехи в правописании. Разлили по традиции кому вино, кому водку, кому коньяк. Чокнулись, пожелав, чтобы всё плохое осталось в прошлом году, а в новом осталось только хорошее.
Профессорская чета как всегда грустно улыбалась, вспоминая сына, навсегда оставшегося мальчиком. Им казалось, что он сейчас так же незаметно, как и Володя, войдёт. Весь в инее от мороза. Пожмёт руку Соломону Евгеньевичу, поцелует в щёку холодными губами Любовь Наумовну. Коротко кивнёт гостям. Он всегда был с ними. Рядом.
Виктор вспомнил, как Лариса нашла его заначку, остаток от премии за хорошую работу, и долго кричала, что у неё нет шубы, а он, неладный, собирался купить новую удочку и катушку. У Ларисы не было ничего, чтобы ей хотелось оставить в прошлом. Она бы всё взяла с собой.
Володя просто был рад, что наконец-то встретился со старым другом, которого давно не видел. И эту встречу хотел перенести в новый год. Вернее, возможность чаще видеться, хотя это едва будет возможно. Нового назначения он не ждал, а Геннадий Андреевич точно не прилетит к нему для того, чтобы посмотреть на первый в нашей стране рассвет. Володя крутил головой, восстанавливая в памяти детали так хорошо знакомой ему комнаты.
Единственные, кто мог бы похвастаться грандиозными переменами в уходящем году, и живущие надеждой на продолжение в новом, были Геннадий Андреевич и Аня. Они сидели рядом, касаясь изредка коленками друг друга, вздрагивали при прикосновении. У Ани вмиг появлялся румянец на щеках, а ладони Геннадия Андреевича становились совершенно мокрые. Они одновременно вскакивали, предлагая положить самый вкусный на свете «Оливье» или селёдку, смущались тоже оба, когда гости нахваливали пирожки и сервировку стола. Они пригубляли после весёлых тостов Вити или Володи, боясь потерять сознания от алкоголя. Они были и так пьяны, пьяны друг другом.
На экране появились куранты. Виктор схватил бутылку шампанского, лихо содрал фольгу и начал откручивать проволоку, держащую пластмассовую пробку. «БОМ». Первый бой курантов и звук вылетающей пробки, взрезавшейся в потолок, утонули в крике - «Ура, ура, ура!» неслось отовсюду и срослось в единый радостный крик. Старинные бокалы, совершенно невесомые, наполнялись шипучим напитком, который так и норовил выпрыгнуть пеной наружу и его приходилось останавливать, прикладывая к краю бокала указательный палец, как прикладываешь его к губам, как бы говоря ему – Т-сс, потише. Еще не время.
«Счастья», «здоровья», «радости», «любви», «чтобы никогда не было войны» - перебивали друг друга гости. Звенели бокалы, так стосковавшиеся по праздникам. Ведь раньше минимум раз в неделю, по воскресеньям, их доставали из серванта, протирали полотенцем и ставили на стол. И они величественно, на своих длинных изящных ножках, возвышались над тарелками традиционных обедов.
Витя как всегда балагурил, рассказывая анекдоты и случаи из жизни «знакомых», постепенно соловея. Всё-таки до прихода в гости он выпил далеко не один бокал, а то и рюмку. Рассказы становились «с душком», и тогда Володя, взяв на себя роль тамады, взахлёб рассказывал о красотах далёких восточных рубежей страны, о людях, которые живут не богато, но счастливо. Звал всех в гости, обещая самый лучший приём. Соломон Евгеньевич как всегда тихо улыбался, вспоминая свою вынужденную «командировку» в те заповедные места и то, как его «спасла» война, призвав как специалиста трудиться в одну из «шарашек».
Завели патефон. Пластинки были старые и сильно поцарапанные. Каждая царапина – как след и воспоминание, как бабушкины руки. В детстве Геннадий Андреевич любил лечь головой на тёплые бабушкины ладони. Они были все в морщинах, хитропереплетающихся, образующих немыслимые фигуры, которые как бы рассказывали о том, что пережили.
Танцевали вальс, неуклюже наступая друг другу на ноги, но с каждым разом кружась всё более уверенно вокруг стола. Маруся, свернувшись калачиком, давно спала на мягком диване. Её решили не будить, чтобы перенести в кровать, и стали разговаривать шёпотом.
Расходились по старшинству, как пошутил Соломон Евгеньевич. Сперва, тепло попрощавшись с Аней, долго раскланиваясь с Володей, ушла докторская чета. Оставшиеся гости смотрели им вслед, завидуя и радуясь за них, как они шли, взявшись за ручки, тяжело переставляя уставшие и больные ноги. Потом Лариса на себе выносила Виктора, который, пока не выпил всю водку, отказывался отправляться домой. Володе постелили в комнате Ани на кровати Маруси. Кровать была коротковата, и ноги неуклюже свешивались, постоянно соскальзывая с приставленного стула.
Геннадий Андреевич и Аня никак не могли оторваться друг от друга, кружась в так полюбившемся им сегодня вальсе, тихо ступая, чтобы не разбудить Марусю. «Раз, два, три, раз два три…».
- С добрым утром, пора вставать, я хочу кушать, - разбудила их Маруся, поцеловав сначала маму, а потом и Геннадия Андреевича.
С Новым Годом, с новым счастьем!