Ночь прошла на удивление спокойно, если учесть кровавую схватку с разбойниками. Но проснувшись, Вельтиссария поймала себя на мысли, что не горюет со своими солдатами за павших товарищей. Упади перед ней Рон Рёва с рассечённой шеей, взглянула бы она, пожалела? Тогда воин, кавалер со шпагой, каков бы ни был худородный, вызывал у неё чувственные образы. Благородство можно оплакивать. Но поизносились видения достойных людей под стенами Весёлого Пляса, досадили кандалами темницы, подавили опекой Трибунала. Её окружали верные наёмники, безымянные служанки, жадные богачи, подлый люд, грабящий обоз – ничьи лица она не могла припомнить. Книжный лоск и воображение заменили обыденностью и суетой. В такие дни помогал охотничий домик и воля, невиданная воля придумывать героические дали.
Принцесса попыталась представить себя, скачущей на лошади; волосы, волнуясь, льнут к кирасе, в руке – палаш, за спиной подобно лебединому клину – кавалеры в белоснежных плащах. Кавалькада всадников сыплет с обрыва в пойму пересохшей реки. Впереди, за грядой, вырастают несметные полчища пеших кочевников; в первых рядах ревут мохнатые рогатые лошади. Среди них затесалась чёрная гуща мятежников из-под Весёлого Пляса. У Вельтиссарии засосало под ложечкой: возвышенные, наивные фантазии она похоронила под стенами злополучного города. Нет, Рон Рёва ещё не окончательно ушёл из головы, но принцесса не знала радоваться этому или огорчаться.
Рядом чуть покряхтывала служительница. Изогнувшись, так что больно смотреть, она тянула мускулы всего тела. Заметив взгляд девушки, вместо приветствия сочла нужным читать нотации:
– Выглядывать из дилижанса было крайне неосмотрительно. Не делайте так больше.
– И тебе доброе утро, – сухо отозвалась Вельтиссария, выскальзывая из нагретого гнезда перины.
Обычно принцесса не позволяла себе подобной прыти, но этим утром, несмотря на опостылевший салон дилижанса, чувствовала душевный подъём. Путешествие окончено и даже близость убийцы не так пугала, ведь личина его почти узнана.
Вот только предметы не желали разделить с ней радости. Осиновые планки обжигали холодом даже сквозь пуховые носки. Ойкая от стыни и подскакивая как на угольях, она забралась с ногами на кресло, оперлась на оставленную служительницей сорочку – и взвыла. Сквозь полотно ночной рубашки она почувствовала, как в тело впивается твердь. Шипя от боли, отбросила сорочку, но сил хватило лишь отклонить вшитые в ткань стальные – они проглядывали сквозь прорехи – пластины.
– Это что же такое, Ана? – возмутилась Вельтиссария.
Служительница закончила упражнение, натянула шерстяные штаны и завозившись с пуговицами, строго упрекнула принцессу, что ей не следует сидеть в таком виде на холоде.
– Я же с севера, забыла? – дерзко возразила девушка. Но осеклась под тяжёлым взглядом служительницы и, ворча, поплелась на остывшую перину.
Ана без труда подхватила стёганку и одела под нательную рубашку. Пластины очевидно вшили и под рукава и только мастеру и Ане известно сколько весит броня. А ещё она носит кирасу и бегает с ними словно в пуховой рубахе.
– На что тебе такая броня? – недоумевает Вельтиссария.
– Без неё в заповедной роще Любовар, – усмехнулась в ответ Ана, – прах бы мой развеяли, – и глядя на удивлённую принцессу, чуть виновато добавила: – Как бы ты ни был искусен в борьбе, любая пьянь с ножом опаснее стократ. Наёмник-то наш мастак: пока я его обезоруживала, успел ударов десять нанести. И судя по прорехам большая их часть могли быть смертельными.
– Все служители ордена Стражей носят такие рубашки? – подавленно допытывалась Вельтиссария. Ловкость Аны в схватке с наёмником уже не казалась восторженной картиной.
– Кто хочет жить, носит, – пожала плечами Ана. В стёганке и шерстяных штанах она выглядела вызывающе, совсем как охотничий наряд девочки Тисы, но в отличие от грубой кожи, подчёркивающей пусть узловатую, но женскую фигуру.
Ана поймала на себе взгляд принцессы и – может только показалось – повременила надевать юбку и дублет. Наконец, с туалетом покончили. Служительница кликнула служанку, та вынесла ночные горшки. Затем, ещё до завтрака, появилась целая процессия: несли белоснежные и кремовые кипы одежды. Следом за женщинами тащился знакомый на лицо мужик, щепотью придерживая червлёную кирасу и шлем. Заниматься доспехами – удел оруженосца. Как отлучение его от обязанностей объяснила служительница Трибунала?
Вельтиссария задумалась и выудила из омута памяти перепалку старшины наёмников и служительницы. Мужик тот без труда разнял людей. Ана на вопросительный взгляд принцессы пробурчала: «Пусть поработает, мужлан».
В дилижанс его не пустили, оставили томиться у подножки на потеху страже – ещё бы, ведь возиться с доспехами – работа мальчишек.
Пока служанки отведывали завтрак и разбирали одежду, Вельтиссария расспросила-таки служительницу.
– Пришлось сказать ему, что ему пожалуют чин полковника, раз вы, по бумаге Его величества, оруженосец маршала. Стало быть, вы – конт-полковник. Он как раз требовал вашу броню у оружейника. Отдал с сожалением, но выкупил у Лимиэля Серебряного несколько бутылок вина, вечером пировали, а потом – поминали. И не скажешь, что заслан, шельма.
От одобрительных слов Аны принцесса засомневалась и чтобы как-то отвлечься задала тот же вопрос, что и в начале пути из Любовар: почему она – оруженосец опального маршала?
– Думаешь, моё мнение с тех пор изменилось? – с досадой укорила её служительница и зашептала одними губами: – Значит – надо. Значит, мэтр Аиран нашёл способ управляться с этой женщиной. А эти ваши сказки с подменой – вздор. Нам сейчас дума о молении на похороны, если не передумали.
Пока завтракали, Вельтиссария поймала себя на мысли, что когда-то уже видела этот разбор наряда. Только тогда на завтрак была прогорклая каша с бараниной, а не омлет с печёным мясом и пряным хлебом и подогретым вином. А вместо клоунского наряда, шитый серебром бархат. Вельтиссария од души пожалела, что не оказалось зеркала. Наряд оказался на удивление впору. Нижняя юбка из парчи – безумно дорого. На бархатном дублете затейливо вышит узор и даже подкладки на плечах, чтобы не натирала броня, ничуть не портят вид. Под тёмное распашное платье, ниспадали набедренники из мягкой буйволовой кожи. На ногах – чулки из лебяжьего пуха, поверх – шёлковые. Мягкие полусапожки, с пущенным к мыскам рассыпным узорам агата под цвет охрового платья – цвет плащей войска Валери Янтарной.
Одни девушки наскоро обтёрли тело принцессы ароматным полугаром, и умело облачили в обнову, другие, утирая вспотевшие лбы, притащили ендовы с кипятком и принялись мыть и чесать льняные волосы Вельтиссарии. Та нежилась и едва не урчала от блаженства. Ане доставляло немало удовольствия отвечать резкостями на деликатные покашливания мужика с доспехами. Служанки не смели перешёптываться, только одна из них затянула неспешную песню, её простенький припев подтянули остальные. Вельтиссария не сразу разобрала, но девушки напевали «Дана люба, Дана-камень, обережек носит мамин» – старую горскую колыбельную. Принцесса отыскала запевалу: рыжеволосая, курносая с зелёными глазами – буянка не иначе, не из горцев точно.
–Эй, рыжая, откуда знаешь песню? – лениво спросила её Вельтиссария, когда хор смолк.
– Мне её напевали, Ваше высочество, – испуганно пролепетала девушка. – Он поёт её иногда, когда пьяный или после… ласки.
Вельтиссария безразлично вгляделась в залитое краской лицо рыжей служанки.
– Не подумайте, Ваше высочество, я честная девушка. И он даже обещал сегодня, что женится на мне, когда кончится служба. Может, вам нужна личная служанка? – последний вопрос она задала, бледнея от собственной дерзости. – Он ныне полковник, а всего лишь дочь поручика.
Вельтиссария едва не опрокинула кадку.
– А ну-ка, ну-ка, кто там полковник?!
– Мэтр Милан Шнурок, Ваше высочество, – ни жива ни мертва ответила служанка, готовясь задать стрекача.
– Ваше высочество, – спокойным голосом напомнила Ана, – мы скоро тронемся, нужно быть в городе на закате. Вчера прибыл нарочный от конта, будет торжественный приём.
– Да, верно. – Вельтиссария отдала себя в дрожащие руки перепуганных служанок и неопределённым голосом бросила рыжей, чем довела девушку до полуобморочного состояния: – Ответ будешь потом держать.
В голове принцессы осколки соединялись в неприглядную картину. Милан Шнурок – сын гарда с Буяна, если только это так. Во хмелю поёт горскую песню. В Любоварах убийца оделся в одежду горцев: куртку с капюшоном, пользуется венецкими клинками. Может ли быть, что он – человек с гор. Пришла и запоздалая мысль: Шнурок появился до того, как её отец передал ей звание полковника, до злосчастного свидания Янтарной в Медвежьей Пади. Выходит, к ней представили соглядатая заранее. Кто и зачем? «Заранее могут сказать только волшебники» – старая поговорка ужаснула её. А если Ролан? Но он так всемогущ, если верить россказням, то прикончить её он мог с помощью одних хораев в любой день.
Наконец, туалет завершён. Когда экипаж вышел на гоньбу, девушки принялись завивать волосы под форму шлема. Понадобился и сам убор из тонколистовой стали с витым позолоченным венком листов дуба – принятый в обитаемых землях символ долголетия и богатства. Ана окликнула мужика и тот вошёл. Недовольно поджав губы, подал шлем и склонился над кирасой.
– Не осаливай, сиволапый, – нелюбезно окрикнула того Ана.
Тот глянул исподлобья на служительницу, с интересом на восседающую в кресле принцессу, обездвиженную служанками, и тихо произнёс:
– Прощения просим, майтры. Воспитанию не учён.
Он напоминал и старика Морана Колуна – силой, и Орланда Куницу – хитринкой.
– Зато иному учён, – подозрительно уязвила его Ана. – А ну, покажи ухо.
– Ваша правда, – мотнул головой мужик. – Отрезали уши в прошлом походе. За бунт, вроде.
– А сам не понимаешь?
– Судьям виднее. А только сечь клинком детишек да старух за то, что они из кочевников я и сейчас не хочу. Мне платят за охрану, не более.
Сказано не дрожащим голосом, уверенно. Так говорят правые люди.
– Не можешь держать клинок, – безжалостно возразила Ана, – так держи плуг. Нам мятежники не нужны.
– Ну так мы почти добрались. Давай расчёт, хозяйка. А плуг не держу, потому как не обучен. С малых лет пыль солдатскую глотаю. Мне милее всякие клинки разглядывать. Вот и у вас ножик занятный, прямо злодейский ножик.
Девушки недоумённо рассмотрели шпагу и взыскательно обратили взгляд на речистого мужика.
– Да вот, поглядите-ка. – Он вывернул броню наизнанку и указал на один из ремней.
Потянул за одну из развязок, и с края кирасы выскочил огонёк – игла! Вельтиссария задрожала всем телом, Ана ловко вырвала из рук мужика червлёную броню, крутанулась на пятке – и кривой клинок подцепил кадык.
– Вы осторожнее, майтра, – не теряя присутствия духа предупредил он, – Запах волкобоя я ни с чем не спутаю. Собирал его мальчонкой для одного из карательных отрядов короля Валеуса. Сам собирал, сам выжимал сок. Каратели смешивали его с выжимкой ещё одного растения. Игла прямо ими пропитана. Может, уберёте ножичек-то.
Кликнули стражу. Те на ходу выволокли мужика. Служанок, что дрожали не хуже принцессы, отправили в обоз под охрану; тех, кто поглупее, хлопающих удивлённо ресницами, оставили. Ана как следует рассмотрела механизм. И чем внимательнее изучала, тем более мрачнела. Бормоча под нос, не удосужилась, хотя бы кивком поддержать Вельтиссарию и вышла из дилижанса. Бедная принцесса и рада бы послать вслед ей наушницу, но девушки только преданно глядели на неё, стараясь сообразить, что от них хотят. Тут только Вельтиссария пожалела об отсутствии фрейлин или верных фавориток. Ей бы парочку таких как Эгрен Ежиха и Ирин Полнорог. Может, зря она затаила обиду на последнюю; Вельтиссария высокого звания, а той надеется было не на что: поневоле согласилась. А выйти вновь нет никакой возможности: сквозь решётчатое окно тесно к экипажу двигались всадники – охрана.
Миновало время второй молитвы – всадники один за другим очищали лица знамениями. Законоучителя на них нет: тот бы бегал от одного к другому, грозил палкой. Заменили правдолюбца служительницей Трибунала, вот только она не отпустит грехов. Иначе, за какие такие проступки убийца столь изворотливо желает устранить её.
С обедом явилась Ана, взмыленная и в том же худом настроении. Молчание, пока очередная служанка отведывала кушанья, затянулось. За всё время впервые поймав красноречивый взгляд принцессы, Ана задумалась. Затем отстегнула броню и на глаз примерила на Вельтиссарию. Оглянулась на служанку, велела подойти; качая головой, приладила доспех к её талии. Несмотря на пережитые волнения, принцесса тут только рассмотрела служанку. До неприличия белокурая с таким же вздёрнутым как у неё носом, наверняка одногодка – чем не фрейлина для нищей королевской особы.