РЕБЯТУШКИ
мемуар о рабочей карьере
1.
Ранним ноябрьским утром 97-го года я вышел из довлатовского дома на улице Рубинштейна, свернул налево, далее прямиком по Невскому проспекту направился работать на набережную Мойки. Утро было темным и мокрым, на Невском, в местах остановок общественного транспорта, я подобрал несколько мелких монет, они призывно блестели в лужах, на это вполне можно было купить к ужину батон первого сорта. Я счел такой улов приметой счастья.
Накануне меня приняли с испытательным сроком в качестве плотника в штат стройтреста "Петр Великий". Через месяц обещали оформить постоянно, с зарплатой в семь тысяч рублей! На деле плотником я не был, топором владел не лучше туриста, пару раз нарубившего охапку дров, с молотком обращался не намного ловчее. Это не смущало - я был женат, надо было зарабатывать, не говоря о том, что мы только что въехали в коммуналку, комната в 34 квадрата была огромна, пуста, и ее предстояло благоустраивать всеми способами. И была кроха Аня, круглощекая дочурка, живой укор пустым карманам и вредоносным мечтам о каких-то там поисках себя в искусствах.
Фирма реставрировала фасады второго и третьего, от угла с проспектом, зданий.
Внизу располагалась большая фанерная будка с упрятанной бетономешалкой. Мне сказали карабкаться по строительным лесам до крыши, так как раздевалки и прорабская находились наверху, а именно в помещениях чердака, также подлежащих ремонту. Пока забрался, весь перемазался в цементной пыли, такую хрен отстираешь. Прораб оказался сухоньким стариком, строгого типа, с седой бородкой, но в целом он был добрым пенсионером, спустя пару месяцев и погорел исключительно о своей широте душевной. Напился на Новый год и дал напиться другим...
За пару месяцев до того я на арендованной машине , мелком фургончике, приехал из Беларуси в купленную комнату. Смывал обои и грязь, гонял тараканов, отмывал окна, расколошматил какую-то старую мебель. И собирал новую, родители супруги когда-то, в дефицитные 80-е, закупали гарнитуры, потом 10-15 лет они лежали на чердаке, слегка разбухли и были освидетельствованы на вкус мышиными стаями. Я должен был подготовить жилье к приезду супруги с дочкой. Что-то мастерил, потом кончились еда и деньги. Были две попытки устроиться на работу попроще. Приятель Егор сосватал меня в оптовый магазинчик на третьем этаже в ДК Крупской - тогдашний центр питерской книготорговли. Мальчиком на побегушках, а это давило на норов, да и целыми днями таскать и швырять туда-сюда пачки книг \а они тяжелые!\ очень надоедало. Не сработался. Чем-то начальники меня раздражали, чем-то я их бесил, ко всем напастям больше не было денег, даже на проезд до Елизаровской. На второй день вечером денег попросил, мне сказали, да ты вааще ничего пока не заработал! Я с удовольствием выматерил собеседника и ушел. Три ночи в продуктовом на разгрузке товара, стольник в руки, а напарнику хватало бутылки паленой водки. Продавщица шепнула, что из месячной зарплаты высчитают потери - битые бутылки, рваные коробки, подмокшие мешки, и на обещанные суммы расчитывать не стоит. Хрен с ними, хлеба накупил, сухариков насушил, а пара консерв у меня была. До приезда своих дотянул, а дальше на стройку.
В первый день на Мойке главным испытанием были леса. Строительные леса - это скрепленные вдоль и поперек штырями четырехметровые синие штанги с уложенными щитами. Наружной защитной сетки еще не висело, стоило начать карабкаться наверх, да и вниз, по узким лесенкам, все опоры под тобой качались и скрипели, перила ерзали, щиты были старыми, гнилыми, частенько с щелями вместо сломаных досок. Стремно. Но тем замечательна работа, что стрематься некогда, нужно что-то куда-то тащить, там уже кричат свирепые штукатурщицы, им всегда нужны: раствор, вода, доски, стремянки, ты обязан там и тут чего-то отдолбить, чего-то закрепить и все прочее. Забыл упомянуть, прораб сразу сказал - мне не плотники нужны, а подсобники, вот когда себя покажите, тогда плотниками станете. Нас, новичков , пришло двое. Второй мужик был постарше, не хухры-мухры, а в комбезе и со своим инструментом \крупный молоток и навостренная ножовка\. Он заартачился превращаться в подсобника, но дозировано, для порядка. Я промолчал, более соображая, как мне работать без спецовки и рабочей обуви. Ничего нам не выдали. И пошел таскать-бить и колотить. Второй новичок сел собирать деревянную лестницу с лесов на здоровенный чугунный балкон. День ее пилил, сбивал, переделывал. На второй к обеду сделал, выпросил вечером у прораба аванс. Что трубы у него горели, я давно понял. Далее он исчез. Неловко о таком рассказывать, но я испытал облегчение, так как рассматривал его конкурентом для себя. А так, авось, продержусь, не скажут, что неумеха, не уволят.
Еще через пару дней появился Камил, пузатый татарин лет пятидесяти, мощный и болтливый, лысина на широкой, как тыква, голове, говорил пришепетывая, весело. У него случилось как и у меня - записывался плотником, взяли подсобником. Всего на этом фасаде подсобников было человек десять, из них три-четыре азиата, в те времена это были молодые ребята, совсем не говорившие по-русски \а кто говорил, считался главным\, двое безвылазно сидели у бетономешалки, делали раствор из гарцовки и цепляли наверх. А мы с Камилом бегали по лесам вверх-вниз и взад-вперед, все таскали, все чинили и крепили. Камил приехал, чтобы заработать на машину. У себя он ездил по деревням и скупал скот, затем торговал мясом на рынке в Сарове. У меня в том Сарове, режимном городке физиков, славном тем, что там Сахаров мастерил водородную бомбу, жила с дочкой приятельница Арина, чем не повод дружить?
Новое место, незнакомая работа, случайные споры и стычки - меня это на первых порах совершенно не тяготило. Лет пять до того я пытался зарабатывать на жизнь сочинительством. Вот как закончил ВГИК, так поставил себе цель: если мне нравится сочинять, надо научиться зарабатывать этим деньги. Первый блин, комковатый и горелый, когда с Тимуром Сулейменовым писали сценарий под его дебютный фильм. В Москве и Алма-ате. Написали, даже на Казахфильме деньги получили, больше того, что-то из того сценария вошло в итоговый фильм Тимура. Но сама работа, а именно пьянка длиной в пару месяцев, с беготней, встречами, переговорами, ****ями, истериками и разного сорта шизой, ох ты ж, такая работа выбила из колеи, стерла множество грез, и я засомневался, что способен работать в кинематографе. Стал сочинять рассказы, сценки. Буду как Чехов, мнилось начинающему борзописцу, много-много юморесок, они в лихие года очень даже востребованы, а я парень юморной, точно-точно, страна большая, журнальчиков море разливанное...Писал, рассылал, иногда печатали, не платили. Значит, надо переходить на крупный жанр - боевики, детективы или фантастика. С 95-го по 99-й я накатал шесть боевиков, ну, или триллеров, кому что благозвучнее, пять вышли в разных издательствах, но денег это давало мало, на семейную жизнь не хватало - учитывая, что мы с женой пытались накопить на комнату в Питере!
Если кто подумает, что мне, гуманитарию-белоручке, было западло идти и мозолить нежные ладошки - ничего подобного. Мне всегда казалось, что продукт, созданный ловкостью и силой рук, одинаково необходим и ценен, сравнивая с продуктом умственных усилий, а зачастую более уместен. Мы жили внутри экономических и политико-бандитских катаклизмов, кругом закрывались заводы и фабрики, открывались бутики и рестораны, некоторые тут же взрывались или скромно осыпались стеклом от выстрелов, паленая водка воспринималась неким стандартом и мерилом, а на улицах и в общественном транспорте я то и дело видел растрепанных женщин предпенсионного возраста, которые громко сами с собой разговаривали и матерились - они тронулись мозгами от избытка забот и проблем. И бомжи, из живописных ужасов западной литературы они стали частью нашей жизни, иногда душераздирающей, всегда вонючей, в целом - они стали нормой. Да и работал я в разное время грузчиком, дворником, подсобным экспедиционным рабочим при геологах, гремел посудой и ящиками на пивзаводе и плодоконсервной фабрике...Не сказать, что решил стать окончательно пролетариатом, скорее, по-горьковски нацелился "уйти в люди". С тайной-претайной надеждой когда-нибудь вынырнуть из этой потливо-матерной толщи человеческой. Спустя двадцать лет и несколько тысяч лиц и мест труда резюмирую: в этой толще, как на морской глубине, ты сильно видоизменяешься , стиснутый давлением и трудом, вынырнуть наверх к свободе, к воздуху одиночества и беззаботности нельзя. Мечтай о свободе нищего пенсионера.
2.
Камил был опытным выживальщиком. Люди постарше сказали бы - "тертый калач". И потому стал буфером между мной и коллективом. Работа и быт на строительных лесах сиюминутно требуют выбора, маневра, хитрости и точного прогноза: где удобнее, легче, выгоднее работать, и как в это место попасть! Покажешь себя в сооружении деревянных опор - не будут гонять вниз на разгрузку машин, а это три тонны мешков с песком, цементом, гарцовкой. По одной-две машины в день. Вот другой пример: на второй неделе с утра, за чашкой кофе, Камил стал нашептывать мне очередное цэу.
- Юрик,хорошо бы нам с тобой выкинуть двух студентов с бетономешалки, и самим там командовать.
-Зачем?- подумав, спросил я.
- Они сидят там в тепле, с топчаном, ни ветра, ни дождя. не работа, а песня. Все дела - раз в час замес сделать. Ты думай-думай и делай, как говорю.
- Камил, ты был там, когда они гарцовку замешивают?- спросил я.
- Нет. А что, думаешь, я с мешалкой не справлюсь?
- Каждый мешок гарцовки надо просеивать. Пылищи немеряно, час потом висит. Тебе это надо?
- Вот,- подумав, важно сказал Камил.- Вот почему я тебя ценю, ты тоже мозгами шевелить стараешься. Не пойдем на мешалку, а куда пойдем? Я слишком толстый мешки и ведра таскать.
- Я думаю, самое спокойное дело - тепляки собирать,- предложил я.
- В яблочко. Уже заморозки по ночам, работы на всю зиму хватит.
Чтобы в холода можно было штукатурить стены, а потом еще и восстанавливать всю лепнину, ее там было полно, часть лесов обшивалась пленкой и минватой, внутри ставилась печка или теплопушка, и тогда штукатурщицы трудились на славу. Вот на такую специализацию мы нацелились, и добились своего!
В фаворе мы стали, потому что не пили. Тогда - не сейчас, синемордых, советского разлива, трудяг было с избытком, Камил их называл баклажанами. А у меня была бедность, у него задача - купить машину, потому и выпивали мы с ним пару раз в строго отведенные начальством сроки, вечером в день праздника, старенький прораб чтил и эту строительную традицию. К тому же по молодости я работал ретиво, Камир был экономней в усилиях, но сметлив и опытен, в связке многие задачки осилили. Татарин был болтлив, как Ходжа Насредин, рассказывал о жизни в татарском селе, как бывший райкомовец съездил в Мекку, назначил себя муллой и пришел учить Камила жизни. И договориться о "церковной десятине". Поругал хозяина, что тот заглядывает изредка к какой-то местной прошмондовке. Это при жене! И Камил гнал его пинками метров за пятьсот от своих ворот, сильно оскорбившись. Если ему верить, конечно, но рассказывал красочно, об правдивости мне незачем размышлять.
Ко всему прочему Камил был мужик не промах, и если в коллективе полно женщин, все с характером и норовом, это тоже плюсуется к выживанию. Потискать, прижать, на ушко пошептать что-нибудь нежное и похабное - всегда готов. И тетки в ответ если не таяли, то относились по-товарищески. Меньше орали и ябедничали прорабу. У меня такого контакта с дамами никогда не возникало, по мне когда тетка матерится, уже с души воротит, явные издержки высшего образования или ханжеского самодурства.
Я не забуду Вальку-летчика. Высохшая тетка лет сорока, бело-крашеная, не сказать, что скандальная. Летчиком звали, потому что еще в советские времена она с шестью другими строителями сорвалась в люльке со стены дома-корабля на Приморской набережной. Авралили к первомайским праздникам в выходные, само собой, работали пьяные. Все. кроме Вальки, насмерть; она лежала в больнице и принимала делегации - начальство совало тетке в гипсах бумаги на подпись, что мертвецы были сами во всем виноваты. Подписала и ушла в запои. Рассказывала про пьяную жизнь часто, не без особой гордости - во как я себе жизнь угробила! Муж и сын остались где-то в стороне. И когда Камил ее приобнял на лесах, Валька-Летчик стиснула свои титьки, сказала - Если что, сумею еще прессануть, - а я в ступоре от непотребных слов и жестов сбежал куда-то. Летчицей и осталась, я видел, как она падала сквозь три яруса лесов, опять же выпила на какие-то праздники. Исцарапалась, выматерилась, побрела дальше.
В декабре все завертелось венчиком на миксере: новогодняя пьянка, в шесть вечера заезжает директриса, чтобы поздравить коллектив, а на строительных лесах в разгаре операция по спуску перепившего прораба. Выкинули пенсионера из стройтреста. Вместо бородатого пришла прорабша, сравнительно молодая, лет сорока. причем спец - она знала толк в реставрации царских фасадов. Но через две недели ее и большую часть коллектива перебросили на Мариинский театр. Там тоже делали фасады и крышу к 300-летию города. Огромный объект, много народу, мы с Камилом приуныли, потому что сперва попали в глубокий подвал с черными крысами \первая раздевалка\, теперь на этом месте самый крошечный зал Новой сцены, затем в один из стройвагончиков, там жили молдаване, а когда их обманули с расчетом, вместе с ними исчезли мои новые ботинки. Но тут уж мы реализовали план Камила - сели рулить двумя бетономешалками. Не надо бегать по лесам, не надо терпеть разборки с маляршами и прочими дамами. Крути раствор, а пара узбеков грузят ведра на финский подъемник, затем вверх, и там уже растаскивают его по местам применения. Я, помню, сразу же предложил собрать нам свой кубрик, чего-чего, материала хватало. Из досок, фанеры, минваты и железа за пару часов собрали уютное бунгало, утеплили печкой, провели свет, повесили замки. Там переодевались, хранили инструмент, там же в обеды резались в карты. Жизнь устаканилась!
Между тем зарплату нам с Камилом не поднимали, не говоря о том, чтобы перевести нас в плотники. Я старался урвать лишний рубль на вечерних разгрузках и отработке выходных, татарину это не подходило - он твердо верил, что в субботу-воскресенье Аллах велел отдыхать. Впрочем, теперь мне 50 стукнуло, я понимаю, зачем ему были нужны выходные. А вполне себе интеллигентной прорабше не нравилась наша спаянная ячейка, в чем-то стала подозревать. Камила вдруг с одной мешалкой отправила на другой объект. Через месяц вернула, и оказалось, что Камил заподозрил меня в происках. Будто бы я ее уговорил направить татарина в плохое место \ там было мало людей, ему пришлось все делать - разгрузка, таскать стройматериалы наверх, месить раствор, убирать территорию...\. Убедить пожилого татарина, что я ни при чем, не получилось. Это, кстати, обычная вещь, когда работяги, особенно приезжие и пожилые, друг друга в чем-нибудь подозревают. Вскоре Камил уволился, видать, с женой что-то накопили, пришло время покупать подержанный фургончик. Счастливо тебе, лысый картавый татарин. Два месяца назад я был на заработках в Сарове, вот какая оказия, а на мясной рынок в городке так и не зашел, хотя столько дождей утекло, сомневаюсь, что торгует он еще на рядах.
3.
После Мариинского театра я работал на ремонте Театра кукол на Московском проспекте, наблюдал потрясающую династию, когда дедушка - главреж, сын режиссер, а внуки тоже при театре. Для меня было важно, что уже платили ставку плотника, к тому же я попробовал класть плитку. И испортил колени на стяжке, года два потом ныли - я слишком много ползал по свежему бетону. А дальше оказался прямо возле своей коммуналки, ремонтировали Лениздат - от Рубинштейна сразу за каналом. Там я познакомился с Васькой, парнем моего возраста, тоже не коренным, приехал откуда-то из области. Васька был гипрочником, по тем временам еще штучная профессия. И когда мы оба оказались на реставрации Дома писателей, он предложил работать в связке именно по монтажу ГКЛ, я был обеими руками за. Что делать на стройке, если нет задора мешки таскать - учиться и учиться.
Одна проблемка, Васька был из афганцев, то есть отслужил на передовой, если не врал, в качестве командира взвода разведки. Мой азиатский опыт свидетельствует, что кое-какие реалии он знал. Время от времени я работал отдельно, с двумя мужичками Володькой и Саней, эти были в возрасте и пьющие, мирные работящие мужички. Кстати, в Петре Великом пьющих, как ни странно, привечали, поскольку контингент был покладистый, работали за мизер. С ними я ставил деревянные леса, каковых нужно было много. Еще обшивали стены главного зала лиственницей - четырехметровой тридцаткой, а доски закупили свежие. Лиственница - кошмарное дерево, при сушке его крутит как тот пропеллер. И спустя время доски стало срывать со стен. Загибало их страшно и удивительно. И как-то я сдергивал кривые доски высоко под потолком, Володька не углядел и зашел под меня, а доска рванула, полетела и задела его по голове. Все обошлось шишаком на затылке, я испереживался и дал зарок не работать в паре с пьяными. Потому что он пьяный, спроса нет, а тебе в тюрьму идти. И снова к Ваське. И снова праздники - на этот раз День строителя! Кубрик, нас человек десять, выпили культурно, а Васька оказался контуженный. Снесло мозг со ста граммов. Два-три слова в грубом тоне \он вообще был парень резкий и нервный\, и вот уже разведчик с пузырями слюней хватает топор и машет на обомлевших работяг. Никого не покалечил, но народ обидел. Чуть позже он уволился, сам понял, что дальше не сработается.
А что я? У меня младшая родилась, жизнь завертелась еще быстрее и громче, и тщательно все обдумав, я зачем-то поперся работать на хлебозавод Арнаутский. О чем давненько живописал в очерке ИНОГДА ПОЛЕЗНО ПЕРНУТЬ.
февраль 19г.