В предыдущей главе: Нападение хораев - уродливое порождение злого мага Ролана - с трудом отбито с помощью проснувшейся силы Рема Ежа. Ему и принцессе даровано королевское помилование. Вельтиссария просит первого министра помочь Рему в избавлении от зависимости, но тот непреклонен. В разговоре с мэтром Аираном принцесса замечает перемены в манере общения и подозревает, что на его месте другой человек, сменивший личину. Ей не удаётся убедить Ану и вскоре принцесса покидает дворец Любомировых. По пути ей представляется картина двоевластия: беззаконие и мятежи. Они вынуждены остановиться в городе Любоваре. Здесь принцессу настигает подзабытый убийца. Несмотря на лучших охранников, ей с трудом удаётся избежать гибели.
Путь к Морскому Пределу постепенно оборачивался кошмаром. Нет, по дороге их не атаковали орды наёмников, не преследовала науськанная чёрным колдовством нежить.
Невыразимой тяжестью казался именно путь, прерываемый бессчетное количество раз прошениями и просителями к новоявленному подмаршалу. Именно такой звание значилось под печатью торгового совета и лично Его Величества королевы Виллиамы Любомировой. В свою очередь указом от Его Величества короля Вилльямиля Любомирова принцесса Вельтиссария Горецкая назначалась оруженосцем маршала Валери Янтарной.
Короли и стоящие за ними силы делали ставку на войско, собранное на деньги молодых купцов. С таким же успехом казначею армии Валери Янтарной могли поступить средства от старокупетчины или даже от церкви.
Нельзя сказать, что восемь-десять тысяч – большое войско. Кликни старокупетчина и к трём тысячам столичной гвардии присоединятся Светлоград, тяжёлая пехота и артиллерия Чернограда, дикая конница Буяна, даже морская стража Риважа могла расстрелять юго-западный берег, где квартировал основной костяк армии Янтарной. Нашлось бы для старых купцов не меньше пятнадцати тысяч инородцев и наёмников и всех охотников за чужим добром. Пока собирают войско – прозванное воровским за назначение его усмирять и грабить степь – в Морском Пределе, нужные люди собирали бы передовые полки на севере и востоке. Нашелся бы и свой маршал, командующий от имени законной королевы Виллиамы Любомировой.
Вот только не давала покоя мысль о злополучном Тайном Надзоре. Две истории с промежутком в сто лет. Первая после войны со зверолюдами угроза землям – несметная орда с востока, гонимая голодом. Их начальники и неведомый народ нашли свой конец в старом городе Белосонье. Неведомая болезнь пришла, как потом выяснили, из колодцев – точь-в-точь как история в приюте «Багровый холм». Деяние это, в силу обнаруженного, приписали не богам, но Тайному Надзору. Через четыре поколения Даниэль Белоголовый, властитель земель от нынешнего Стародуба и Весёлого Пляса вместе с правителями лоскутных королевств, мелкопоместными маршонами и помещиками пограничий задумали захватить богатые края вплоть до Морского Предела. Король побережий Мирнэль I Тихий не зря вместе с титулом получил прозвище – он не предпринял действий, кроме как усилил гарнизоны по другую сторону Великорины, отдав юго-западное побережье на растерзание. На одном из пиров буйного короля Даниэля и его разношёрстную братию отравили. Найденные утром бездыханные тела и мёртвая тишина напомнили жуть Белосонья. По решению старых купцов, властителей побережий и пограничий оставшихся королей и помещиков, которые ровным счётом ничего не решали, казнили, их владения прибрали к рукам. А историю земли, названной Мёртвыми Королями, безвестные хронисты на полразговорца связывали с Тайным Надзором.
Этих шепотков хватало, чтобы ни один рьяный полководец не смел собирать сколько-нибудь значимую армию. Невесть чем руководствуется это злосчастное секретное сообщество. А если отыщут горскую принцессу отравленной, так и не особенно жаль – никто она из ниоткуда.
Потому-то воровское войско как меч Стража Врат из сказки. Оставалось собрать воедино весь сброд, что почти разбойничал по побережью. Войско нуждалось в начальнике, любом человеке, кого благословили длани королей. От имени Любомировых этим человеком стала испуганная принцесса Горецкая. Выбор казался образцовым: королевская кровь, ни на что не претендует и лишена амбиций. Баеники, не без помощи купеческого серебра, слагали одну песню за другой о молитве девы у Весёлого Пляса или её схватке с Морским Дьяволом. Народ, подстрекаемый шпионами, начинает выкрикивать имя горилесской девы, полной противоположности «верховинской потаскухи» Валери Янтарной. Для народа герой свят, покуда чист и это понимали все интриганы, что скопились за время двоевластия.
Из Любовара отбыла целая процессия: золочёный дилижанс, карета обслуги, добрая сотня мечей и разведчиков. Народ видел – горилесскую деву поддерживает властный люд; где надо под нос ошеломлённому деревенскому старшине подсовывали бумаги от королей. Не прошло и трёх дней как дорогу преграждали многочисленные жалобщики и те, кто побогаче готовились открывать мошну, раз уж ей благоволили и могущественное купечество, и короли.
Стоит упомянуть, что на обслугу и наёмников Ана Замарашка потратила всё золото Вельтиссарии. Обычно прижимистое купечество ныне готовилось стать кредитором всенародной фаворитки, лишь бы успеть раньше соперника по торговле. Зато печати венценосных особ были настоящими и стоили они ровно столько, сколько позволяла им власть купечества или церкви. Что касается самой принцессы Вельтиссарии, то ей не требовалось притворяться кроткой и благонравной, какой её видел люд. На деле же при ближайшем рассмотрении принцесса казалась измождённой. Она делала всё, что скажет служительница Трибунала и не напоминала более живую умом и телом шкодливую девчонку.
Одно время она хотела выскочить из вечно замкнутого пространства дилижанса или комнаты, но тени под открытым небом порождали в уме образы убийц. Она не терпела одиночества, но лишь одной Ане Замарашке доверяла. Словно детёныш, она пряталась ото всех и мурлыкала, когда появлялась служительница.
Ей мог составить компанию Рем Ёж, но мальчишка, окончательно пристрастившись к дурману, замкнулся в себе. Он безмолвно прислуживал Вельтиссарии или Ане, преданность его не знала конца, лишь бы выдавали заветную порцию, полную грёз.
Её начали мучить кошмары. Врач прописал успокаивающие микстуры, но изрядно помогла початая бутылка полугара, купленная в Любоваре Кистенем. Последний остался рядом с тяжелораненым крепышом в городской лечебнице. Свидетельства этих людей помогли сложить историю покушений.
Вельтиссария начала с убийства её подруги Эгрен Ежихи. Принцесса поведала о розыске убийцы в лагере и подозрениях относительно Валери Янтарной. Сбивчивый рассказ о страшном свидании со зверолюдом, говорящим, да ещё колдуном слушала, непривычно изогнув бровь – сомневалась. Посчитала увиденное мороком. Вельтиссария и рада бы признать правоту служительницы, но девушка встрепенулась, когда принцесса заикнулась о мести маршала. Затем первое покушение в лесу и убийство полулюда кем-то из знакомых ему лиц. Вельтиссария попыталась доказать, что убийца – один и тот же человек, знакомый ей, из числа рекрутов передового отряда.
Затем наёмник настиг её после долгого перерыва в Любоваре. Подкупил «вшивцев», чтобы те выманили одного из служителей, заплатил и подбил мужиков – это выяснили дознаватели – устроить свару в гостинице. Выстрел из арбалета – неудачная попытка. Зато удачным оказалось подстрекательство в толпе близ молельни Пречистой Матери. В устроенной давке он ранил крепыша и убил старшину стражи. Не без помощи «вшивцев» выследил принцессу в их логове и не воспользуйся тем же способом Ана, непременно бы настиг жертву и исполнил заказ.
– Если убийца нанят Валери Янтарной, – рассудила Ана, – то отчего на вас не покушались в Весёлом Плясе? Возможности были, судя по рассказу. В замке Калин вы были на виду, за вами смотрел дядька, возникли бы вопросы. Да и едва ли она имела возможность скрытого убийства. Затем вы длительное время были под опекой Трибунала. Настигают вас в Любоваре, словно убийца оставался на лёжке у летнего дворца. Нет, его предупредили. Тоже Янтарная? Но как? И эта история с кораблём-призраком и этой тварью Бреоном. Говорите он был нарочным маршала? Вот бесова баба. Всё вокруг вас, всё.
Последнюю фразу она произнесла зло, развела руки и язвительно склонилась. Вельтиссария смолчала. Она терпела королевское одиночество и жестокую опеку лишь бы не оказаться один на один с убийцей, человек он или нелюдь.
– И всё-таки он намеренно скрывал лицо, – сама для себя добавила Ана. – Если убийца один и тот же, он всегда скрывает лицо. А значит, мы его ещё увидим в вашем окружении.
Вельтиссарии во дворце шуадье Горилеса приходилось наблюдать как хозяева города ступают степенно, говорят надменно, их чуть ли не водят под ручку, всяк готов им хоть сопли утирать. Не то, чтобы завидовала: для ней титул принцессы, словно из книжек, вроде и нет его. Но нет-нет, да задумывалась: неужели то жертва званий и богатства. Ныне она на себе познала тяжесть изречения: «Власть есть тяжкое бремя». Периш Златоносец, наместник Горилеса, разделил бремя между соратниками и вкушал лишь сахарный розан власти, если бы то был пирог, страдалец Вилльямиль Любомиров, советуясь с первым министром, кто бы он ни был, глодал поджарку. Вельтиссария чувствовала, что она – мякоть, податливое и пресное тесто, лепи из него, что хочешь. Но разделить бремя не с кем. Явись в тот момент блистательный купчик Лимиэль Серебряный, в уста бы его расцеловала: вот кто мог купаться в господстве.
Но любой проситель проходил через руки служителя Трибунала Аны Замарашки. Сама Вельтиссария не видела, почивала на перине в дилижансе, но одна из верных служанок шепнула. Богатый дворянин, родственник конта Златограда, вздумал пройти без доклада в сопровождении своей охраны. Охрану побили безвестные наёмники, дворянчика пытала сама Ана и по-своему оправдала прозвище: наглец знатно обмарался. Служительница не нашла связей с убийцей и отпустила насмерть перепуганного вельможу восвояси. С тех пор пошёл слух по побережью: новый начальник сурова и жестока, будь то простолюдин или богач. А бедная принцесса забилась под перины, когда в лагере поднялся переполох, аккурат после вестей: к процессии приближается сотня-другая всадников.
В дилижанс, лишь слегка пригибаясь, ворвалась в блистательной кирасе Ана. Вот уже несколько дней она щеголяла в выполненной искусным гравёром стальной броне, вместо платья – кожаная юбка с бронзовыми накладками и высокие кавалерийский сапоги. Из той же кожи нарукавники, в которых, как подозревала принцесса, Ана скрывала кривые метательные ножи. С собой она тащила обалдевшую разряженную в шелка и бархат девчонку. Её усадила в нагретую перину, принцессу, привыкшую к наряду фехтовальщицы, купленному в Любоваре, завернула в плащ. Вдобавок она протянула девушке перевязь с ожерельем пороховых зарядов, два тяжёлых пистолета и велела без разговоров следовать за ней.
Только уйти им не дали.
– Сударыня, – неумело произнёс кривой на глаз детина, – не соблаговолите заплатить за службу сейчас.
Мужик этот по бумагам имел звание старшины, верховодил над двумя десятками вояк и имел полное вооружение – броня, ружьё, хороший клинок, – что редкость для человека столь низкого звания. Но любоварский гард божился, что наёмник отчаянный и надёжный, плати – и он принесёт победу просителю.
– Ещё чего, – ничуть не волнуясь, отрезала Ана, хотя старшину окружал пяток лихих головорезов. – Оговорено и записано: по выходу из Любовара и по въезду в Морской Предел. Защищать от злого умысла, разбойного люда, стоять на стороне нанимателя.
– Разбойного-о? – язвительно протянул здоровяк. – А только разведчики сообщили, что перекрыли люди дорогу перед нами, двигаются следом и заняли места для хорошего выстрела на увале. Разбойники – они скопом, а эти – с умом.
– Так мы ж того: на прорыв, – робко подал голос его товарищ, теребя в лапищах фетровую шляпу.
– Прорыв – не война, – сановито увещевал старшина. – Прорвёмся и разбежимся. Ищи их свищи потом. Вы уж прямо, Ваше высочество, – выглядывая из-за спины, обратился он к не понимающей ничего Вельтиссарии, – скажите: за старых или за новых? Мои поймут, кто эти, а вы – скажете.
– Вот наглец, – стоя вполоборота к девушке, возмутилась Ана. Надёжной рукой выхватила из слабого хвата принцессы пистолет и недвусмысленно направила ствол в живот детины.
Все оторопели, а старшина оказался не столь ловок и беспорядочно завозился с перевязью. Вельтиссария закрыла глаза, не желая видеть страшной расправы. Но выстрела не последовало, вместо грохота утробным голосом спорщиков пристыдили:
– Ты девка грех на душу не бери. Тебе ещё рожать. Да и ты Рон уймись: не по званию шапку носишь. Старшина по-своему прав, и ты права – мы все на бумаге клялись.
Вельтиссария тишком глянула на говорившего. Это был далеко не молодой, с жилистой шеей мужик, в парусиновых штанах, куртке из пареной кожи, очевидно заменяющей броню и в дурно сшитой накидке из овечьей шерсти. Черты лица грубоватые, в рыжей бородке пробивалась седина, будто мукой обсыпали; особенно уродовал его шрам, буквально сминающий скулу. От этого казалось, что он постоянно хмурится. Этот новоявленный мужик обладал недюжинной силой: стальными пальцами одной руки сжимая курок пистолета и щепоть девушки на цевье, другой рукой душил за ворот куртки побагровевшего от гнева старшину. Зная прыть Аны и умение драться, принцесса поразилась, что служительница запыхалась в попытках освободиться от захвата.
– Хватит, – прорычала наконец Ана, отдавая мужику пистолет. – Эдак нас как сцепившихся котов псы порвут, – и, оглянув суетящийся лагерь, хитро улыбнулась. – К тому же у нас гостят и старые, и новые купцы.
Пока наёмники, по приказу всё ещё недовольного старшины Рона, подгоняли обоз, выстраивая телеги с четырёх сторон, ломая подлесок орешника, к дилижансу принцессы без церемоний вытолкнули двух мэтров в богатых одеждах. Один в богатых парчовых одеждах раболепно высматривал в лице Аны одобрение или приказ; выполнит, не моргнув. Другой, помоложе, кутался в тяжёлую бобровую шубу и надменно морщился, едва его задевал молоденький наёмник.
– Сударыня, – сцедил молодой, всем видом высказывая вынужденное почтение, – напомню, что я представитель купеческого стола Риважа и здесь по поручению торгового совета и желал бы должного обра…
– У нас тут непонятки, – по-простецки прервала его Ана, усевшись на подножку дилижанса и поигрывая кривым ножом. – Путь нам отрезали, а затем окружили неизвестные люди. Вот и думаем: на чьи же деньги-то они стараются?
– М-майтра, – униженно кивал головой мэтр в парче, – осмелюсь напомнить, что я агент молодых купцов компании Стародуба. На наши средства собрано воровское войско и единственное наше желание, чтобы оно не лишилось начальства. И Его высочество, – он приложил ладонь к сердцу, заметив глядящую из-за спины Аны принцессу, – могут не сомневаться…
– Ну-ну. – Набычилась служительница Трибунала. – Её высочество. Её высочество, маршал Валери Янтарная.
Взгляд агента молодых купцов заметался, он вжал голову в плечи, бормоча бессвязные оправдания. Риважанин презрительно ухмыльнулся, но всё-таки заметил:
– Винить, гляжу, вы горазды. Мой столоначальник готов выделить бессрочный долг Её высочеству Вельтиссарии Горецкой для поддержания её войска. Пока же оно грабит окрестные деревни и идёт внаём тем богачам, что желают лакомые поместья соседей. Возможно, тот отряд, что окружил вас – народное ополчение во главе с маршонами. Они разогнали части воровского войска, и хотят спросить с вас суровенько. Спрос-то с начальства. Во всяком случае, ни старые, ни молодые купцы не станут нанимать ражий люд, чтобы пленить принцессу Горецкую.
Он говорил убедительно и даже Ана задумалась. Воевать с дворянством, может даже с теми седыми стариками, что воевали степь в прошлый поход, не хотелось. Когда купцов отправили восвояси, Ана кликнула разведчиков.
Дело оборачивалось гнусно. По левую руку путь преграждала неширокая река, но ни брода, ни плёса не видать, по правую руку – увал, заросший ельником и грабом, где каждый выворотень – удобная засада. По ту и другую сторону узкая дорога, да заросли молодого орешника – единственное место, где можно развернуться. Ударить скопом – устроить свалку, из задних рядов наделают ежей из болтов и стрел. Ана Замарашка, доверившись судьбе, хотела объявить приказ Вельтиссарии Горецкой «Занять оборону, ждать ночи», но не тут-то было.
По дороге неспешной рысью двигалась кавалькада всадников – не больше дюжины, впереди кавалер с распахнутыми руками – переговорщик. Ана отлично видела их, вскочив на обод колеса дилижанса. Одно мгновение тело её напряглось, в другое – черты лица разгладились.
– А он хорош, – Она сыто улыбнулась. – Хочет вырвать вас из лап Трибунала. Ну да мы с ним поговорим по-другому.
Из дилижанса она выгнала разодетую девочку. На недоумённый взгляд Вельтиссарии, служительница коротко объяснила суету с подменной принцессой.
– Кого нам ждать, Ана? – махнув рукой на расторопность служительницы, осведомилась девушка.
– Да полюбовника вашего, конт-принца Симона Змею.
Вельтиссария, переваривая услышанное, несколько раз пыталась подцепить петлю простенького аграфа на мантии, подбитой мехом соболя – подарок купца с Буяна. Может быть от этого в ней вновь проснулась дерзкая на язык девчонка.
– Странно слышать от той, что ищет утехи от шлюх.
И осеклась, покраснела – как она только посмела упрекать спасительницу. Но Ана одобрительно ухмыльнулась: ну бес его знает, что у той на уме.
Поступками она напоминала Валери Янтарную. Принцесса посчитала их непреклонность, суровость чертами характера тех женщин, которых жизнь изрядно потрепала; единственное, что делало их людьми – короткие вспышки позыва плоти, гона. До последнего времени юная принцесса уверила себя, что вбирает черты конт-майтры Полесья Бриэль Бешеной – её холодность, гений обольщения. Но среди уныния плотское желание молодого тела присовокуплял числу женщин, подобных Ане. Вельтиссарии казались жутким блудом таинства её тела; что вместо наивной детской любви она предпочитает изводить себя сладкими фантазиями. И нет-нет, с Симоном это не любовь, но страсть, всего лишь пошлая страсть. Права Ана: быть им полюбовниками.
Наконец аграф поддался усилиям, а в лагере к галдежу прибавились окрики. Прошло самое короткое время и в стенку дилижанса постучались.
– Проходите, конт-принц. – Ана вальяжно устроилась в узком кресле напротив дверцы.
Тяжело ступая, на площадку поднялся мальчишка. Нет, мальчишкой его назвать уже нельзя – пробивающиеся чёрные усы, снулое лицо, запавшие глаза. Именно с ними встретилась принцесса. Они увлажнились, и влага невольно передалась ей: как бы сейчас не расплакаться на виду у служительницы. Симон Змея взмахнул шляпой, стряхивая слёзы, расшаркался перед Аной и задержал взгляд на ошеломлённо лице принцессы.
– Ваше высочество, мой полк… подмаршал. Я рад. Я сожалею… Я… Здесь Милан Шнурок, ваш оруженосец, он…
– Это уже лишнее, – неожиданно жёстко прервала его Ана. – Вы здесь во главе войска. Зачем вы здесь, Симон?
– Мы прибыли на встречу с нашим полководцем, – сухо отозвался конт-принц. – Теперь мы можем препроводить его до «зимних квартир». Места здесь опасные. Нужен опытный провожатый.
Он наверняка ожидал увидеть полсотни черноплащников и наверняка взял пытанных вояк: отряд «забияк» и солдаты старой гвардии. У последних имелся счётец к своим не в меру ретивым судьям, собратьям по оружию.
– Тогда выслушайте меня «опытный провожатый». Именем Его величества Вилльямиля Любомирова вы были осуждены за нападение на воинов Трибунала и подозреваетесь в мятеже против короны. Вы подпадаете под опеку Трибунала и меня лично до дальнейшего судебного разбирательства.
Вельтиссария подавленно вздохнула: суровые слова и твердит она их как надо – суровенько. Но Симона Змею на мякине не проведёшь.
– Не слышал о королевском суде. Меня как родственника Его величества могли бы и известить. Но на суде скажу: нам сказали, что моего подмаршала удерживают разбойники. Служители Трибунала не указали на свои буллы, а вас я, конт-принц, помнить не должен. А потому пока буду под опекой моего подмаршала.
Вельтиссария, льнущая к сильным людям, слушала его чеканные слова с восторгом, но последняя фраза нагнала уныния: она сама под опекой Трибунала. Зато Ана заметно скривилась, проскрежетала зубами. Дерзкие слова конт-принца пришлись не по нутру.
– Берегитесь, мэтр Симон, – вовсе не язвительно, наоборот, очень серьёзно предупредила Ана. – У вас достаточно врагов, чей гнев может пасть на близких вам людей. Не преумножайте их. Идите.
– Войска желают видеть своего начальника.
– Его высочество устала, – с нажимом возразила Ана.
Вельтиссария послушно кивнула конт-принцу, но от глаз её не укрылась мимолётная перемена на лице служительницы: она наслаждалась бессильем мальчика. Тот, раскланявшись, вышел очень недовольный.
– Нужно быть настороже, – вполголоса объяснилась служительница Трибунала. – Если убийца среди ваших воинов, он улучит любой момент, чтобы покусится на жизнь. Лучше всего переложить обязанности командования передовым отрядом на конт-принца, а самой окружить себя нужными людьми, всеми теми, кто шепчется и лижет кончики сапог – утончёнными вельможами. Их охрана станет вам надёжным укрытием, простых солдат же могут подкупить. Положение с довольствием воровского войска всё хуже. Мне уже самой любопытно, кому вы присягнёте.
– Любопытно? – вытаращилась Вельтиссария. – Да разве я не связана по рукам и ногам Трибуналом? А ставленник церкви – король Вилльямиль.
Ана тяжело уселась в кресло ближе к перине принцессы, внимательно смотрела, как зарделась Вельтиссария, как потупила взгляд.
– Странное дело. – Она подперла кулаком щёку, – мэтр Аиран, когда я его видела в последний раз, сказал, что непременно арестует и низложит принцессу Валери Янтарную. Уж не знаю, чем она не угодила. Вас должны были назначить маршалом, но пришла бумага, что вы всего лишь оруженосец настоящего маршала. Можете командовать, но лишь по слову Янтарной. Королева Виллиама проявила неслыханную щедрость, возведя вас в подмаршалы. Когда Валери Янтарную лишат маршальского жезла окончательно, символ власти вместе со званием перейдёт к вам. Выходит, старые купцы и королева Любомирова больше всех пекутся об устранении принцессы Пограничий.
– Эта встреча с мэтром Аираном была до нападения хораев?
– Кого? Хора… Ах, да. Да, свидание назначили мне в тот вечер, когда мы прибыли в летний дворец Любомировых.
Она прекрасно поняла, к чему клонит Вельтиссария; преданность её если и не дала трещину, но поколебалась.
– Вы хотите наказать моего оруженосца? – прибытие в лоно близких друзей развязало девушке язык. – Он наверняка случайно одолел вас и…
– На время, – с усталостью оборвала её на полуслове Ана, – прекратите выгораживать передо мной ваших товарищей. Не забывайте: среди них ваш убийца.
– Так отчего вы пустили конт-принца? – запальчиво воскликнула Вельтиссария, но осеклась: она не хотела пререкаться со служительницей Трибунала.
– А всего лишь поглядеть на него. Я могу упредить любое телодвижение в вашу сторону. Второй мог мне помешать. Ваш убийца не хочет попадаться, значит, знает своего нанимателя. Не до всех ещё донесли, что испытание сном под запретом.
– Вы подозреваете всех?
– Убийца был знаком с борьбой кочевников, а Симон Змея долгое время жил среди них. Милан Шнурок уж очень ловок для сына гарда Буяна, меня как-никак учили лучшие бойцы этого света. Лимиэль Серебряный – тайна за семью печатями и золотом его отца. К тому же ему преданны полулюды и, поверьте мне, любой из них отдаст за него жизнь и ради него заберёт жизнь близкого человека.
– Милан маловат ростом, – осторожно возразила Вельтиссария. – И для убийцы Эгрен Ежихи и для любоварского злодея.
– Это мы при случае проверим, – осталась на своём Ана.
Вельтиссария осталась пленницей дилижанса и оставалась ею добровольно. Усилия и опека Аны Замарашки не прошли даром: принцесса заменила четыре стены повозки четырьмя стенами своих покоев в доме горных королей. Служительница Трибунала виделась ей и матерью и покойной Эгрен Ежихой. Вдобавок, соединившись с конвоем Симона Змеи, она расположилась на ночлег рядом с принцессой и та нередко доверяла ей сокровенные секреты. Вельтиссария неосторожно позабыла, что девушка эта могла быть и подругой, и её палачом.
– Ана, – позвала она девушку как-то перед отходом ко сну, – можешь научить драться. Также, как в Любоваре.
– Вам-то какая печаль? – прищурилась Ана, расстилая тюфяк.
– Тебя может не оказаться рядом. В любой момент. А с такими умениями…
– Борьбе учат годами, – возразила девушка. – А нам к весне нужно разрешить эту историю с убийцей.
– Я буду во главе войска, – жалобно промямлила принцесса. – Тебя может не оказаться рядом.
– Так может вам начать учиться играть в солдатики? – полушутя предложила Ана, но встретившись с колючими глазами принцессы, вздохнула. – Это – блажь. Начни я вас мучить прямо здесь, скоро у вас заболят ручки.
Она всё ещё говорила с принцессой, но не с полковником или подмаршалом.
– Старый король, мой дед, – едва сдерживаясь от гнева, поведала Вельтиссария, – хотел, чтобы я выросла воительницей. Он учил меня фехтованию, и поверьте сударыня, руки мои крепки. И… и я умею донимать людей, если они не хотят. Тумаками меня не испугать.
– А чем вас можно напугать? – не без интереса осведомилась Ана.
– Чем?.. Не знаю… К чему это?
– Преодоление страхов – ваш первый урок. – Ана улеглась на тюфяк и накрылась одеялом. – Найдите в себе этот страх и скажете мне. Тогда начнём.
Вообразив, что слова служительницы Трибунала – отговорки, она хотела повернуться к ней спиной, но в голосе её не уловила издёвки, а потому придвинулась ближе. Тело её крепкое, словно скрученное из жгутов и годы учения наверняка не хвастовство.
Оставалось дня два до окрестностей Морского Предела, когда Вельтиссария не без смущения напомнила о вопросе Аны. Принцесса угрюмо призналась, что после темницы не выносит замкнутых комнат и темноты, а ещё у неё душа ушла в пятки во время событий в Любоваре. Ана нехотя выслушала жалобы, но промолчала. Вид у неё был замученный: она устала сама и замучила людей выполнением «приказов» Её высочества.
К трём сотням, следующим к городу, прибивались кавалькады с буллами и грамотами рекрутёров воровского войска. Прибивались уныло, словно нашкодившие ребята. Раз к ним – не иначе риважанин накаркал – прибыл нарочный от маршонов, схвативших отряд наёмников, те божились, что служат под началом маршала Валери Янтарной, а воровство – бес попутал. Кто смог – откупился, кто остался нищим по «приказу» подмаршала Вельтиссарии Горецкой разжился удавкой на шее. Прибывали интенданты с провизией и пастухи, перегоняющие стада на прокорм. Пошёл слух, что служить-то оно лучше, чем грабить – разобщённые воины потянулись к родным кашеварням. Те дворяне, что обрели новых хозяев среди богатых купцов или родинов, захвативших земли соседей, объявляли вне закона и грозили лютой смертью. Если раньше торговый совет закрывал глаза на жалобы бывших хозяев земель и дворцов, размахивающих грамотами о владении, то желая выслуживаться и прослыть справедливым перед людьми, всякий законник норовил вмешаться в дела обиженных дворян. Наконец, накануне признания принцессы в колонну прибыл нарочный от гарда Морского Предела: готовили корабли морской стражи воевать пиратские логовища, ждали подкрепления.
А Вельтиссария вконец извелась: мнимая духота давила на грудь. Необъяснимая паника в четырёх стенах, несмотря на окна, овладевала ей. Не раз служанке, выбранной Аной, приходилось успокаивать принцессу как малого ребёнка. Вот только малышка эта потребовала к ежедневной порции вина принести непочатую бутылку. Пришлось просьбу исполнить. Вельтиссария справлялась с тоской хмелем, чем заслужила праведный гнев служительницы Трибунала; та вошла в дилижанс на призывы взволнованной служанки.
– Дура! – только и могла выругаться Ана, забирая бутылку. – Вы у меня обе получите.
Вельтиссария попыталась возразить, но получила оплеуху и, уткнувшись лицом в перину, захрапела. Вечером раскалывалась голова, только приумножая вынужденные муки. Принцесса просила вина, горячего пива или отвара, но молодая незнакомая служанка лишь окунула тряпку в воду и неумело отёрла воспалённый лоб. Вельтиссария прогнала девчонку, вспомнив, что Ана намедни грозилась наказать и её, и прислужницу. Пресловутая Ана явилась раньше обычного. Принцесса рассмотрела в её руке пеньковый хлыст. Вопреки хмельной обиде девушка взмолилась о прощении, но служительница, пожав плечами, кинула на кресло замотанный пенькой мешок.
– Послушайте, Ваше высочество, – строго проговорила она. – Ваши яства проверяют служанки и только затем подают к вашему столу. А вино вину – рознь. Бывает и отравленное. Удивляюсь, как они не подбросили вам начинённое ядом пирожное или не запустили гада – сколько возможностей упустили в Весёлом Плясе.
Вельтиссария подавленно опустила голову.
– Оттого вам и мается, и карета вам как темница. Ну да это мы исправим. Хотели учить борьбу – начнём. Вот первый урок, – она развернула мешковину, – Побори свои страхи. Готовы?
Девушка неуверенно кивнула, и служительница ловко свела её руки за спиной и накинула на запястья удавку, рот заткнула кляпом. Вельтиссария изумленно уставилась на мучительницу, попыталась освободиться, но верёвки пребольно впились в кожу. Накатила паника и отступила, пока Ана умиротворённо втолковывала:
– Это только учение. Спокойно. Не передумали учиться? Хорошо.
Она принудила девушку встать на колени, сама встала напротив и так же вкрадчиво сообщила:
– Я сейчас накину мешок на голову. И на ненадолго погашу свет. Я буду рядом. Будет трудно дышать, пугаться – терпите. Потом зажгу свечу – смотрите на марево.
Она погасила огарки и в темноте – как ни готовилась Вельтиссария – неожиданно натянула мешок. Холстина оказалась плотной, дыхание сбилось, а следующий вздох, как комок, отягчил глотку. Испытание казалось бы смешным, как игра в слепого кота, если не страх, затмивший разум. Вельтиссария глухо простонала, дёрнулась – и боль прокатилась от кончиков пальцев до жилки на шее. И от каждого удара сердца перед глазами тьма подземелья, беспомощность, путы, врезающиеся в плоть – страхи темницы. Девушка рыдала, но слышала лишь приглушённое мычание. На следующий крик не хватило дыхания. Тело сама согнулось дугой, она замотала головой в попытке сбросить мешок.
Но перед глазами вспыхнуло лимонное зарево и тихий голос Аны:
– Смотри на свет, считай со мной: сто, девяносто шесть, девяносто два, восемьдесят восемь, восемьдесят четыре. Считай сама, оставь мысли, смотри на свет.
«Восемьдесят, – послушно промычала принцессы, – Семьдесят шесть».
Чем меньше оставалось считать, тем сильнее разливалось перед глазами огненное марево; дыхание восстановилось, отступил страх. В итоге Ана осторожно сняла мешок, ослабила путы и ободряюще кивнула принцессе. Бедняжка без сил опустилась на перину, утёрла холодный пот.
– Ана, ты тоже поборола свой страх в начале учения? – Перед глазами застыли цифры, но в голове мысли обрели яркие черты.
– У каждого из нас свой страх, – уклончиво ответила служительница Трибунала, добавив с одобрением: – Повторим ещё несколько раз. Сегодня отлично получилось. Отдыхай.
После тяжкой муки опостылевшая качка дилижанса не вытягивала душу. Ана в последние дни торопилась, лишь меняла лошадей и двигалась дальше. Провожатым приходилось туго: либо отстать, чтобы и себе и животным дать отдых, либо скакать очертя голову до назначенного места и там дожидаться ночной гонки. Таким образом сопровождали экипаж не более полусотни человек. Ана старалась, чтобы дилижанс охраняли только те, кому она доверяла. Уж по каким заслугам – только ей известно. Одно плохо: таковых оказалось мало. Случалось, что в наряд по страже заступали те же наёмники. Но среди них в сумерках скакал конт-принц Симон Змея.
Оставались сутки пути, когда, наконец, они свиделись. Выходит, даже дальновидная Ана может ослабить опеку. Экипаж вновь вынужденно остановили: приблизилась процессия, судя по переговорам охранников, бродячий цирк. Особый восторг солдат вызвали темнокожие циркачки. Всякий считал своим долгом нарассказать скабрезностей о жительницах Плавучих островов. «Не то, что наши закорючки, – неодобрительно пробасили перед дверью. – Ведь кривая стерва, дурная как сапог. Иди давай».
Дверца раскрылась, в салон неловко вошла служанка. Волосы как пакля, была вроде такая в обозе. Вельтиссария не удостоила её взглядом. Время полдника – горячее сладкое вино и бисквиты. По наказу Аны служанка пробовала пищу два раза: при сервировке и перед подачей, в дилижансе. От быстрых ядов спасения не существовало, от медленных, по словам Аны, найдётся противоядие. Но девушка эта колебалась, и волнение передалось принцессе: она взвела курок короткоствольного пистолета.
– Ваше высочество…
– Мэтр Симон? Вы…
Вельтиссария удивлённо воззрилась на ряженного конт-принца. Из-под подола платья не торчали сапоги, значит, облачился в женское полностью и не без чьё-то помощи. Первое чувство – изумление, сменялись по нарастающей шкале. Страх, смех облегчения, нежность – чувство переполняли девушку. Совсем как тогда, на подворье «Полный рог» в день ареста её Трибуналом.
Юноша приблизился. С момента их последней встречи он несколько преобразился: порозовел, побрился. Остался только живой огонь в глазах. И сейчас он казался жарче и жарче по мере приближения к принцессе. Девушка вовсе растерялась, когда близость их достигла предела, и выдох его стал её вздохом. Они стали одним целым, и щекочущая искорка пробежала от губ до низа живота и обратно, оставив бумажные ноги и лихорадочный пот на лбу. От порыва чувств принцесса позволила развязать тесьму на лифе. Испугалась и зашептала: «Нет, не надо, так нельзя», а сама гладила его волосы и тянула к себе сильнее, когда губы его, наконец, коснулись налившихся сосков.
– Картина, достойная любоварских купален, – язвительно прервали их.
Проклятая Ана, проклятая. От возмущения у принцессы закружилась голова. Конт-принц пробудил непокорную горскую кровь, горячую кровь, страсть, какая пульсирует и у принцесс и у нищих повинных работниц или у самых последних деревенских девок.
Симон Змея затравленно оглянулся, затем всмотрелся в пышущее жаром лицо принцессы. Он не выглядел испуганным или смущённым от своего нелепого наряда. Глаза его хищно сузились; он напоминал зверя, у которого отняли добычу.
– Разумеется, Ваши высочества, я не могу позволить вам остаться наедине. Пока вас не передали под опеку родителям вашим, забота о том легла на меня и Трибунал.
– О, пусть она уйдёт, – с глухим стоном произнёс конт-принц. – Бесова нищенка.
– Блюдите манеры, Ваше высочество, – хладнокровно укорила его Ана, – если не хотите быть вышвырнутым на общее обозрение в наряде служанки. Занятные у вас башмаки.
Вельтиссария уже совладала с собой. Натягивая платье, сбивчиво объяснила, что служительница Трибунала действует лишь во благо и охраняет её от одного человека. Последние слова дались с трудом, но конт-принц мгновенно понял сомнения девушки.
– Вы храните её от убийцы? Как тогда под Весёлым Плясом? Он здесь? Умоляю, расскажите всё, что знаете.
Он, булькнув, замолк, когда Ана метнулась к нему, и клинок в её руках опасно соприкоснулся с кожей и не давал бедняге сглотнуть ком в горле, а сапог служительницы не случайно упирался в чувствительное для мужчины место.
– А что знаете вы, Ваше высочество? – задушевно осведомилась Ана.
– Я вам не враг, – с усилием произнёс конт-принц. Его сноровки оказалось недостаточно, чтобы справиться с подлым приёмом. – Хотел бы убить… сами знаете. Я искал его. Искал в Весёлом Плясе.
– Рассказывайте, – с нажимом велела Ана, не меняя точку давления.
– Там под Весёлым Плясом на Её высочество покушались впервые: метнули нож. Я потом выпросил его у мэтра Морана, это дядька при принцессе, он сейчас в Морском Пределе.
Он прервался, выслушав ликование Вельтиссарии, но Ана нетерпеливо поиграла клинком.
– Мне показалось странным, что режущая кромка будто изъёдена. Я вспомнил потом почему: так делают кочевники у северных гор. В канальцы заливают выжимку из волкобоя – от его отравления нет спасения. Только их оружие костяное, со сталью они редко имеют дело. В городе мне посчастливилось, а может и нет, встретить первую саблю Буяна купца Эвана Расторгуя. Знаток клинков, он растолковал мне, что едва ли сыщешь мастера, чтобы выковал такой подлый клинок. Он отравляет тело, а гарда и дол оставляет особую рваную рану, какая с трудом затягивается. Я хотел вызнать больше и договорился с ним о личной встрече. Но, увы, его закололи, вы уже знаете Ваше высочество. По воле судьбы я оказался в том злосчастном переулке по пути к его гостинице одним из первых. Старик наверняка задорого продал свою жизнь. На теле его насчитали пять рваных ран. Именно таких, какие остаются от злосчастного клинка. О, вы не представляете, что за ночь я пережил, когда не обнаружил Её высочество на подворье «Полный рог» и ещё более умножило моё безумие утро ареста. А там, под Риважем, я, казалось, сошёл с ума и готов был сразиться со всеми воинами Трибунала.
Фактическое признание вины Ана не выслушала, обернувшись к принцессе.
– Кто этот Эван Расторгуй? Откуда он вам известен?
– Он желал видеть моего оруженосца. Он был его дальним родственником, хотел поклониться от отца.
– И отыскал он этого Милана?
– Да. То есть нет, не успел. Милан сбежал из лечебницы.
Произнеся последнюю фразу, Вельтиссария удивлённо воззрилась на служительницу.
– Откуда такие башмаки, Ваше высочество? – осведомилась Ана у конт-принца.
Тот явно замялся и совсем по-женски прикрыл их подолом платья.
– Я взял их у мэтра Милана. Видел, как он их снимает. Он очевидно хочет казаться больше, чем есть на самом деле. Но этот бесов мастер сделал их такими, что и колодки в тюрьме менее натрут кожу. Едва я проковылял с три десятка шагов, так у меня появились ссадины.
Ана ничуть не брезгуя, велела снять обувь и внимательнейшим образом рассмотрела. Полусапоги из мягкой буйволовой кожи крепились к ноге с помощью ремешков. Внутри перед подъёмом мастер вложил скобу из грубой кожи, поднимавшей стопу едва не на носки. В такой обуви можно только выступать, не бегать.
Принцесса вопросительно поглядела на Ану, но так лишь кивнула, оставшись на своём. Вельтиссария покачала головой: она не верила.
– Убийца снова проявил себя? – воспользовавшись паузой в допросе, зачастил конт-принц. – Где? Как? Ваше высочество?
– Вы сказали, мэтр Симон, – опомнившись, перебила его Ана, – что видели, как мэтр Милан снимал их. При каких обстоятельствах? И отбывал ли оруженосец принцессы из войска.
– Отбывал, – кивнул Симон Змея. – Конечно отбывал. Он нарочный маршала Валери Янтарной. Был в Риваже и, кажется, расстарался получить от неё распоряжение. Иначе бы не вернулся обратно. Буквально на днях. А башмаки его я видел раньше, да нужды в них не было. Но каков прок от этих вопросов, сударыня?
– А так выходит, Ваше высочество, – снисходительно объяснила Ана, – что мальчишки коварны и опасны. Нарядиться женщиной, проникнуть к королевской особе. И желать остаться тайной.
Вельтиссария отлично поняла, что отчитывала Ана не столько конт-принца, сколько себя и более всех убийцу, каким мог оказаться – страшно подумать – Милан Шнурок. Принцесса вспомнила о событиях в Весёлом Плясе, но оставила их на сон грядущий.
Служительница Трибунала могла унизить конт-принца, и освободив того от платья, выгнать наружу. Но удовлетворилась тем, что тот пусть и двигая скулами и метая молнии глазами, позволил поправить чепчик и как следует стянуть тесьму лифа. Он едва ли мог ответить, страдая в дьявольских башмаках. Чтобы отвадить конт-принца от лишних взглядов, Ана вышла следом. От служительницы Трибунала дюжие мужики шарахались как свора котов от ушата воды.
Оставшись одна, Вельтиссария не позволила себе даже обонять бисквиты, хотя уже сосало под ложечкой. События в Любоваре научили её ценить благоразумие. И чем дальше тянулась неизвестность с убийцей, тем более осторожность напоминала мнительность. Перейди подозрительность в болезненное состояние, Милан Шнурку не миновать бы встречи с палачами.
«Девяносто шесть, девяносто два, – начала отсчитывать принцесса, – восемьдесят восемь»
Неотвязная мысль задержалась в голове и обрела черты, подобно рисунку углём на бумаге. Не о том, кто убийца, но кто его наниматель. Милан Шнурок ещё в Горилесе стал нарочным маршала – головокружительная карьера для сына гарда. Пользуясь фавором, он мог оказывать услуги Валери Янтарной. Но… Вспоминая его небольшую почти девичью фигурку, широко распахнутые глаза, ещё детское личико, она представляла хладнокровного воина, сразившего служителя Трибунала, орудующего шпагой так, что отступала треклятая Ана. А Эван Расторгуй утверждал, что сын гарда Буяна слаб здоровьем. Вельтиссария закусила губу: она рассказала о чаяниях купца Шнурку раньше, чем тот попытался отыскать того в лечебнице Храма Сынов. А ранение, полученное под Весёлым Плясом? Лёгкое раз он сумел скрыться от бедняги Эвана.
– Нужно послать нарочного в Буян, – взволнованно сказала принцессе Ане, когда та вошла в дилижанс. – Найти свидетелей знающих сына гарда. Но Милан Шнурок только подозревается.
– Начали думать, – одобрительно кивнула служительница.
Она кликнула служанку и та, нимало ни волнуясь, отпила из кубка вина и надкусила бисквиты. Но даже эта мера предосторожности не могла заставить проглотить ни крошки. Мысль об уличённом предателе не давала покоя. Она взыскательно всматривалась в служительницу, пока та наконец не ответила на немой вопрос.
– Его нужно отослать на время. Доверьте ему разведывать пути южного побережья. А в нагрузку отправьте Лимиэля Серебряного. Он ничуть не менее конт-принца порывается попасть к вам на перину.
Вельтиссария оскорблёно надула губы, отвернулась.
– Приблизьте его к себе. Этот дурак пойдёт ради вас на всё.
– Так купец Лимиэль уже вне подозрений? – недоверчиво спросила принцесса.
– Ах, Ваше высочество. – Покачала головой девушка, как это делает добрый учитель, великодушно прощая тугодума ученика. – Приблизить к себе мужчину можно не только наготой. Один лишь лукавый, жгучий взгляд, телодвижение или неожиданное письмо – испытанные приёмы для объятого страстью мужчины. Это искусство борьбы.
– Уж не этой ли наукой вы одолели наёмника в Любоваре? – проворчала принцесса, чувствуя себя глупой девочкой перед видавшей виды старшей подругой.
– Женщина не так сильна телом, как вы того желаете, – всерьёз заметила Ана, отстёгивая кирасу. – В кулачном бою она неизменно проигрывает мужчине. Борьба – её естественная стихия, Бог наградил нас ловкостью и выносливостью, нужными как для деторождения, так и для борьбы. А если наградил и гибкостью ума, то вышеизложенное поможет ей не прибегать к крепости рук.
Вельтиссария попыталась отвлечься от тяжких дум и благодаря красноречию Аны ей это удалось. Но пытливость подтолкнула к откровенным расспросам:
– Учитель словесности изошёл бы слюной от восторга. Ты явно образованна. Значит, вас учат не только борьбе. Но зачем всё это? К чему вас готовили? Ты не воин гвардии, ты – женщина.
Ана вздохнула для язвительной тирады, но задумалась. Покачала головой.
– И эта женская сила, – ядовито продолжила принцесса. – Не особенно ты была расположена, когда я применила её против настоятеля Фэлона Белобока во дворце Пятилика. Кто-то машет клинками, кто-то ножками. Так ты говорила?
Дни безвестности миновали: убийца почти наверняка определён. Надобность в защите отпала и как многие слабохарактерные люди, Вельтиссария изменила своему защитнику.
– Что вы, Ваше высочество, – в тон ей ответила Ана. – Безыскусное соблазнение у вас в крови.
– А ты, стало быть, училась искусству соблазнения? – сыпала колкостями Вельтиссария, кусая губы от жгучей обиды.
– Да, училась. Да, – не сдержалась Ана, взяв девушку за лиф.
Незатянутая тесьма распалась, вновь обнажив грудь принцессы, не заправленную в сорочку. И к своему изумлению Вельтиссария увидела тот же пьянящий блеск, что и маслянистых глаз конт-принца, изведённого похотью и любовью.
– Училась. – Ана с силой сжала бархат, невольно притягивая принцессу к себе.
Она оказалась близко. Так близко, что принцесса ощутила прикосновение её губ. Заметив косой взгляд Вельтиссарии, служительница отстранилась, смешалась. И смущение это оставило в недоумении обеих девушек. Прошло некоторое время в тягостном молчании. Наконец, Ана сбивчиво предложила поправить одежды. Вельтиссария ощутила, что движения её тщательны и осторожны, даже ласковы. Совсем не так, как это делала конт-майтра Бриэль Бешеная. Оправдывая прозвище, она грубо, судорожными рывками, срывала одежду, и прикосновения её к таинствам тела вызывали оторопь.
Принцесса утолила голод вином и бисквитами. Служительница, не глядя в её сторону, особенно усердно читала Писание. После четвёртой молитвы она и вовсе отстранилась, усевшись в том конце дилижанса. Вельтиссария отчаянно скучала и вольно-невольно бросала в её сторону призывные взгляды.
Стемнело. Вельтиссария сама зажгла свечу. И хотя не очень хотелось, но принцесса нашла повод обратиться к служительнице:
– Сударыня, вы разве сегодня не будете учить меня борьбе? Может быть вы…
Она замолчала, сообразив, что просить сейчас показать что-то из борьбы будет странно. Схватка между девушками будет походить на объятия. Вельтиссария представила себя побеждённой, её передёрнуло.
Ана поднялась из кресла, отыскала путы, подошла к принцессе. Та, обхватив себя руками за плечи, уточнила: «Это только наука, ничего более?».
Когда служительница оказалась позади и надолго замолчала и вовсе поддалась панике:
– Послушай, я вспылила. Наговорила лишнего. Я не знаю, кто ты: опекун или подруга. Ты стала как Эгрен Ежиха. Ты знаешь, её убили. У тебя есть друзья?
– Ни друзей, – процедили над ухом и руки сильным рывком сорвали с плеч и свели сзади удавкой, – ни привязанностей, – рот заткнули кляпом, – ни любви. Вот путь служения.
Ана накинула на голову мешок, задула свечу и отошла.
Вельтиссария огляделась в поисках марева – ничего. Затруднённое дыхание без возможности высвободиться – паника начинает сковывать сознание. «Сто, девяносто шесть, девяносто два, восемьдесят восемь», – счёт вновь помог, но только до «двух». Что дальше? Принцесса повела запястьями, и удавка вновь напомнила о тяжести кандалов в великоплясской тюрьме. Она вновь начала счёт, но и тогда ничто не напоминало о присутствии служительницы Трибунала. Вельтиссария замычала, привлекая внимание. В конце концов, она, едва ворочая языком, излила всю брань на какую была способна. Стало легче. Чуть-чуть. В голову закралась мысль о дешёвой мести Аны. Девушка взвыла от злобы. Гнев придал сил и как ни странно принудил к действию. Вельтиссария встала и наклонилась, пытаясь сбросить мешок. Невольно помогая ногами, она скрючилась на полу и кое-как зажала верхний куколь мешковины коленями. С седьмой попытки ей удалось стянуть опостылевшую ткань. Изнеможённо выдохнула, растянувшись на перине.
– В борьбе часто не соблюдаются правила, – услышала она наставительные слова Аны. – Не запоминай просто приёмы. Будь готова рвать противника зубами.
«А ты подойди, – сердито подумала Вельтиссария, – сними кляп и я выполню то, что просишь».
Но когда служительница сняла путы, принцесса не успела выполнить задуманное – Ана запрокинула ей голову. «В схватке правил нет», – просто сказала она, глядя ей в глаза. У Вельтиссарии возникла глупая мысль, что её сейчас поцелуют и она разделит с девушкой перину. Смешанные чувства она испытала, когда Ана по-матерински, с досадой, оттолкнула её. Вдобавок она не легла рядом, а осталось почивать в кресле, укутавшись в суконный дублет. Она явно злилась. Вельтиссария задела её чувства, а может, разбередила рану тяжких воспоминаний.
Принцесса как всегда хотела разделить с ней ужин, но в итоге разделила лишь молитву. Перед сном затопили печку, служительница вышла на короткий обход. Вельтиссария улучила мгновение и, укутавшись в полушубок, выглянула наружу. Стоящие поодаль гвардейцы из числа «забияк», разулыбавшись, приветствовали её. Девушка, нахохлившись от холода, коротко кивнула. Она ожидала увидеть наёмников или разряженных слуг купцов – значит, Ана доверяет конт-принцу. Стало быть, список подозреваемых лиц сократился до двух человек. Возможно, стоило арестовать обоих. Шнурка за то, что напал на служительницу, Лимиэля Серебряного – от купчишки иного не ждёшь – по навету за воровство. Заковать и выждать. Чего от них ждёт Ана? Узнать о нанимателе?
Кто это может быть?
Неужто не могла Валери Янтарная отбрехаться, забив её до смерти в красном дворце Калин? Или добить на постоялом дворе «Полный рог», подстроив нападение мятежников. А если пресловутый волшебник Ролан, то к чему наёмный убийца, раз у него такая власть?
Вельтиссария молитвенно закатила глаза, затем окинула взглядом край лилового неба. Потеплело. Прохладный ветер растрепал волосы, заглянул в ворот полушубка. Она вдохнула сухой, тёрпкий дух приморской земли. За очерченными вечерней тушью кронами деревьев разливалась синь. За серым увалом в закатной наледи угадывались очертания города: высокие сомкнутые башни. Завтра спозаранку они выйдут на тракт и далеко за полдень достигнут раскинувшегося на холмах города. О нём судачат ничуть не меньше, чем о Риваже или Чернограде. Не зря город называют Морской Предел. Ещё во Исхода, говорят, жители островов достигли материка и возвели пять маяков. Пять башен, подобных, но много меньше тех, что возвели заветные мастера для защиты обитаемого мира от сил тьмы. Огонь, отражённый от огромных зеркал, видят за много мелье от берега.
Принцесса прищурилась, стараясь углядеть пламя, но заметила лишь дымку, серебряным вьюном уходящую в литое холодом небо.
Тревожно заиграла дудка близ фургонов слуг. Следом послышались крики, шум свалки.
– Стража, к клинкам! – рявкнули совсем рядом.
Вельтиссария растерянно огляделась. Путаясь в платье к ней, расталкивая наёмников, мчалась Ана. А под ногами оторопелых силачей наёмников, припадая к земле, прошмыгнул некто в куртке с капюшоном.
Принцесса только и успела отшатнуться, закрывшись рукавом тяжёлого полушубка. Услыхала шум борьбы и жалобное верещание:
– Велительница, не погуби, всеми богами, пощади!
Девушка выглянула из-за спины, хрипло вздыхающей служительницы. Откинув капюшон, на коленях елозил мужичонка, плохо сложенный, с патлатой бородой и выпученными глазами. В свете факелов одни эти безумные глаза пугали до мурашек. Опомнившись, наёмники держали мужика грубо, выворачивая суставы. Скажи – разорвут голыми руками.
– Не погуби-и! – выл мужик. – Голодом сидим. Бабы озверели. Ведь для кровиночек хранили-и!
Скоро дело выяснилось. Наёмники и отряд из «забияк», назначенные провиант-мастера, выпростали у селян двух окрестных деревень курятники и овчарню. Старосте оставили расписку с печатью воровского войска, чтобы тот получил причитавшиеся деньги в сельской или городской управе. Дабы избежать распространения чумы конты городов велели забить явно заражённое поголовье. Городские исполнители особо не разбирали хворая животина или здоровая – резали наверняка. А уж те, кто разбирался затем перепродавал мясо на городских рынках. Где скот отчасти принадлежал купечеству, исполнители не разгулялись, а уж те, кто мнил себя свободными общинниками – не поздоровилось. Такие налёты не лучше разбоя. Слух о молодчиках управ разлетелись по деревням с беглыми повинными. Вот после прибытия провиант-мастеров бабы и некоторые мужики взялись за дреколье. Староста, что повалился на колени перед «распрекрасной майтрой» молил и за бунтовщиков и за себя.
К благородным особам вытолкнули связанную по рукам широкоплечую бабёнку. На таких даже молодые заглядываются, и всякий мужик про них скажет: «Самый сок». Она задиристо оглядела девушек, поморщилась. Под глазом начал лиловеть синяк; завтра заплывёт пол лица. С окриком: «А ну не сглазь!», особо рьяный наёмник огрел её тяжёлым хлыстом, та только плечиком повела.
Вельтиссария почувствовала к бабе невольное уважение. Ей приходилось бывать в путах и испытывать мучения. Эта женщина смеет противиться даже под гнётом палки.
– Кто такая? – недобро спросила её Ана.
Та презрительно отвернулась. Служительница нетерпеливо вытянула из-под ворота оберег и сунула ей под нос. Лицо женщины исказила судорога, глаза полезли из орбит – она узнала оберег Стража Врат.
– Майтра. Сторожиха, – только и могла она вымолвить, но умения Аны сквозь боль доносить слова возымели действие: – Скотинушку-то растить надо. А эти – бумажки сунули. Невесть чего понаписано. Вот нас и подбили. Сказали – знаем, куда бить. Ох!
– Кто подбил? – пытала служительница, выкручивая крепкими пальцами плоть.
Сведённой судорогой рукой, она указала на обоз. Ана попыталась спровадить принцессу, но та тихо попросила не устраивать сцен. Скрепя сердце, служительница коротко велела страже взять их в «каре». Больше всех у обоза оказалось «забияк». Симон Змея стоял на коленях. Присмотревшись, Вельтиссария тихонько ойкнула. Она не знала мальчишек по именам, но точно переговаривалась с ними в Горилесе. У одного из них, лежащего ничком, что-то страшное сделалось с головой, у второго ворот рубахи потемнел и намок от крови.
Один из наёмников охотно сообщил, что двое из «забияки» сторожили обоз.
– Почему? – страшно хрипя, вопрошал у своих людей Симон Змея. – Почему?
– Это были свои, мой командир, – смущённо признался ближе всех стоявший мальчишка. – Никто и не думал. Не ожидал.
Симон Змея ударил его, раскричался, но вскоре всё выяснилось. Перед Аной на колени поставили двух мужиков. Конт-принц глядел на них, прищурившись, припоминая. Эти пленённые и ещё дюжина мужиков подбили жителей двух окрёстных деревень на бунт. Уверили, что возьмут обоз без потерь, потрясали оружием, взятым, как они говорили, в Мёртвых Королях. В одном из пленных «забияки» признали мужика, что притёрся к ним после ухода из Медвежьей Пади; зашептались при командире.
Мужик затравленно огляделся, встретился взглядом с принцессой, пополз на коленях, лепеча о недоплатах и голодных детях.
– Так бунтовщики из войска Её высочества?
Вопрос задал человек сильный, из числа купечества.
– Мои люди рядом! Мои люди пали за меня! Этих бунтовщиков я не знаю.
Вельтиссария и сама не думала, что выскажется. Опьянённая свежим воздухом, она обострила разум. А мысль была только одна: раз бунтовщики из числа её войска, значит единства в её рядах нет. Пошатнётся и без того хрупкая уверенность в силе принцессы из рода Горецких.
– Но как же? – не унимались купцы. – Вот и конт-принц признал и люди его.
– Я ошибся. – Симон пересёкся с многозначительным взглядом принцессы. – Моим людям они незнакомы.
– Их будут судить по законам города Морского Предела, – зычно объявила Ана, – и от имени короля Вилльямиля Любомирова. Связать и в повозку.
Эскорт принцессы обокрали на два мешка пшеницы, короб сыра и хлеба, два сундука утвари и одежды, да кое-что утащили у купцов. Тащили – бабы, рубились – мужики. По закону шуадье Полесья за воровство по сговору – десять лет рудников, за убийство – виселица, за мятеж против наместника – колесование и отсечение головы. Вельтиссарии захотелось подсказать гордой бабе отречься от бывших рекрутёров, всё-таки воровство – не мятеж, а законы вряд ли сильно отличаются.
Остались павшие в бою – над ними склонились товарищи. Они неуверенно поглядывали на принцессу, и та мгновенно догадалась: ждут заупокойную молитву. Но устраивать её в окружении охраны, препираться с неугомонной Аной – верх глупости.
– Здесь есть заповедная роща? – требовательно вопросила у окружения Вельтиссария. – Настоящая, а не какой-то садок.
– «Золотые платаны», Ваше высочество, – подсказали ей со стороны купечества. – Но хоронить там солдат – чистое разорение. Да и конт может отказать. Там хоронят истинно благородных людей.
– Некто может сказать, что мои воины не благородные люди? – холодно переспросила Вельтиссария, и купечество не посмело возразить. – Конт Морского Предела согласится. «Забияк» похоронят в «Золотых платанах» и я произнесу над ними заупокойную молитву. Отнесите их к лошадям, воинам не пристало ехать в повозке.
Её послушались беспрекословно и удавка, что мысленно стягивала ей руки, мешок, что не давал вздохнуть, сделались едва незримыми. Охрана проводила её до дилижанса. В салоне Ана угрожающе подошла к ней и внутри всё задрожало. Оставалось выветрить последние оковы разума: право сильного.
– Что это за дичайшая глупость? – членораздельно зло осведомилась Ана.
– То, что вы желали, – посмела огрызнуться Вельтиссария, пытаясь отстраниться. – Едва ли вы хотели отослать Милана, просто успокаивали меня. Вам нужен его наниматель, так? Но лучше это сделать наверняка. В заповедной роще меня легче подстрелить и уйти незамеченным. Если, конечно, не быть готовым.
Ана не оправдывалась, но возразила:
– Рисковать вами в мои планы не входило.
– Ну так придумайте, – сухо заметила Вельтиссария, – как изловчиться. Врать вы, как и бороться, умеете.