Чёрная ночь. Вокруг нас плыли звёзды. Луны ещё не было. Она должна была показаться через несколько часов, на юго-востоке. Я сидел за передней турелью Ланкастера и с тоской чертил в уме линии созвездий. Я любил это дело до войны, любил и сейчас - это напоминало о доме и времени, когда я бегал по холмам Глостершира, но было больно предаваться ребячеству, когда летишь в самолёте, загруженном бомбами под завязку. Наступило четырнадцатое февраля сорок пятого. Созвездие Ориона светило ярко, оно было крестом над лежащим впереди Дрезденом. Город виднелся вдали красным заревом. Пару часов назад прошла первая волна бомбардировщиков. Я смотрел на гибнущий город, и на душе у меня, как черный гудрон, растекалось затяжное щемящее чувство.
Четыре двигателя монотонно гудели. Их тяжёлый шум смешивался с рваным воем ветра, и за многоголосием, рождённым нашей изрешеченной за прошлые вылеты птицей, едва можно было услышать собственный голос. Я чувствовал запах топлива и нагретого машинного масла. Своеобразный парфюм английского лётчика. Я прополз в кабину, высунулся в люк, посмотрел на бортинженера и пилота. Бортинженер - Уильям, одарил меня "роскошной", почти беззубой улыбкой. Те редкие жёлтые зубы, что остались у него, и то были сколоты. Уильям из Ист-Энда, и как заведено всякому выходцу рабочего Лондона, он обожал драки в пабах. И если на момент его прихода в паб драки не было, то через пару пинт он живо устраивал заварушку сам. Тяжёлая кожаная куртка застегнута, из-под неё выглядывает воротник толстого коричневого свитера. Куртка вся заляпана черными блестящими каплями отработанного машинного масла. Недавно в наши казармы прибыл с проверкой маршал авиации сэр Артур Харрис. Как же досталось Уильяму за грязную форму! Но никакая муштра не смогла выбить из него фантастическую способность заляпаться даже там, где это невозможно. Мы все привыкли к его неряшливости и не представляли его иначе. И сейчас на лице Уильяма красовалась жёсткая щетина и размазанные по щекам и лбу пятна масла и гари.
-Горит. Чертовски хорошо горит, - сказал он и снова улыбнулся. В его глазах блестел рыжий отблеск приближающегося огня. - Где хваленые Люфтваффе, Арчи? Сдохли все. Но смотри в оба, парень, воробьев возможно пострелять придется.
-Язык у тебя хорошо подвешен, Уильям, но не расслабляйся. Враг жив и мы летим его добивать, - сказал наш пилот, капитан Роналд Абрахам.
-Если что произойдет, в чём я сомневаюсь, я вытащу тебя с турели, - сказал Уильям.
-Приближаемся. Возвращайся на место, живо.
Я вернулся к турели. Я снова один, но в то же время со мной были мои шестеро братьев. Радист Райли - коренастый австралиец с которым я играл в карты перед отбоем. Я любил слушать истории о его жизни фермера, о живности австралийского буша, о золотых приисках и бескрайней пустыне. Штурман Томми - лысеющий приземистый парень из Шеффилда. Томми такой молодой, совсем мальчишка, и когда он держит в руках винтовку, кажется, что она намного больше него. Зато Томми отлично запоминает карты и маршруты полетов. Но не только за это мы любим Томми. Он наш талисман. С ним вылетать не страшно. На турелях, помимо меня, - Тео и Олли. Их мы плохо знаем. Они вошли в экипаж за пару дней до вылета. Тео молчаливый, лишнего не скажет, я слышал он потерял всю семью. Олли куда общительнее, быстро спелся с Уильямом и они вместе выкрали у повара Рубена пару пачек сигарет. Их они тихо разделили с нами. Олли из Лидса.
Вспышка и гром. Рядом с нами разорвался заряд артиллерии. Началась канонада. Но она сбивчивая, слишком редкая. Орудий недостаточно, чтобы сбить хоть кого-то из нашего крыла. Мы перелетели первые полосы зениток. Теперь под нами расстилался город. Пламя бушевало и пожирало останки домов, вырывалось из окон, плясало по крышам, бежало по улицам и хотело насытиться тысячами бомб. Я поворачивал башенку и, осматривая небо, поджидал ночных истребителей. Слева, справа, спереди и сзади нас летели другие Ланкастеры и Галифаксы, готовые обрушить невиданную ярость на старый немецкий город. Я знал, что подо мной нацисты. Мне ли говорить о том, какую ненависть я к ним испытывал. Мы должны были отомстить, лишить их всего. Но я не мог отринуть тот факт, что мы уничтожаем кварталы рабочих, таких же людей, что мы сами. Их старики погибают в огне, их дети... Я не мог услышать крики умирающих, мы летели высоко и гул самолёта глушил всё, кроме разрывов бомб, пулеметных очередей и редкой стрельбы артиллерии.
-Сбрасываем бомбы, - сказал по рации капитан.
Вот и всё, наша миссия завершена. Мы внесли свою лепту в печь Смерти. Пара секунд и отовсюду отозвался громогласный, фаустовский хор бомбардировки. Я видел как бомбы, исчезающие в эфемерном покрывале пламени, взрываются, разгоняя на мгновение огонь, раскидывая, подобно великану-невидимке, стены домов, вздымая огромные клубы пыли. От города поднимался едкий черный дым. Я представлял, как внизу, в квартирах, огонь жрёт детскую комнатку, пустую люльку и плюшевого зайца. Сгорают обои, шкаф с платьями, рубашками, брюками, гибнут книги. Горит чёрная маленькая Библия и расшитый золотом в красном переплете Майн Кампф. Где-то на площадях остатки войск пытаются зарядить орудия, но всё ничтожно. Солдаты бросают зенитки и бегут к убежищам, но никто им не открывает. И они бегут от огня и падающих градом бомб. Бегут, а кто не побежит, хоть и бессмысленно? Как загнанная лошадь, солдат задыхается, сердце режет от боли, оно бьётся как никогда, вот-вот разорвется. А лёгкие опаляет жар, кислорода не хватает, витает гарь, едкая, слепящая, невыносимая и так хочется жить, вырваться, бросить оружие и никогда не воевать. Лишь бы жить. Но огонь сомкнул круг. Дышать нечем, сознание уплывает, и мир со страшным воплем умирает в объятиях красной смерти.
Боковым зрением замечаю две маленькие точки, приближающиеся с запада. Их едва видно во тьме, лишь по отблескам пожара, бегущим по крыльям.
-Тео, Олли, приготовьтесь. Юго-запад. Два истребителя. Точнее не скажу, они меняют направление, - передал я по рации.
-Вижу, - сказал Тео.
-Держу на прицеле, Арч. Они не спешат приближаться. Чудные, - ответил Олли.
Они и впрямь то удалялись, то приближались, поднимались то выше, то ниже. Чего они ждали? Почему не напали раньше?
Мы летели вместе на равном удалении пару минут. Их заметили все пулемётчики и все держали их на прицеле. Мне это не нравилось, нас словно заманивали, отвлекали. И тут...
Он налетел как гадкий, мерзкий ледяной порыв ветра. Откуда?! По нескольким самолётам пронёсся шквал пулемётного огня. Самолёт резво пролетел над нами, ушёл вверх, уворачиваясь от турелей и ушёл назад. Пока мы отвлеклись на него, та парочка рванула навстречу нам. Я нажал на спуск и турель разразилась ливнем пуль. Их трассирующие следы расчерчивали побагровевшее небо. Я стрелял очередями. Когда по нам попадали пули, это было подобно тому, как во время грозы град стучит по крыше. Когда-то я любил этот звук. Но не сейчас.
Напасть на полутысячный строй вооруженных турелями бомбардировщиков - настоящее самоубийство. Мы пытались сбить мессершмитты перекрёстным огнем и прекрасно знали, что скоро у нас получится. Единственное, что могло нам навредить - артиллерия, но её не осталось. Нам начало нравиться охотиться на бывших волков. Тяжёлые и неповоротливые овцы отрастили зубы и загнали тощих молодых волчат в ловушку. Мы расслабились. Досадная ошибка.
Мессершмитты набирали высоту. Мы не могли их достать. Разве что разбив строй и поднявшись выше. Постепенно все прекратили огонь и начали потихоньку разделятся на отдельные крылья. Я всё ещё держал мессеров на мушке, когда они совершили один за другим крутой маневр вниз. Они летели прямо на нас, сразу же открыв огонь. Я видел, как Ланкастер, только что летевший по левую сторону от нас, начал падать, охваченный огнем и дымом...
Я смог сбить первый мессер. Он прошел под нами и камнем упал, как я думаю, в паре километров от Ланкастера. Того, что замыкал строй, сбили почти сразу. Второй... Звон стекла и мою грудь пронзила вспышка белой, ярчайшей боли. Я отпустил ручки турели и обмяк в кресле. Чувствовал, как кровь, липкая и теплая, растекается под курткой, пульсирует...Я хрипел. Каждый вздох отдавался эхом той первой болевой вспышки.
-Арч, парень?! - я слышал взволнованный голос Уильяма, но не мог пошевелиться и ответить.
- Арч, потерпи, только будь живым! - я слышал как он сквозь зубы матерится, снимая наушники.
Я и терпел. Другого выхода не осталось. Пройди пуля левее, и я стал бы бледным куском мяса. А от мяса толка на войне нет.
Грубые широкие ладони коснулись моих плеч. Я почувствовал их тяжесть и понял, что это Уильям. Он подхватил меня и начал втаскивать в кабину. Я кричал.
В просветах между болью я видел его грязное лицо, по которому скатывались слезы. Он был не готов потерять под конец войны ещё одного друга. Меня выволокли в кабину, затем протащили в середину фюзеляжа, где сидел Райли с Томми и где была башенка Тео. Лёжа на спине я смотрел вверх, и видел дыры в корпусе планера. Зияющие отверстия от пуль. Чудом Райли, Тео и Томми выжили. Кто-то взял меня за руку. Жилистая, слегка шершавая, но маленькая ладонь. Райли. Побледневший в туманном Альбионе, но в остальном почти не изменившийся. Он пожал мою ладонь, сжал губы в попытке изобразить улыбку и пропал из поля зрения. Другая рука коснулась моего лба. Мягкая и горячая. Томми...Луковичная башка. Он смотрел на меня сверху, и я видел, как дрожат его губы, как он протирает глаза. Томми всхлипывал, но не давал слезам течь.
-Том, подойди, - окликнул его Райли.
Я слышал лишь бесконечный гул моторов, которым всё равно, их механическая жизнь не изменилась от сброшенных бомб, разве что они стали чуть плавнее и легче работать.
Снова я увидел Райли. Он быстро расстегнул мою куртку, разрезал свитер и рубашку под ним. Всё было пропитано густеющей кровью. Я почувствовал укол в вену. Морфий. Старый добрый морфий.
-Меня не спасти?- тихо спросил я.
-Ты будешь жить, - Райли пытался натянуть улыбку, но опять получилось фальшиво. Он бросил попытки улыбнуться и сказал серьезнее, - Если протянешь - будешь жить. Не хватит крови - умрёшь. Шансы один к одному. Я наложу перевязь.
-Спасибо, Райли...
Он не ответил. Тепло морфия разливалось по телу, сразу заглушило боль от раны и стало спокойно, как в далёком детстве. Появился Томми и они вдвоем начали перевязывать мою грудь. Приподняли и туго перепеленали. Дышать почти невозможно, тупая, давящая боль. При каждом вздохе, мне словно слон наступал на грудь. Но не смотря ни на что мне было приятно чувствовать заботу друзей. Мои старшие братья.
Меня переложили. Повернув голову вправо я увидел лужу собственной крови. Перевязанный как мумия, не способный нормально дышать, я мог лишь пытаться сохранить сознание. По странному бульканью где-то в груди, я понимал, что кровь накапливается в правом лёгком. Райли молча смотрел на меня. А я опять посмотрел на кровь. Зачем мы здесь? Зачем я, с дырой в груди, лежу на полу изрешеченного самолёта? Зачем моя кровь стекает в недавно опустевший бомболюк? Зачем бомболюк опустел?