Это Ирка. Фотографировал Петрович, с любовью.
Глава 4. Скоро уже…
Удивительные изменения творились со мною тогда – такого быстрого сближения с людьми я не припомню: совершенно незнакомые становились понятными и любимыми.
Петрович с Иркой жили нелегально – такие у них тогда были обстоятельства! – на большой заброшенной каким-то художником мансарде на Васильевском острове; естественно, там не было домашнего телефона, и мы имели возможность перезваниваться только с рабочих. Я каждый день ждала их звонков, очень ждала…
Док, он же Владимир Костантинович Суханкин, он же Вова… – но тогда только док! и с моей стороны только на «вы»! – каждую неделю по субботам ездил к своему новорожденному внуку Ваньке, а судьба поселила Ваньку по соседству с нами, в десяти минутах хода от нашего дома, – спасибо ей, судьбе... Вове с радостью и благодарностью отдавали трёхмесячного пацана для прогулок, и я ждала этих суббот так же нетерпеливо, как и звонков от Ирки.
Док объявлялся в одно и то же время: «Это снова я. Прошвырнёмся на часок-другой? Игорёха ещё меня не проклинает, что субботы ваши убиваю? Ладно, ладно, верю… Бутербродиков на закусь пусть сделает, у меня с собой взято, хе-хе…»
Таких колоритных людей в нашей жизни не было. Мы гуляли, выпивали по стопочке в парке, пока Ванька спал, и слушали его рассказы – блистательные, удивительные, свободные… Иногда заходили к нам, меняли Ваньке пелёнки… Хачапури ели – ну, образно.
Через два месяца суббота стала самым моим любимым днём недели – и вовсе не из-за того, что это был просто выходной. Мечты об океане неожиданно слились с мечтой быть рядом с ним, с доком, – так меня тянуло к нему. И что с этим делать?..
В конце мая Петрович с Иркой спустили свою лодку на воду. «Нужно выйти всем вместе на нашей «Удаче», – сказал Петрович. – Пробный выход. На форт… скажем, на Обручев. Давайте организуем? Ты как, Елена? В субботу вечером выйдем, в воскресенье вечером вернёмся».
«Удача» показалась мне очень солидной посудиной. «Это просто «Озорница» ваша – мелочь пузатая, – смеялся Вова. – Сейчас посмотрим, как ты рулишь. Ага, боишься? Ладно, не дрейфь…» – Я ему рассказывала, как меня смыло два года назад.
– Володечка, отойдёшь? – ласково и осторожно спросила Ирка.
– Куда ж я денусь, отойду… Полная лодка капитанов, идрит-ангидрит, работать некому…
– Не ворчи, просто у тебя красиво получается…
Из воспоминаний Вовы:
«Моя любимая дама – яхтенный капитан – использовала особенно душевные интонации вообще-то командного голоса, когда спрашивала: – Володечка, ты подойдешь? Володечка, ты отойдешь?
Это всегда момент истины. Все клубные на берегу бросают работу и ждут действа... А красивое действо состоит в том, чтобы на глазах изумленной публики быстро и одновременно просчитать и силу и направление ветра, и скорость течения, и длину якорного каната, если таковой требуется, и многое другое, а потом, безо всякой беготни по палубе, раздать встречающим на пирсе доброхотам швартовы и, вывесив кранцы, не спеша, повторяю – не спеша! а с полным достоинством приступить к уборке парусов...
Отход лодки от пирса под парусиной не менее сложен для команды, и каждый неубранный с борта лодки кранец делает счастливыми сотни «злорадных» зевак...»
– Петрович, ты глянь, хорошо ведь рулит барышня, идрит-ангидрит! – искренне удивился Вова.
– Это вы просто человек добрый, – сказала я. – Не отвлекайте меня, док, и не смешите… а то я сейчас нарулю. Только не уходите! Мне с вами спокойно.
– Когда придём, напомни мне, чтоб я на брудершафт с тобой выпил, пока Игорёхи нет, а то мне уже ухо режет…
– Дорогие мои, – сказал Волков, вылезая из люка с бутылкой шампанского. – Сейчас хорошее время сообщить. Я с вами иду. Нашли мне замену. Ребята! Я иду с вами!
– Ирка! – крикнул Вова. – Стаканчики тащи наверх!
А в это же самое время, в конце мая, пока мы, обнявшись у костра на Обручеве, пели песни, двадцать москвичей и один ленинградец – советская часть экипажа для первого этапа – полетели в Нью-Йорк. За неделю культурной программы обе стороны планировали познакомиться и побрататься сначала на берегу – это чтоб в море было легче притереться друг к другу.
Забегая вперёд. Побрататься и притереться у них по-настоящему почему-то не получилось – всем нам, участникам второго этапа, это странно и непонятно даже сейчас, тридцать лет спустя. Уже в самом начале плавания море устроило им идеальные условия для братания – 8-балльный шторм. На шхуне много чего сломалось и порвалось, и они были вынуждены торчать в каком-то канадском порту, приводя лодку в порядок. Что может быть лучше для братания?.. Выйдя из канадского порта, Te Vega прошла насквозь центральную Атлантику, на каждой волне стараясь подтолкнуть людей ближе друг к другу…
Но что-то не сложилось у ребят ни в море, ни на суше…
Гораздо позже нас свела жизнь с несколькими из них, и с русскими, и с американцами, – и каждый был интересен, и кто-то даже стал нашим другом, – но никогда они не рассказывали с теплом о своём плавании, а о нашем, наполненном любовью, слушали с недоверием…
***
Список, составленный Волковым и проштампованный Совкомфлотом, требовал от меня к пятнадцатому июля двадцать палок полукопчёной колбасы, сто банок растворимого кофе, сто банок сгущёнки и столько же пачек индийского чая...
– Ты и правда сможешь это всё организовать? – ужаснулась я. – Может, кроме заявки какое-нибудь дополнительное официальное письмо нужно? Волков сделает, если нужно, ты только скажи.
– Разберусь без письма, – пообещал Игорь. – Машина понадобится, чтобы вывезти. – Машин у нас тогда ни у кого не было.
Петрович сказал: поищем машину. Нам нужен кто-то свой. Не такси.
Витя Крет, верный друг Петровича, был водителем УАЗика «Буханка» при Академии художеств, где и сам Петрович работал. «Можете на меня рассчитывать, – сказал Крет. – Наверняка машина в принципе будет вам нужна: кого-то подбросить, или перевезти что-нибудь... С начальством договорюсь – проставлюсь».
«Ты давай договаривайся, а коньяк твоему начальству – с меня», – сказал Петрович.
Сейчас удивляюсь: как мы, неопытные, безденежные и бесколёсные, всё это сами прокрутили? Несмотря на публикацию в местной прессе и сообщение Невзорова в его «600 секундах» о предстоящем плавании, наш город совершенно никак не отреагировал. Не заинтересовался, будто это и не событие: подумаешь, переход через Атлантику под флагом дружбы, мира и экологии, невидаль какая… Впрочем, тогда мы были совершенно уверены, что нам никто ничего и не должен. Отпустили – спасибо огромное! Спонсор нашёлся – низкий поклон! И думать не думали об участии города…
А вот о чём, вернее – о ком, лично я тогда думала бесконечно, так это док. Шанс, что его выпустят, как всех остальных выпустили, был мал. Шёл июнь, и Вова уже дважды ходил на поклон к ответственному товарищу из Первого отдела, и оба раза слышал: «Будем решать этот вопрос…» Ни да, ни нет. «Жалкие ничтожные личности, – говорил Вова. – Нравится им поизмываться…»
Спасло то, – это мы такую версию придумали! – что Вова никогда не делал карьеру, а значит, был всё-таки не очень опасен в плане предательства. Те, которым плевать на карьеру, редко предают родину. Ну, и письмо от комитета, надо отдать ему должное, грамотно надавило на товарища из Первого отдела. И вообще, всё это происходило в правильное время, когда рушились стереотипы и все телевизоры произносили фразу про глоток чистого воздуха.
Короче говоря, случилось чудо.
– Владимир Константинович, зайдите, – сказал товарищ. – У вас, надеюсь, будет возможность купить мне значки в Америке? Я записал, какие темы меня интересуют: спорт, любые международные фестивали… Вот список. – Товарищ ухмыльнулся – видно, ошалевший Вова забавно выглядел. – Вот такое у меня условие, Владимир Константинович.
***
Двенадцатого июля, после проведённой культурной недели в Москве, поездом прибывали в Ленинград наши будущие американские друзья и сопровождающие их москвичи – тоже наши будущие друзья! – для второго этапа… наконец-то! – и мы нервничали на Московском вокзале с восьми утра. «Ну вот, ребята, – подбадривал Волков, видя наше волнение, – свершилось. Обратной дороги нет…»
– Ты сам-то не трясись, Волчара, – тихо сказал Вова.
Рядом с вокзалом стояли экскурсионный львовский автобус и, на всякий случай, «Буханка» Вити Крета.
План ближайших дней был расписан и выучен. Сегодня всех прибывших нужно будет загрузить в автобус с экскурсоводом и отвезти в консерваторию: там было арендовано фойе – чтоб красиво было! – для перекуса после поезда и для встречи с хозяевами квартир, в которых американцы будут неделю жить, пока Te Vega не придёт. И там, в консерватории, их и разберут хозяева – по симпатиям, или уж как пойдёт… Заранее не распределяли кого к кому.
Все хозяева квартир были волонтёрами, и речи не заходило о какой-либо выгоде. Волков и Лена Григорьева искали и выбирали их среди своих – проверенных, чтоб никаких упырей меркантильных и в помине не было...
Потом три дня львовский экскурсионный автобус будет их возить в Эрмитаж, Петергоф… и так далее. У нас ведь есть чем гордиться, что показать. Кроме нас с Вовой никто из наших не сможет присоединиться к культурной программе. Это было известно заранее, так у всех складывалось или на работе, или по личным обстоятельствам, а я была только рада этому. Я боялась, что кто-нибудь из них, проницательных, рассмотрит мою… эээ… привязанность к доку. Я не могла этого допустить, я правда боялась…
А привязанность уже становилась явной. И вот что с этим делать?..
Всё, поезд подходит…
Продолжение http://www.proza.ru/2019/03/01/1987