Село Гурово
Закончив с отличием техникум, Мария получила направление от партийного комитета при Алексинском комиссариате внутренних дел в село Гурово, для создания в селе комсомольской и партийной ячеек, но главное её назначение было - в оказании крестьянам специализированной помощи в организации колхозов. Она по взрослому осознавала своё назначение и пугалась этого, но в душе гордилась доверием партии. Это были сложные тридцатые годы, полным ходом в деревнях шла коллективизация, параллельно с этим в стране начались репрессии.
Гурово считалось тихим селом, но с частной собственностью расставаться никто не хотел. Мужики притихли, когда узнали, что из центра в село приехала некая Мария Ивановна. Поселилась она у одной бедной вдовы Никаноровой Марфы, которая жила в небольшой хатке на краю оврага. Этот овраг все называли Волешником, он рассекал село на два конца. За речкой на высоком берегу была национализированная барская усадьба, где и разместились правление, сельский совет и все хозяйственные постройки. На этой, оставленной дворянами, материальной основе и зарождался колхоз.
Встретили Марью Ивановну настороженно, присматривались и старались понять, какую политику она будет вести. Молодые люди с интересом приходили на собрания, внимательно слушали её многообещающие речи, как будет организована работа в коллективном хозяйстве, как будут распределяться доходы и как будет молодёжь проводить свободное время, где все будут равны и не будет бедных и богатых.
Маша казалась им девушкой из будущего. Она была высокая, стройная, в длинной чёрной юбке и в кожаной приталенной куртке, её чёрные косы были спрятаны под косынкой. Ребята поговаривали, что она носит при себе револьвер.
Комсомольская ячейка организовалась быстро, в комсомол принимали всех желающих и сообща учили устав комсомола, но с партийцами было намного сложнее. Бедняки не понимали, зачем им нужна партия, а зажиточные крестьяне чурались её, и были твёрдо уверены, что она несёт только смуту и разорение. Им чужды были новые законы, а жизнь без царя не укладывалась у них в голове. Но Марья Ивановна была твёрдо уверена, что всё наладится, люди поймут, что только коллективным хозяйством можно победить бедность.
В доме Алексея Васильевича Чернова среди недели собирались зажиточные мужики, купцы, дворяне из соседних владений. Однажды приехал и Петр Дмитриевич Скобельцин, предводитель дворянства Алексинского уезда. Он был самым сведущим человеком в политике.
Мужики думали, что революция — это временное явление, царь обязательно вернется.
— От царя остались только кресло и сапог,— говорит Скобельцин,— царя расстреляли по постановлению Совета, а в крестьянской газете «Беднота» пишут, что Николай Кровавый скончался в своей постели. Как бы там ни было, а царя больше нет!
— Будут править наследники,— бубнят мужики.
— В Москве возле храма Христа Спасителя стояло изваяние царя Александра третьего,— медленно, доходчиво продолжал говорить Скобельцин,— тысяча пудов весом, так его петлями разобрали по составным частям. На работу было отпущено двадцать тысяч, денег.
— Марья Ивановна говорит, что теперь царем Ленин будет? — не унимались мужики.
— А кому статуя-то мешала... — задумчиво размышлял сказочник Петр.
— Церкви будут закрывать. Создадут коммуну, все у вас отберут. Я последний раз вас предупреждаю, продавайте землю, продавайте дома и уезжайте в город. В городе будет легче переждать смутные времена,— жалко было Скобельцину крепкого хозяина, который корнями врос в свою землю и не может представить, как землю бросить и где он найдет покой своей душе после этого разорения. Расстались они за полночь, каждый при своем мнении, но с большими сомнениями.
— Не может быть, чтобы мою собственность у меня отобрали. Нет такого закона! — негодовали мужики, расходясь по домам.
В деревнях начались митинги, собрания. Комиссары втолковывали крестьянам:
— Товариши! Беднота должна объединиться против буржуев! Весь мир насилья мы разрушим до основанья! Революция победила! Товариши! Мы пришли к власти! Земля принадлежит народу! Богатых больше не будет!
Первым делом комиссары закрыли церковь. Настоятелю церкви Извольскому запретили проводить службу и обряды крещения, венчания и даже отпевание покойников. Батюшка ушел работать в Суходольскую церковь. Через месяц закрыли и эту церковь, а священника Извольского арестовали, несмотря на его преклонный возраст. Домой он больше не вернулся.
Через некоторое время в деревне Яшевка арестовали господ Юдиных. Вся семья, включая маленьких детей, шла с узелками под конвоем на станцию. Там стоял специальный вагон для арестованных. Как только его заполнили, он исчез в неизвестном направлении.
Россия пала в бездну, так думали люди после этого случая.
-Бог ушел! Душу покойника некому отпеть. Свечи в церкви погасли.... --- две недели перешептывались люди, пока однажды утром не пришли вдруг комиссары. Было приказано снять церковные колокола и кресты с куполов.
Собрался у церкви народ. Вдохновленные лозунгами Советов, ребята лезут на колокольню, на купола. Пьяные мужики кричат:
--- Молодцы! Давай, тяни! ---
--- Правее! Правее, хрен глухой!--- командуют активисты.
В стороне стоял маленький мужичок, одетый во все черное, глубоко вздыхая, он тихо сам с собой разговаривал:
--- Пропили Россию, пропили нашу землю русскую... Злоба свирепствует, Бога продали, церковь разрушили... Тупик!.. Тупик!..---
Это был божий человек, служитель церкви монах Рожков, надежный помощник батюшки. После этих слов он перекрестился, заплакал, прикрывшись рукавом и согнувшись, тихонько пошел в Яшевский лес, в свою родную землянку.
Самые предприимчивые и сообразительные люди стали снимать образа в церкви и уносить домой. Церковь была не бедная, образа бисером шитые, в золотых и серебряных окладах, рукой знаменитых мастеров писанные. Самая большая икона «Всех святых» до конца восьмидесятых годов двадцатого столетия находилась в доме Николая Тихоновича Бобкова. Она стояла в красном углу, в центре, среди множества икон, и хозяйка дома тетя Марфуша старалась на протяжении всей своей жизни поддерживать не гаснущий лампадный огонек возле этой чудотворной иконы.