Уверен, большинство из тех, кто служил, помнят свой первый наряд. Я – не исключение. Мой первый наряд вышел комом. Да ещё каким…
Я попал в эту «учебку» сразу после училища. Представляясь командиру части, чуть было не ляпнул, по привычке «Курсант Купянский прибыл для дальнейшего прохождения службы». Но, вовремя одёрнул себя: лейтенант! Не знаю как для других родов войск, а для войск ПВО страны образца 1985 года, попасть после училища в Прибалтику казалось джекпотом, а уж в «учебку» – что то запредельное, космическое. Возможно, эта незаслуженная «везуха» и сыграла злую шутку. Я возомнил себя непонятно кем, не успев ещё толком понять хитростей службы.
Стрелки часов застыли на шести часах. Китель, рубашка и галифе давно отглажены. Сапоги отсвечивают матовым сиянием. До развода ещё час. От общаги до плаца десяток минут спокойного шага. На плацу нужно быть за полчаса до развода. Нет, пожалуй, пойду. Надо ещё оружие получить, да и вообще, лучше раньше, чем позже. Пусть, дежурный по автопарку – это не помощник дежурного по части, но, всё-же ответственность. Развод прошёл как то буднично и спокойно. Внешний вид наряда удовлетворительный, устав знают все. Никаких случайностей. Ни фейерверка, ни оркестра, ни флагов. Напра – во! Шагом марш! И всё. На КПП автопарка тоже всё привычно. Только сменяемый капитан Паевский уходя спросил:
- Это ведь, твой первый наряд? Ну, тогда смотри, не расслабляйся. Бди! – и ободряюще подмигнул.
Полчаса хватило мне, чтобы обойти и проверить боксы. Все закрыты, опечатаны. Ключи на месте. Потом я уселся на стул в проходной и уставился в окно, на белёсую синь латвийского неба. Вот ведь, почти девять вечера, а за окном светло. Тут вам не Кавказ, где днём светло, а ночью темно. Здесь мутный белёсый день начинается в пять утра и заканчивается в полночь. И вообще здесь всё какое то среднее. Одного похода в городскую столовую хватило, чтобы напрочь отбить интерес к латвийской кухне. Какое то всё не прожаренное, не проперченное, не солёное, не горячее. То-ли дело у нас в Баку…
- Товарищ лейтенант, шли бы Вы отдыхать – подал голос один из караульных. Видимо, ему надоело моё присутствие. Офицер хоть и молодой, но среди своих комфортнее.
Я молча смотрел на него взвешивая ситуацию.
- Вы не волнуйтесь, все так поступают. Вон в комнате подготовки водителей столы сдвигают и спят. А мы, если что, разбудим.
Этим солдатам я доверял. Все из моего дивизиона, не подведут. Вообще то, спать не хотелось. Но, заняться всё равно было нечем. В какой то момент я почувствовал себя старым мудрым воякой. Что я, в караулы не ходил, что ли? Да, первые три курса все мои были! И я решился.
- Значит так, бойцы. Я покемарю, а вы, а если что…
- Само собой, товарищ лейтенант.
От тесной проходной до класса подготовки водителей рукой подать, за стенкой. Если кто придёт, я сразу услышу. Так себя убеждая, я вошёл в утопающий в полумраке класс. Пахнуло пылью, бензином и железом. Сдвинуть два стола – минутное дело. Я снял фуражку, подраспустил портупею снял галстук и расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке. Улёгся на жёсткий крашенный стол. Но, сон не шёл. Я немного поворочался и понял, что мне мешает всё. Сапоги, портупея, китель, пистолет в кобуре. А если мешает – долой их. Сапоги мирно встали рядом. Китель свёрнут и изображает подушку. Пистолет под «подушку». Это – самое ценное. За его утерю – трибунал сразу. Понемногу я проваливаюсь в сон. Но, что то мне мешает. Ага, понятно. Это бойцы горланят. Они что тихо говорить не умеют? Их командир пытается заснуть, а они орут, как на параде. Я недовольно спрыгиваю с «кровати». Ноги в сапоги. Делаю шаг в сторону двери и тут она распахивается. Ярко вспыхивает свет. На пороге стоит заместитель командира по вооружению подполковник Борщевский. Он удивлён. Он поражён! Он возмущён! Первый наряд, а дежурный дрыхнет. Да ещё в таком виде! Где китель? Где портупея? Где оружие!? Гневу подполковника нет предела.
- Всякую борзоту видел. Но такого… А я то, старый дурак, думаю и чего это смена орёт как сумасшедшая. А это они своего командира покрывают. Будят его. А ну–ка, лейтенант, выйдем, поговорим.
Я быстро надеваю китель, портупею, фуражку, и мы выходим в вечернюю прохладу. Первые звёзды уже появились на небе и сочувственно смотрят на лейтенанта - неудачника. В течение пятнадцати минут Борщевский менторским тоном объясняет мне, как я неправ. Лучше бы уж кричал. Мне невыносимо стыдно. Подполковника любят и уважают все. От командира до последнего солдата. И опозориться в его глазах – нет наказания страшнее. Я чувствую, как у меня начинают гореть уши, потом щёки. А потом сильно ломит в висках. Борщевский уходит, а я медленно бреду к проходной. Вдруг, головная боль становится нестерпимой, железный обруч сдавливает её всё сильнее. Меня рвёт. Я стою, цепляясь за угол проходной и надсадно хекаю. Выскочившие бойцы пытаются помочь мне несут воду, наперебой успокаивают. Оправдываются. Мол, если бы шёл с проверкой дежурный по части, посыльный уже отзвонился бы. А Борщевский всегда проверяет тех, кто заступает впервые. И то, что он пошёл с проверкой не знал никто. Я им верю. Я благодарен им. Они сделали всё, что могли.
А на утро снова приходит Борщевский. Видимо, ему уже успели рассказать о бурной ночной «реакции» лейтенанта на критику. Подполковник явно смущён. Аккуратно выбирая слова он пытается оправдаться. Говорит, что закон един для всех, и что он не хотел меня так… обидеть. Он ещё что то говорит, а я смотрю на него и думаю: зачем Вы пришли, товарищ подполковник? Если раньше я знал, что просто неудачник, то теперь понимаю, что ещё и негодяй, заставляя извиняться такого человека. Потом Борщевский смотрит на меня, осекается на полуслове, видимо увидев в моих глазах тоску и просьбу о помиловании.
- Ладно, будем считать, что этого не было. Только в следующий раз так не поступай.
Он уходит, а я смотрю ему в след. Спасибо Вам, подполковник Борщевский за науку. Больше, такого за время службы я не допущу