СТАНЦИЯ БОЛЬШИХ НАДЕЖД
(авантюрный рассказик с неожиданно серьёзным концом)
Есть такая железнодорожная станция – Большая речка. Это где-то на середине пути между Бийском и Барнаулом.
«Калина красная» отходила из краевого центра рано утром. В этом городе мне делать больше было нечего: репетиционный процесс идёт хорошо, постановка почти готова, премьера пьесы через месяц. Ребята из молодежного театра поняли всё правильно: герои, да и сама пьеса остались «моими» – всё, что я задумал как автор, то актеры с режиссером и воплотили «в жизнь». Атмосфера 80-х так и витает на сцене. В общем, всё хорошо, вот я и еду домой. Почитаю в дороге Захара Прилепина, чай, кофе разносят… А дома снова много дел и других житейских проблем.
Зайдя в вагон и разместившись в довольно удобном кресле, я начал осматриваться вокруг и как только навёл свой взгляд на кресло с пассажиром напротив меня, то остолбенел и даже чуть не потерял сознание – молодая девушка примерно 20-ти лет, копия той девушки, с которой я был знаком более 20 лет назад , спокойно сидела и, чуть повернув в сторону свою голову, смотрела через окно на перрон. То, что при взгляде со стороны на меня окружающих людей физиономия моя в этот момент выглядела совсем глупой, я не сомневался и, поймав себя на этой мысли, и чтобы не сделать неожиданных необдуманных поступков, взял себя в руки. Из этого нелепого положения я выходил спокойно, так как девушка была занята своими мыслями и не обращала на меня совсем никакого внимания. Красивая формы её головы, очерченная лучами солнца, каждая черточка на лице, даже особый оттенок её светлых волос, спускавшихся по плечам, – всё было до боли мне знакомо… Я даже почувствовал запах этих волос, который перебивался тогда запахом, пропитавшим вагоны того времени… Облик той девушки, с которой я встречался в вагоне поезда почти каждую неделю во время учебы в мединституте, долго не покидал меня и после окончания вуза. Рита, Маргарита – такое было неё имя… Воспоминания о тех счастливых днях довело меня до того, что вдруг привиделось мне, как будто в кресле напротив появилась Рита в светлом коротеньком платьице выше колен. Эти воспоминания о том времени захлестнули меня, и её образ, её внутренний мир вошёл в меня – в юного студента - медика…
… В то время основным средством сообщения между такими городами как Бийск - Барнаул был пассажирский поезд, в большинстве своем состоящий из общих вагонов, поезд, который по пути следования делал множество остановок (как в народе говорится, «у каждого столба»), чтобы собрать сельский люд из близлежащих к станциям многочисленных деревень или наоборот –освободиться от народа, побывавшего по своим делам в городе – том или другом. И как всегда перед выходными днями и праздниками движение людской массы по вагонам было больше, чем в будни, так что за шестичасовую поездку много чего вокруг себя можно было услышать и увидеть. С наступлением учебного года все больше заметнее были в общей массе пассажиров студенты, учившиеся в городах, и которые, пользуясь льготным проездом по студенческим билетам, курсировали под выходные и праздники домой, а после выходных – обратно в город, к месту учебы. Вот в эти осенние дни, когда поля ещё не были покрыты снегом, но уже вовсю шуровали заморозки, я, сопливый ещё студент, не научившийся самостоятельной жизни первокурсника, а всё ещё тянувшийся, как теленочек к соске с молоком, в родные пенаты и поэтому-то через каждую неделю стремившийся в Бийск к своим родителям, по-прежнему, продолжая считать их дом своим домом, постоянно и встречал эту девчонку, выходившую из вагона или заходившую в него всегда на одной и той же станции, расположенной на полпути движения железнодорожного состава. Иногда мы ехали с ней в одном вагоне, а иногда я лишь ловил ее образ своим блуждающим взглядом из окна вагона. В эти моменты я представлял себе, как бы я при встрече с ней поздоровался, а, может быть, и познакомился, и мечтал совершить такой поступок, какой бы в ее глазах выделил бы меня из общей толпы, и я завоевывал бы ее расположение ко мне. В общем, что-то меня сильно толкало выпендриться перед этой девчонкой. Да, вот такая была эта девчонка, которая каким-то светлым своим образом, сложившимся в моем воображении, на какое-то время затмила собой образ моей другой девчонки, находившейся тогда от меня так далеко – в Москве, на учебе. Короче, я увлекся образом этого женского желанного существа. В этой девушке мне нравилось все: светлые прямые волосы, мягко ложившиеся на свитер, обтягивающий ее плечи и грудь и, тем самым, подчеркивая ее идеальную молодую фигурку; воротник свитера подпирал остренький подбородок аккуратной головки с миленьким личиком. Это была девушка на редкость обаятельная, выделяющаяся среди других особ женского пола. Мне же хотелось познать её всю – и внутреннее её содержание тоже.
Проходя по вагону мимо её или сидя где-нибудь рядом с ней, держа её в поле своего зрения, у меня возникало жгучее желание снять с её свитера замеченные мной единичные прилипшие волосинки, а еще сильнее хотелось, наконец-то, насмелиться и познакомиться с ней, но моя нерешительность мешала это сделать. В каждую свою поездку и когда я видел её, то старался как можно ближе к ней занять себе место, а при первой возможности еще ближе пересаживался к ней на освободившееся место, вышедших из вагона пассажиров. Мне было приятно наблюдать за ней: как она мечтательно смотрела в окно, как она читала книжку, положив ее на столик или держа на своих коленках; я получал удовольствие от того, как проникновенно разговаривала она с попутчиками, как молча возмущалась, слыша от простого люда грубые слова, брошенные кем то не в ее сторону ,– в такие моменты она лишь подергивала своими плечиками.
В последнее время я стал замечать, что она не случайно встречается в поезде с молодыми людьми, своими сверстниками – скорее всего, они учатся вместе и о встрече договариваются между собой заранее (никаких телефонов мобильных тогда не было, да и в деревнях домашних телефонов то было – раз, два и обчёлся – в сельсовете да на почте). В компаниях с ребятами, в которых были и девчонки, моя попутчица вела высокопарные беседы, из коих я, слыша их преимущественно из далека, для себя выяснил, что зовут их лидера Ритой, Риткой, Маргаритой и что почти вся их компания учится в институте Культуры на клубного работника и что у Риты есть заветная мечта – стать настоящей артисткой. О, как! Этот не маловажный факт в последующем и спровоцировал меня сыграть роль начинающего артиста. Слушая их увлеченные разговоры о кино, театре я сдерживал себя в желании вмешаться в них. Мысленно я уже давно представлял – как и о чем я буду разговаривать с Маргаритой, если мне вдруг представится такая возможность. Ведь темы об искусстве и творчестве мне тоже были близки и свежи еще в памяти, т. к. я хотя и стал студентом медиком, но усердно готовился последние свои школьные годы к освоению другого ремесла, связанного с фотографией. Я часто посещал библиотеку, где изучал техническую литературу по фотографированию, а так же читал книги об искусстве по перечню, присланному мне вместе с условиями поступления во ВГИК на операторский факультет. Я мечтал снимать кино. Моя не детская мечта учиться в институте кинематографии не свершилась из-за того, что я в этот раз не прошел предварительный творческий конкурс: мои фотографии в разных жанрах были признаны комиссией слабыми, но мне тогда казалось, что их никто и не оценивал, там в Москве, и об этом я был уведомлен письмом, которое я с замиранием сердца вскрывал в трудные дни сдачи выпускных экзаменов в школе. Разочарование в жизни, охватившее меня в связи с провалом во ВГИК, быстро прошло – жизнь только начиналась и впереди виделось только самое хорошее. Зачем и как я поступил в мединститут – это отдельный разговор, а вот то, что моя мечта стать кинооператором, пока не сбывается и откладывается сбыться на неопределенный срок, омрачена была еще вот чем: Ольга, моя любимая Ольга, моя одноклассница, без которой я не представлял свою жизнь и не мог прожить тогда и дня без воспоминаний о ней, вопреки нашему с ней договору вместе поступать в Барнаульский университет, скрытно от меня поступила на журфак МГУ, – поэтому то и пришлось нам с ней расстаться, лишь клятвенно пообещав друг другу соблюдать верность. По большому счету, она меня просто предала… Но меня всё же немного угнетало то, что я, прожив без Ольги 2 месяца и каждодневно вспоминая ее милый образ каждый день и страдая от разлуки с ней, получается , как бы в отместку ей, все же позволил себе увлечься другим женским образом, образом этой самой соблазнительницы - Маргариты.
И вот в одну из поездок в общем вагоне пригородного поезда, пропитанного запахом дешевого дезодоранта, каким брызгали тогда в туалетах, я, все еще продолжая гореть желанием – во чтобы не стало, но познакомиться с Ритой и попытался сделать этот трудный для меня шаг, шаг к сближению с ней.
По молодости, долго не думая и не гадая, решил осуществить я этот акт с помощью возможного своего знакомства с двумя парнями, которые больше всего крутились вокруг Маргариты и, похоже, учились вместе с ней, и в этот раз тесной компанией ехали из дома к месту учебы, в Барнаул. Таким образом я решил поближе подобраться к ней. Приступив к действиям, я не думал тогда о том, чем может закончиться эта моя затея. "Общий язык" с парнями я нашел быстро – во время совместного перекура в тамбуре вагона (тогда все там курили). В нашем знакомстве, начавшемся с ничего не значащих фраз и ненавязчивого рукопожатия, был интересен тот момент – это когда мои теперь знакомые ребята, услышав из моих уст то, что я учусь не где - нибудь, а аж во ВГИКе, и где бы вы думали – аж на актерском факультете. Один из парней, высокий, худощавый, у которого от удивления вытянулась физиономия и окурок дешевой сигареты чуть не обжег нижнюю губу, тупо смотрел на меня. Он, не моргая, переместил свой взгляд на коренастого парня небольшого роста, а тот, в свою очередь, своим недоверчивым взглядом уперся в меня, как бы, спрашивая у меня: ты сам то веришь в то, что только что сказал? Да и правда, этот момент был сильно наэлектризован, так как эти вчерашние школьники и не могли себе представить, что в их глубокой провинции, вот так просто, рядом с туалетом можно встретить студента из Москвы. И когда тот, что был пониже (его звали Костей, а высокого - Володей) отвел от меня свой, все еще изучающий меня, взгляд полный кропотливого анализа, я вдруг испугался того, что я творю, и того, как я теперь буду доказывать то, что я знаю только понаслышке; тут сыграла роль поговорка: назвался груздем – полезай в кузов. Мной овладели сомнения: смогут ли эти деревенские ребята, посвятившие свою жизнь девизу: культуру в массы, поверить в то, что перед ними стоит тот самый, из большой культуры столичный студент в дешевом костюме и в простенькой белой рубашке, черных нелакированных ботинках и курит непринуждённо с фильтром «Ту-134». Но мой испуг быстро прошел и меня понесло:
– Я нынче поступил на курс актерского мастерства, который курируют Герасимов и Макарова. (В 60-80-х годах это были в советском кино известные люди). Через год, если покажу свою профессиональную пригодность, то возьмут в основную группу,– продолжал я шокировать ребят.
И не думая в этот момент о том, – знают ли ребята, кто такие Герасимов и Макарова или нет, и что метры много занимаются молодыми артистами и недавно набирали новый актерский курс (институт кинематографии и сейчас носит имя режиссёра С. А. Герасимова), а будучи под большим впечатлением от Герасимовских фильмов на современную тему "У озера", и по Стендалю «Красное и чёрное», где снимались молодые перспективные актеры, ставшие потом знаменитыми – Костолевский, Белохвостикова, Ерёменко - младший и др., а также не думая о том, ради чего я это всё делаю, как кем то, заведенный, продолжал набирать обороты своего вранья:
– Нас пятерых приемная комиссия взяла кандидатами в основной костяк с испытательным сроком. Пока справляюсь, хотя и без стипендии сижу, родичи помогают, а дальше не знаю, как получиться, пока живу в общаге, рядом с главным корпусом.
– А чем сейчас на курсе занимаетесь? И почему ты здесь, а не на учебе?¬ – спросил Володя с ироничной усмешкой.
– Да, так, пока по специальности ничего не проходили, – вальяжничал я,– притираемся к преподавателям, друг к другу. Больше организационные вопросы решаем. Школьные дисциплины будем целый год повторять, потом только – экзамены. Недавно в театр Моссовета ходили, с нами сын одного знаменитого актера учится, так он договаривался через отца, чтобы нас пропустили как молодую смену. "День приезда – день отъезда" давали. Классная постановка,– тянул я свою бодягу, как мне казалось правдоподобно (я смотрел этот спектакль летом в Барнауле).– А сейчас-то я к отцу приезжал, болеет он, в больнице лежит, немного лучше стало.– Про отца была правда.
Сомнения моих новых знакомых в правдивости всего наговоренного мной развеялись еще больше после того, когда я начал рассказывать более подробные вещи:
– Основной учебный корпус стоит на Вильгельма Пика 5, рядом общежитие находится, а вспомогательные площади разбросаны по всей Москве, – адрес ВГИКа я хорошо запомнил, когда посылал бандероль с фотоснимками в Москву на конкурс.
Все сказанное мной ребятам, всё больше подтверждало тот факт (и это уже было заметно по лицам парней, выражавшим заметную заинтересованность), что я действительно из тех, кто прикоснулся к столичной богеме. В какой то момент я стал сожалеть о том, что сдуру ляпнул об учебе на актерском, потому что в актерском мастерстве я был слабоват (всего-то за плечами у меня драмкружок в городском дворце, да плюс чтение статей в журналах "Советский экран" и "Искусство кино"). Надо было сказать, что учусь на операторском факультете,– здесь бы я больше мог чего рассказать, ведь по правде готовился к поступлению, и сейчас бы перед ребятами выглядел бы более начитанным, да и поверили бы они мне безоговорочно.
Испытывая внутри себя возбуждение от того, что ко мне со стороны ребят все больше и больше возрастает интерес (и что еще больше возбуждало мою бурную фантазию), я, представляя себя чуть ли не настоящим артистом (и это не мог охладить даже довольно холодный тамбур вагона), продолжал отвечать на искренние вопросы ребят:
– А как на экзаменах? Трудно, наверное, было поступать? А как сейчас на занятиях? Справляешься с учебой? Во ВГИКе, говорят, все по блату учатся – правда? Небось, одни родственники знаменитостей?
– Да, ребята, очень трудно было поступить,– многозначительно начал я,– пока до 3-го тура дошел на 5 кг похудел. – Здесь я похлопал себя по тощему животу: в те годы при росте 176,5 см я весил 56 кг.– Из "Войны и мира" внутренний монолог Болконского представлял, потом читал стихотворения Пушкина. До пластики не дошло – повезло мне, Макарова, жена Герасимова, во время остановила; она - то и убедила комиссию взять меня кандидатом.¬ – Тут я глубоко вздохнул и, не давая передышки ни себе, ни ребятам , продолжал:
– Тяжело было. Не провинция какая-нибудь, и учёба – не сахар совсем,– протягивая эти слова, я смотрел в мутное окно тамбура, за которым проплывал серый пейзаж осеннего дня.– Все кругом новое, никогда невиданное мной, того и смотри лопухнешься где-нибудь. Я даже стал замечать за собой, что говорить стал как-то осторожнее, сбивчиво, постоянно боясь оконфузиться. Больше стал представлять себе, как трудно было Василию Шукшину осваивать Москву. Но скажу вам честно: жить можно, времена другие сейчас – все больше простого люда в искусство прет. – Как маститый деятель рассуждал я.– Вот и вы тоже поняли, что хлебом единым сыт не будешь. –Высокопарно заключил я.
И вот когда я уже вошел в "раж", то от тряски вагона, металлического лязганья и скрежета сцепки вагонов, а также от множества одной за одной выкуренных сигарет (а я был еще начинающим курильщиком) у меня вдруг стала кружиться голова. И когда ребята стали мне задавать все "горячее и горячее" вопросы об актерских тонкостях, больше волнующих их, как начинающих деятелей искусства, а не меня, будущего работника с человеческой кровью, то Костя, как бы спасая меня и вытаскивая из омута моего вранья, сам подрагивая всем телом от холода, как то буднично сказал:
– Ладно, пойдемте в вагон, холодно здесь, а то простынем еще.
В этот момент я еще не понимал: поверили ли ребята моим "сказкам" или нет.
Помню хорошо, как Рита кидала свои недоверчивые взгляды в мою сторону, репликами отвечая на Костин пересказ нашей беседы в тамбуре. А я сидел вдалеке и думал: как бы было хорошо, если бы я сейчас сидел бы с ней рядом и своими словами передал бы наш разговор с парнями, переведя все придуманное мной в шутку. Ведь по большому счету затеял я это все из-за неё, этой девчонки. Чем ближе поезд приближался к конечной станции, тем больше освобождались места в вагоне и тем более отчетливее я слышал её разговор с ребятами, в котором я слышал не лестные слова в свой адрес, и мне еще меньше хотелось пересесть ближе к Маргарите с ребятами. Моя фикция терпела фиаско, но я был не до конца разочарован в своем поступке. Маргарита продолжала не лестно говорить обо мне, наверняка зная, что я её слышу. Её решительный бойцовский настрой на мой образ самозванца и злые реплики в мой адрес вдруг развеяли во мне романтическую натуру этой молодой феи, показали её обыденность, которая в моем представлении совсем не шла ей.
– Да какой он актер, да еще столичный, самозванец какой-то, а вы и поверили! В мастерской Герасимова он занимается. Враньё! – чётко донеслось до меня.
После последних её слов я, взглянув на неё в последний раз и встретившись с её негодующим взглядом, и который как бы пригвоздил меня к креслу, я опустил свою голову вниз и поймал себя на мысли, что ни милое ее личико, ни распущенные волосы по высокому воротнику свитера, обтягивающего фигуру юной красивой девушки, которая так очаровывала меня раньше и которую я желанно наблюдал даже из окна вагона,– когда она заходила или выходила из вагона на своей станции "Большой речке", сейчас всё это показалось мне не такими уж симпатичным, и мне расхотелось знакомиться с этой девчонкой, что хотелось сделать ранее. Я не хотел видеть это все – самим же затеянное, (мне захотелось увидеть мою Ольгу) совсем не подумав о том, чем это все может закончиться. И я вдруг резко встал с места и смылся в тамбур, желая сейчас только одного – чтобы ни ребята, ни Маргарита не пришли ко мне, великому вруну на разборки; отбиваться мне в присутствии девушки было бы трудно.
Дверь тамбура все же открылась, и вошел только Костя – маленький.
– Ритка не поверила тебе, говорит, что несколько раз видела тебя в поезде, замечала, как ты пялишься на неё. – Какое-то ядовито - завистливое ребячество было во взгляде Кости. Мне показалось, что он всё понял – зачем я так круто врал. В этот момент он наверное мечтал оказаться на моем месте, мечтал о подвиге ради этой девчонки.
– Удачи тебе, артист, – сказал Костя с ядовитой усмешкой на губах и как-то по- взрослому. – В следующий раз придумай что-нибудь по - правдоподобнее.
Когда поезд прибыл на конечную станцию, то я, как ошпаренный кипятком, выскочил из вагона самым первым и встал в сторонке от входа, чтобы все же снова её увидеть – я не хотел такого расставания с ней ... И я увидел её и, более того, моё сердце счастливо ёкнуло от того, что Маргарита заметила меня при выходе из вагона и, удаляясь от меня по перрону, всё же обернулась ко мне и, поймав своим взглядом мой, вроде бы даже сделала порывистое движение в мою сторону, но Костя, опекавший её, подхватил ее под руку и, что-то весело ей говоря, потащил Риту за собой вперед – он не хотел нашего с ней очного знакомства, так как похоже тоже был не равнодушен к Маргарите.
После этого случая в поезде, хоть и дорого это было, я ездил в плацкартных вагонах до тех пор, пока сама Маргарита меня не вычислила (видно не одну неделю пыталась меня найти), а встретив, предложила не прятаться больше и пригласила присоединиться к их компании, с членами которой я давно уже (кроме Кости и Володи) был заочно знаком. Плохое быстро забылось, и через некоторое время у нас началась дружба втроем – Маргарита, Костя и я, которая ни к чему хорошему привести не могла. Я несколько раз звонил Маргарите в общежитие, где она жила, пытался назначить встречу и погулять вдвоем, но вездесущий Костя пресекал это дело на корню.
Один раз, когда поля уже были покрыты снегом, и не на шутку занялись морозы , я, забывшись и выставив свои чувства к Маргарите на показ, в присутствии Кости стал ухаживать за Риткой, что конечно, не понравилось Косте. Костя, сильно ревнуя Риту ко мне, выманил меня в тамбур покурить, где вдруг враждебно прижал к двери и прошипел:
– Артист, не трогай Ритку, отстань от неё, она моя, – и так ткнул кулаком меня в под дых , что у меня сбилось дыхание. Костя достал складень с выкидным лезвием, открыл дверцу тамбура и решительно сказал мне, корчившемуся от боли:
– Ради Ритки, ради её будущего, москвич, я пырну и выброшу тебя из вагона, а там что будет, то будет! Ты понял меня?!
– Ладно, – сказал я, видя его бешеные глаза,– твоя взяла, принеси незаметно мою сумку, и я выйду на следующей станции – никто и не заметит этого.– Костя принес мои вещи, и я вышел на станции. Добирался я до Барнаула уже следующим московским поезде. Уже совсем ночью я пешком через весь зимний Барнаул шёл к своей общаге, но и тут мне снова круто не повезло. При подходе к общаге, когда почти уже пахло родным теплом, я вдруг услышал впереди себя звон разбитого оконного стекла и какие- то крики, а когда через несколько минут я подошел к дверям в здание, то ко мне резво подскочил милицейский уазик, из которого выскочили два мента и, не разбираясь, скрутили мне руки и засунули во внутрь машины. Я даже не успел и пикнуть. Увезли меня в далекое от общаги центральное РОВД, а когда разобрались, то было далеко уже за полночь, и чтобы добраться до своего койко-места в общаге – оставалась только «тачка». Выйдя на улицу и видя перед собой телефонную будку, я почему - то сильно захотел позвонить Маргарите в общагу, которая жила от ментовки, как говориться, рукой подать. Удивительно, но дежурная быстро согласилась пригласить сестру для разговора с братом (я опять лукавил), якобы звонившего с далекого Магадана, где уже давно было утро. Её бодрый, не приглушенный ночью голос, явно благожелательно расположенный ко мне, я помню до сих пор. Она именно прибежала ко мне, и мы уехали на такси ко мне в общагу. Её волосы, её сочные губы, её молодое стройное тело я тоже помню до сих пор…
Потом я снова видел их вместе с Костей в вагоне поезда и старался не попадаться им на глаза, видя как им было хорошо вдвоем без меня. Маргарита не искала встречи со мной… Потом я видел её уже с округлившимся животиком, и Костя оберегал её всячески и охранял от встречи со мной.…
Через несколько лет спустя я видел её, молодую, красивую, энергичную на сцене молодежного театра, а затем жизнь унесла её образ от меня в другой мир… И вот «моя» Маргарита снова вернулась ко мне в образе юной девушки, сидящей в вагоне напротив меня, к которой у меня много было вопросов. Но оставшись таким же медлительным в плане завязывания быстрых знакомств, к середине пути девушка вдруг засобиралась к выходу на станции «Большая речка», на той самой станции, на которой когда-то выходила и Рита. И, опять же, пока я собирался с мыслями, юное создание выпорхнула на перрон и мне оставалось одно – прильнуть к оконному стеклу. И тут меня ожидал повторный шок: мою попутчицу встречала женщина, копия девушки, спускавшейся из вагона по лесенке, женщина, которая похоже была мамой этого юного создания, и в которой я узнал мою настоящую Маргариту. Я узнал бы её с любого ракурса и даже узнал бы, если бы она стояла ко мне спиной. Я отметил про себя тот факт, что Рита из девушки превратилась в очень симпатичную женщину, в движениях которой, по – прежнему, чувствовалась пластика артистки. Я, сломя голову, ринулся из вагона и спускался по ступенькам на перрон, не смотря себе под ноги и не сводя глаз своих с Маргариты. И тут я встретил нацеленный на меня её взгляд – взгляд из моей юности, и мы безрассудно бросились навстречу друг другу в объятия нашей юности и я услышал у себя рядом с ухом:
– Я долго ждала тебя…
Когда мать объяснила девушке, кто я такой, то дочь отошла в сторону и, улыбаясь, старалась не смотреть на нас. После первых восторженных впечатлений, уже сидя на станционной скамейке, пришло время говорить о реальных вещах нашей жизни.
– Костя пьет, с профессией он давно завязал, пошел в председатели сельсовета, я с ним давно не живу. Я домом творчества руковожу у себя в районе.
– Как так? Ты же играла на сцене в Барнауле?
– Играла, муж запил, дочка маленькая, жить надо было как-то, вот и вернулись домой в деревню, к родителям. Моя Ленка туда же, талантливая, вся в отца, заканчивает сейчас театральный, это я так, по-наученному играла, а вот Ленка… – говорила Рита; я сидел рядом с ней по одну сторону скамейки, дочь, приобняв мать, сидела по другую сторону.
И тут пришло время жестокой реальности.
– Какие люди из Голливуда! – к скамейке подошел агрессивно настроенный, явно подшаффе, сам Костя, муж Риты. – И почему я тогда в поезде тебя не придавил, студент. Одни беды от тебя, москвич.– Он стоял прямо передо мной.
– Не надо, Костя, – Маргарита встала перед ним.– Все это не вовремя и не к чему,– зло сказала она мужу в лицо.– Хватит, иди к машине, а мы с Ленкой сейчас подойдем – домой поедем.
Стоянка закончилась, прощания закончились, поезд тронулся… Я стоял в открытых дверях вагона, а на перроне провожали меня два похожих друг на друга человека, чьи лица останутся в моей памяти на долгие годы… Эта станция «Большая речка» оставалась далеко позади меня, но не позади моей жизни, и я все еще стоял у открытых дверей вагона, и если бы можно было бы вернуться на 20 лет назад, то и без «напутствий» Кости сам бы выпрыгнул из вагона, чтобы снова вернуться на эту станцию - станцию больших надежд, откуда начинается большая река человеческих судеб. Мы все когда- то проезжали мимо этих станций своих надежд, мелькающих на нашем жизненном пути.
По приезду домой я позвонил в Барнаул режиссеру молодежного театра и попросил ввести в пьесу новую героиню – Маргариту, которую будет играть её дочь Елена. А пьеса стала называться – «Нас венчали не в церкви».