Вечера на хопрском стриме 3

Юрий Радзиковицкий
История третья.

                Исчезновение мистера Су

Моя семилетняя внучка уже сама читает книжки. Но это не мешает ей постоянно просить меня почитать какую-нибудь из них. На мой вопрос, почему ей самой не прочитать предложенную историю, она отвечала примерно так:
- Когда ты читаешь, то своим голосом оживляешь их всех. И я начинаю их слышать и видеть. Как будто они рядом. Такого никогда не бывает, когда я читаю сама. Да, я узнаю, что с ними случилось, но не представляю, какие они разные.
 Она, конечно, польстила моему самолюбию. Ведь я, видит Бог, всегда при чтении старался несколько театрализовать его: интонацией, чувством, настроением, мимикой, жестом. На днях читал своей внучке андерсеновскую «Штопальную иглу».  Когда я закончил своё действие ироничным вздохом после заключительных строк:
- Ой, как тяжело! - завопила штопальная игла. - Теперь уж я непременно захвораю. Я не выдержу! Не выдержу!
Но она выдержала. Ломовая телега уже давно исчезла из виду, а штопальная игла осталась лежать, как ни в чём не бывало на мостовой.
Ну и пусть себе лежит.-
внучка взглянула на меня своими васильковыми глазами  и промолвила:
- А я на днях тоже сочинила сказку. Ты ведь видел на кухне в ящике для столовых приборов небольшую жёлтую ложечку? Маленькую, маленькую?
- Да, видел, - согласился я. – И даже знаю, как она туда попала. Она раньше была в горчичном флаконе. Но последний разбился, а ложечку жалко было выбрасывать. Вот её и положили в ящик с другими столовыми приборами.
- Но сейчас её там нет.
- А где же она, если не секрет?
- Не секрет. Вот об этом моя сказка. Хочешь, расскажу?
- Ещё как хочу. Сказок ты мне ещё не рассказывала, стихи были, а вот сказок не было.
И моё милое создание стало рассказывать, внимательно следя за моей реакцией. При этом лицо у неё было серьёзное, если не сказать, вдохновенное:
- Жила была маленькая жёлтенькая ложечка. И обитала она в кассетнице, что была в кухонном столе, в его ящике. Вместе с ней там были ножи, ложки и вилки.  Всеми ними постоянно пользовались. Их вынимали из стола, располагали около тарелок.  Маленькая ложечка слышала, как они позвякивали, ударяясь о тарелки или друг о друга. Потом эти приборы мыли, вытирали или сушили. Затем они, чистенькие, блестящие и довольные, отдыхали в кассетнице. У них было хорошее настроение: они сослужили добрую службу людям. Только маленькой жёлтенькой ложечке было грустно и обидно. Так она печалилась каждый день и однажды пропала. Она так пропала, что оказалась в каком-то сарае, в каком-то изувеченном чемодане с выброшенными  вещами. Забытые, грязные, ржавые. Их даже как-то один человек обозвал хламом. Да, они были никому не нужно. Но они были нужны самим себе. И только тогда, когда они поняли, что никому не нужны, вспомнили про себя и стали жить той жизнью, которая у них была в этом чемодане. Общались между собой, рассказывали про свою прошлую жизнь, делали то, что им самим надо было, или просто думали думу свою в своём одиночестве. И были счастливы. И ложечку научили быть счастливой: если ты нужна себе, то, значит, ты счастлива.   А она была нужна самой себе, такой изящной и единственной. Вот и вся сказка. Я назвала её «Горчичная ложечка». Тебе понравилась она?
  Я искренне ответил, что сказка не только понравилась, но и что хочу послать в детский журнал, чтобы её прочитали другие дети и взрослые. А про себя подумал, какое удивительное поколение  детей растёт, как рано они стали чувствовать  нерв жизни. Совсем не по-детски. И даже мудро, что не всем взрослым дано. Через некоторое время, размышляя об этом эпизоде, я перебрал в памяти  те сказки Андерсона, в которых он размышляет о судьбе вещей, что окружают нас в быту. И подумалось мне, что эти его вещи: штопальная игла,  перо и чернильница, ключ от ворот, свеча и бутылочное горлышко – их истории - это не аллегории, не иносказания, не про человека и его качества личности, а  именно про вещи. Ведь справедливо задать вопрос мы ли живём среди вещей, или вещи живут среди нас? И может быть, мера нашей доброты и уважения к привычным для нас вещам и есть мера нашего нравственного чувства? Ведь они полностью в нашей власти. И как тут не вспомнить строки из андерсовской сказки «Перо и чернильница»:
Как безрассудно было бы со стороны смычка и скрипки кичиться своим искусством. А как часто делаем это мы, люди — поэты, художники, ученые, изобретатели, полководцы! Мы кичимся, а ведь все мы — только инструменты в руках создателя. Ему одному честь и хвала! А нам гордиться нечем!
Да, мы управляем вещами, решаем их судьбы, присвоив себе прерогативы создателя. И не всегда нам за это честь и хвала. Но заметки и дневниковые записи, присланные мне Дмитрием Раздоровым, позволяют взглянуть на ту ситуацию иначе: мысль, что вещи управляют нами, не кажется ему абсурдной. А мне после прочтения о драматической истории магистра фертильности Гендина вполне кажется приемлемой. Так что ирреальная история господина Раздорова вполне достойна того, чтобы быть предъявленной  суду читателя. Тем более что мне очень импонирует его личное отношение к вещам.

                Заметки и дневниковые записи господина
                Раздорова, сделанные им собственноручно.

Погожий  день. Благоприятное время для того, чтобы совершить увлекательную и неторопливую прогулку по «блошиному» рынку. Забавное у него название. И пришло оно из Парижа, где во времена Наполеона появился знаменитый Клиньянкур, базар для распродажи старых вещей. В продаваемом барахле обитало огромное количество блох. Поэтому это место стали называть March; aux puces – блошиный рынок.
Безымянный автор, вероятно, турист, посетивший это парижское чудо, так описывает увиденное:
«Склад, музей, сокровищница. Место, где продают время, где торгуют ностальгией и распродают по частям прошлое. Здесь есть всё: книги, решётки от каминов и каминные щипцы, утюги, птичьи клетки, бутылки, чашки и рюмки, эмалированные чайники и медные кофейники, открытки, разные бумаги, куклы, статуэтки, распятия, пластмассовые бусы и африканские маски, оленьи рога и бронзовые пресс-папье, керосиновые лампы и деревянные кофемолки, щипцы для сахара и фетровые шляпы, котелки и цилиндры, трости, зонты, коробки и коробочки, футляры, игрушки, музыкальные инструменты и ноты, лорнеты, чемоданы, ящики, столы и стулья, столики и подушки для ног, ручки от навсегда закрытых дверей и ключи от потерянных замков, гравюры, боа, карандашные рисунки и акварели, головы от манекенов, четки, кастрюли, тазы, чугунные кочерги, русские самовары и китайские веера, зеркала, часы, фотоаппараты, рамы от картин и сами картины, загадочные детали, кусочки, обрывки… Фрагменты ушедшей жизни. Обломки чужого быта. Гигантский коллаж из умерших вещей. Караван-сарай, где для каждого есть свой продавец, где никто не останется без покупки. Здесь никто не будет разочарован. March; aux puces - это не просто рынок, это ещё и театр, маскарад, райский сад для фотографа».
 Блошиный рынок в моём городе  тоже являет любопытную картину,  вполне соответствующую приведённому описанию. Я  иногда его посещаю по пятницам. И цель, кроме длительной прогулки, есть. Выискиваю специальные ложечки, которыми в прошлые времена гасили свечи. Небольшого размера, сделанные из меди, бронзы или фраже и  имеющие затейливые художественные формы – они, собранные вместе, представляют коллекцию, вызывающую у моих друзей неподдельный интерес. А в последнее время я стал выискивать спичечницы, такие любопытные обложки для спичечных коробков. Они привлекли меня своеобразием оформления  боковых панелей и крайней редкостью своего  появления среди вещевого разнообразия барахолки.
Но как-то среди вещевых развалов я увидел нечто, что болезненно зацепило. На земле валялась груда семейных альбомов. Присел и перелистал десятка два страниц. История одной семьи за несколько десятков лет где-то в 60-90 годах прошлого века. Групповые и одиночные изображения. Дети, молодёжь, взрослые и старики старательно смотрят в объектив камеры.  Он, объектив, запечатлел их в повседневных событиях на улице, дома, на пляже, на природе. И в моменты празднеств: на днях рождениях, свадьбах, юбилеях, на торжественных церемониях. Запечатлел мгновения их жизни. Они им были дороги, и они хотели сохранить память о них, делая эти снимки. Теперь многие персонажи, безмолвно застывшие на фотографиях, уже покинули этот мир. А их изображения, пожелтевшие и блеклые, потерянно глядят на фланирующих мимо людей. Изображения с неузнаваемыми ликами, сиротливые и ненужные. Результатом этих посещений блошиных рынков и антикварных магазинов стал тот факт, что однажды мой ученик, я даю частные уроки английского языка, как-то спросил меня, оглядев убранство моей квартиры:
- Дмитрий Игоревич, раньше здесь был музей, а потом вы стали жить здесь?
На что я ответил, несколько улыбаясь:
- Да, и сейчас здесь музей, и я являюсь его экспонатом, к тому же не самым интересным, смею тебя заверить, мой юный друг.
Музей, не музей. А если посмотреть по сторонам, то есть на чём глазам остановиться. Будь то десятка два живописных амфор, что выстроились в ряд на платяном шкафу, или старинные шпаги, ножи, пистолеты, секиры и палицы, красующиеся то тут, то там на стенах, или многочисленные миниатюрные бронзовые копии известных строений, площадных скульптур и памятников, что опоясали комнату, находясь на полках перед рядами книг. А разве не привлечёт внимание большой стол с зеленой мраморной столешницей  и деревянной основой, украшенной изобретательной резьбой. К тому же на столе находятся несколько старинных шахматных досок со стилизованными под разные эпохи шахматными фигурами. Скажем, на одной доске бой ведут армии под началом  несравненной Клеопатры и великого Цезаря. А изображения старинных географических карт или копии старых литографий с изображением Парижа прошлых веков разве не заставят вас остановиться и всмотреться в эти дивные очертания. Можно также упомянуть изумительные канделябры и подсвечники, что затейливо украшают стены. Чуть не забыл упомянуть о картине, что с недавних пор висит над моим ложем. Это картина современного корейского художника Сун Сэм Парка (Sung Sam Park). Интересна его творческая судьба. Родился и вырос в Корее, художественное образование получил в Париже, местом жительства избрал США, а основной тематикой его творчества являются средиземноморские пейзажи. Вот один из таких пейзажей постоянно радует мой глаз перед сном в матовом отблеске света от заоконного уличного фонаря. Такое скопление артефактов не случайно. Ведь я люблю фигуративное пространство. Да и глаз отдыхает, смотря на эти предметные композиции. И если кто-то полагает, что главным действующим лицом этого странноватого жилища являюсь я, то он заблуждается. Совсем нет таковым является мистер Су. Нет, он не кореец. Его полное имя выглядит как Сударь. Это крупный, величавый, белоснежный ангорский длинношерстный  кот. Зеленоглазый и роскошно усатый. Он у меня появился в двухлетнем возрасте  озорным, беспринципным котёнком.  Как-то моя знакомая пригласила меня посмотреть квартиру, которую она хотела бы снять для себя, полагая, что лучше разбираюсь в достоинствах жилых помещений. Квартира была неподходящей, и когда мы были готовы уйти, хозяйка апартаментов вдруг спросила, не нужен нам котик, такой милый, такой чудесный. А на мой вопрос, почему она хочет расстаться с таким чудом, та заявила, что она вынуждена это сделать, так как её молодой человек, к которому она переезжает, категорически против кошачьего присутствия. На что я резонно, на мой взгляд, заметил, что надо в таком случае расставаться и парнем, а не с любимым котом. И обидевшись за кота, согласился взять его к себе. С тех пор прошло семь лет, и Су стал единовластным хозяином. Я для него являлся поставщиком разных услуг: поглаживания, расчёсывания, кормления,  предоставления мест для возлежания на разных частях тела в ночное время,  совместного бегания по коридору и  как объект нападений из-за угла.

14 июня.
Появилось некое опасение за свою зрительную память.  Сегодня утром, убирая постель с тахты в комод, вдруг замер. На картине Суна произошло какое-то изменение. Вгляделся. По-моему раньше на неширокой дороге, ведущей меж живописных строений к морю, были следы недавнего дождя: чуть тёмные разводы. А теперь, сколько я не разглядывал, их нет. А может быть, их и ранее не было. И это всё аберрации моей памяти? Печальный возрастной звоночек.
18 июня. Моя память подбросила новую загадку. И виной всё та же картина. Теперь на ней исчезла тень, что отбрасывала на ту же дорожку ажурная металлическая решётка, украшающая край веранды, что соседствует на некотором возвышении. Я чувствую, что во мне зарождается сомнение насчёт дефектов моей памяти. Тут чувствуется что-то иное. Решил через день пристально изучать этот пейзаж.
20 июля. Произошло два изменения  Вернее, три. Так как вернулась тень. Или она не исчезала, и мне это просто показалось. А вот два других отличия совершенно новые. Одно кучевое облако, что нависало над синевой моря, изменило конфигурацию. Раньше оно было похоже на голову какой-то птицы с широким клювом, синим глазом и причудливым хохолком. Теперь оно стало похоже на шар сахарной ваты, что продают у нас в парках по праздникам.  И к вящему моему изумлению исчезли с морской глади  силуэты восьми парусных лодок.  Напрашиваются три объяснения. Первое, старое, моя память даёт сбой. Второе, кто-то стирает или добавляет что-то на картине. Я это не делал, в этом уверен. Мистер Су слишком ленив, чтобы заниматься таким непотребством. Допускать, что существует кто-то третий в нашем приюте абсурдно: мистер Су его моментально вычислил бы и закошмарил со всей убедительностью своих когтей и белоснежных клыков. Как-то я принёс ему в подарок большого плюшевого осьминога. Через день пришлось вынести ведро мусора: это было всё, что осталось от этого синего водоплавающего. И третье объяснение – картина живёт своей жизнь. То есть мир, который на ней изображён, продолжает бытийствовать, претерпевая  всяческие изменения. Как к этому относиться – это вопрос, на который я не знаю ответ.
23 июня.
Мистер Су, видимо, тоже заинтересовался этими странностями картины.  Я его стал часто видеть сидящем на тахте и разглядывающим картину. Голова чуть поворачивается из стороны в стороны, уши время от времени подрагивают, а хвост нервно извивается на ворсистой поверхности моей лежанки. Что ему там видится? Что привлекает его внимание? Когда я его об этом спросил, он повернул свою осанистую голову, сверкнул зеленью своих глазищ и произнёс нечто, что я перевёл, как: «Отстань». И вновь продолжил своё безмолвное созерцание.  А что касается моих наблюдений, то на картине со стены ближайшего здания, к которому примыкает ранее упомянутая веранда, исчезла белая мемориальная доска. И что мне с этим совсем делать?
24 июня.
Отношения мистера Су к картине миновали стадию тихого  заинтересованного любования. Что в нём, в коте, сдвинулось. Он встал на задние лапы, вытянулся во всю свою мохнатую длинноту  и опёрся передними лапами посредине холста. Там, где раньше были разводы от дождевых луж. А затем стал обнюхивать картину, квадратный сантиметр за квадратным сантиметром. Этого оказался мало. Лизнуть в нескольких местах. Но и этого стало ему мало. Так как он принялся головой обтираться о полотно. Да с такой силой, что картина сорвалась с креплений на стене и  упала   на тахту. Но это не остановила котовых страстей. Он принялся кататься – переворачиваться по всей плоскости средиземноморского пейзажа. А когда я  решил спасать картину от такого вандализма, то мистер Ли изволил на меня свирепо зашипеть. На что я справедливо заметил: «Всему, батенька, есть придел. И твоему почитанию живописи тоже». Мистер Су на меня обиделся и горделивой походкой отправился на кухню перекусить. Любовь к изобразительному искусству отняла у него много сил, которые необходимо было срочно восстановить.  После  его ухода я водрузил картину на место, справедливо полагая, что она ещё принесёт мне сюрпризы.
26 июня.
Сюрпризы не заставили долго ждать. Нет, на картине ничего не изменилось. Но мистер Су исчез. Последний раз я его видел сегодня утром, когда уходил на кухню готовить обед на два-три дня. Кот спал на кресле после нескольких забегов по коридору – чуть ли не ежедневный ритуал по поддержанию своего тонуса.  Через час я удивился, что он не пришёл проверить, чем я тут занимаюсь, и понаблюдать за моими манипуляциями.  Да и мне с ним бывает уютно, когда он  присутствует рядом и отслеживает каждое моё движение. Обычно он откликается на мой зов, и через некоторое время его можно увидеть, неторопливо входящим на кухню. Но он не появился, я пошёл за ним. Его в комнате не было. Поискал, заглянул во все углы в ней и в другой комнате. Проверил подсобные помещения – тот же результат. Потом меня осенило: у него приступ меланхолии, и поэтому его надо искать в шкафу, лежащем на полотенцах и простынях. Он всегда там затаивался, когда мрачные мысли одолевали его разум. Открыл все дверцы – ни кота, ни меланхолии. Поразмыслил: входную дверь не открывал, балконную – тоже. Исчез, даже лоскутка своей тени не оставил. Подошёл к творению Сун Сэма. Мемориальная доска вновь на месте, но красные цветы герани, что пышной купой нависали над ней, стали почему-то белыми. Появилась ощущение, что все изменения на картине не случайны: она посылает мне какие-то сигналы. Но какие? И связано ли последнее изменение с пропажей мистера Су?
27 июня.
Вычитал, что белый цвет цветов означает  умение ожидать или умение слушать. Значит ли это, что мне следует ожидать возвращения моего любимца? Иль мне надо уготовиться к терпеливому выслушиванию, к вниманию к сторонней речи? Но чей и о чём? Уже поздний вечер, а мистер Су не объявился. Очень грустно.
2 июля.
В прошедшие дни часто возвращался к размышлениям о природе инфернального – тайного, жуткого, приводящего в смятение здравый рассудок. Что это? Наши фантазии и страхи, нашедшие воплощение в каких-то наших аберрациях действительности?  Или действительность
вдруг приобретает ранее незнакомые нам свойства, и мы не в состоянии их объяснить? А может быть существует некая сила, некая воля, которая устраивает нам рандеву с невероятным, с невозможным? Изменения в средиземноморском пейзаже и исчезновение, испарение, улетучивание семикилограммового домашнего зверя – к какому моему предположению отнести? Ответов нет, как и нет Мистера Су. Интересно, где его черти носят?
4 июля.
Видно, не зря я на днях помянул чёрта.  Сегодня утром захожу в комнату и замер: на тахте свернувшись в клубок, прикрыв нос опахалом своего хвоста, спал мой шлёндра. На моё приветствие не отреагировал. На повторное – тоже. Решил не беспокоить, полагая, что он умаялся за восемь суток отсутствия.  Проспал около пяти часов. Затем явился на кухню, где я уже приготовил ему праздничный обед.  Поел, посидел, облизываясь, изредка поглядывая на меня. Затем так же молча куда-то направился, но я пресёк это. Нагнулся, схватил и взял его себе на руки. Тот не сопротивлялся и даже замурлыкал после того, когда я стал почёсывать его мохнатое брюшко. С ним на руках я подошёл к дивану, сел и решил проделать с котом привычную для этого места процедуру – взять из коробочки расчёску и привести его шёрстку в порядок. Мистер Су просто обожал эту процедуру, включая при этом все регистры своего урчания. Всё шло своим обычным чередом, как вдруг расчёска застряла у него на горле. Я пригляделся и увидел там тоненький плоский матерчатый  ошейник. Я попытался его снять  через голову животного, так как мне показалось, что материал, из которого он сделан,  растягивается. Мне удалось это сделать с некоторым усилием. Но, видимо, причинил коту при этом какое-то неудобство. Поэтому он свирепо зашипел на меня, сверкнул гневно зелёными очами и спрыгнул на палас, что лежал на полу у дивана. И тут же вцепился в него своими когтями и стал нещадно драть жесткое покрытие. Отведя душеньку, тут же свалился на него, перевернулся на спину, устремив все свои четыре лапы в потолок, подставив своё брюхо под жаркие солнечные лучи, что проникали в комнату через стекло большого окна. Я же тем временем решил рассмотреть свою добычу – белый  изящный ошейник. И тут меня ожидало очередное неожиданное открытие.  У ошейника был накладной карман, в котором я обнаружил чип. Такой, какой вставляют в планшеты для увеличения памяти.  Вставил обнаруженный чип в свой планшет, не очень надеясь, что тот его распознает. Однако распознал и выдал текст вот такого содержания:
 
Это чудо  неожиданно материализовалось у меня на кресле в спящем состоянии.  Я не знаю, когда это произошло, но когда зашла в комнату в поиске своей Женьки, он уже бы там, а она охраняла его сон, восседая на полу возле кресла, где он находился в объятиях Морфея. Она походила на сурового рыжего ликтора, а он – на спящего знатного римского патриция, покой которого необходимо охранять. Когда я попыталась приблизиться поближе и рассмотреть непрошенного гостя, то Женевцев, в быту  просто Женька, короткошёрстная красавица-кошечка, свирепым шипом предупредила меня, что номер не пройдёт. И лучше удалиться. Что я сделала, озадачив себя вопросом: «Как это  белоснежное чудо могло появиться в моих апартаментах, когда всё и везде закрыто по причине неимоверной жары снаружи?»  Я ведь ранним утром специально это сделала, так как  с вечера на ночь всё открываю, чтобы дышать морским бризом, чьё освежающее дуновение доносится и до моих окон.  А если он проник к нам ночью, то Женька устроила ему бы такую выволочку, что он не мог бы после этого мирно спать на кресле под её охраной, да и вся окрестность проснулась бы от её яростных воплей. Знаем, проходили!  Видимо, она обнаружила его спящим днём и решила отложить разборки на потом.
 Но никаких разборок потом не последовало. Наоборот начался процесс взаимного узнавания: обнюхивания, облизывания, каких-то игрищ и мирной дрёмы на некотором отдалении. С каждым днём их отношения стали становится всё более романтичными, что заставило меня вздохнуть: быть мне бабушкой при таком раскладе. Мой племянник Серж, придя в гости и понаблюдав эту парочку, заявил мне со всей своей семилетней прямотой:
- Тетя Лу, это ведь Же и Па. -  Надо пояснить, что пришельца я стала звать Патриций, в быту Па, за его величавость и некоторую надменность. – И когда мне надо будет их позвать вместе, то я буду кричать: «Жопа – идите сюда, я свежей рыбки принёс с прибрежного базара».
Выговорив отрока за недопустимость таких слов в разговоре с сеньорами, про себя подумала:
- Малец ведь прав, они, эти Же и Па, всегда вместе, как две половинки одной попы, да простит меня дева Мария за такой образ мысли.
 И так эти двое блаженствуют, я заканчиваю писать это послание. Я спрячу под шейкой у Па заранее, до того как вздумает вернуться к Вам. И хочу Вас успокоить, ему у нас хорошо. И ещё одно. Я не собираюсь вступить с Вами в личную переписку. Предметом нашего общения могут быть только наши питомцы. Поэтому никаких вопросов в части моей личности, и не надо никакой информации о вашей жизни. Я не поддерживаю виртуальные знакомства. Имею печальный опыт в этом. Прошу уважать мой выбор.

5 июля.
Мистер Су окончательно пришёл в себя. Стал весел и игрив, демонстрируя хороший аппетит. Правда, я изредка заставал перед пейзажем, застывшим в немом белом изваянии. Лишь иногда он издавал призывные вопли, какими коты на крышах зовут своих пассий. Чувствуя, что дело этими воплями может не ограничиться, я написал и сохранил на чипе следующее краткое послание. А потом закрепил на его ошейнике. Кот особо не возражал, правда, что буркнул,  степенно уходя после этой процедуры.
Спасибо, сеньора Лу, за столь подробное описание жизни моего Сударя, в быту мистера Су, в Ваших апартаментах. Его вид после возвращения от Вас свидетельствует об этом вполне убедительно. Он так же, как и у Вас  после появления, продолжительно спал. Но потом вернулся к обычному образу жизни. Однако кое-что в его поведении заставляет думать, что он скучает по Женевьеве. Часто сидит у картины, иногда издавая страстные призывные  вопли. Я обратил внимание на Вашу просьбу-требование.   И как видите, её исполняю.

8 июля.
Мистер Су вновь благополучно, надеюсь, удалился в своё неизвестное, что находится, по моим представлениям, где-то  у тёплого моря и, скорее всего, на италийском побережье (патриций, морской ночной бриз, сеньора, дева Мария, ликтор – просто указывают на это).

 10 июля
 Несколько дней  размышляю над природой, мистического ирреального. Обратился к отдельным работам известных мыслителей.  Вот у Шопенгауэра  обратил внимание на такое его высказывание:
 Стремление к волшебству имеет своё основание в сознании, что мы, а также весь мир, с его временным бытием, имеем ещё вневременное бытие, от которого проложен одинаково короткий путь к каждой точке пространства и времени и, следовательно, и к любому материальному предмету. Но вследствие суеверного смешения понятий мы не замечаем, что ведь всякое событие происходит во времени и, следовательно, исключает возможность волшебства, и что хотя сама воля имеет магические свойства.
Тогда, по его логике, воспринимая нечто как мистическое, мы попадаем во вневременное бытие, отличное от реального, в котором мы длим свою жизнь. А с другой стороны – вот это дление жизни в объектной реальности исключает всякую мистику.
У академика Вернадского, наоборот, можно найти апологетику мистического, признание её исторического места в становлении человеческого мироощущения. И в настоящий момент в природе человека и мира есть обстоятельства, которые  современной наукой нельзя объяснить. И тогда торжествует мистика.
  В истории развития человечества значение мистического настроения — вдохновения — никогда не может быть оценено слишком высоко. В той или иной форме оно проникает всю душевную жизнь человека, является основным элементом жизни.
Мы искусственно закрыли себя для восприятия целого рода оккультных явлений природы, которые воспринимались в прежние времена, когда сознание не было так подавлено рационалистическими ограничениями. Наука принуждена расширить свои границы до бесконечности и исследовать все явления, как бы ни казались они ей необычайными, оккультными, почти чудесными. Природа мира и природа человека бесконечно богаче силами, чем это представляло себе научное сознание просветительной эпохи.
Николай Бердяев, русский философ, подводит под мистицизм более широкую платформу – он и есть сама жизнь, которая начинается там, где кончается догматическое понимание бытия с его принципами, законами, постулатами и символами.
Подлинная мистика и есть реализм, она обращена к первореальностям, к тайне существования, в то  время как ортодоксальная теология имеет дело лишь с символами, получившими социальное значение. Мистика есть как бы „откровение откровения“, раскрытие реальностей за символами.
Если эти точки зрения на природу  мистического мне были интересны и полезны. И надо признаться, способствовали  моему более глубокому проникновению в суть проблемы. Однако максима  Апулея Люция, римского писателя и мыслителя второго века нашей эры, никак меня не устраивает:
Не дано увидеть те силы, которые позволено только ощущать.
Да, мои ощущения помогли мне наблюдать за изменениями на картине, за странными перемещениями  мистера Су в пространстве. Согласен, что мне не дано понять природу тех сил, что это всё совершают. Но разум жаждет ответа: «Что это за силы затеяли со мной такой странный диалог?»  Но всё происходит так, как описано у Марка Твена  в его «Приключениях Тома Сойера»:
– Том!
Ответа нет.
– Том!
Ответа нет.
Так что, не получив разъяснений о загадочных обстоятельствах своём доме, приходится вспоминать другое  литературное взывание – теперь уже чеховское:
Мисюсь, где ты?
И  поэтому по аналогии стал выкликать про себя: «Мистер Су, где ты?»
 15 июля.
 Вчера был месяц с момента первого появления изменения на картине. Кот на празднование юбилея не явился. Но сегодня пожаловал и тут же погрузился в спячку. Правда, великодушно позволил прежде изъять послание от сеньоры Лу. В нём ничего нового для меня не было: тоже любование романтическими отношениями этих  Же и Па, или лучше  написать -  этих жопошников. Зачем перечить ребёнку.  Однако хозяйка Женевьевы заинтересовалась картиной, о которой я упомянул в прошлом своём послании. Подробно описал эту картину корейского мастера живописи и тут же вложил  чип с ответом в ошейник: вдруг мистер Су проснётся и не обнаружит рядом свою несравненную Женевьеву. У него хватит  кошачьего ума тут же смотаться к средиземноморской красавице. Но он проявил стойкость: основательно перекусил, посмотрел со мной «Что, где, когда?», после чего поспал на моём плече полночи. Но утром я его не обнаружил.  Сердцу котейкиному не прикажешь – оно вновь взыграло, и кот умотал в  неизвестную для меня даль.
27 июля.
Уже и не надеялся, что увижу мистера Су.  Но он вновь появился. Позволил завладеть очередным посланием и умчался  в чертоги Морфея.  Новое письмо меня  весьма озадачило. Во-первых, по  моему описанию картины сеньора Лу опознала свою улицу. Более того, несколько лет тому назад она видела художника азиатской внешности, рисующего панораму улицы и других мест близ морского прибрежья.  И всё это её весьма напрягает. Во-вторых – и это, как она утверждает, определено её решением, которое она приняла ещё весной, а не сейчас, когда стали происходить эти непонятные события.  Она продаёт квартиру и уже почти купила иную на другом континенте. Дело в том, что она не живёт более пяти-шести лет на одном месте. И в настоящий момент ей захотелось пожить недалеко от баобабов и кенгуру. Мечтает послушать игру аборигенов на диджериду. И если получится, то самой научиться играть на этом экзотическом инструменте.  Женевьева, конечно, отбудет с ней, несмотря на то, что она уже в интересном положении.  И в районе двадцатых  чисел августа должно появиться у этих  хвостатых прелестей потомство. Ей бы хотелось бы Па забрать с собой, ведь не хорошо детей оставлять без отца, да и Женька  без него жить не сможет. И поэтому она меня спрашивает, каковы мои соображения на сей счёт? Смогу ли я расстаться со своим любимцем? Решать надо быстро: отбытие планируется в первую неделю августа. И если кот не вернётся к этому времени, то они уедут без него. Но будут ждать до последнего.
28 июля.
Написал краткую записку, в которой подтвердил согласие уступить моего кота его возлюбленной Женьке чисто из мужской солидарности.  Заверил, что я с ним очень тепло попрощался и повесил ему на ошейник серебряное колечко на память о нашей дружбе и так же попросил держать его на длинном поводке до момента отлёта за океан, чтобы он вдруг не сорвался ко мне.
Вечером, когда кот пришёл смотреть со  мной очередной выпуск «Голос: дети», я взял его на руки и, глядя ему в глаза, сказал: «Друг мой. Я люблю тебя. И ты знаешь, что мне будет трудно без тебя. Но это твоя жизнь, это твой выбор. И я не в праве тебе мешать. Так что больше прощаться не будем. Когда решишь отбыть к Женьке, тогда и  исчезай».
Затем положил его себе по привычке на плечо  и под его басовитое мурлыкание  смотрел весь этот бедлам. Утром мистера Су в моей квартире уже не было. Подошёл к картине. В пейзаже, что был на ней изображён, всё восстановилось. Даже дождевые разводы на дороге и  синеглазый утёнок на небе.  Снял картину со стены, положил в пакет и отнёс знакомому антиквару в подарок. Затем прошёл в соседний парк, сел в тенистой аллее  на скамейку и стал созерцать окружающий мир. Домой идти не хотелось. Во всяком случае, не сейчас. Как там, у Самеда Вургуна:
       Пусть длится день! Пусть вертится планета!
       Я не спешу.
       Мне некуда спешить.