Первый день в Алжире
Мы с мужем сошли с парохода. Было начало марта. Казалось, что всё вокруг сияет – солнце на небе, море в блестках от волны, глянцевые листья толстых старых фикусов высотой в четырех-этажный дом, витрины магазинов на первых этажах высотных зданий, девушки в золотых украшениях и в ярких одеждах, поверхности многочисленных разноцветных автомобилей, отполированные колесами дороги, пышные цветущие кусты на всех балконах…
Рабочие порта кричали мне издали :”Charmante!” Сказка продолжалась. Сначала праздник для глаз из окон поездов, на которых мы ехали от Ташкента до Гапа в Альпах, с редкими остановками в разных городах разных стран, поездки по альпийским высотам на автомобиле, потом Париж, Марсель, и вот он – Алжир. Тысяча и одна ночь.
Муж снял номер в гостинице. Я впервые вижу унитаз, который находится прямо в комнате, отгороженный только тонкой стенкой в форме буквы Г. Это меня удивляет, но нисколько не портит состояния острой восприимчивости и радости от всего нового, что мое существо старается навсегда впитать, сделать своей частью и осмыслить. В номере стоит специфический запах французского мыла и освежителей воздуха. Гостиница - времен французской колонизации. Стены толстые, стиль барокко. Я поглощаю новое с таким воодушевлением и восторгом, что не чувствую ни голода, ни холода, ни желания спать. Мне всего мало! Ещё, ещё, ещё….
Часа в четыре за нами приезжает издалека брат мужа на “Форде”, чтобы отвезти нас в родовое селение в горах около города Константины - столицы севера Алжира. Между прочим, я – Константиновна. Мы едем девять часов и приезжаем туда поздно ночью. Вокруг – полная темень. Снега по колено. Брат включает мощный фонарь, и я вижу толстые стены средневековой крепости с маленькой, древней, деревянной, потёртой множеством рук дверцей. На стенах не хватает только бойниц. Возможно, они когда-то были, но впоследствии за ненадобностью были заложены кирпичом. Мы поднимаемся в гору по широким, во всю ширину проулка, ступеням. Проулок с двух сторон окаймлён высокими стенами метров в пятнадцать – это стены двухэтажных домов, соприкасающихся одной стеной друг с другом.
Из-под ног разбегаются кошки. Где-то впереди журчит вода из родника. Сверху кое-где над проулком есть перекрытия. Как выяснилось потом - комнаты верхних соседей. Светит полная луна и фонарь. Наконец, мы добираемся до запертых деревянных ворот, брат стучит и молодой парень, завернувшись в коричневую накидку с капюшоном, открывает нам дверь. Мы заходим во внyтрений дворик с кафельным полом посередине, вокруг него по периметру идут комнаты вдоль открытой веранды. Поднимаемся на второй этаж и заходим в большую комнату. Брат включает нам газовый обогреватель, который я тоже вижу впервые и страшно его боюсь. Его маленький огонек немножко освещает комнату и от него идет приятное тепло как от костра. Пол покрыт древними изразцами с красивым рисунком. На полу лежит двуспальный матрас толщиной в полметра, так плотно набитый бараньей шерстью, что кажется, что он сделан из дерева. На стенах – вешалки для одежды. В комнате есть еще очень маленькое окошко почти под потолком, оно выходит на проулок, по которому мы шли и оттуда доносятся голоса двух мужчин. Температура в комнате ниже чем в холодильнике. Мы ложимся спать в одежде, прикрываемся несколькими шерстяными одеялами ручной работы, прижимаемся друг к другу и дрожим от холода. Я лежу и плачу всю ночь. Неужели мне, столичной жительнице, придется прожить в этой забытой Богом деревне всю оставшуюся жизнь? Муж спит и, к счастью, моих слез не видит. Под утро засыпаю.
Утром меня будит тихий стук в дверь. Мужа уже нет. Ведь он целый год не был дома. Дети робко приоткрывают дверь и вносят в комнату маленький арабский пятигранный раскладной деревянный столик с резными ножками, инкрустированный перламутром, большой латунный поднос, украшенный сложным восточным рисунком, старинный металлический кувшин с теплой водой для умывания, небольшой тазик для тех же целей и завтрак – натуральный кофе в большой турке с необычным для меня ароматом, домашнее молоко , турецкие сладости – пахлава с орехами в меду между прозрачными лепестками слоеного теста, песочное печенье с абрикосовым джемом и сомса - треугольный слоеный пирожок с орехами и изюмом внутри, пропитанный растопленным медом.
Внизу слышится радостная речь женщин, веселые крики маленьких детей, шум посуды, звук льющейся воды, звон металлических тазов, смех, плач грудных детей. Мне стыдно появляться на публику, ведь я так поздно встала, а все уже давно на ногах и позаботились обо мне. К тому же, я не знаю ни одного слова ни на французском, ни на арабском языке, кроме избитого “Спасибо”. Я приоткрываю дверь и рассматриваю в щелочку потемневшие от времени и непогоды старые резные деревянные колонны на галерее вокруг дворика, узкие маленькие окна без стекол с двух сторон от каждой двери, с витиеватыми решетками на окнах и деревянными ставнями с внешней стороны, через которые не проникает солнечный свет. Пол тоже покрыт старинными изразцами, местами потрескавшимися. Стены побелены. На перилах сушатся ковры, простыни, одеяла, внизу на металлических проводах развешено постиранное белье. Везде лежит слой снега (на улице – по колено), но во дворике есть сливное отверстие, рядом с ним моют посуду, стирают и умываются, поэтому снега вокруг него нет. Женщины одеты в теплые кофты, в длинных до пола теплых платьях . На ногах шерстяные носки и пластмассовые шлепки. Пятилетние дети бегают по снегу босиком в легких рубашечках. Те, кто постарше – одеты теплее, но тоже достаточно легко. Женщины сидят на низких табуреточках вокруг сливного отверстия и каждая занимается своим делом, одновременно следя за детьми и болтая с сестрами и золовками – моют посуду, стирают, чистят овощи к обеду. На первом этаже галереи девушка печет хлеб на газовой горелке – это большие тонкие лепешки диаметром около 30 сантиметров. Из кухни уже доносится запах специй, скоро полдень, а значит – обед.
Наконец я слышу счастливый голос мужа. Он что-то говорит, а потом громко зовет меня спуститься вниз. И вот я, как королева, спускаюсь по крутой лестнице вниз под взглядами всех его родственников – от мала до велика. Ради такого события все высыпали из своих комнат, улыбаются мне и здороваются разноголосым хором. Я тоже отвечаю со своим русским акцентом.
Муж ведет меня в одну из комнат на первом этаже, к своей маме –главе семьи. Отец у мужа умер рано, поэтому она растила семерых детей с помощью брата мужа. Собственно, он и её двоюродный брат. Вся деревня состоит из двух частей – верхняя часть из многочисленной семьи мужа, нижняя из чужеродной деревенской бедноты, которую по праздникам кормят и дарят подарки детям. Мама одета в семь платьев и нижнюю белую длинную рубашку, поэтому выглядит толще, чем она есть на самом деле. Платья расходятся книзу колоколом, а под грудью завязаны красивой лентой с вышивкой. Мать, как и вся родня – белокожая до синевы, с блестящими крупными светло-карими глазами, с натуральным румянцем на щеках. Она вся в потертом от времени золоте – тут принято носить его, никогда не снимая. На руках несколько массивных браслетов, в ушах тяжелые висячие серьги, на головном уборе типа турецкого, то есть срезанного конуса, пришиты бусинки и золотые монетки вместе с вкраплениями характерных для восточных народов крупных бусин в виде стилизованного глаза – от сглаза. На ногах теплые вязаные носки – у неё ревматизм и ходит она с трудом. Она очень рада меня видеть, несмотря на то, что я не мусульманка и она это знает.
Семья мужа очень религиозная, потому что они – потомки шейха. Двести пятьдесят лет назад он со всей своей семьёй и свитой из охраны и челяди, прибыл сюда и обосновал это поселение, построил крепость. Откуда он прибыл, тщательно скрывалось – и уже никто в семье этого не знает, хотя родословную своей семьи за 250 лет ответят назубок.
В комнате убранство обычное для Востока, хотя это и Африка – каменный пол застелен коврами, а сверху ещё и полосатыми паласами из обрезков старой одежды, сотканные вручную на старом деревянном станке. В ряд лежат такие же толстые матрасы, как и в комнате , в которой мы спали. В углу весит изображение Каабы – священного черного камня в Саудовской Аравии, которому поклоняются все мусульмане. На столике стоит телевизор. Посреди комнаты стоит низкий складной деревянный столик с металлическим подносом на нем. Вокруг него сидят по-турецки, наклоняясь всем туловищем к подносу во время еды. В соседней комнате находится кухня с газовой плитой, а на ней огромные кастрюльки – семья большая, а суп готовят на обед и ужин, побольше. Могут случайно заглянуть и гости, ведь вся деревня – родня.
Свекровь обнимает меня и целует в щеку. Я тоже. Она задает мне вопросы через переводчика – моего мужа. Про мою маму, мою семью, без свойственной восточным женщинам бесцеремонности и навязчивости. Она держится с большим достоинством. Иногда она что-то спрашивает моего мужа, он отвечает. В деревне у неё репутация мудрой и святой женщины. Перед нашей свадьбой она дала своё благословение на наш брак. Иностранки в их родне – не новость. Испанки, француженки. Род моего мужа расселился по городам всего Алжира. Мы тоже будем жить рядом со столицей. Мужа назначили проректором института.
Наступает время обеда. По поводу нашего приезда приходят гости – дядя со стороны матери, который заменил своего брата в качестве управляющего делами семьи мужа, практически его второй отец. Вместе с ним пришли два его старших сына. По обычаю, мужчины кушают отдельно от женщин и раньше их, потому что женщины сначала обслуживают мужчин за обедом. Но я сажусь с ними, потому что я буду чувствовать себя неловко без мужа с чужими людьми. Я в коротком платье и не знаю, куда спрятать голые ноги, сидя на полу перед столиком. На первое подают шорбу – вегетарианский суп с большим количеством томатной пасты, из дробленой недоспевшей зеленой пшеницы (фрик), очень острый, со специями и зеленью кинзы. Все хлебают шорбу из большой супницы, а мне подают глубокую тарелку. Суп настолько вкусный, что я с большим смущением прошу вторую порцию, хотя остальные сделали не больше десяти глотков этого супа и отстранились от стола. Я не знаю – если я съем вторую тарелку, хватит ли всем женщинам и детям остатков? Муж смеется и говорит, что этого супа всегда готовят много.
На второе подают традиционное алжирское блюдо – кус-кус. Оно готовится из своеобразно приготовленной крупы (кус-кус*), овощей, крупного круглого гороха (нохат) и баранины.Оно подается на одном блюде, кус-кус насыпается горкой, сверху горку венчают крупные куски мяса и её периодически поливают соусом, оставшимся от тушения перечисленных ингредиентов.
Слишком много и сразу полить кус-кус нельзя – он должен оставаться слегка влажным и рассыпчатым. Каждый присутствующий ест его только со своей стороны. Обязанность главы семьи – разделать мясо и раздать всем остальным. За столом дядя смеется и говорит, что женщины не хотят кушать вместе с мужчинами, потому что мужчины громко чавкают. Я верю, потому что тоже обратила на это внимание.
Весть о нашем приезде распространилась по деревне и весь остаток дня приходят женщины посмотреть на меня и обсудить меня между собой. Их угощают кофе и сладостями. Муж сидит рядом и отвечает на все их вопросы. Женщины смеются над его ответами, открыто меня разглядывают и что-то говорят. Муж объясняет, что я показалась им очень красивой, потому что у меня маленькие глазки и прямые волосы. Я немного обижена и думаю, что он издевается надо мной. Но он объясняет, что большие глаза у них не ценятся, потому что они похожи на глаза коровы (а большие глаза – у всех арабов), а прямые волосы – мечта всех женщин, потому что у всех они кудрявые.
Тут же сидят дети и жена старшего брата. Такие имена я слышу впервые - Гнуджа, Раджа, Фахима, Рахима, Салиха, Амаль, Салима, свекровь – Уарда. Племянников зовут Абделькрим и Абделькадер. У мужа двойное имя Мухаммед Салах и фамилия тоже двойная. От обилия информации я забываю кого как зовут.
Ближе к вечеру мы идем в экспедицию – посмотреть на окрестности деревни. Я одеваю мужскую верхнюю одежду – джеллабу из домотканой толстой шерстяной ткани. Это длинная до пят накидка с широкими рукавами и свободным капюшоном, по форме напоминающую рясу католических монахов. Наверное, такого вида одежда в древние времена встречалась во многих регионах земного шара благодаря своей универсальности. Я одеваю её для того, чтобы никто не подумал, что я женщина. Женщинам выходить за пределы деревни ночью неприлично. Я предполагаю, что этот запрет имеет своей причиной обеспечение их безопасности. В конце концов, уставшим за день мужчинам хочется вечером отдохнуть от трудов праведных – а тут жена пристает - пойдем погуляем! Но мужу приятно показать мне места, где он провел свое детство и юность. Горы покрыты толстым слоем земли и скорее высокие холмы, а не горы. Тем не менее эта часть Алжира называется Высокие Плато. Под толстым слоем снега природа не блистала вечером красотой. Но высоко над нами сияли неизвестные мне созвездия, до которых было рукой подать, и полупрозрачный абажур луны. Рядом любимый мужчина крепко держал меня за руку, воздух был такой свежий, какого никогда не бывает в столице. Я старалась надышаться им впрок. Вдалеке кричали среди абсолютной тишины ослы, потявкивали собаки. Люди расползлись по своим теплым норкам. Хотелось сесть на валун и слушать эту тишину безмолвно.
Но нас уже ждали на ужин. А после ужина – нагревшаяся за день комната, в которой наверняка жила когда-то Шахерезада.