Туман заполняет собой всё вокруг, искажая формы, приглушая цвета и звуки. Превращает знакомую реальность в выцветший зыбкий мираж. Клубится, стелется по траве, рваными клочками зависает на кустах, меняет очертания деревьев, заставляя их формы колeбаться, появляться и исчезать в этом текучем мире, похожем на сон. Тропка, виляющая между кочек у края верхового болота, через несколько шагов утопает в этом молочно-белом ничто. То ли утро, то ли вечер... Невозможно понять. Время словно застыло, и даже осенние листья не шелохнутся в глухой тишине.
Я... Что я? Где я? Пустота. Меня нет? Или есть? Я всё и ничего... Где кончается туман и начинаюсь я? Или где заканчиваюсь я и начинается туман, лес, болото... Не понимаю. Вырваться! Бежать! Но куда? Если я везде и нигде… Стоит мне подумать о любом месте в этом лесу, как сразу оказываюсь там. Или в нескольких местах одновременно. Тогда какая разница между «там» и «здесь»? Но кроме этого леса и болота, с чёрным глазом зарастающего озера, я не знаю ничего. Сколько я тут нахожусь? Минуту? Вечность? А минута - это больше вечности или меньше? Не знаю, не помню. Тоска... Не хочу исчезать. У меня есть только Я, только самосознание! Не хочу раствориться в этом тумане окончательно! Пустота…
***
Кто здесь? Чувствую чьё-то присутствие. Шлёпанье шагов по влажной земле… Их трое, на тропинке... Приглушённые голоса… Приближаются. Или я приближаюсь? Вот они. Слышу обрывки разговора:
- Какого лешего мы сюда попёрлись?
- Ты сама хотела осмотреть древний сруб-домовину, а теперь ноешь!
- В такую погоду? Ни зги не видно за несколько шагов, и сыро, как в могиле!
- А когда? Завтра отпуск кончается, мы уезжаем. Потом будешь мозг выносить, что так и не сходили посмотреть на этот твой памятник древней культуры из-за моей рыбалки. Теперь опять недовольная!
- Я реферат пишу, поэтому мне нужны качественные снимки к теме, а не размытое в тумане пятно! Могли ещё в начале недели сходить, при хорошей погоде!
- Да помолчите вы оба, брюзжите всю дорогу, как старая семейная пара! – раздался третий раздражённый мужской голос, - Голова от вас болит уже!
Повисла тишина.
Люди... Это люди! Двое мужчин и женщина. Надо попросить о помощи! Выбраться вместе с ними отсюда! Пытаюсь позвать их, но не понимаю, как это делается… Стойте, я здесь! Они проходят мимо и удаляются. Не видят меня? Только женщина вдруг обернулась на миг, поёжилась, буркнув «холодрыга», но тут же поспешила за спутниками.
Домовина... Говорили про домовину. Они идут туда? Зачем? Нельзя! Вдруг в сознании вспыхнула мысль, нет – приказ! Запрет неопровержимый, не подлежащий оспариванию: «Да не посмеет никто из живых тревожить покой мёртвых». Звук бубна и гортанное бормотание нараспев... Этот голос… Что это? Обрывки воспоминаний?
Мгновение, и я на заросшей малинником и крапивой поляне. В её центре - груда обугленных брёвен и высокий, почерневший от копоти пень, похожий на гигантскую лапу птицы, вросшую в землю. Между зарослей угадывается двойной круг из замшелых валунов. Под мхом явственно вижу горящие знаки, нанесённые на камень... Энергия, пронзительная и болезненная, как укол раскалённой иглы, всполохом потянулась от знаков, ворвалась в моё сознание. «Да не посмеет никто из живых тревожить покой мёртвых» - фраза заполняет моё естество, и не остаётся ничего, кроме этого запрета…
Ощущаю приближение живых. Их ауры светятся мелкой рябью сквозь переплетения ветвей и стволов. Трое показались у края поляны.
- Ну вот и пришли, судя по карте. Тут должна быть эта твоя этническая развалина.
- Не может быть, покажи.
Путники столпились над картой и компасом.
- Да она сгорела, прикинь! Один пень торчит обугленный, и, судя по этим зарослям, уже давно, – сказал невысокий мужчина, окинув взглядом поляну.
- Проклятье, тащились в такую даль, чтобы сфотографировать груду головешек! Что я теперь покажу на презентации реферата? – женщина раздражённо вскинула руку ко лбу.
- Зато таких фото точно ни у кого не будет. Остались от избушки рожки да ножки. Копчёная куриная ножка! Ха-ха! Видимо, Баба-Яга курила в постели, нарушая нормы противопожарной безопасности!
- Сожгла Яга свою избушку, теперь как бомж живёт старушка! Зверей пугая и людей, лишь ножка прыгает за ней! Ха-ха-ха!
- Вам бы только поржать да пожрать. Видятся копчёные ножки даже в пнях! Обжоры. Ладно, давайте ближе подойдём, раз уж пришли. Может, найдём хоть что-нибудь стоящее из уцелевшего.
- Ага, клещей и энцефалит в этих зарослях. Жанка, надо было тебе, кроме фотика, захватить ещё и кусторез. Вмиг зачистила бы эту полянку с твоим-то рвением!
- Да уж, при таких спутниках, что целыми днями торчат в лодке с удочками, ничего удивительного. Рвения у меня на вас двоих хватит. И какие ещё клещи поздней осенью?
- Ммм… На двоих, говоришь? Будоражишь фантазию, хе-хе!
- Э! Фантазируй себе молча, а то ща получишь прям по фантазии! Фантазёр.
- Да шучу я, Руслик, чё ты завёлся? Не нужна мне твоя Жанна Кощеевна! Гы-гы-гы…
- Стойте, что это?
- Где?
- Там, впереди...
- Туман.
- Нет, не туман. Прямо на фоне пня! Оно колышется, двигается… В нашу сторону…
- А?!
«Да не посмеет никто из живых тревожить покой мёртвых» ...
Предсмертный писк мыши в когтях совы...
Боль утки-подранка, падающей с перебитым стрелой крылом...
Хрип оленя, на горле которого сомкнулась волчья пасть...
Безысходность заблудившегося беглого каторжника, замерзающего в сугробе зимой…
Отчаяние военных лазутчиков, захлёбывающихся в трясине болота ...
Беззвучный крик утопленницы, тонущей в тёмном омуте, с привязанным к шее камнем...
Оглушающий треск деревьев, сгорающих в огне лесного пожара, и дикий рёв пламени...
Всё это – я! Всё это – во мне! Я – ужас прерывающейся жизни. Тянусь к их сознаниям, прикасаюсь к самым глубинам рассудков, возникаю образами в головах… Что они видят перед собой? Какой у меня теперь образ? Что я такое? Неважно…
Истошный крик всколыхнул глухую пелену тумана, раскатился по поляне, по лесу, заглох где-то в непролазных дебрях. На земле остались брошенные рюкзаки. Чувствую, как спотыкаясь, падая, цепляясь друг за друга, люди бегут прочь от поляны. Чувствую их пульсирующий ужас, полыхающую всеми оттенками красного ауру. Иду по следу этого ужаса, вбираю его в себя... Энергия - больше, больше! Я существую. Я выберусь отсюда вместе с ними, из этой пустоты! Снова стану существовать, обрету форму. Чем больше живых меня увидит, чем больше представят мой образ… Я смогу вернуться, стать как они!
Впереди болото. Женщина кидается напрямиг через него, не разбирая дороги, но рука спутника хватает её за шиворот и дёргает обратно на тропу.
- Куда!
Она с отчаянием вырывается и мчится по топкому торфянику. Вижу, как её аура начинает окрашиваться тёмными всполохами безумия…
- Стой! Жанна! Куда!
- Оставь её, некогда! Бежим! Оно уже рядом! Приближается! А-а-а!
Я следую за мужчинами, бегущими по тропе к чахлой ракитовой рощице. Они выведут меня отсюда. Страх укажет путь. Страх - это жизнь. Без жизни нет страха.
Вот роща. Беглецы, не оборачиваясь и шумно дыша, ломятся через кустарник, то и дело сбиваясь с тропинки в тумане. Слышу бешеное биение их сердец. Ощущаю, как шумит прилившая к их вискам кровь, как раздуваются лёгкие, жадно наполняясь воздухом, как холодный пот катится по спинам. Всё для того, чтобы выжить! Сила, что заставляет бросить близкого, мчаться сломя голову, обдирая лицо и руки, не чувствуя боли - страх за свою жизнь! Упиваюсь их лихорадочными эмоциями! Жить!
Вдруг прямо передо мной возникла сеть, свисающая с ветвей корявой ветлы, плетёная из волокон крапивы и тёмных волос, с нанизанными на них камушками, костями животных и перьями птиц. Она разверзлась, как тускло светящаяся паутина. Вспышка силы нитями впивается в сознание, опутывает, не даёт шелохнуться мыслям, лишает воли… Яркая вспышка… Пустота…
***
Туман заполняет собой всё вокруг, искажая формы, приглушая цвета и звуки. Превращает знакомую реальность в выцветший зыбкий мир. Стелется по кочкам болота, оседает мелкими капельками на брошенном фотоаппарате, объектив которого слепо уставился в белёсое небо. Туман застилает наполненные водой ямки следов, топкий берег тёмного озерца со взбаламученной водой и поднимающимися к поверхности пузырьками...
Кто я? Что я? Где я? Пустота… Меня нет? Я всё и ничего... Где кончается туман и начинаюсь я? Или где кончаюсь я и начинается туман, лес, болото... Не понимаю. Не помню...
Примечания:
1) В древности умерших хоронили в домовинах (избах смерти) — домиках, расположенных над землёй на очень высоких пнях с выглядывающими из-под земли корнями, похожими на куриные ноги (ср. современное украинское «домовина» — гроб). Пни обкуривали дымом, для защиты от гниения и насекомых, грызущих древесину. Домовины ставились далеко от поселений, таким образом, чтобы отверстие входа в них было обращено в противоположную от селения сторону, к лесу. Лес символизировал потусторонний мир, смерть. Обычно в таких строениях оставляли глиняные сосуды – урны с прахом кремированных усопших. Люди относились к умершим предкам с почтением и страхом, никогда не тревожили их по пустякам, боясь навлечь на себя беду, но в трудных ситуациях всё же приходили просить помощи. Так, образ сказочной бабы-яги, живущей в избушке на курьих (а вернее курных) ножках, без окон и дверей - это дошедший до наших дней отголосок старинных обрядов погребения. Сама Яга и в сказках является посредником между миром живых и мёртвых. По другим сведениям, баба-яга — искажённый образ жрицы, руководившей обрядом кремации мёртвых у некоторых славянских племён.