Я лежу на спине, свесив ноги с кровати так, что они повисли в воздухе, едва касаясь пола. По комнате летает сигаретный пепел, поднятый сквозняком из открытого окна.
- Тук-тук, тук-тук, - сердце молотит, как отбойник, стучит изнутри грудной клетки, будто пытаясь сбежать из этого тела-темницы.
Я отгоняю от себя остатки сна, в котором мать методично разделывала мое сердце, сперва отделив его от вен и артерий, а затем разделив его на две половины кухонным ножом. Положив его на стол она принялась нарезать его с беспристрастностью повара, нарезающего мясо для очередного блюда. Я почти никогда не запоминаю сны, забывая их сразу же после пробуждения. Но этот сон все никак не уходит у меня из головы. В этом сне я умер.
-Бум-бум-бум, - продолжает стучать сердце напоминая узника, стучащего в дверь своей камеры, пытаясь позвать тюремщика, чтобы оспорить свой приговор пожизненного заключения.
- В этом сне я умер, - говорю я себе, и мой голос странно звучит в пустой квартире. В этом сне я умер и чувствовал при этом такой покой, такое умиротворение, что мне становится страшно.
Сигаретный пепел кружит надо мной, похожий на мирно падающий снег. Я читал где-то об узниках нацистских концлагерей, увидевших пепел из крематория, где сжигали трупы других заключенных. Они приняли останки людей, падающих на землю, за первый снег. Это аналогия кажется мне до одури нелепой.
- Бам-бам-бам, - буянит сердце, словно отбойник. Куда делись эти чертовы сигареты.
- Тебе надо бросить курить, - говорил мне врач, - твое сердце не выдержит таких нагрузок. «Капля никотина убивает лошадь» - есть такое крылатое выражение. Я чувствую себя этой лошадью, беговым скакуном, который так и не добежал до финиша, рухнув где-то по дороге. Виной всему никотин, говорит ветеринар трупу лошади, пожимая плечами.
Я встаю и бреду сквозь полумрак квартиры, пытаясь на ощупь найти выключатель на стене. Лампа, загоревшаяся под потолком, на секунду ослепляет меня. В зеркале напротив я вижу себя, худого и изможденного, с бледной кожей, мешками под глазами и впавшими щеками, напоминая заключенного концлагеря, которого пихают в печь заживо, уж слишком он похож на труп.
- Тук-тук-тук, бам-бам-бам – стучит отбойник у меня внутри, проделывая себе путь наружу. Наконец-то я нашел пачку сигарет и закуриваю.
- Жив я или мертв? – спрашиваю сам себя. Какая разница? Я давным-давно потерялся во времени. Какой сейчас день? Все еще весна или уже наступило лето? Это раннее утро или уже вечер? Стрелки часов давно остановились, некому их завести. Мне стало все равно. Я уже не увижу зиму и снег. Пепел от сигарет стал моим последним снегом, разлетаясь по комнате и погребая меня под собой. Я уже не заведу семью и детей, твердит мне со стены циферблат с замершими стрелками.
- Не очень-то, блять, и хотелось, - говорю я в пустоту за окном, швыряя туда окурок.
- Бум-бум-бум, - молотит отбойник, словно часы, отсчитывающие время до конца.
Я беру пачку с собой в постель и лежу глядя в потолок, зажимая в зубах сигарету. Мне хочется заснуть и снова увидеть тот сон, почувствовать тот покой, который я испытывал от осознания, что я умер. Но спать совсем не хочется и я просто лежу в темноте с закрытыми глазами, слушая как работает отбойник у меня в груди. Боль от его работы не дает мне заснуть.
Закуривая очередную сигарету я не выдерживаю и швыряю пепельницу в стену. Она разбивается на мелкие осколки, окурки рассыпаются по полу, поднимая мирно лежащий пепел в воздух.
- Ну вот и снова снег, - усмехаюсь я, глядя как осколки пепельницы блестят в свете фонаря за окном.
Я лежу на спине, свесив ноги с кровати так, что они висят в воздухе, едва касаясь пола. В комнате очень тихо, даже отбойник в груди наконец заткнулся, не выдержав нагрузок. Только сигаретный пепел кружит в тишине, поднятый в воздух сквозняком из открытого окна.