Она недавно переехала на новую квартиру. Старый, ещё дореволюционной постройки дом, подлежал сносу, жильцов переселяли в новые, современные дома. Но она скучала по своей, старой квартире. Не хватало потрескивания паркета, изразцовой печки-голландки, которая никогда не топилась, старенького, перекошенного лифта, деревянные двери у которого не закрывались плотно. Но больше всего она скучала по виду из окна. Ей нравилось смотреть, как ночью луна словно пряталась за трубу, а потом выплывала. По-детски радовалась, если видела падающую звезду. Раньше, когда топили камины, на крыше можно было увидеть трубочиста.
Месяц назад видела, как в квартиру рядом заселялся сосед. Это был одинокий, пожилой мужчина, со следами прежней интеллигентности. Она, по привычке старого дома, поздоровалась, спросила, не нужна ли какая помощь. Мужчина недовольно посмотрел, ничего не ответил, только отрицательно мотнул головой. Ей стало даже неудобно, ещё подумает чего. После, встречаясь на лестнице, она продолжала здороваться, он отвечал как-то не по-соседски, кивком головы.
Ну, вот, опять эти удары за стеной, из квартиры нового соседа. И чего он делает утром, зачем стучит в такую рань? Она пыталась представить, что означают эти удары. Если забивать гвозди, то удары должны быть ритмичными, если мясо отбивать, то не в комнате, а не кухне. Она знала, что за стеной комната. А тут удары чередовались по-разному. Слышимость в этих, новых домах была такой, что она знала, когда соседи ванну наполняют.
В воскресенье обещала зайти в гости старая знакомая. Для гостьи решила испечь кекс с орехами. Долго не могла найти щипцы для орехов, или, как она называла – щелкунчик. Положила разделочную доску на кухонный стол, и начала колоть орехи молотком. И, вот тут поняла, что за удары слышались за стенкой, сосед орехи колол. Только почему в комнате, и молотком. Решила, если не найдётся щелкунчик, то она купит два и подарит соседу.
У них была вполне интеллигентная, советская семья. Отец хирург, мать педиатр, сын учится в политехническом. Большая квартира в доме сталинской постройки досталась от деда, боевого генерала. Бабушка, когда дед умер, уехала в Крым, к больной сестре, за которой нужен уход. В детстве, его отправляли каждое лето к бабушкам.
Вечерами вся семья собиралась за вечерним чаем, такую привычку завёл ещё дед. Делились тем, что произошло за день, советовались, обсуждали новости. Когда не стало деда, и уехала бабушка, эти вечерние посиделки как-то незаметно превратились в скучные разговоры о том, что отцу не поручают серьёзных операций, аппендициты вырезать ему не интересно. Не ценят его на работе, а, вот, племянника главного врача назначили заведующим отделением, несмотря на то, что он как хирург, ничего не значит. Мать жаловалась на патронажную сестру, которая не выполняет график прививок. Он, когда учился в младших классах, рассказывал о том, как его похвалила учительница, хвастался оценками. Стал старше, учительница, незаметно, превратилась в училку. Говорил, что она придирается. Когда стал студентом, то, вообще, ничем не делился, часто, сославшись на зачёт или коллоквиум, уходил к себе в комнату. Там, запершись, припадал ухом к приёмнику и слушал Голос Америки. Его воображение рисовало далёкий, недостижимый, свободный мир, и тогда действительность казалась скучной и тесной.
После института маячила армия. Отец с матерью включили все ресурсы, чтобы оградить сына от этой неприятной обязанности. Военком, старый вояка, помнил ещё деда, из уважения к памяти о нём, пошёл на уступки. Он понимал, что медицинские документы не соответствую действительности, но и большой пользы от этого парня в армии не будет. После института предстояло распределение, Возможно, на какую-нибудь стройку века. Это тоже не радовало. На семейном совете решили, что надо мальчику строить карьеру по комсомольской, а потом и по партийной линии. Институт он окончил секретарём комсомольской организации, и уже было заготовлено место в районном комитете комсомола. У партийных функционеров были дети и внуки, значит, нужен хороший детский врач. И отец к этому времени стал известным в городе хирургом. Родители активно помогали продвижению сына и по партийной линии.
В стране, как бы, изнутри, нарастало недовольство советским строем. Среди трудяг это не чувствовалось, они верили, что партия ведёт к светлому будущему. А среди интеллигенции, особенно среди партийной элиты, ковались кадры для смены власти. Конечно, были и такие, кто верил в коммунистические идеалы, или опасался открыто выступать против власти. Но, недовольство нарастало, подогревалось «вражескими голосами» из-за рубежа, и оплачивалось разными грантами. Власть рухнула, и надо было встраиваться в новую действительность.
Наиболее смелые, или рвались к власти, или спешили захватить больше собственности, которая вдруг оказалась бесхозной. Лучше всего это получалось у криминала. Встал вопрос, к кому примкнуть, к тем, кто у власти, или к криминалу. А часто, отделить одно от другого было и невозможно. Родители посоветовать что-то опасались, неизвестно, чем всё это закончится. Он тоже особой смелостью не обладал, в большие авантюры не ввязывался, пристроился помощником депутата к бывшему партийному боссу. Его босс связался с криминалом, а в этой среде конкуренция было особенно жёсткой, босса похоронили с почестями. Дальше пошли какие-то незначительные комиссии, комитеты на гранты. Участие, в которых обеспечивало кое какой доход, но не такой значительный, как у тех, кто теперь входил в список forbes. Это вызывало завить, раздражение. Угнетало то, что содержать козырную девочку из модельного бизнеса, средств не было, оставалось изливать злость на серую мышь, на жену, которая была одна во всех лицах. Она, и кухарка, и уборщица, и нянька, и, в последнюю очередь – исполнительница супружеского долга. Последней обязанностью он её не очень обременял, на доступных девиц денег хватало.
Время шло. Миновали лихие годы, жизнь стала понемногу устанавливаться. Выросли дети, покорная и безропотная жена ушла от него. Демократов, к которым он себя относил, стали называть дермократами и грантоедами. Он продолжал оставаться членом комитетов, которые не имели веса, ни в стране, ни за рубежом, писал статьи, в которых поносил свою страну последними словами. Но были и более острые писаки, пристроить свои пасквили удавалось с трудом. Доходы падали, пенсия, его, привыкшего хорошо кушать и модно одеваться, совсем не устраивала. Родителей уже не было. Пришлось продать родительскую квартиру и переселиться в недорогую. Характер с возрастом портился, отношения с детьми не складывались, впереди маячила старость и одиночество.
Проснувшись утром, он завтракал в постели. Только теперь подавала не жена, а приходилось самому, и готовить, и подавать. Рядом с кроватью, на маленьком столике стояла микроволновка, в которую с вечера ставил купленную в супермаркете готовую еду. На старой табуретке колол грецкие орехи и запивал их кофе из термоса. Ему и в голову не приходило, что невинная процедура раскалывания орехов, может кого-то беспокоить. Он знал, что есть специальные щипцы для орехов, но не мог их найти после ухода жены. Должно быть, она унесла их с собой.