В августе 1862 года посол короля Пруссии в Париже Отто фон Бисмарк приехал на французский курорт Биарриц всего на два дня. В это же время здесь отдыхали дипломат Николай Орлов и его жена Екатерина Орлова-Трубецкая.
Княжна Екатерина Николаевна Трубецкая (в замужестве княгиня Орлова; 1840—1875) — фрейлина российского императорского двора ; супруга дипломата, князя Н. А. Орлова; кавалерственная дама ордена Святой Екатерины .
Екатерина получила хорошее домашнее образованиe, владела английским, французским и немецким языками, интересовалась литературой и была превосходной пианисткой. По словам современника, её мать, «женщина прогрессивная и свободомыслящая, много мудрила в воспитании своей дочери, девушки очень неглупой и замечательно красивой». Кроме гувернанток, её главным руководителем по части наук был Мориц Гартман, известный немецкий писатель и человек крайне радикального образа мыслей; он даже посвятил своей ученице книгу.
В апреле 1858 года Екатерина Николаевна стала невестой князя Николая Орлова. Узнав об их помолвке, увлеченный ею граф Лев Толстой записал в своем дневнике: «Известие о свадьбе Орлова с Трубецкой возбудило во мне грусть и зависть».
Свадьба состоялась 9 июня 1858 года в Париже. Из русских приглашено было очень мало гостей, но по желанию князя А. Ф. Орлова присутствовал на ней Геккерн. Шафером со стороны невесты был И. С. Тургенев. Об этом свадебном торжестве Герцен писал:
Весь цвет нашей знати праздновал в Париже свадьбу. Рюриковские князья и князья вчерашнего дня, графы и сенаторы, литераторы, увенчанные любовью народной, и чины, почтенные его ненавистью, все русское население, гуляющее в Париже, собралось на домашний, русский пир к послу; один иностранец и был приглашен как почётное исключение — Гекерен, убийца Пушкина!
Княгиня Трубецкая была не в восторге от брака дочери и долгое время не давала своего согласия. Она никак не решалась примириться с мыслью, что её единственная дочь станет женой простого смертного и желала выдать её за человека гениального. Влюбленной Екатерине Николаевне стоило немало усилий уговорить мать.
После свадьбы Орловы жили в имении Трубецких в Бельфонтене. С назначением в 1859 году мужа императорским послом в Бельгии, Екатерина Николаевна переехала с ним в Брюссель. Лето они обычно проводили на одном из курортов Франции. В 1862 году Орловы отдыхали в Биаррице, там в отеле Hоtel d’Europe 6 августа Екатерина Николаевна познакомилась с посланником прусского короля в Париже — Отто фон Бисмарком.
С Орловым Бисмарк был знаком по службе, а Екатерину увидел впервые. Молодая женщина выросла в Европе, свободно владела языками, в том числе, и немецким. Поэтому языковых проблем у них не возникло.
47-летний Бисмарк выглядел привлекательным мужчиной. У него были широкие плечи, большие голубые глаза, мягкая улыбка. В его внешности чувствовалась внутренняя энергия. Канцлер всегда привлекал женщин. Он тоже отмечал их красоту, но редко на ком-то задерживал свое внимание.
Однако здесь, в Биаррице, самообладание оставило этого сильного человека. Двадцатидвухлетняя Екатерина поразила его не только молодостью и красотой. Она была чрезвычайно естественна и проста в общении.
Бисмарка покорили ее веселый нрав, остроумие и бесшабашность, которые были не свойственны окружавшим его светским дамам. Трубецкая сама рассказывала, что в ней живут два человека — взрослая княгиня и маленькая Кэтти.
Канцлер задержался в Биаррице еще на неделю. Домой он отправил два письма. Жене Иоганне сообщил, что познакомился с милой женщиной, которая ей (супруге) тоже понравится. В письмах к сестре он признавался, что «немного влюблен в прекрасную принцессу Кити Орлову, немного эксцентричную, но прекрасно образованную особу». История их летнего романа нашла свое отражение в книге внука княгини Николая Орлова, впервые опубликованной в Мюнхене в 1936 году.
Курортный город догадывался о романе немецкого посла и жены русского дипломата. Они часто вместе плавали в море, потому что покалеченная на Крымской войне рука графа Орлова не позволяла ему этого делать. Однажды канцлера с Екатериной даже пришлось спасать.
Они с Катериной едва не потонули. Их спас смотритель маяка. В этот день Бисмарк напишет жене: «После нескольких часов отдыха и написания писем в Париж и Берлин, я вторично глотнул соленой воды, на этот раз в гавани, когда не было волн. Много плавать и нырять, дважды окунаясь в морской прибой было бы чересчур много для одного дня»
Командировка Бисмарка растянулась на две с лишним недели. До Иоганны начали долетать слухи об отношениях супруга с русской женщиной. Но она не позволяла себе в них верить и сжигала анонимные письма.
В память о встрече Екатерина подарила канцлеру небольшой брелок из агата с именной подписью и оливковую веточку, которую Бисмарк держал в портсигаре.
Веточка вошла в историю. Когда Бисмарк вернулся к политике и начал заниматься объединением Германии, ему пришлось выступать перед депутатами прусского земельного парламента.
Он достал подарок Кэтти и сказал, обращаясь к враждебно настроенной к нему аудитории: «Эту оливковую ветвь я привез из Авиньона в знак мира».
Бисмарк нигде и никогда не упоминал о своей внезапной любви к Екатерине Орловой. Они вернулись в свои семьи и больше не встречались.
Современники княгини рассказывали, что она часто ссорилась с мужем, так, что, хлопнув дверью, уезжала в родительский дом. У супругов долго не было детей.
Когда 27-летняя Екатерина, наконец, забеременела, ходили слухи, что отец ребенка — король Бельгии Леопольд II. С 1871 года Орловы уже с двумя сыновьями жили в Париже, охотно принимали гостей. Екатерина занималась благотворительностью.
С начала 1875 года здоровье княгини Орловой резко начало ухудшаться. После перенесенной кори у неё развилась болезнь почек; подозревали также туберкулез. По предписанию врачей она поехала в Швейцарию на курорт Санкт-Мориц, где 23 июля 1875 года умерла от анемии. Узнав об её смерти, Тургенев писал своей приятельнице баронессе Ю. П. Вревской:
"Сейчас услыхал о смерти княгини Орловой, жены нашего посланника. Мне очень ее жаль. Хорошая была женщина."
Князь потрясён смертью жены. Он полностью уходит в себя и ограничивает свою жизнь жесткими рамками службы. Единственным близким ему человеком остается Бисмарк. В новогоднюю ночь Орлов пишет ему: «Сейчас пробьет полночь, мой дорогой друг; счастливые на всем свете пожелают себе хорошего Нового года. Мы не принадлежим к ним, ни Вы, ни я.
Но позвольте повторить то, что я Вам уже писал: все, что для Вашей семьи есть счастье и несчастье, означает также счастье и несчастье для меня. Я знаю, что Вы чувствуете то же самое. Политика – прекрасное дело, но к дружбе она не имеет никакого отношения. Канцлер и посол – официальные лица, однако перед Богом они такие же люди, как и все остальные. А дружба – это дар небес. Я подтверждаю её, адресуя эти строки Вам. Обнимаю Вас. Ваш друг Н.Орлов».
В ответ он получил от Бисмарка письмо со словами, которые могут служить эпитафией на памятнике минувшему: «Потеря такой женщины, как Екатерина, равносильна угасанию солнечного луча, к которому Божественной щедростью приобщен один и который радует всех, кто получил счастье его прикосновения. Воспоминание об очаровании, которое я ощутил и которое останется со мной навсегда, сопровождает меня во всех переживаниях и политических событиях, как последний луч света прекрасного дня, который угас».
Дружба двух мужчин продолжалась вплоть до смерти Николая Орлова в 1884 году.
Бисмарк пережил ее на 23 года и ушел в мир иной на 84-м году жизни. Перед смертью бывший канцлер попросил вместе с орденами положить ему в гроб подарки от милой Кэтти, которые он бережно хранил 36 лет.
Русским языком Бисмарк продолжал пользоваться на протяжении всей своей политической карьеры. Русские словечки то и дело проскальзывают в его письмах. Уже став главой прусского правительства, он даже резолюции на официальных документах иногда делал по-русски: «Невозможно» или «Осторожно». Но любимым словом «железного канцлера» стало русское «ничего». Он восхищался его многозначностью и часто использовал в частной переписке, например, так: «Alles ничего».
Впоследствии Бисмарк заказал кольцо для трости с надписью латинскими буквами: «Ничего!» И признавался, что в трудные минуты он испытывал облегчение, говоря себе по-русски: «Ничего!"