Рассказ "СЕРГЕЙ"
- Опоздал парень: отыграли «Славянку», ушёл твой поезд
- По-о-онял. Догнать-то на какой станции можно? - Сергей уныло усмехнулся.
- Догнать всегда можно, и у Владивостока. А первая остановка почти через четыре часа.
Йо-моё! Неприемлемо, - Сергей хмуро потащился к выходу из вокзала, - Надо было Машку с утра не будить, отчалить бесшумно. А так: - «Антошку поцеловал, Серёж? Билет не на 13-е место, Серёж? А меня поцеловать, Серёж?» Последний поцелуй затянулся почти на час. Чо делать? Сдать билет, доплатить из своего кармана, и лететь на самолёте? Удовольствие не из хилых. Ладно, на билет хватит, братану смсну, чтобы срочно положил на карту взаймы. Может чартер какой… О-о-о, так тогда вообще всё по уму: и дешевле чем на поезде, и на полке неделю с лишним не валяться. Сюда как бурлак тащился, теперь в аэропорт тем же макаром. Б-б-лин, снова такси.
- Таксы надо?
- Если не двойная цена. Я журналист – цены знаю.
- Вах, я тоже вэсе знаю. Садыс, дарагой.
…«Улететь бы сегодня. Чем скорее дела переделаю, тем раньше дома буду. Денёк с конкретными сюрпризами. Думаю, звонить Марии, что опоздал, было не обязательно. Испугал только. Ну, то есть как – не обязательно? Мало ли ещё чего может быть. Тьфу ты, нечистая сила. И что она чёртовы цифры вспомнила - с панталыку сбила. Сергей снова заглянул в только что приобретённый в аэропорту билет. Цифры без очков сливаются, но, точно не тринадцатое… Куда свои бинокли сунул, очкарик ёкарный. Ладно париться, при входе в салон подскажут. Там и стюардов и дессок штуки три торчать будут. Не искать же очки полчаса…».
- Молодой человек проходите, ваше место 66-е, ряд 13-й.
- Простите, а номер рейса не 999?
- Чего спрашивать, если сами знаете, 0999. Продвигайтесь в салон, устраивайтесь, не задерживайте людей.
- Кранты-ы-ы! - на автомате пошёл по салону. Нашёл свой ряд, всунул портфель и пакет на полку и ввалился в кресло. Таких совпадений не бывает, если это не знак свыше. С другой стороны, каждый день в этом ряду и на этом месте, под этим номером рейса кто-то летает, и нормально. Чего я зацикливаюсь-то? Ну, ушёл поезд, что за драма? Однако… на везуху ситуация явно не тя-я-янет. Всё указывает на то, что эта всесторонняя экономия мне может дорого обойтись.
Пассажиров немного. Полёт длился уже шесть часов, через два часа с хвостиком – посадка. Сергей упокоился: всё нормально, только есть очень хочется. Он давно с надеждой поглядывал на плотно задёрнутые занавеси, отделяющие пассажиров от экипажа. Но, стюардессы не высовывали даже носа, вот что значит попутный чартер. Кофе бы испросить, с оплатой конечно. За иллюминаторами, как в дьявольском лабиринте, тяжело надвигаясь друг на друга, ползут бесконечные чёрные тучи. Маруся с Антошкой, наверное, уже пришли домой из сада. Сын вчера такое интересное слово выдал. Прямо научный термин. Вылетело. Так-так-так, сейчас вспомню, -он упёрся взглядом в стекло окуляров.
Вдруг, длинными полосами резко засверкали концы крыльев. Мимо, озарив простор видимости, пронёсся огромный огневой то ли зигзаг, то ли шар. И они… самолётные крылья, как живые, взмахнулись вверх, затем ухнулись на место. Не понял... Чего взмахнулось-то? А-а-абалдеть! Почудилось, или молния? Не может быть. Мы что, попёрлись прямо в грозу?! Из-за занавеси выпорхнула бледнющая стюардесса: «Прошу оставаться всем на своих местах, пристегнуть ремни. Грозовой фронт. Пожалуйста, не беспокойтесь, всё нормально. Через два часа – посадка».
«Ядрёна во-о-ошь! Да нет, ну что за судороги? Новости, конечно, драматичные, но не фатальные, а если и фатальные, то не для всех. Видно под меня и закручена вся эта кармическая цифровая бомба, туды-т твою… Надо было вернуть билет, может, этим хоть остальных бы спас».
Тряхнуло так, что самолёт как сумасшедший задёргался корпусом. Надежда только на разрядники. Выключилось электричество. Молодцы экипаж, как нельзя вовремя.
Через пять минут все почувствовали резкое похолодание. Снаружи вокруг самолёта сверкало и ухало. Тусклый дневной свет, периодически пробиваясь через рваньё туч, скудно освещал салон сквозь стёкла иллюминаторов. Рядом, через проход, громко ойкала летящая с ребёнком молодая женщина.
- Мы замерзаем, - разговаривала сама с собой сидящая, прижимая к себе малыша, - у нас описаны все пелёнки и штаники.
Она повернула голову к Сергею: - Что делать? Вы не знаете? Ванечка простынет. Памперсы кончились.
- Вы считаете, что это самое страшное на данный момент?
Она вытаращила на него глаза: - А что…? Вы думаете…?
Уразумев насколько она испугана, он, быстро переключившись на другой тон, задал, наверное, самый бессмысленный в настоящее время вопрос:
- А вещи запасные где: штаны, пелёнки? Ребёнок же.
- Так в багаже. Что было здесь, всё уже мокрое, столько летим. А сейчас вообще каждую минуту писаем.
Дрожь начинала пробивать и его. Представив, что в такой ситуации оказались бы его жена и сын, Сергей на секунду осоловел. Мелькнула мысль на первый взгляд - идиотская, но, даже ещё не совсем осознавая для чего, вскочив, он побежал между рядами, спешно выхватывая из карманов сидений газеты и журналы. Успеть, пока остальные не очухались.
- Думаешь они тебя спасут? – два, видно грузина, хмуро дёрнули в усмешке губами.
- Нет, другие проблемы.
Очевидно предположив, что парняга от испуга дёрнулся умом, те снова настороженно уткнулись взорами в окуляры окон. Наверняка имея возможность посредством аппаратуры наблюдать за салоном, бортпроводницы, понимая свою бесполезность, опасаясь паники и не желая обострять вопросами ситуацию, будто растворились в пространстве. К тому же, знать, и самим им было не по себе. Пассажиры, как куры в ожидании зерна, вытянув шеи, немигающими взглядами зависли в иллюминаторах. Окончательно всех устрашив, в салоне автоматически сработал выброс кислородных масок.
И лишь Сергей, не придавая никакого значения роковым приметам, через пару минут с кучей печатной продукции, аэрофлотовскими салфетками из туалета и своим полотенцем, стоял около дамы с дитём.
- Снимайте с него всё мокрое, на головку шапочку потеплее, платок, покрывало с сидений, что угодно. Попку и ножки заворачиваем в салфетки, потолще слоем, потом в газеты, теперь кутайте в моё полотенце, снова в газеты. К лицу газеты не прислоняйте, чтобы не дышал типографской краской, там цинка полно. Видите, какой замечательный комок образовался? Как сугроб. Ему не просто тепло, ему жарко. Он не простынет, даже если промокнет. Щупайте. Вдвоём мы быстро всё заменим по новой. Я, на всякий случай, ещё что-нибудь поищу, - он сделал шаг в проход, но тут же оглянулся, - Газеты - никому. Все взрослые. Переживут.
Наконец, выползли из грозы, и, чуть живые от потрясений, счастливые стюардессы, дабы снять стресс, разнесли по бокалу вина с шоколадкой каждому присутствующему. Вы видели лица людей, только что переживших небесный ад и свою смерть, за бокалом вина с шоколадом? Блаженные серые лица ангелоподобных наркоманов!
… Неужели Кневичи? Земля! Родимая! Господи, как же мы не умеем тебя ценить! Решил, что ни за какие шиши обратно самолётом не полетит. Лучше пешком тащиться. Сергей не сомневался, что эти полтора часа пролёта в грозе обошлись всем пассажирам годами жизни. Разве только Светлане они показались минутами. Дурных мыслей она, кажется, вообще не допускала ни на мгновение. Только и знала, что вертела газеты да прижимала сына к себе, наворачивая на него сухие бумажные салфетки и страницы, автоматически, сама согреваясь от движений. Ведь не может её ребёнок погибнуть. Не может. Потому что она – его мать, этого не допустит. Сергей знал, что его Машуля сделала бы всё так же. Не дай Бог, конечно, этакое пережить. Но это уже другой вопрос…
- Вы спасли всех нас. Не только моего Ванечку. Мы видели, как вы отчаянно шарахаетесь по трясущемуся и скачущему вверх-вниз самолёту ради здоровья чужого ребёнка. Им было стыдно паниковать и все терпели этот ужас. Понимаете? Вы всех спасли. Я знаю, что такое паника на борту. Однажды присутствовала. Жуткая картина. Для некоторых пассажиров она тогда закончилась трагично. Спасибо. Мы все целуем Ваше доброе сердце.
Сергей растерялся от такого признания, у него даже глаза замокрели. Он и не понял, что своей беготней и пеленанием грудничка, психологически вселял в своих спутников веру в спасение. Раз бегает, значит, есть смысл, значит, всё уладится. Сейчас каждый из уходящих пассажиров обязательно оглядывался, и задерживался на нём благодарным взглядом.
Было муторно на душе. Осознание, что родился во второй раз, оказалось не только пониманием невесёлым, но и суровым постижением значений внезапно накатывающихся неразрешимых ситуаций. Закончился поистине ссудный день. Расслабляться, правда, не придётся: гостиница забронирована только через неделю, а на эту - надо искать другую. Не в зале же ожидания колобродить. Скорее бы вернуться и обнять Машуху, сына, родителей. Какое счастье! «Большое - видится на расстоянии!»
…Теперь разъезды по городам и плавания по заливам и морю.
… Развалившись в стальном кресле железнодорожного вокзала города Уссурийска, Сергей упоительно воспринимал себя почти великим человеком, проделавшим, по его мнению, как, кстати, и мнению своих соратников, огромную работу сверхотлично. Он чувствовал некую зависть коллег при общении с ними по скайпу, или после скинутых шефу сюжетов, клипов, брифингов, встреч и расставаний с военными моряками, в том числе и подводниками, и рыбаками. И с, буквально, фантастической природой.
Фейерверком всплыли в мозгу съёмки около уникального поющего памятника «присевшему» на ступенях в театральном сквере Высоцкому с гитарой... Никто не предполагал, что во Владивостоке есть такой - единственный в мире. А сам он не предполагал, что пяти минут от начала не афишируемых съёмок достаточно, чтобы вокруг него стихийно собралось огромная толпа народу. В связи с чем, дабы не испортить надуманного по наитию сюжета, он вынужден был назначить трёх ответственных за соблюдением дисциплины.
И каких только сцен гуртом возбуждённые добровольцы не исполняли: и садились на ступени и, ложась бочком вокруг поэта, опираясь на согнутую в локте руку, заглядывали певцу в лицо. В душевном и патриотическом порывах перекрикивая динамики, на все лады с чувством орали его песни, и читали стихи, слова которых знали наизусть практически все присутствующие. Две девчушки, совсем дети, так разошлись в: «Отставить разговоры! Вперёд и вверх, а там…», что рыдали взрослые. Володя, понимаешь ли, кто ты для нас? Оглядываешься ли на свою жизнь? Хотел бы что-то в ней изменить? А вернуться?
Ещё сразу по прибытии, Сергей с удивлением для себя узнал, что Владивосток расположен на одной широте с Ниццей, Сочи, Вар-ной, Сухуми. Что летом + 18, зимой + 10-15, вода в августе + 24.
Вот тебе и край света - этот шикарный, единственный в Азии европейский город, вальяжно развалившийся в окружении бухт Японского моря - Золотой Рог, Петр Великий, и заливов - Амурский, Уссурийский. Кстати, город с постоянным присутствием в нём порядка миллиона и более человек, и многим чего ещё со словом «самый». Например, самый большой в мире по длине пролёта - Русский мост, соединяющий материк с островом «Русский». Самые чистые морские пляжи, где вода летом прогревается до комфортных для тела температур.
Или, охраняемые заповедные зоны «Земля леопарда» и Дальневосточный морской заповедник. В общем, ясно одно: Владивосток – дальневосточный оплот, гордость и крепость Отчизны. Под стать городу и памятник его основателю генерал-губернатору Сибири графу Муравьёву-Амурскому. Глянешь - силища какая в этом гранитном четырёхграннике, а на могучей колонне, как напоминание врагу, встрепенувшийся высоко в небе двуглавый орёл, сурово и зорко озирающий необъятные просторы Отчизны…
А потрясающая роскошь природы: Авачинская бухта со скалами «Три брата», защищающими свою земли от бушующих волн, остров Сахалин с солёным озером. И совершенно обалденная парк «Вулканы Камчаткии». Беринговские Командорские острова с ушастыми тюленями и горбатыми китами. А рынки? Заикаться начнёшь, как вспомнишь. Тут тебе и трубачи и гребешки, и сёмга, и лосось. Крабы, устрицы, трепанги. Господи, и чего никогда в жизни не видел. Глаза разбегаются, и в кучу их никак не соберёшь. Один - на кавказ, другой - в Арзамас.
Молнией озарило воспоминание встречи рассвета на берегу залива. Подумал: - «И вот интересно и солнце-то у нас на заре совсем другое, не как здесь - в начале жизни земли…… Кажется, что вовсе и не солнце всходит, а, когда ещё весь мир спит, вдруг, разом, на землю, как цунами,обрушивается плошной поток света, восхищая его своим фантастическим сиянием. И, сразу, на опушках леса, как оперный хор, заводятся соловьи. Будят природу паровозными гудками дрозды. А тут уж и кукушка в ухо долбит, только поспевай считать. Жаворонки. Э-эх, вот ведь и не думал, что такое чудо есть на земле. Мало того - в собственной стране.
Решил: на следующий год с Марусей и сыном - только сюда.
Наконец вагонные ступени. Домо-о-ой! Сергей поднялся в плацкарт проходящего через Уссурийск поезда Владивосток–Москва. Нижние полки купе заняты, видимо, мужем и женой, верхние: с одной стороны седоватым мужчиной лет пятидесяти, противоположное свободное - его. На боковом месте внизу девушка лет двадцати пяти, наверху её парень, примерно, того же возраста.
- Добрый день. Строгалёв Сергей, еду до Москвы. Закончилась журналистская командировка.
- Громов Василий.
- Ярослав Зинченко, моя супруга – Надежда Константиновна, сами понимаете, вечно живое словосочетание.
- Можно просто Надя, - тёзка немеркнущей в памяти Надежды Константиновны дружески улыбнулась, - и просто Слава.
- А мы Татьяна и Михаил, - парень подмигнул Ярославу, - Журналист – это хорошо. Теперь, наверняка, будет кому рассудить наши споры.
Будто только и ожидая этих слов, через короткую стенку, с верхней боковой полки соседнего купе тут же отреагировала женщина:- Неужели отдохнём от вашего рёва. Голова кругом. Того и гляди дойдёте до рукопашной. Вы на окружающих-то обращайте внимание. Не одни едете.
Провинившиеся засмущались:- Извините, пожалуйста, увлекаемся.
Сергею было не до общения. Он устал. Вскочил на полку, прислонил голову к подушке и… как провалился до утра.
А утром, раскрыв глаза, очень удивился, когда услышал от соседа, что в поезде функционируют не только холодильники и утюги, но, даже, душевые комнаты. Сладко потянулся: - «Ё-ё-ёлкины, комфо-о-орт до Москвы».
Ехавший от Владивостока пассажир нижней боковушки соседнего купе, аура вокруг которого никого не вводила в заблуждение, спал бы, наверное, ещё сутки. Но, дама над ним, уже с семи утра ожидающая его подъёма, в 9-00 не выдержала.
– Мужчина, - легко ткнула она его в плечо ручкой своего зонтика, - Проснитесь, пожалуйста, соберите полку на пару часов. Разрешите мне позавтракать. Все уже давно встали.
Мужчина, трудно разлепил веки, - Где я? Траулер?
- Нет, поезд Владивосток - Москва.
- Не понял, а на хрена мне Москва?
- Мы, тем более не в курсе. Вы вообще куда едете?
- Я? Домой.
- Домой – это куда?
- А твоё какое дело?- трудно ворочая языком, дискутировал пассажир.
- Проводник, разберитесь, пожалуйста. У вас безбилетник.
Спутники заикались в смехе. Давеча возмущавшаяся громким спором женщина оказалась втянутой в полемику и с соседом по полке.
- Нет, ну что вообще происходит? Куда мне деваться? Одни дуром орут три часа подряд, другой прикидывается обезьяной.
Открывши один глаз, лежащий явно прислушивался к её речи.
- Обезьяна на палубе? Разберёмся... Шо мы, гарилл не видали?
Теперь уже хохотала половина вагона, в том числе и соседка наверху.
Окончательно проснувшись, Сергей легко соскочил со своего места вниз: - Парень, поднимись, пожалуйста, время завтракать.
- Что ли их кормить? - «парень» оказался мужчиной лет сорока.
- Успокойтесь, женщина, - понимая, что та сейчас взорвётся, Сергей просительно заглянул ей в глаза, - кто-то должен включаться в ситуацию.
- Женщина, ситуация такая, шо гариллам я ничего не должен.
У Сергея лопнуло терпение, и, опережая уже готовый открыться в гневе рот дамы, он рявкнул во всё горло: - Подъём, братва.
Лежащий, вытаращил глаза на орущего: - Братва - ботва, а вот братки - други. Не путай, пузырь, не скажу какой. Ты дневальный что ли?
- Дневальный. Давай помогу тебе полку собрать.
Широко раскачиваясь из сторону в сторону, в недоумении оглядываясь вокруг себя, пьяный стоял за спиной, реформирующего скамью в сиденья и столик, Сергея.
Всем было ясно: «поднять–подняли, разбудить–не разбудили». В один из моментов, не удержавшись на ногах, тот стал стремительно заваливаться на место за своей спиной. Но, у сидящего там Ярослава, интуиция оказалась в превосходном состоянии: как бы, чутьём определив предстоящую ситуацию, он таки успел пере-метнуться к жене напротив.
Безымянный пассажир дёрнулся вбок, и, на лету богатырски захрапев, камнем рухнул на освобождённую мгновение назад Славой территорию. Представление закончилось. Все собравшиеся в проходе зрители начали неохотно расходиться. Но обыватели этого купе, были озадачены.
- Лучше бы валялся на своём месте. Ну, побеспокоила бы кого-нибудь пару раз.
- Женя, - представилась женщина уже сидя за столиком, собранной Сергеем полки, и грустно качая головой, - Он теперь до вечера в себя не придёт. Поднимать опасно, кто знает, что у него в голове.
- Да нет проблем. Я лягу на его место, - Ярослав тут же поменял подушки, - Если что, как-нибудь по мирному разберёмся. Только вот вещей не видно, значит ехать недалеко. Нужно проводницу предупредить, чтобы разбудила.
Общие разговоры не заладились, споры не возобновлялись. Каждый вежливо спрашивал разрешения присесть за столик поесть, или, уткнувшись в газету или книгу, клевал носом. Неизвестный, периодически раскатно стрекоча как танк, «трезвел» почти до вечера. А вечером, разбуженный проводницей, так и оставшись незнакомцем, не извинившись, скорее всего ничего и не помня, простукав все карманы своего пиджака и, видно, оставшись довольным их содержимым, он сошёл на перрон своего города.
"Пьющие люди по грязному нищенски выглядят для окружения, - Сергей прикрыл глаза, - То есть, их жалеют с тошнотой в горле. Интересно, если бы вчера он ещё был не горьким пьяницей, а нормальным человеком, наверняка, как страшный сон, ему трудно было бы наутро пережить себя сегодняшнего. А когда изменения вершатся изо дня в день незаметно для себя, тогда уже не засекается тот час, когда подмена сознания свершилась, ведь вчера ты был почти таким же. И не приходит страх, что капкан захлопнулся навсегда".
Трудно было предугадать ситуацию, случись, что спутники оказались бы сродни безымянному мужичку. Да-а-а, человек не обяза-тельно всегда слаб, но неизменно всегда процесс превращения в червя происходит постепенно и для себя с оправданием. Вспомнил напутствия бабушки: «Молясь утром, сынок, рассуди день вчерашний. И поблагодари за то, что привёл тебя в нынешний в добром здравии и тверёзом уме».
Во время подъёма и вывода «Безымянного» на платформу города, вошедшая пассажирка, в ожидании прекращения сутолоки и освобождения места, решительно присела на матрас Надежды.
Не успели присутствующие проводить взглядом тяжело прошагавшего за окном, но уже прилично очухавшегося пассажира, как обнаружили, что у места высадившегося вовсю суетится вошедшая старушенция. Надежда Константиновна вежливо предупредила женщину, что её место не это, а указанное в билете. То есть - нижнее боковое соседнего купе.
- С какой стати, - вошедшая даже бровью не повела, - мне это место проводница назвала. Я видела, что с него мужчина уходил. А там лежит другой.
- Да, разумеется, но это место моего мужа. А этот нечаянно здесь оказался.
- Не полощите мне мозги, «нечаянно оказался…» Вы со своим мужем разбирайтесь сами. А то бегают туда-сюда, а люди страдать должны.
Без помощи обомлевшего окружения, она, как заправский штангист, рванув крышку скамьи с матрасом на ней кверху, выхватила из её чрева чемодан Василия и запихнула свой. Забросав его своими курткой и сумочкой, резко захлопнула крышку.
- Вот теперь, здравствуйте.
Народ безмолвствовал. Только Татьяна хмуро пробубнила: - Не пожалеть бы, что храпун сошёл.
Вновь прибывшая, метнувшись по скамье к окну, уже вглядывалась в перрон за стеклом ещё стоящего состава. В это время к окну приблизились мужчина лет пятидесяти и, лицом похожая на новую пассажирку, заплаканная женщина того же возраста.
- О!- воскликнула вошедшая, - Хоронили тёщу – порвали два баяна. Выстроились, чтобы лично убедиться, что я к ним не возвращусь.
И, оглядев соседей, добавила, - Думала, хоть месячишка два-три у них поживу. Нет, заняли десять тысяч, лишь бы меня через три недели выдворить. И чего она с этим неспособным к жизни мудохается вообще непонятно. Объясняй – не объясняй. Тыква!
Надежда глянула в окно. На неё смотрели две пары выпученных, измученных глаз.
- Славочка, давай с местами оставим всё как есть, пожалуйста. Не будем удорожать ситуацию.
- Я сам хотел тебе это предложить, Надь. Думал, воспротивишься.
- И подними чемодан Василия на третью полку, если он не против. В проходе убиться можно.
Поезд громыхнул и зашуршал колёсами по рельсам.
- Простите, дама, и сколько Вам ехать? – Татьяна, склонив голову набок вежливо растянула рот в улыбке.
- Это кто дама? Да я в молодости такие комсомольские стройки поднимала. Вкалывали мы, не то что теперешняя молодёжь: бездари и лентяи. Помощи от них и ждать нечего. Что вы строите, а? Что? Только крушите, отравляете, несёте что попало. От русских лишь язык и остался. Банки - главные в стране флибустьеры! Все заводы распродали, фабрики раздолбали, сельское хозяйство угробили: всё воздушный океан для кого-то берегут. А те строят, выпускают, работают, бумажками отплачиваются и жируют: берегутся на нашем воздушном курорте.
Татьяна, поперхнувшись и резко сглотнув комок в горле, отвернулась к окну.
- Простите, я не знаю, как Ваше имя, отчество, - желая разрядить обстановку, Василий слегка свесил с верхней полки к ней голову, - Вы позволите мне спуститься? Чаю попить и так далее.
- Если Вы перестанете сеять на меня вирусы, я буду вам очень благодарна. И пятнадцати минут ещё не сижу, а ему уже «и так далее». До меня то, что не спускались?
- Так, станция. Поезд стоял, «туда» нельзя. И человек выходил. Не мешался.
- Ну да, а как я вошла сразу всем всё можно. Анна Борисовна меня зовут. Можно Аннушка. Еду до завтрашнего обеда.
Вздох облегчения присутствующих содрогнул атмосферу. Страшно представить – а кабы до Москвы?
Ярослав, закинув таблетку валидола под язык, изрёк из боковушки соседнего купе: - С благополучными родами всех, дорогие товарищи!
Взрыв хохота вернул настроение. Аннушка всё поняла, но лишь дёрнула вверх-вниз бровями. Ближе к ним на скамьи между сторонами потихоньку стали снова приседать, некоторые разошедшиеся было по местам, пассажиры: «Представляете, говорят, там артисты и журналисты едут, и всё время снимают кино. Кто-то заходит, кто-то выходит. И так всю дорогу. Может, и нас где-то покажут».
«Интересно, становится ли первая утренняя фраза, как и сны, судьбоносной для всего дня? Услышанная неважно откуда, от жены ли, из телевизора?» – Сергей спросонья задумчиво уставился в днище третьей полки, - «Так… открыл (он забыл в чьём гадании) наобум страницу в книге, и её первые фразы – участь твоего наступившего дня, или даже судьбы. Или всё без остатка растворяется в пространстве и место имеют лишь совпадения?»
Осмотрел купе. Бабули Аннушки не было, видно пошла в туалет, остальные делают вид, что ещё спят. Сергей улыбнулся: любопытно, кем работала эта комиссар в юбке до пенсии.
Услышав шум в двух-трёх купе от своего насторожился: так и есть, верный ленинец наводит порядок.
- Ну и что, что я поп, - гудел молодой бас, - мне что, и выпить нельзя и подурачится?
- Так ты не «выпить», а нажрался, как хавронья, и не «подурачиться» а такой мат надсаживаешь, что отсидевшие двадцать пять лет в смотрящего тебя сразу определили бы.
Всё «родное» купе напряглось приподняв с подушек головы: - «сейчас либо бить придут, либо самим бежать разнимать».
- Да твое какое дело, старая мымра? Ты вот работала где-то? Вот и для нас это работа, поняла.
- Ни в Бога, ни в чёрта не веришь, подлюка, а людям души заморачиваешь. Они-то не дураки, видят тебя насквозь.
- Бабушка, пройдите на своё место, пожалуйста. У нас от них и без вас голова кругом, - оборвал спор женский голос.
Возбуждённая Анна Борисовна вернулась к своей постели окружённая аурой одеколона и дезодоранта настолько превышающее ПДК в воздухе, что пресловутая наука ольфактометрия со своими разработками воспроизводства градации интенсивности запахов, с криком «Аллес капут», тут же должна была попросту сдохнуть.
Все молчали, понимая, что не дай Господь сейчас вообще вякнуть о чём-нибудь. Через несколько минут и она уже упокоится, и они к запаху привыкнут, да тот и выветрится. Ошеломлённые открытием, каждый думал: «а ведь опять права, правдорубка неугомонная». Лишь Надежда, всполошившись, кинулась к мужу с пузырьком, - Славочка, глотни капли и пройди минут на десять в тамбур. У тебя астма.
- Анна Борисовна, - Сергей ласково смотрел ей в лицо, - А кем Вы работали до пенсии?
- Вы сами как думаете?
- Затрудняюсь.
- То-то и оно. В прокуратуре я проработала всю жизнь, секретарём.
- Поня-я-ятно.
- Да ничего вам непонятно. Давайте завтракать, ведь всё равно не спим.
Татьяна, протянув руку к полке над собой, потеребила штанину своего бой френда: - Мишунь, вставай, наспишься ещё. Пока – Москва, пока – Санкт-Петербург.
- Язык-то не сломала? – вскинулась бабуля Аннушка, - «Санкт-Петербург». Почему русский город не Петроград, например? Почему Санкт-Петербург? Кто стоял за этим? Вредитель? Ведь кто продвигал, тот понимал, что русского в имени таком – ноль. Цари-то были кто? Отсюда и «Санкты» и «Бурги»»? Вот так, махом, вторично лишили отчизну имени великого столпа русской культуры, исконной столицы стовековой Руси. Тем, кто в заграничном мире слышит это название, и на ум не придёт, что это Россия. А «Ленинград» - какое звучание, красота словосочетания, мелодичность игры колоколов? Ну, не хотели Ленина именем, так других названий полно. Зато теперь все свои языки пополомают пока догундосят - «Санкт-Петербург». Идиоты. И мы безмозговые хороши: всё до лампочки. Уповаем, что кто-то должен всё решить, правильно угадать, яму в собственном огороде заделать. А как в огромной стране один человек может знать всё, особенно, если окружён кем попало. И вообще как ему осилить такое громадьё.
Ярослав с Надеждой переглянулись, каждый из них подумал, что в чём-то эта продвинутая бабака, наверное, не так-то уж и не права.
Михаил, спрыгнул вниз, - Анна Борисовна, Вы как Пётр Великий: пощады ни себе, ни врагу.
- Да до Петра-то нам, как на саночках до Луны.
- Я пошёл за чаем и кофе. Вам что принести на дорожку, а то уж сходить скоро. Кому что, заказывайте, принесу пока до….
Не дослушав предложение и буркнув «чёрный», прокурорский секретарь метнулась к боковушке смежного купе с обратной от Ярослава стороны.
Михаил застрял в проходе с приоткрытым ртом. Все с удивлением, вслушиваясь, смолки. - Давно наркоманишь? – тихо в лоб спросила она сидящего парня.
Молодой человек, качнувшись, прикрыл глаза, - Я не наркоман.
- Нет смысла врать, я случайный человек: пришла-ушла. Ещё когда мимо тебя в туалет проходила, всё поняла с первого взгляда. Видно из хорошей семьи. Интеллигент. Как такая беда пришла-то? И сколько времени? Может, советом смогу помочь, а то мне скоро сходить.
Тот, сильно прикусив губу, припал спиной к стенке, уронив голову на грудь: - Два года.
- Поздно. Ты же не деревенский наивник, должен был знать, что догнать первое ощущение никогда не получится. Ни количеством, ни сокращением времени между инъекциями. Получается - смерть, после жуткой жизни? Что с родителями?
- Не хочу говорить.
- Имя?
- Руслан.
- На определённое время излечиться можно, Руслан. Я, по роду службы, знала такие случаи. Ну, это если сила воли запредельная. Недавно читала, что путём ввода пациента в кому, мозг «забывает» об этом желании. Скорее всего, это единственный стоящий выход. А, в общем, издревле известно, что любые острые ощущения перебивают только более сильные. При клинике нужна физическая боль – нестерпимая, каждодневная. Один киргиз так лечил. Говорят, тоже успешно. Правда-неправда? А вот, кажется, Куприн, вылечился. Он каждый раз, при необходимости введении дозы, набирал в шприц дистиллированную воду и получал эффект наркоты. Вот что являет собой человеческая психика: вколол и от мощи воображения получаешь кайф. Как ложная беременность, в общем – шизофрения. Но с ней жить можно. На работе я разных подонков повидала, и перед глазами столько дел прошло, что вспоминать страшно. Не стань таким. Ты ведь ещё хороший парень, только очень больной.
Она, вдруг, резко встала и, сильно сжав пальцы молодого человека, с минуту держала его ладонь в своей, - Дай мне руку, Руслан. Человек только кажется слабым. У него есть яростный помощник – воля. Люби себя больше всех. Знаешь еврейскую поговорку: «если не я – то кто, если не сейчас – то когда?». Поверь ей. Есть на Западе такая христианская вера, где Отче – это Создатель вселенной, Бог Дух – его жена, а Бог Сын – спаситель. Так вот, та религия утверждает, что главная сила, кто бы ты думал, – Бог Дух, Женщина. Ведь именно женщина порождает жизнь, и Дух делает человека человеком. А потом одна жизнь, даёт бытие мирам. Без Духа, человек – не способное ни к чему тело. И возьми себя в пример: тебе твоя мама - твоя Богиня, дала жизнь, и во что ты её превратил?
Сейчас я поделюсь с тобой оставшимися годами своей жизни, хочешь ты этого или нет. Это жуткий подарок, и он тяжко мне даётся. Но, я не жалею, а ты помни об этом. Скоро почувствуешь его тяжесть, только деться будет некуда. Вот сейчас встань, выйди в тамбур и порежь себе палец. Сильно. И через эту боль запомнишь наш уговор навсегда. Теперь, ты носитель моей души. Она злая и сильная, она вытянет тебя к солнцу. Своя, тебе давно - обуза. Всё, живи! Но, пожалуйста, не дай мне сдохнуть раньше времени, ведь теперь я буду жить на два дома, - она потрепала ему волосы на голове.
Парень не поднял головы, лишь крупно подрагивали руки. Быстро поднялся, и, зажав в своей ладони зажигалку, пошёл по вагону к тамбуру.
Сказать, что её спутники в купе схватились за грудь - враньё. У них за эти минуты от боли за этого пацана на многие годы вперёд, наверное, сердце стало дырявым. Каждому захотелось немедленно домой к семье, детям, внукам и … не спускать с них глаз. Не позволить…. Миша глянул на Татьяну так, что и дураку стало бы ясно: ждут дитя.
Чай, кофе. И … все с облегчением пожелали ей «счастливо добраться до дома».
В проходе Анна Борисовна сильно и глубоко вздохнула, затем трудно многоступенчато выдохнула, - Юсупова я. Да, да, далеко, но из того рода. До дома доберусь, конечно. Только домом берлогу сдуревшего от одиночества человека назвать нельзя. Жаль, что мы не зороастрийцы. Не создавали бы проблем из своей кончины ни детям, ни знакомым. Преставился - выбросили тебя на свалку, или на картонку какую за километры от дома, лишь бы подлое тело святой земли не касалось. И…пир для собак, птиц, животных там каких. А через месячишко обглоданные кости – в костёр. И - ноу промблем. Искреннее за всё спасибо. Будьте счастливы.
У сокупейников и последний дар речи улетучился. Первым спохватился Миша, глубоко её зажалев, поднял чемодан. Сергей взял прокурорского секретаря под руку, и почётным караулом медленно, почти торжественно, они повели Аннушку к выходу.
Свято место – пусто не бывает. Прямо вслед вернувшимся сопровождающим, видно в награду за обвалившуюся на всех депрессию, в тамбуре раздался странный чёткий вопрос: - «Димитрий, где я?»
Послышался голос проводницы: - Что он у вас так кричит? Пассажирам далеко ехать. Он всем и отдыхать не даст.
- Слыхал? Чтобы больше не звука.
У Ярослава приоткрылся рот: - О-о-о, только не это, неужели опять к нам…?
В проходе показался мужик с чемоданом и высокой накрытой тканью штуковиной, в виде большой коробки. Все облегчённо вздохнули: Слава Богу - попугай.
Штуковина, действительно, оказалась двумя, установленными друг на друга клетками. В нижней, нахохлившись и всем своим видом выказывая окружающим полное презрение стоял чёрный как смоль - ворон. В верхней - ухватившись за железные прутья, с вежливым выражением мордочек висели две совершенно серебристо-белые, темноглазые крыски.
Лица присутствующих в улыбках поползли вширь. Ну, наконец-то можно вздохнуть после присутствия надорвавшей их души своей беспощадностью, и жалостью к ней - Аннушки. Какая прелесть. «Они у вас учёные»? Вытянув губы и подбородки, одни зацокали, другие – защёлкали, третьи – зацыкали языками. Фауна, не издавая ни звука, видно привычно, равнодушно наблюдала за действиями свихнувшейся публики.
Сергей «рыдал» до слёз: - Дорогие спутники, я вас снимаю. Будете рады себя увидеть.
Быстро подобрав челюсти, пассажиры купе хотели обрадоваться такому соседству, но не успели… Проходы между рядами и сиденьями уже были заполнены пассажирами всего вагона. Челюсти, по привычке, вынуждены были отвиснуть снова.
По всему, хозяин мини-зоопарка, слегка проведя по железным прутьям подушечками пальцев, словно как обронил: - Расслабьтесь, уважаемые артисты. Это друзья.
Ворон, тут же стукнув клювом в пластик поддона верхней клетки, изрёк: - По- ррядок.
Как по мановению палочки, крысы бросились к висящим на крючках в подставках стаканчикам с водой.
Давно сплотившиеся путники решили, что, поскольку Слава так и возлежал на боковушке соседнего купе, а едущие там пассажиры, от присутствия крыс и ворона рядом с собой, всем своим видом показывали ужас и собирались с петицией протеста к проводнице, то Татьяна перебралась на исконное место Ярослава, напротив Надежды Константиновны. А дрессировщик со своими питомцами расположился под Михаилом, на её месте, то есть, на боковушке. Всем скопом старожилы были рады такому перемещению.
- Дмитрий, - представился укротитель птиц и животных.
- Ромэо, - указал он на ворона. И тот немедленно склонив голову набок, тихо, снисходительно, но гордо, прохрипел «Карр».
- Джульетта и Катарина, с вашего позволения – ДК, - крысинные дамы, безмолвно поднявшись на задние лапки, схлестнувшись передними, закружились в танце.
- Мы до Москвы. Я заранее прошу прощения у всех присутствующих за нашу толкотню, огрехи и прочие неудобства для вас.
Коллектив купе радовало такое соседство. Пассажиры соседнего, проходя по необходимости мимо в конец вагона, кривились в пророческих усмешках, мол, то ли ещё будет.
Было диковинно и радостно слушать галантную умную птицу, следить за танцующими и всё понимающими кудрявыми девочками-крысками. И, их общему нежному, родственному уважению друг к другу.
Появились бесконечно меняющиеся многочисленные зеваки. Вместе с ними проявилось и одно важное «но». То есть: поскольку теперь весь вагон плотно завис в их, и двух соседних купе, то выйти в туалет покурить или за чаем стало крайне проблематично. При желании хозяев сходить в одну или другую стороны, пришельцы шарахались, поджимали насколько возможно животы, поднимали на руки детей, но по своим скамьям ни за что не рассортировывались. Уговоры оставались неуслышанными. Так жить стало невозможно.
Наконец проводница, по просьбе Надежды Константиновны, приняла крутые меры. Растолкав всех по своим местам, вообще запретила кому либо останавливаться около клеток с артистами. Но, любопытство, как демократию, не задушишь, и потекли мед-ленным шагом взад-вперёд бесконечные потоки фигур с вращающимися шеями и глазами. А некоторые (всех возрастов), воспользовавшись ночью, уселись на дорожке коридора, насколько возможен был обзор, и, не издавая ни звука, в полутемноте продолжали наблюдение за обитателями клеток, установленных в ногах скукоженного на постели хозяина.
Дмитрий приказал Ромэо: «до рассвета - ни гу-гу», что тот с честью и исполнил. А крыски ДК, как звал их «папочка», были и так безмолвны и только несколько раз вскакивали напиться. Утро началось с крысиных водных процедур в туалете, и мытья поддона из-под них, и Ромэо – так же.
Заслуженный артист России Дмитрий Говоров объяснил соседям, что при Ромэо это уже десятая пара крысок, потому что, при всём уходе и внимании к ним, жизнь их не продолжительна. А вороны могут жить очень долго.
Слух об учёных Ромэо и ДК, пулей прошвырнувшись по мозгам пассажиров, разлетелся по всему составу, и тут уж проводница оказалась бессильна. Это было столпотворение! Вагон заполнился родителями и с детьми и без - из соседних. Всей этой разношерстной поездной публике буквально несколько часов назад некуда было податься. Лежи в своём углу, да зевай над печатной продукцией. А здесь - на тебе, такой подарок судьбы! К представителям фауны каждый тащился обязательно с угощением и считал своей обязанностью вспомнить хоть какой-то личный опыт общения с птицами, собаками, кошками, обезьянами, дельфинами, ну, на худой конец, анекдот о чём-нибудь – эдаком.
Проводница и сама, выглядывая из своей сторожки, заливалась в смехе, бессильно взмахивая руками и хлопая ими по своим бокам.
- Дельфины, - кричал один гражданин маленького роста, - умнее людей, и не спорьте, если ни черта не знаете. Они и звуки издают характерно разные для каждой особи. И любой отзывается на свист, в первую очередь, звучащий родственно, а не на незнакомом «наречии». И дельфиниха своего дельфинёнка обязательно найдёт среди тысяч других также по свисту. Один в один, как человек своего ребёнка, даже непонятно – каким образом. Дельфин понимает, когда люди тонут, и будет обязательно их спасать…
- О дельфинах и так все всё знают, а вот какаду, тут воще… Они умеют решать самые сложные головоломки, – перебила оратора другая, - Я видела передачу – ахнуть, не встать. Ну, хоть ты как спрячь лакомство, загороди, закрути, завинти его болтами, они всё отвинтят клювами и всё равно достанут. Клювами, представляете? А у нас придёт электрик с чемоданом отвёрток и гаечных ключей, будет сопеть день, и всё-таки вместо счётчика унитаз открутит. А те, ну такие умницы, такие умницы… только жить с ними никому не советую, а так…. Золото…
- Чего орёте хором, - басом заговорил стоящий рядом с ней человек, - петухи и те порядок знают. Даже по утрам кукарекают строго по иерархии. Кто сильнее, тот и главный. И кричит первым. Кстати, иерархическое определение, разумеется, от способности к спариванию. Разоралась тут.
- Не поняла, кто-кто тут по спариванию самый главный?
- А вот ещё про зверей, - следующий оратор чуть не прикрыл ладонью рот - предстоящей.
- Анекдот, - торжественно объявил он.
Толпящиеся застыли в святом предвкушении, только дети, пробившись к клетям, тихо каркали с Ромэо и пищали с ДК.
- Зяма: - «Филя, и что это за войска - морская пехота?»
- Ну-у-у, там один семерых стоит.
- А – ВДВ?
- О-о-о, там один десятерых стоит.
- А таки, шо стройбат?
- Это воще звери. Им даже оружие не выдают».
И сам раскатился так, что всем ничего не оставалось делать, как заразиться и хохотать вместе с ним.
Сергей давно установил для всех посетителей повагонную очерёдность, и время для общения с учёными умниками. Внеочерёдно пропуская лишь инвалидов и мамочек с маленькими детьми. И только после этого жизнь поплыла в сплошном, разумеется, но терпимом потоке. Он чувствовал себя стрелочником, и ему эта жизнь очень нравилась. Наверняка, в нём погиб великий педагог.
Вошедши во вкус, он наснимал и перекачал с телефонов, смартфонов, ноутбуков приходящих в их купе любопытствующих столько эксклюзивного материала о животных всех сторон света, и, перехватывая в тамбурах интересующих его зрителей, столько интервью с их владельцами, что хватило бы на не один десяток передач. И взрослых и детских. Причём, предоставленных авторами абсолютно бескорыстно и с великим удовольствием.
Стихийно, до потрохов осознал: незлые, лояльные друг к другу люди, долго находящиеся в одном маленьком пространстве – большая удача. А одномоментно совпавшие цифры 6;13 и 999 не всегда, и не для всех, признак катастрофы. Лишь столбик с указателем направо и налево. Остановись, напрягись, слушай душу, от-гадай, выбери! Вот ты себя услышал, напрягся по полной, и…, как грандиозный подарок - желаемый результат.
Как в анекдоте о конце света, когда тот таки сдался перед идьётами в него не поверящими. Так и у него: «нечистые» цифры устали бороться с его наплевательским к ним отношением и реинкарнировались в «чистые», жизнеутверждающие. Знамённые! Ведь, именно, под их хоругвями у него родились, что ни на есть, самые интересные и необычайные интервью, клипы, зарисовки, беседы.
Устрашающие цифры открыли движение его звёзд. И поезд Москва-Владивосток неспроста тогда отчалил без него. Ахнул: да, ведь по сути-то, врата во весь этот круговорот отворила своей задержкой на час после поцелуя. … его Машка. Тогда и распахнулись чакры бешенного темпа игры событий и озарений.
Утром – Москва! На вокзал встречать своего папку придут жена с Антошкой. Сладко улыбнулся. Когда уезжал, Маруся крикнула вдогонку – «Серёжка, не изменяй мне, я всё равно почувствую». Как же тебе изменишь, ромашка моя, когда лучше тебя не бывает.
«Во-о-он они, мои талисманы удачи, скачут по асфальту пер-рона. Ну, Машка, ну, держись! Я покажу тебе родоначальника энергетических потоков».