Переход Севастополь - Бухта Провидения (Петропавловск-Камчатский).
Дневник корабельного врача подводной лодки С-73.
Дневник вел лейтенант медицинской службы Леонид Балашевич (1960 год).
Рисунок автора "На рейде Росты".
28 июня 1961 г. (продолжение)
Июль здесь – хороший месяц, погода стоит для севера хорошая, много ясных дней с температурой воздуха 23–28°. Это уже жара, и благодаря крайне высокой влажности переносится такая температура тяжело – нечем дышать, всё тело становится липким, влажным. Самое жаркое время суток – 12–21 часы, но и ночью не наступает прохлады, так как здесь нет ночи – солнышко круглые сутки бродит над горизонтом, то поднимаясь, то опускаясь, но никогда не прячется. К счастью, такие дни здесь не часты, обычно стоит прохладная неустойчивая погода, очень склонная к переменам. Впрочем, изменчива не только погода. Здесь всё время меняются люди – уходят одни, приходят другие, меняются корабли, меняют возлюбленных местные красотки, меняется и лицо севера – появляются новые дома, дороги, заводы.
Как я и ожидал, на Севере встретил много однокурсников, собирали с Юркой сведения обо всех. Демобилизовался и работает в Риге Игнатьев, в госпитале лежит Виноградов. В Росте сейчас Король – он служит на первой ракетной лодке, Соловьёв посвятил год своей службы демобилизации и наконец преуспел – его документы находятся уже в ЦВВК. Если всё успешно кончится, он будет работать в Институте Бехтерева в Ленинграде. Коля Смирнов служит врачом-радиологом в Западной Лице, Балунов – в стройбате, Шостак идёт на спасателе на ТОФ, на СС-23 идёт с нами Мальгин, на СС служит Богданов в Североморске.
Со многими я беседовал о службе, настроении и перспективах, и все они повторяли мои собственные мысли. Попав после школы в Академию, мы 6 лет штудировали сложнейшие науки, писали длиннющие формулы из органики, забирались по уши в глубокие дебри вен, спорили о различных теориях, стремились знать как можно больше, работали в кружках, не считаясь со временем дежурили в госпиталях и больницах. Не все, в том числе и я, пришли сюда из любви к медицине, но почти все твёрдо встали на этот путь, когда почувствовали и осознали биение живого пульса древней науки, когда сами пережили радость познания. А разве можно забыть, когда ты выступал в роли врача, обследовал больного, мучился над загадкой диагноза, ещё дрожащей рукой прописывал первые лекарства?
Подготовить образованного, мыслящего врача-клинициста – вот задача, которую, хотела она этого или нет, выполняла Академия. И вот за спиной осталась alma mater, в руках диплом и назначение на подводную лодку. Что же дал нам флот для дальнейшего роста, для врачебной практики и совершенствования? Вот несколько примеров, которые на многое дадут ответ.
… В Горький, на одну из подводных лодок бригады строящихся кораблей получает назначение Лев Богомолов, закончивший вместе со мной Академию. В первую очередь он, конечно, представляется командиру, капитану 2-го ранга Воле Эхову, пожилому усатому ловеласу и сквернослову, каких мало:
– Ну что ж, служи, доктор, только брось и забудь нахер свою медицину. Ты у меня офицер будешь!
… Севастополь. Вчера я отправил в госпиталь больного, сегодня намечена операция. У меня есть знакомые в хирургическом отделении, поэтому я сам могу прооперировать больного. Иду к старпому: «Разрешите сходить в госпиталь, прооперировать Волощука». «Отставить, сегодня подведение итогов командиром, там врачей хватает, справятся».
… Лодка сдаёт государственные испытания. Выходы в море почти каждый день, приходим в базу поздним вечером, а ночью снова приготовление корабля к выходу в море. За это короткое время нужно ещё успеть пополнить запасы. С боем и шумом добиваюсь, чтобы выдали хлеб, мясо. Продукты получены, но как доставить их на корабль? Катера не даёт оперативный дежурный, машину не пропустят в завод. Телефоны и ругань мало помогают, и я несколько часов сижу на мешках, карауля свои сокровища. Зачем мне тайны патогенеза глаукомы?
… Каюта крейсера «Мурманск», нашей плавучей базы. Пока идёт подготовка к переходу Северным морским путём, мы живём здесь, работаем и отдыхаем. К вечеру я уже начинаю замечать на себе просящие взгляды: «Лёня, организуй!» Спирт у меня есть всегда, надо же выручать друзей. Появляется и закуска, и гитара, накрывается стол. После нескольких рюмок оживлённей становится беседа, на шум заглянул старпом – и ему налили стаканчик. А через два часа, когда уже было изрядно выпито, пытавшийся раздеться Борода запутался в своих штанинах и беспомощно опустился на четвереньки, мотая рыжей бородой, сопя и кряхтя продолжал барахтаться на полу. Увидев почтенного капитан-лейтенанта в таком положении, я не мог сдержать смеха. Вот, наконец, ему удалось снять брюки, он подошёл к своей койке (она расположена наверху, на втором ярусе), пытался забраться на неё с помощью стула, но оступился и с грохотом покатился по полу, предварительно опрокинув стул. А помощник командира в это время, прекратив богатырский храп, решил потравить в раковину умывальника. Пошатываясь, он наклонился перед зеркалом, и каюта наполнилась запахом блевотины и перегара. Наконец, всё успокоилось, раздавался только мерный пьяный храп. Я, наконец, справился с приступом давившего меня смеха, встал, убрал каюту, умывальник, привёл всё в порядок. Открыл дверь – ведь завтра утром здесь будут делать приборку матросы, им вряд ли стоит видеть следы беспросветной пьянки своих командиров.
Я мог бы писать ещё много подобных вещей. Стоит ли удивляться, что такая обстановка – далеко не то, о чём может мечтать врач. Я не строю иллюзий относительно своих способностей и не могу претендовать на многое. Я знаю, что у меня плохо развита память, иногда мне не хватает инициативы, способности самому наметить себе строгий и твёрдый путь в том или ином деле, я с трудом провожу длинную логическую цепь, особенно такую, которая связана с быстрой сменой реакций и сообразительностью. Возможно, здесь виновато отсутствие настоящего воспитания, школярская система обучения как в школе, так и в Академии. Но одно я знаю твёрдо – у меня есть настоящее стремление к знаниям, к учёбе, к совершенствованию, я способен много и упорно работать, не считаясь с условиями, я в этом уже имел возможность убедиться. И когда я занимаюсь любимой работой, когда она захватывает меня целиком, я способен и на смелые решения, и на широкие выводы. Сейчас мне кажется, что я бы трудился день и ночь, если бы я нашёл себя на своём месте, если бы у меня была работа, к которой я готовился и которой посвятил жизнь. По-моему, каждый на своём месте, месте по призванию, не только работает, он творит, создаёт. Ведь есть же просто токари, которые монотонно и без интереса проводят за станком свой рабочий день, а есть и те, для которых эта работа – призвание, и это уже творцы. Они ищут новые пути в обработке детали, создают усовершенствования, и для них труд становится не только средством к существованию, но и творчеством, искусством, которое даёт наслаждение, счастье. И так в любой профессии, в том числе в медицине. Для С.П. Боткина, например, точная диагностика превратилась в источник творчества, в настоящее искусство. И в своей работе он добивался настоящей виртуозности – по звуку плессиметра он определял с закрытыми глазами, приставлен он к стенке с окнами, к глухой стене или к печке с открытой трубой. А.П. Бородин с горьким сожалением писал, что его отрывают от любимой химии, заставляя вести счета, закупать самому пробирки, колбы, организовывать приборку в лабораториях. Конечно, далеко не все из нас могут сравниться по способностям с Бородиным, но аналогию всё же провести можно. Имея за плечами приличное образование, знания и практические навыки в медицине, чувствуя, что ты можешь принести большую пользу людям, а может быть некоторые – и науке, не так легко первые годы своей практической работы, такие важные для становления молодого врача, посвящать получению и сдаче продуктов, счёту консервных банок и выговорам кокам за слишком кислый борщ.
А мимо шагает медицина, делаются новые открытия, создаются новые лекарства, идёт полемика по самым злободневным вопросам, твои однокурсники-студенты обогащают себя практикой – и всё это мимо, мимо, мимо… А ведь в наше время стоять на месте – это значит безнадёжно отставать. Вот это-то ощущение и есть самое страшное, это главным образом заставляет врачей бежать с флота любыми путями, не считаясь с материальными трудностями. Положение флотского врача очень глупо, нерационально построена вся система его службы, она не гарантирует никаких перспектив, и пока это будет продолжаться, служить мы будем только по принуждению – у нас ведь полная демократия – хочу уйти в отставку, да не пускают. А уже издавна известно, какой прок с такой службы.
Продолжение следует.