1
Москва слезам не верит,
ибо все мы – звери!
Покажет кукиш,
а на слезы
ничего не купишь.
Бей больней, сука,
чтобы впредь
другим была наука,
но не смей смеяться
над калекой и голодранцем.
Ах, как это мило –
многих пустила по миру!
Богатеют жлобы,
чтобы лечь
в бархатные гробы.
2
Дрыхнут окраины,
пригрезив будущим…
Окаянная,
загребущая!
Размалеванная,
накрашенная,
заплеванная,
с дворцами и парашами…
3
Допрыгалась, имперская шлюха,
что ни чиновник –
то казнокрад и вор!
Ветры воют глухо,
палач вострит топор…
Злыдни скорбят
о распутной проказнице.
В монастырь бы тебя,
чтобы весь век каяться!
Пляши, синеокая лахудра,
под вой цыганской гитары,
а встанет новое утро,
снова примешься за старое.
Вот же смешная жалость,
стрелой летит дорога –
видно,
ждать и мне осталось
совсем немного.
4
Перед святой иконой помолимся,
чтобы грешить было ловчей!
Не выплесни младенца с помоями
среди окровавленных ночей!
Кого-то поэтому
бьет и колотит –
развелось поэтов,
как чертей в болоте!
То ли щучья кость застряла в горле,
нахмурят криво бровь –
и в строчках мусолят
свою задрипанную любовь…
А как выйдут на улицу,
где мир от войны опустел,
так от света жмурятся,
ибо привыкли жить в темноте.
Рыдать стихами
каждый горазд,
сердце – не камень,
поцелуй корову в зад!
5
Скифская мадонна,
царская подстилка,
сколь тебе еще влюбленно
будут петь гимны пылко?
Слишком много дел,–
налетят то грозы, то бури,–
кто тебя поимел,
назавтра забудет.
Не закатывай истерику,
пьянь подзаборная,
в Европах и Америках
гуляют твои любовники…
6
Темен холодный вечер,
что ни жених – то витязь!
Пойте, пойте, только звончее,
пейте, пейте, да не захлебнитесь!
Слишком хороша,
даже не заплакала
скурвившаяся душа,
невеста дьявола!
Далеко ли до погоста,
в гулянках изнемогла –
золотой коростой
смердят купола.
7
Ах, Боже мой –
неписанная красавица –
продает себя на Тверской
и беззубо улыбается!
Москва слезам не верит,
путь тернист и труден…
Все мы – звери,
все мы – Иуды.
1990