Письма без адресата

Павел Лисовец
Как жили люди в СССР? Ведь, даже стационарные телефоны были не у всех. Помню, отец каждый день вечером шел до ближайшего автомата звонить родителям. И был целый ритуал- сделать так, чтобы горстка двухкопеечных монет всегда была под рукой, на тумбочке в прихожей.

Это было другое время, совершенно другой мир. Все вокруг настолько быстро меняет форму, скорость, ритм, трансформируется на глазах, что только по случайно застрявшим в голове старым стоп-кадрам и можно оценить пропасть, которая отделяет от прошлого, понять всю зыбкость почвы под ногами, ее постоянное и неуклонное движение, направления которого ты не просто не знаешь, но даже не способен постичь законов, которым оно подчиняется.


Пальцами я стирал пыль с пухлых одинаковых пачек с конвертами, перевязанных шпагатом. Одна оказалась вскрыта. Веревка сама сползла в сторону. Я отчетливо помнил эти тактильные ощущения – ватная, густая пыль под подушечками пальцев и коричневая бумажная бечева, глухо шаркающая о края потемневшей бумаги. Конверты захлопали веером, окончательно высвободившись из плена шпагата. Да, точно! Это было в далеком 88-м.
 

Я был стилягой и мне, к лаковым туфлям, срочно нужен был двубортный пиджак времен моего дедушки. На Тишинке ничего не нашел. Оставалось одно место – дачный чердак. Это была моя первая самостоятельная экспедиция- чтобы вот так уехать, никому ничего не сказав, на целый день, черт-те куда. Сначала час на электричке, а потом еще столько же пешком от станции, через лес, по снегу, почти без дороги.
Я взял лестницу и открыл люк в царство памяти. На чердаке было зябко, бросил на пол дедову шинель и погрузился в созерцание - старые чемоданы, полные всяческого добра, обувь, сложенная в кучу и казавшаяся фантастически инопланетной, детские игрушки, журналы и книги аккуратными стопками, гора еще каких-то совершенно ненужных вещей, торшер, радиола и эти письма… Так увлекся хороводом воспоминаний, покачивающимся в такт с голубым язычком керосинки, что опомнился, когда совсем стемнело.

Всех этих вещей давно уже нет. В какой-то момент они были записаны в хлам, сосланы в кучу за домом и похоронены в сером кострище – братской могиле нашей памяти. Но тогда они еще были живы, именно живы, потому что каждая обладала какой-то магической силой, заставлявшей придумывать истории с ней связанные, даже если видел ее впервые. Странно, что остались письма. Двадцать лет – кто их сохранил, зачем? Как такое возможно в этом доме? Ведь он обновился одним махом, вместе со всей страной, покрылся облицовочным кирпичом и металлочерепицей, стал новоделом, пригодным для жилья, но одновременно перестал быть местом моего детства. Он не стал чужим, скорее получил увечье – лишился дара речи, перестал напоминать о том, как мальчишечья душа начинала звенеть и метаться от радости, когда сворачивали с шоссе на знакомый проселок. И эти, исписанные мелким почерком листки бумаги, теперь казались в нем совершенно не к месту.

Я прикоснулся к письмам с тихим восторгом, предвкушая как серые от пыли конверты вдохнут новую жизнь в людей, некогда близких и знакомых, помогут открыть что-то новое, что в свое время было скрыто от моего детского взгляда. Ведь письма – это же самое сокровенное, интимное, близкое из всего, что может быть. Только в письме можно решиться сказать то, что боишься или не решаешься произнести вслух.
Я осторожно развернул конверт и начал читать: «Здравствуйте, мои милые! Я немножко приболела и два дня не выходила из дома. Но сегодня чувствую себя лучше. Сама выходила в магазин. Как там Юрочка и Сереженька? Скучаю.» Второй конверт, третий… Таинство рассыпалось на глазах. Это были просто стопки бумаги с описанием каких-то мелких бытовых подробностей. Никаких эмоций или событий. От письма к письму монотонное перечисление кто куда ходил, где был, с кем разговаривал, как себя чувствует, поздравлениями с праздниками и бесконечные приветы всем и от всех. Разочарованию не было предела. Загадочные письма одно за другим превращались в обычные исписанные тетрадные листки. Потом вдруг осенило, письма – это было банальное средство коммуникации, как сейчас мобильник. В письмах этих ровно то, что сейчас мы произносим по телефону: «Привет! Как сам? Нормально? Что делаешь? Какие планы?» В те времена время текло совсем иначе и расстояния были другими. Приезд родственников из Ленинграда - это было событие, которое долго согласовывали, ждали и готовились несколько месяцев. А письма, они всего лишь пытались сократить эти расстояния насколько могли. Была ли у них душа? Вряд ли. Я не нашел. Даже если была, испарилась бесследно, улетела с душами тех, кто их писал. Пожалуй, только старые черно-белые фото еще способны хранить следы...


Где теперь живет душа писем? И есть ли она вообще? Ведь чтобы бесследно исчезнуть теперь не нужно даже кострища за домом, достаточно одного клика мышкой. И живы ли сами письма, хоть одно, между уведомлениями, рекламой и спамом?