Я разобрал лестницу, иначе ступеньку не заменить, нашёл крепкую доску и сделал две ступеньки. Заменил не только сломанную, но и другую, треснувшую по косослою. Собрал лестницу. Конечно, она не стала новой, но теперь можно не бояться облома ступени. Надя всё время крутилась рядом, делая какие-то другие работы, в любой момент готовая помочь. Мелькнула дурная идея проверить её обещание дать в любой момент.
-- Надя! Принимай работу.
-- Уже приняла.
Она подошла вплотную и поцеловала. Я через платье потрогал у неё между ног.
-- А это можно?
-- Там? – Надя показала глазами на сеновал.
-- Давай здесь.
-- Как? Тут грязно. – она поискала место на полу.
-- Наклонись к лестнице.
Я дёрнул дверь, подошёл к наклонившейся к лестнице женщине и, закинув подол на спину, обнаружил отсутствие трусов. К моему удивлению, она была готова меня принять. Или всё время находилась в этом состоянии, или так быстро смогла приготовиться.
-- А-а-ах! Сашка! Я с ума сойду!
Было такое впечатление, что она не знала эту позу, хотя я сам видел её в близости с дядей Федей. Она сдерживалась, как могла. Её трясло, она зажимала себе рот, хватала себя за волосы, но когда разрядился я, она не удержалась и взвыла. Продавить выгнувшуюся спину у меня не хватило сил. Осторожно сдвинувшись, накрыла моё имущество и старательно вытерла откуда то взявшейся мягкой тряпкой.
Сунув тряпку в карман, обняла и поцеловала.
-- Вот так и делай. Не жди меня. Я для тебя всегда готова. Посмотри у меня каменку.
Каменка представляла собой гору обломков кирпича, в которой было подобие топки, а сверху каким-то чудом держался небольшой чугунный котёл. Мы сняли и вынесли котёл, стали разбирать гору обломков. Надя предложила мне рукавицы.
-- Я никогда не одеваю галстуки, рукавицы и презервативы.
Хохотнув от пошлой шутки, она продолжила работу.
Нижняя часть каменки сохранила признаки кладки.
-- Надь!
Она вопросительно посмотрела на меня и, поняв, наклонилась к полку, упёрлась в него руками.
-- Надь! – я сказал укоризненно, а когда она обернулась, показал чёрные от сажи пыльные руки.
Надежда сдвинула у меня резинки трусов и трико, вывернув наружу мои причиндалы, закинула на спину подол и, наклонившись, нашла и направила в себя мой ствол. Она старательно помогала, двигаясь чуть ли не активнее меня.
-- Надь! Спину прогни.
Это давало более сладостные ощущения. Я уже не старался удержаться от оргазма. Мы кончали вместе. Видимо, вспоминая мою просьбу, Надя прогибала спину, но через пару движений уже не могла удержаться и снова выгибала поясницу.
Натружено со стоном выпрямившись, она повернулась ко мне и старательно вытерла медленно опадающее хозяйство. В порыве страсти, она прижала член к своей щеке и содрогнулась.
-- Господи! Я с ума схожу от тебя! Прости!
-- Устала?
-- А что, ещё?
-- Нет. Работать можешь?
-- Конечно.
Легонько пихнув меня упругими грудями, поцеловала в губы и, одев рукавицы, понесла наружу два ведра обломков. Я лопатой очищал от остатков раствора неровную поверхность фундамента. Хотя казалось, что это, просто, налитый на землю и так застывший бетон, фундамент был непоколебим. Поискав среди инструментов папы и Нади, нашёл кирочку и мастерок. В сарае Нади была пачка кирпича. Не самого лучшего, но года три-четыре выдержит. За глиной надо было идти чуть не за полкилометра. Надя безропотно подняла носилки с кучкой обломков и мы пошли к карьеру. Подойдя к месту, где в сырое время буксовали машины, высыпали туда обломки. Нагрузив носилки глиной, пошли обратно. Когда пришли к бане, у меня отпадывали руки.
-- Устала?
-- Да не особенно.
-- Тогда пошли?
Вряд ли Надя не устала, но она реагировала ничуть не слабее, чем в прошлый раз.
-- Что ты со мной делаешь? Саша!
-- То, что ты просила. Или раздумала беременеть?
-- Нет. Но уж слишком сладко! Я теперь не знаю, что мне больше хочется. Давай я тебя обедом накормлю.
-- А пошли к нам обедать. А то ты всю тушёнку из каши мне выгребла. Пошли.
-- В самом деле этого хочешь?
-- Работа со мной и подо мной все силы из тебя вытянут.
-- Тебе со мной плохо? Я совсем ничего не умею, не как ты.
-- Мне нравится.
-- Спасибо!
Она счастливо поцеловала меня в губы. Нравится ей целоваться по любому поводу!
Дома я погрел суп. Пока его ели, на плитке зашкворчала картошка с мясом. После кружки хорошего растворимого кофе у неё стали закрываться глаза. Я отвёл её на диван, накрыл ноги пледом.
-- Саша! Я только чуть-чуть вздремну.
-- У тебя тут не больно? – постучал по платью чуть ниже предполагаемого лобка.
-- Нет. Я его постоянно в себе чувствую. Спасибо….
Она уснул с усталой, но очень довольной улыбкой. Я выбрался из её объятий. Поправил плед. Очень привлекательная женщина! Не столько красива на лицо, сколько идеальная фигурой. Про таких говорят: У неё всё с собой. И в близости какая-то особенная: пухлая, но не жирная, упругая, как девушка, но по всем признакам женщина. Вроде бы худощавая на ощупь, она виделась плотной и округлой. И вынослива, как лошадь. Работала со мной, нося раствор и кирпич, дав доступ к телу, сама двигалась не меньше меня, но я не чувствовал у неё утомления.
Осторожно вышел. Принёс к бане кирпичей в количестве, достаточном для первого ряда. Разложил на фундаменте. Надеясь на набравшийся опыт, решил делать кладку без проекта. Не в чем делать раствор. Посмотрел в нашем сарае, сходил к дяде Пете. Ничего подходящего не нашёл. Подбирая обрезки досок, из которых можно сделать ящик, наткнулся на заваренный диск от древнего комбайна. Средина диска и отверстия для крепления были заварены для образования плоского дна. Папа принёс его из мастерской, когда мы с печником перекладывали у нас печь.
Прикатив его к Надиной бане, высыпал в него глину и залил водой. Пусть намокает. В глине мало песка. Пришлось с ведром идти к дяде Пете. У него перед изгородью была когда-то песочница, в которой мы играли, когда были малышами. Теперь песочница заросла пыреем. Песок брался только с комом корней и хорошо вытряхивался в ведро. Принёс четыре ведра песка. Дед-печник один к одному песок в глину добавлял. И глины из карьера мы примерно столько же принесли. Только раствор сделал, Надя заспанная идёт. Папа обедать пришёл. Ложку нечаянно уронил. От её звука Надя и проснулась. Печник учил раствор руками до кондиции доводить, корни вылавливать, нераспавшуюся глину.
Солнце Надю со спины осветило. Платье ситцевое напросвет. Она стоит, как голая. Показалось, даже щель половую вижу. А она ещё потянулась. У меня сразу реакция сработала. Встаю перед ней, а у меня уже пушка прёт, прямо в неё целится.
-- Надь! Пошли в баню.
Она сразу догадалась, что к чему. Я руки в стороны сделал – воду-то всю израсходовал, руки помыть нечем. Надька с каждым разом слаще становится. Будто оживает у неё то место. Мне показалось, что в самый момент, когда мы ничего не видели и не слышали, папа к нам заглянул. Пока она меня обтирала, пока вышел, папа уже ушёл. Подумал, показалось. Послал её за водой. Она из бака воду принесла. Нечего, говорит, руки морозить.
Мы печку до котла собрали, котёл на место поставили, но раствор кончился. Надо опять в карьер за глиной идти. Надька мнётся что-то. Устала, что ли? Нет, говорит, времени много прошло. Вдруг, говорит, дорогой захочешь? Давай, говорит, загодя дело сделаем. Я особо-то и не хотел, но пока руки мыл, пока вытер, да ещё Надька перед употреблением рукой стимуляцию сделала. Ей богу, баба с каждым разом лучше становится. Такая сладкая стала, что не удержался и с одного захода с передышкой два раза кончил. Первый раз вместе получилось, а пока она моего второго раза дождалась, или с десяток раз приспела, или так длинно у неё получилось. Осиновым листом трепетала, пока всё закончилось. Надо за глиной идти, а она в себя придти не может. Догонишь, говорю, как очухаешься.