В маршрутке

Яцук Иван
         На падение нравов жаловались старики и старухи всех поколений. Римский политик, юрист и оратор Цицерон с возмущением восклицал: «О времена, О нравы!» А было это ни много ни мало две тысячи лет назад. На какой же высоте должны были стоять первоначальные нравы, чтобы падая два тысячелетия, все же окончательно не брякнуться о землю?! Похоже, есть куда еще падать, и это обстоятельство греет душу. Жив еще курилка!
         Вот и я замечаю некоторое падение нравственности в нынешнем поколении, но тешу себя надеждой, что я попросту устарел, и с нравственностью у нас все в порядке, по крайней мере, падать ей еще и падать.
          Примечаю, что раньше женщины летом, выходя на улицу, тщательно себя осматривали, чтобы, не дай бог, бретельки лифчиков и бюстгальтеров нигде не выглядывали, потому что это некрасиво и неприлично. Теперь все наоборот, вся начинка выставлена на всеобщее обозрение, спина и плечи девушки испещрены тесемками, завязками, застежками, не говоря уже о татуировках и колечках в носу и на пупке и, наверно, ниже – говорят, это очень сексуально.
          Со стариковской точки зрения – это вульгарно, и надо вопить: «О времена, о нравы!», а с другой – у нас устаревшая эстетика, молодежь думает иначе, а истина где-то посредине.
            Раньше прикрывали осторожно дверь в собственной квартире, чтобы поговорить о чем-то  не то что интимном, сокровенном, а просто побеседовать на житейские темы. Теперь же закрывают дверь лишь тогда, когда говорят о коммерческой тайне или  заказном убийстве соратников.
            Недавно ехал в битком набитой пассажирами маршрутке. Конец рабочего дня. Жарко, душно, каждая голова мечтает поскорее добраться до своих дверей и ощутить себя наконец личностью, а не песчинкой,  которую в течение дня постоянно гонит ветер обстоятельств и укоры начальства.
            В маршрутке маленького человека  продолжают шпынять, толкать, обдавать запахами, от которых воротит, обзывать словами, которых нет даже в словаре Даля и от которых хочется укрыться щитом и мечом, но ты только крепче сжимаешь губы и ждешь, когда эта пытка наконец закончится.
            Но нет, ты еще не дотащил свой крест до Голгофы. Тебе еще надо выслушать, что кричит сосед, затиснув  мобильник возле твоего уха:
– Алло, Серега, ты дурку не гони. Ты какого хека на звонки не отвечаешь? Ты будешь отдавать долги, или я тебя за твои помидоры вытащу и подвешу на первую попавшуюся гиляку? Скоро? Никаких скоро. Завтра. Ничего не  хочу знать, продавай свои лахи – и бабки на стол. В последний раз предупреждаю.
– Молодой человек, почему я должна слушать ваш безобразный разговор?
– А ты не слушай – кто тебе доктор? Ишь, фифа выискалась, права качает;  вату с собой таскай. А не то – бери такси и кати с ветерком. Что ты на меня буркалы свои выкатила? Сойдешь через три остановки. Я этого Серегу, считай, целый день цинковал. Слава богу, заарканил, а ты здесь на меня слюной цвыркаешь. Заткни мясорубку, пока до мужа не дорвешься, его и делай инвалидом, а меня не трожь, а то как трону – кисло будет.
– Алло, алло, Витенька. Ты пообедал? Хорошо? Нашел суп в холодильнике? На третьей полке, за двумя маленькими мисочками с пельменями. Газ выключил? Не забыл выключить? На балконе лежат абрикосы, можешь взять четыре  штуки, только хорошо помой. Очень хорошо, в проточной воде. Я утром забыла вынести мусор, так ты вынеси, а то может завоняться. Я сейчас еду к Лилечке, везу ей помидорчики, огурчики, чеснок. Чеснок подешевел, скажи это маме, чтоб чеснок не покупала, чеснок и дальше будет дешеветь, а когда окончательно подешевеет, тогда и купим на всю зиму. Не забудешь сказать? Кошке дверь не забудь открыть в туалет. Она понятливая, приученная, но если дверь будет закрыта, то может наделать и под диван, а потом запах долго будет выходить. Не забывай открывать, когда сам оттуда уходишь.
– Дамочка, не распространяйся насчет запахов. Небось, колбу с цветочными духами разбила, в нос  шибает, что стоять невозможно.
–  А вы руку опустите. От ваших подмышек так несет, что я сознание теряю. И зачем вы прислушиваетесь к тому, что я говорю? Я для вас, что ли, это говорю?
– Нет, это вы не для меня говорите, это вы для всей маршрутки базарите. Теперь я знаю, где у вас миска с гороховым супом лежит. Берегитесь.
– Фу, какой беспардонный, а еще возле красивой девушки стоит. Я на месте этой девушки держалась бы от вас подальше.
--Вы бы от всех держались  подальше. К вашему сведению,  цветочные духи, которых вы не жалеете, не спасают от запаха застарелого, матерого пота.
– Это уж слишком, молодой человек. Вы хотите меня оскорбить, довести до  слез?
– Юра, перестань. Нехорошо.
– А хорошо содержание холодильника нам докладывать? Зачем мне ее холодильник?
Эту беседу прерывает следующий звонок:
– Алло, алло, Лидочка?! Умоляю тебя, не бросай трубку. Я всю ночь не спал, передумал все наши отношения. Я понял: так больше нельзя. Ты хорошая, Лида, ты замечательная. Это я дурак, осел, никчемная личность. Но я исправлюсь, Лида, вот увидишь, исправлюсь. Я уже еду на тренировку по боксу, буду закаляться не только физически, но и морально, буду укрепляться духом, как спартанец; их специально били, а они должны были молчать. И я буду также поступать. Пусть бьют, но только чтоб без переломов и сотрясений, остальное все можно вытерпеть. Не бросай трубку, пожалуйста, Лида; мне так много надо тебе сказать, я всю ночь думал, как лучше тебе это сказать, но так и не придумал; скажу, как есть, ты только не сердись, хорошо?
– Ну говори уже, черт бы тебя побрал, – чей-то сердитый голос.
– Лида, нас кто-то слушает. Я в переполненной маршрутке, и поэтому не могу тебе сказать все, что я за ночь передумал. Ты меня прости, но меня постоянно толкают и не дают собраться, чтобы все тебе сказать так, как я задумал. Ты уж извини.
– Не томи, идиот, говори, наконец, что ты надумал в отношении Лиды? – опять чей-то нетерпеливый голос.
– Жениться надо, а работы нет…в двухкомнатной уже семь человек…куда ее?...
– А чем же ты думал раньше?
– Тем, что у него внизу, – чья-то едкая подсказка.
– У парня проблемы, а вы тут хихикаете.
– Здесь у всех проблемы. Дайте пройти – выхожу из этого дурдома.
– Лидочка, я тебе вскоре перезвоню. Здесь нас подслушивают, не дают по-настоящему высказаться. Что за люди? – какое им дело до наших отношений? Я дуралей? Согласен, но с оговорками. Дома тоже не разгонишься секретничать. Ладно, мне выходить. Буду еще ночь думать.
– Петух тоже думал – да и в суп попал, – ему вдогонку.
--Куды прешь?
--Тока чичас еду. Жди.
-- Тута не дають говорить, я перезвоню.
--Рази мы звери?
- Гони его оттэдова. Будут здеся всякие Мокины-Шмокины командовать.
-Денег хотит? А не пошел бы он на хутор бабочек ловить?
-Я так кумекаю: никого звать не будем--только родные, на халяву и уксус сладкий.  Все, мне скоро слезать.
--  Ты мне сколько раз брехала, а я хоть раз возникал?
           И так до самой конечной остановки.