Весть о женитьбе Алексея разворошила женский муравейник фирмы и ветродуем сквозняка вытряхнула слабый пол в курилку. Дамы с пристрастием допросили главного осведомителя и выяснили, что самый обаятельный менеджер отдела взял в жены провинциалку, которую привез из командировки. Ни по одной из принятых статей эта избранница не соответствовала званию подруги офисного красавца, потому как внешне смахивала на обыкновенную серую мышь.
Не дав новоиспеченному мужу одуматься, инициативное женское трио бесцеремонно напросилось в гости. Заводила группы, фигуристая экономистка Алка, считавшая себя единственной кандидаткой в жены Алексея, сразу же после работы отправилась к визажисту. Руки мастера умело подчеркнули природную красоту, а высокий каблук и облегающее платье усилили обольстительный эффект.
В оговоренный час, троица визитерш уже трезвонила в нужную дверь. Сердце гостей сжалось при виде нелепой семейной пары. На фоне маленькой невзрачной женщины в скучном сером платье, Алексей выглядел античным атлетом. Даже обычные джинсы и клетчатая рубашка смотрелись на нем франтовато и стильно, оттеняя породистую стать. Избранница была неказистой во всем: зализанными волосами, стянутыми в хвостик; отсутствием макияжа и угловатой худобой. Обувь, напоминающая детские сандалии, завершали убогий образ провинциалки. Под стать бесцветной хозяйке, примитивным оказался и обед. К отварной картошке, присыпанной укропом, были поданы квашеная капуста и котлеты.
Алка давилась угощеньем, пытаясь понять секрет успеха иногородней ловкачки. Чем смог приворожить этот жалкий воробушек пригожего москвича, избалованного женским вниманием? Как можно вообще обратить внимание на блеклую внешность, схожую с однообразием асфальтового шоссе? Ну, ни рожи, ни кожи. Алка покосилась на свое отражение в зеркале и с удовлетворением поправила челку. Да, она могла стать достойной парой любому молодцу. Но выбор Алексея необоснованно обошел красавицу и пал на простушку, которую нежно обнимал теплом пылкой влюбленности.
Молодая хозяйка принимала знаки мужского внимания с благодарной уверенностью, не замечая осуждающих взглядов гостей. Убрав со стола посуду, бесцветное существо подошло к пианино и, легко касаясь клавиш невесомыми пальчиками, извлекло из инструмента каскад звуков. Запоздало пожалев о своем визите, колоритная женская троица обреченно устроилась напротив. Алексей встал у инструмента, не сводя глаз с бледного личика жены. И музыка полилась. Светлая, немного удивленная, искренняя и таинственная.
Она заполнила комнатное пространство утонченным изяществом созвучий, которое властно раздвинуло стены и увлекло слушателей в совершенный мир. Этот мир был наполнен звоном весенней капели, торжеством птичьих трелей, детским ликованием и трепетным ожиданием чуда. Когда музыкальное вступление закончилось, в невесомую композицию вплелся голос провинциалки. Высокий, наполненный хрустальной нежностью голос, окунул горожан в свежесть раннего утра:
«…На заре ты ее не буди, на заре она сладко так спит,
Утро дышит у ней на груди, ярко пышит на ямках ланит…»
Легкие колокольцы аккомпанемента перенесли Алку в далекое детство. В ту беззаботную пору, когда утренняя заря лениво скользила над рекой, когда туман обнажал контуры старых ив за окном, когда раздавался пастуший посвист и протяжное мычанье коровы Дочки. Мама провожала корову до ворот, вносила в дом подойник с утренним молоком и начинала печь оладьи, наполняя дом аппетитными ароматами. Детская душа ликовала от беспричинного счастья, от близости мамы, от яркого солнца, от звенящего за окном лета, от ощущения прыгучей радости. Такой внутренней свободы Алка больше не испытывала, загнав себя в тиски ложных условностей столичной жизни.
Следующий романс уже беспрепятственно струился в женские души, гостеприимно распахнутые для нечаянного волшебства. Магия грез околдовывала сердечной расслабленностью и восхищением, а дивный голос увлекал в сиреневые разливы весны:
«…В жизни счастье одно мне найти суждено,
Это счастье в сирени живет
На зеленых ветвях, на душистых кистях
Мое бледное счастье цветет…»
Опять память пролистала жизненный ежегодник, бросив в Алкино окно росистый букет сирени. Цветущие ветки усыпали пол, а горячечный шепот с улицы зазывно выманивал в сиреневые заросли. От душистого марева и обжигающих поцелуев сладко кружилась голова, а колдовские соловьиные переливы настойчиво ворожили счастье. Девичьи миражи рассыпались в большом городе, одарившим Алку трезвой рассудочностью и затянувшимся одиночеством.
Не было предела удивлению и восторгу от исполнения известного романса. Волна светлой щемящей грусти окатила горожанок музыкальным очарованием, ослабила внутреннее напряжение и наполнила совершенным откровением:
«…Не искушай меня без нужды возвратом нежности твоей.
Разочарованному чужды все обольщенья прежних дней…»
Лезвие музыкальных фраз осторожно царапнуло Алкино сердце, безудержно пожелавшее вернуться в страну трепетной юности, где упоительно пахнет свежескошенной травой, где зрелая тяжесть краснощеких плодов пригибает яблоневые ветви к земле, где колдуют соловьи в сиреневых кустах, где до сих пор одиноко живет обладатель зазывного шепота.
Когда импровизированный концерт закончился, Алка с подругами не узнала провинциалку. Серая мышь нечаянно превратилась в сказочную принцессу. Разлившийся по щекам легкий румянец, придавал одухотворенному лицу утонченное благородство. Огромные, в пол-лица глаза, излучали божественный медовый свет, заполнивший все пространство ощущением вселенской благодати, а волшебный голос певуньи, продолжая звучать в Алкиной душе, деликатно избавлял ее от шелухи ложных ценностей.