Старуха Пелагея открыла двери коровника и завела на дойку Марту. В народе говорят, что имя влияет на количество молока, и по этому старуха стала называть Марту Бурёнкой. В коровнике было немного теплее чем на улице. Марта оглядев интерьер помещения грустно опустила голову уставившись на велосипед. Велосипед принадлежал сыну старухи Григорию. Днём он шлялся в поисках приключений, а под вечер обычно приходил захмелевший домой, обнимал Марту за шею и гладил её по широкой спине. Сегодня он тоже пришел, и принёс любимице веточку дикого винограда.
–Кормилица наша, - говорил он, нежно целуя её в широкий влажный нос.
Марта не поднимая взор задумчиво молчала, жуя кислые ягоды. Она ощущала как мужчина её горячо любил, но не поворачивалась. Григорию нравилось в ней все, - добрые, грустные глаза, роскошное тело, большое вымя дающее молоко. Марта продолжала жевать, будто- бы всё происходило не с ней. Григорий на прощанье кинул ей ещё один огурец и молча вышел из коровника.
На дворе стояла вторая половина осени. Вокруг Гришкиного покосившегося дома простирались заросшие, заброшенные поля, некогда кормившие не только Гришку и местный народ, а и городских жителей. Неухоженные, поросшие сорной травой бескрайние поля представляли собой крайне печальную картину. Будто бы левитановские полотна кто-то злой и не хороший окрасил в серые тона. День представлял собой сплошные сумерки. Небо, покрылось серой копотью от чадящих печей. Люди пытаясь хоть как-то согреться собирали отходы со свалок и жгли их в печах. Молодые деревца не успев подрасти сразу же спиливались и тоже шли на обогрев и приготовление пищи.
Линия полузаброшенной железной дороги пролегла невдалеке от посёлка. Пелагея зажгла лампу в доме и поставив её на скамейку заглянула в глаза сыну:
- Скоро товарняк пойдёт,а деда что-то давненько не видать, -сказала она ложа руку на плечо Григория.
Отец Гришки старый сиделец Михей . В молодости крепкий мужик, а ныне сгорбленный, высохший от туберкулёза старик. Гришка с отцом решили встречать поезд. Силёнок было маловато, но голод придавал решительности. В посёлке из мужиков практически никого не осталось. Городские бомжи поселившиеся на старом кладбище, не отличались особой смелостью, но по вечерам нападали на одиноких людей и переправляли их в свой лагерь, чтобы потом приготовить из них стейки, котлеты, отбивные для богатеев из города. Выйдя во двор Гришка приметил сидевшего на завалинке отца. Старик курил самокрутку сделанную из окурков и высушенных кизяков Марты.
Можно было разобрать рельсы, но за несколько минут до прохода товарняка проезжает бронепоезд. Как –то раз пацаны из соседнего посёлка хотели остановить поезд разобрав полотно. Каратели расстреляли каждого второго жителя посёлка. До железной дороги было меньше километров, но чтобы не навести подозрение на посёлок мужики решили отъехать по дальше и стать как раз на против старого кладбища. Убить двух зайцев! Пусть каратели решат, что это сделали бомжи.
Гришка выкатил во двор мерседес. Все жители посёлка после топливного кризиса давно сдали свои машины в металлолом, а Гришка решил оставить свой на память. Отец запряг впереди автомобиля Марту и с сочувствием похлопав её по спине произнёс:
-Ну, пошла милая, пошла кормилица!
Гришка сидел за рулём уставившись на дрожащие от надрыва бедра тёлочки. Отец расположился сзади и явно нервничал:
-Пристегнись, сынок!
-Батя, гаишников после топливного кризиса расформировали. Ты чего?
-Так, по привычке я. Всё кажется, что из-за кустов вынырнет какая -то тварь.
-Да видел я тут одного недавно. В банде бомжей живёт. Он на нашем посту калымил. Помнишь с мордой такой здоровенной, как у поросёнка?
-С мордой такой помню, а поросёнок как выглядит уже забыл, -пытаясь убрать тревогу пошутил старик.
Через метров сто дорога пошла на спуск и Марта почувствовав облегчение прибавила ходу.
Приехали когда совсем стемнело. Остановились в ложбине. Поезда ещё не было слышно. Отец и Гришка вышли из машины. Старик вытер рукавом взмыленный круп тяжело дышащей Марты.
-Ах Марта, кормилица наша, красавица. Было у тебя с ней что сынок?
-Бать, ну ты думай иногда, что говоришь! Середина двадцать первого века, сейчас у всех только парни на уме. Отец в сумерках не разглядел покрасневшего от стыда Гришки, но почувствовал, что он лукавит по голосу:
-Сынок, да ты не оправдывайся, я же зону то не всю жизнь топтал. Всякого повидал.
-Ну ты батя даешь! Неужто и такое в твой жизни было?- Гришка присев на мгновение на капот автомобиля вскрикнул:
-Марта,корова ты!
Мужчина встал с вымазанного в навоз капота.
-К прибыли сынок! Нюхая по волчьи воздух пошутил старик.
Вдалеке послышался шум . Пыхтя проследовал бронепоезд.
-Пора батя, у нас не более пяти минут!
-Михей молча кивнул головой в темноту и сгорбившись побежал к рельсам. Паровоз медленно поднимался в гору тяжко проворачивая колеса. Старик вынырнул из темноты и распластавшись лёг на рельсы. Механик увидел в свете фонаря кинувшуюся на рельсы фигуру и просигналил. Гришка держал наизготове лом и мешки. Всё было рассчитано по минутам. Отец вскрывает товарняк, пихает в мешки поленья, а Гришка загружает уголь. Если повезёт то можно нарваться и на вагон с солью.
Паровоз не сбавляя хода продвигался в перёд. Машинист высунувшись на половину в окно сделал ещё два предупредительных сигнала:
-Старик, уходи бога ради!
В надвигающемся шуме паровой машины Михей не услышал слов машиниста.
В полутьме виднелись тяжелые крытые вагоны. Затем показались открытые платформы. На одних горой лежала капуста, а на других мешки с солью. Сын Михея отчаянно бежал за вагоном, и на ходу успел ковырнуть один мешок ломом. На обочину должны были посыпаться соль. Остановившись Гришка перевёл дыхание и вспомнил, что в детстве читал как работает паровая машина. Паровоз не останавливается на подъеме. Если он остановится, то не сможет тронутся вперед. Поэтому мужчина не обиделся на машиниста, когда тот проехал мимо него совершенно не сбавляя ход.
На рассвете Гришка насобирал почти ведро перемешанной с землёй соли. Погрузив в багажник порезанного на куски отца, мужчина вывернул руль и пинком под зад заставил двигаться впавшую в ступор Марту.
Пелагея увидев как сын выгружает из багажника куски отца ни о чём не спросила. Постояв немного махнула рукой и выдохнула:
-Всё равно от этого старого чёрта не было толку. Сколько он крови мне за всё годы попил!
Гришка смачно высморкался и вытер об подол матери пальцы:
-Мать, похоронить бы батю надо. Пойди-ка ты, что ли ему яму выкопай.
-Да, сейчас гляди разбежалась я ему яму рыть! Засолю его на зиму в банки. Кормили его всю жизнь, пусть он теперь нас накормит.
Сухими, корявистыми руками Пелагея умело подоила Марту. Разлив по стаканам молоко и отрезав по куску жаренной циррозной печени, старуха произнесла:
-Бурёнушка, Гриша, ну, давайте помянем старика!
Марта молчала, по коровьему жуя рыхлую печень старика. Гришка протянул руку и вытер слезу с её опечаленного лица:
-Марта, вот тебе наследство от бати!-он протянул вперёд окровавленные сапоги сорок пятого размера. Марта напялив сапоги слегка повеселела. Гришка мечтательно обвёл взглядом фигуру Марты:
-Красивая у меня баба, мам?
Старуха утвердительно кивнула головой:
-Хороша Бурёнушка, хороша кормилица!
-Нам бы детишками пора обзавестись, да чем их кормить будем?
-А меня и скормите. А дальше, что бог даст.