Разгоралась утренняя заря. Из-за леса вышло желанное ласковое солнце. Небосвод голубел, как лён в поле, а по нему плыли барашками белые облака.
Красновато освещённые солнцем сосны ещё не давали тени. Где –то в чащобе слышалось журчанье говорливого ручейка. Попахивало сыростью с болота.
На околицу деревни « Норкино» прилетел грач, сел на свежею молодую травку, пошёл, оставляя за собой крестики следов на песке.
Лес весенний насквозь пропитан солнцем. Солнечный свет лежит золотыми полотнами на берегу речушки Липенки, на молодой траве, на зелёных листочках вербы.
Одна тонкая, как ленточка, тропинка пересыпанная утренним солнцем, заросшая ивняком, кочками, упиралась в торфяной пруд. Окаймлённый молодыми набравшими силу берёзками. Пруд, как чёрная чаща, раскинулся в середине Карасёвского болота. Чёрно – бурые пласты торфа виднелись в жёлтых разрывах песка левого берега. В тёмной торфяной воде торчали тёмные от времени коряги.
Пологие берега заросли тростником, камышами, осокой, зарослями голубики, багульником.
Утро молодецки разгуливалось, набирало силу.
Я догадался куда ведёт меня тропинка- к болоту,
к торфяному пруду. Ещё издали пруд сверкал на солнце, как тёмная россыпь битого стекла на солнце, но стоило подойти к самому берегу, наклониться, заглянуть в его глубину, как водная гладь приобретает прозрачно-малахитовый оттенок,
до цвета тёмно-зелёного, изумрудного.
Мне показалось, что это чёрная чаща, усыпанная хвоей, шишками по заболоченным берегам. Нагнулся, чтобы зачерпнуть воды, сполоснуть руки,
и нежданно ахнул от удивления. Взгляд свободно проникал в глубину чащи, где расстилался мохнатый ковёр водорослей.
Было тихо, лишь по берегам шелестели кусты камыша, да время от времени в сосняке тревожно вскрикивал дятел: « Пип-влип…пип-влип…», словно он в самом деле влип в какую-то неприятную историю
Дикие утки вразнобой пролетели к пруду. В солнечном поднебесье жаворонок-юла исполнял свою удивительно звонкую песню.
Опушка леса была близко, совсем рядом. Из –лёгкой кустов разросшегося ивняка, виден камышовый островок, осклизлая тягучая лягушачья икра, колеблемая лёгкой рябью по поверхности чёрного зеркала, чёрной глади пруда.
Над Карасёвским болотом, в утренней тишине послышалось журавлиное курлыканье.
В поднебесье раздался приглушённый звук:»Цик-цик-цик». Это летели кучками без всякого строя
мелкие кулики, а в другой стороне блеел, как барашек кулик- бекас, опускаясь на болотную кочку.
Самец приманивал свою подругу тонким голосом:»Чики-чики-чики… бе-бе-бе…»
Очень милый и спокойный пейзаж болота, располагал неторопливо бродить, беззаботно наслаждаться свежестью весеннего утра, его мягкими красками.
Где –то рядом, раздался жалобный крик канюка, а чуть выше в небе, выстроившись уступом, летели к торфянику дикие утки.
Просвистел крыльями чирковый селезень, шлёпнулся неподалёку, поднял брызги, раз крикнул, блеснул на солнце разукрашенным опереньем.
Над болотом, в воздухе раздаётся крик выпи. А где-то ещё выше, в небе вразброс, летят утки кормиться.
В кустах оживающих ольхи начинает свою песенкупеть пеночка, а в болоте слышится, словно дикий хохот белой куропатки.
Тишину весеннего утра нарушилось надоедливыми криками белых чаек. С пронзительными криками:»Чьи вы… Чьи вы…» и кувыркаясь в воздухе, летят вразнобой чибисы, с хохолками на головах.
У самой кромки воды держится белая трясогузка. Покачивая опрятным хвостиком и отчётливо слышится её покрик:»Чи-зять …чи-зять». Мне же показалось:» Чей зять, чей зять».
И только закончила тренькать большая синица, как
откуда-то слева послышался тихий посвист.
Я обернулся, пригляделся и увидел в кустах разлапистой ольхи серенькую, похожую на воробья ,
птаху. Это тихонько и грустно настраивала свой голос варакуша, словно звала кого-то и не могла никак дозваться. На самой лесной опушке, примыкающей к Карасёвскому болоту, ей откликнулась ещё одна варакуша с таким же грустным, печальным посвистом.
Серый заяц, ошалело выскочил из-за кустов мелкого ивняка, метнулся к берегу пруда и замер на фоне чёрной торфяной воды. Заяц казался почти голубым. Было хорошо видно, как шевелится шерсть и вздрагивают заячьи уши.
Захлёбывались от восторга лягушки на правом камышовом краю пруда, икра плавала по самым краям, словно обрамляла зелёные заросли камышей.
В стороне, отделившись от кучки одиноко плавала большая кряква, которая шлёпнула крыльями по воде, готовясь к перелёту. С большими чёрными глазами и длинным тупым носом.
Тихонько швыркнул селезень и взметнулся с воды.
Кряква поднялась навстречу, по-своему
заохала:» Ах-ах-ах».
Стал делать свой обычный благодарственный круг селезень, приближаясь к утке.
Другой нарядный селезень сел на чёрную гладь воды и поплыл на самую середину.
Утки переговаривались уже не так громко. То справа, то слева раздавались характерный посвист крыльев- начался перелёт.
Чёрный, словно вылепленный из нефти селезень поднялся с воды, в своём брачном наряде пролетел, сияя всеми красками оперенья.
Сразу послышался сварливое кряканье утки, она с шумом взмыла вверх.
Золотые лучи солнца играли над чёрным зеркалом пруда, и ещё величественней, торжественней красовались дикие утки, когда на их перья ложился мягкий золотой луч солнца.