Раннее –раннее утро, зябко прохватывало прохладой. Из глубины Вольных болот тянуло сыростью, холодком. Туман, что густо окутавший речку Ушму, сейчас поднялся ввысь, цепляясь за сосны, за ели, рассеивался. По голубой глазури неба
плыли белесые барашки облаков. Оранжевая полоска зари протянулась над чернеющим ельником
Показался малиновый диск солнца над лесной опушкой и всё кругом просияло, заискрилось, вспыхнуло на утреннем солнце.
Солнце светило так щедро, так ярко, что не верилось, что наступило осень. На кустах, на траве
дрожали белые полотна паутинок, провисшие от капелек росы. Было так необыкновенно тихо, как всегда бывает в первозданную пору Бабьего лета.
Лес стоял тихий, торжественный, загадочный, полный необъяснимого торжества и покоя. Уже начался листопад. Горели, как костры рябины на опушке. Жаркими языками пламени пламенели трепетные осины. Приковывали взгляд буро-жёлтые кроны береговых дубов. Загорелись охваченные пламенем берёзы по краям порубки.
Радуясь, ласковому солнцу на все лады пели пернатые солисты. Заливалась в кустах калины ярко-жёлтая иволга. Запела свою удивительную песенку
пеночка, тонко-тонко попискивала большая синица,
отчётливо слышался покрик дроздов. Дикие утки вразнобой пролетели к лесному озеру «Круглец».
Утренней лес словно околдовал, поглотил меня. Дикой прелестью глухих болотных мест.
В сосняке стояла гулкая густая тишина, даже можно
сказать, оцепененье. Ощущенье глубокого осеннего покоя витало кругом. Глушь, глухомань нарастала.
Корабельные сосны чередовались с заболоченными торфяниками. Далеко виднелись жёлтые косы берёз, чуть-чуть подбитые сусальной позолотой листвы. Осины начали желтеть снизу: красно-багряные внизу и совсем ещё зелёные на верхушках.
Во мху прятались стройные подосиновики, в мелком березняке подберёзовики, с чёрными шляпками.
Боровики уже выскочили на волю . По левому краю золотистого сосняка заметил в зелёном мху шляпку необыкновенного оранжевого, как кирпич богатыря. Ещё десяток ядрёных, чистых, толстяков нашёл под шатровой ёлкой.
Зарастающее Вольное болото шло неровно: появились островки тростника, жесткие лезвия осоки, карликовые кусты ольхи, мелкая корявая берёзка.
Глаз не может не радоваться украшением болота-изумрудно-зелёный мох. На котором густо рассыпались россыпи поспевшей клюквы- красные бусы болот. Не заметить её просто невозможно.
В мою корзинку, стоящую на болотной кочке
Сыпались и сыпались ягоды клюквы.
Постепенно слух привык к болотной тишине, стал я
различать шелесты, шорохи, звуки: далёкое курлыканье журавлей, стук дровосека дятла, шёпот
камышей, жалобные крики выпи, хлюпанье топи.
В зарослях зелёного тростника, в торфяной яме слышалось деловитое кряканье ожиревших уток.
Крохотные, с жёлтыми головками корольки устроили шумный базар на болотной кочке: словно щупами, как минёры протыкали изумрудную перину мха своими тонкими клювиками, в поисках живности.
Просвистел, блеснул разукрашенным опереньем чирковый селезень, сел медленно в торфяной канаве, поднял в чёрной воде брызги.
В одном месте я приметил отдельно стоящую тонкую берёзку, совершенно золотую. Её отражение
в торфяной воде канавы, казалось, достигла дна, сияло из глубины, как зажжённая свеча.
На кустах багульника висели всюду белесые лоскуты паутины, провисшие от росы. Опьяняющий запах багульника кружил голову.
Корзина стала оттягивать руку, доверху насыпанная
краснобокой клюквой, отдыхаю. Глянул случайно на
красно-медную сосну на самом краю, а на её ветках
шустро повёртывая головкой, сидела белка на задних лапках, поставив хвост торчком, а передними удерживала порядочный подосиновик,
словно на картине художника Шишкина. А потом прыг, прыг на стоящую рядом мохнатую ель.
Вдруг сквозь сосны, словно синий-синий огонёк сверкнул из глухой болотной крепи- лесное озеро
« Круглец», синеглазо засветилось. С низкими пологими берегами, поросшими мелкой берёзкой,
кустами багульника, корявыми ивняками, зарослями брусничника.
Я вышел на торфяную отмель правого берега. Спокойная тёмно-синея гладь озера, неподвижные ажурные силуэты бронзовых сосен отражались в темнеющей заводи. Плеснулась мелкая рыбёшка, колыхнулось отражение камышей.
Берега озера, покрытые белой накрахмаленной скатертью сухих мхов. Левый щетинился густыми ивняками. Правый берег весь был усыпан коричневой шелухой сосновых шишек, как киноварью. В разрывах меж соснами и ивняком
виднелись шелковистые талии бородавчатых берёз.
Шатровая, матёрая ель, словно чёрная туча, отражалась в торце зеркального плёса.
Синее поверхность воды завораживало глаз. Молодой лес после пожаров, тянулся сплошной стеной вдоль берегов. Он был наполнен до краёв таинственной тишиной. Края озера заросли зелёными ладонями кувшинок. Опрокинутые вниз
темнели, расплывчатыми пятнами, в воде молодые
сосёнки, пролетающие белые чайки отражались в воде.
Озеро до того живописно и интересно, что настоящий рыболов, получит здесь огромное удовольствие, даже когда не клюёт.
Взмахиваю затёкшей рукой, отворачиваю болотные
«сапоги-скороходы», и на землю сыплется
разная лесная мелкота, мусор, кусочки зелёного мха, листва, хвоинки…
На правом берегу нежданно увидел бой, битву самцов-лосей. Вот два лесных великана, с острыми
отростками рогов сцепились рогами, трещат, рушатся под их ногами кусты, юные берёзки, заросли багульника, вереска. Вся шерсть на них
лоснится, крутые бока, словно кузнечные меха в движении, раздуваются, мощные шеи при опущены.
Старый комолый лось, разрежается могучим рыком, рёвом, торжествуя победу. Молодой повержен и быстро бежит в сторону болота.
Болото казалось мне сказочным виденьем. Обрамлённое с противоположной стороны, со стороны озера густой стенкой камышей. Всё казалось, что будто оттуда долетает жуткое уханье,
странное бормотанье, тяжкое сопение, словно кто-то ворочается в трясине.
Я с большим упоением разглядывал озеро Круглец,
с таким отрадным удивлением, точно нежданно, неожиданно попал в дремучее царство Берендея.
Озеро тёмно-синее, даже местами отдаёт голубизной- бирюзой небесной.
Неожиданно увидел на кочке смолисто-чёрного
тетерева и его подружку-тетёрку, с выводком пёстрых птенцов, которые с жадностью пожирали
гроздья перезревшей брусники и они не заметили меня. Лишь неугомонные сороки стрекотали на пологом берегу озера.
И всё же дыханье ранней осени уже чувствовалось по особенной- глухой тишине, по едва уловимой смене освещенья. В сереющем сумраке предвечерья уже не так ярко прорисовывались дальние углы озера и призрачные контуры корявых сосен, болота. На тропу мягко легли синеватые тени, закурился над водой густой туман. Песчаная колея дороги, словно стекала с берега озера, и наконец, источённая в поясок, пропала за зелёными строчками ёлок.
Заалела вечерняя заря, бросая багровые отсветы на вершины берёз, листву лимонную осин, таинственная тишина, казалось, придушила все лесные звуки. Понемногу, постепенно затихли певчие птицы.
Уже начало темнеть. Спускались какие-то не серые, а сизые сумерки. Рядом в сосняке резко раздалось:» Тек…тек… тек…». Затем явственно клацнул крепким клювом матёрый глухарь, сухо, протяжно скрипнуло, заскрежетало в чащобе и полилась негромкая песня этой царственной птицы.
И подумалось: сколько ещё неоткрытой красоты в нашей русской природе, рядом с нами.