Письма той, которую Николай любил или, быть может, хотел любить, хранились в сумке, лежащей на полке в кладовке. В той самой покрывшейся пылью сумке, где лежал и другой бумажный скарб из прошлого: письма друзей юности, открытки, фотографии, тетради с дневниковыми записями.
Он действительно не знал, любил ли ее, ту странную женщину, с которой переписывался 20 лет назад. Ведь они лишь однажды виделись в поезде. Ведь чтобы любить, надо иметь какие-то отношения с тем, кого любишь. Можно ли письма назвать отношениями? В какой-то степени, конечно, да. Сейчас он называет ее женщиной, но в пору их единственной встречи она была девушкой, вся жизнь и у нее, и у него была впереди.
Получилось странно. Ехали почти сутки вместе в одном плацкартном вагоне, а познакомиться сумел с нею только к концу поездки. Вернее, среди пассажиров он отличил ее сразу, как только увидел. То была статная и стройная, словно свеча, темноволосая девушка. Среди суетливых и хлопотных пассажиров она отличалась спокойствием и словно нездешностью.
Она сидела на боковушке, перед ней на столике лежала книга с раскрытыми стихами, долго смотрела в окно. Поезд ехал, стуча железным телом, за окном шел затяжной дождь. Мелькали столбы, железнодорожные переезды, населенные пункты, лунно блестя мокрыми крышами домов, проходил одинокий путник…
В вагоне было уютно, люди сняли дорожные костюмы, переоделись в спортивки, шоркали тапочками по коридору, оттуда и отсюда раздавались запахи вкусностей. Люди обильно и неспешно ели, громко разговаривали, смеялись. Невидимый, где-то плакал ребенок. Проводница разносила чай.
А Николай любовался незнакомкой. Она сидела далеко от него, но через коридор, когда кто-нибудь не заслонял, он мог видеть ее. К концу дня она выпила только стакан чаю с печеньем. Он невзначай поглядывал в ее сторону, ему было очень приятно, что они едут в одном вагоне. Она же, как казалось ему, не замечала его, но, похоже, на остальных тоже не обращала внимания.
И только на следующий день днем он подумал, что надо же с нею поговорить, нельзя же быть таким нерешительным. Ведь она была одна. Можно, например, спросить, какую книгу читает. И возможность появилась: бабушка, сидевшая напротив нее, вышла на одной из станций.
Чего он опасался, то это надменности с ее стороны. За время, проведенное вместе в одном вагоне, он сумел немного изучить ее, и было совершенно очевидно, что она не из тех простых смешливых девушек, с которыми можно коротать время в дороге, разговаривая на пустячные темы. Во всяком случае, ему так казалось.
К его большому удивлению, девушка словно обрадовалась, что он подошел к ней. Ее звали Анна. Еще она так странно сказала, полушутя-полусерьезно: Меня зовут Анна, и я стараюсь ею быть. Их разговор был прост и искренен. Разговаривая с ней, Николай интуитивно почувствовал, что с ней надо быть только искренним. Она сказала, что мечтает о будущем, что у нее столько планов…Разговор их был складным и согласным, словно давно знали друг друга. Когда он сказал, что у него, собственно, никаких таких особых планов на жизнь нет, что если что случится, то случится само. И они даже немного поспорили здесь, Анна сказала, что само по себе ничего не произойдет, а если произойдет, то не то, что бы хотелось. Николай же сказал, мол, что хотеть? Надо жить так, как живут все остальные. То есть, конечно, у него есть какие-то смутные мечты и ожидания, направленные в будущее, но все это именно что смутное.. Однако поезд уже подъезжал к столице. И уже когда появились кварталы предместья, когда кто-то с тяжелыми сумками стал пробираться к выходу, только тогда Николай спохватился и спросил адрес, Анна, не жеманясь, написала.
Тогда Николай был начинающим корреспондентом в районной газете, и все в жизни происходило легко, и казалось, все прекрасное где-то впереди. Так и то знакомство с Анной из поезда было одним из многих приключений, которыми так богата молодость. Он жил, не оглядываясь, каждый день приносил свои радости и заботы, в которых растворялось и его время, и его внимание.
Так они стали переписываться. И переписка длилась много лет. Содержание ее писем было словно послания из другого мира, из совсем-совсем иной жизни. Иногда ее письма казались ему манерными, выдуманными. Ни разу она не говорила о повседневном. Было видно, что она ограждает себя от будничности и не считает ее достойной, чтобы сообщать о ней в письмах. Однажды она посвятила целое письмо впечатлениям от посещения выставки Рембрандта. А однажды написала так: «Иной раз бывает сложно отличить мнимое от подлинного в себе. И часто случается, что мы следуем за мнимым. Тогда мы выбираем не себя, и когда начинаешь сознавать это, то может пропасть желание жить. Но счастье жизни в том, что каждое мгновенье дает нам шанс выбрать себя». Николай читал ее послания и задумывался, ему становилось понятно, что жизнь это не только то, что видишь вокруг себя, в ней есть и невидимое. Но ему все же было не очень уютно от таких тем, потому что они словно отдаляли его от Анны, в то время как он хотел сблизиться с нею по-простому, по-человечески.
Сколько они переписывались? Лет пять. Сначала письма были регулярными, но нечастыми. В какой-то момент они словно пошли на сближение, она спрашивала, не собирается ли он приехать в Москву. Но жизнь у каждого пошла своим путем. Параллельно переписке у него случился роман с местной девушкой. И переписка незаметно оборвалась. Потом прошла целая жизнь, в которой были в основном неудачи. Семейная жизнь не задалась: дважды был женат, дважды разводился, в итоге остался один. И сейчас ему было странно, зачем хранит письма, но и выбрасывать не хотелось.
Однажды в их поселке сгорел старый деревянный дом по соседству. В нем обитал спившийся мужчина. Его с ожогами забрали в больницу, и ему не было нужды сожалеть о доме – не его был. В свое время местные власти выделили, как нуждающемуся, пустующий дом. Он был ничейным, остался после одинокой старушки, некогда работавшей учительницей в местной школе.
И вот Николай случайно оказался на том пожарище. Местный мужичок, бородатый сухой старичок, распиливал горелые стены, дожигал оставшийся мусор. Проходя мимо, Николай зашел полюбопытствовать, поспрашивать об обстоятельствах пожара. Пожалели дом, попеняли на глупого пьянчужку, что, видать, напившись, лег спать, не досмотрел за огнем в печке или бросил не потушенную сигарету. Вот, посмотри, в углу у него гора пустых бутылок, так опустился, что не убирал в доме. А еще в доме была настоящая швейная машинка Зингер, от учительницы осталась, так тоже сгорела. Эх, посетовал бородач, знал бы, так забрал бы эту машинку до пожара. И заходил иногда к нему в дом, а не видел, ну, была какая-то тумбочка, накрытая скатертью, так не станешь же заглядывать! А потом вдруг говорит, вот, глянь, под пеплом в мусоре нашлись школьные учебники, книги и фотографии. Николай заинтересовался, с интересом стал разглядывать. Можешь взять домой, если хочешь, там посмотришь, говорит старичок, все-равно они ничьи, пропадут.
Николай пришел домой и разобрал фотографии учительницы. Они были мокрыми, слипшимися, некоторые обгорели. Со странным любопытством рассматривал он изображения людей, когда-то живших, бывших юными, полными сил, незаметно стареющими и… вот в конце-концов даже их изображения поблекли, едва не пропали в огне. Вот снимки, подписанные тридцатыми годами двадцатого века, а вот послевоенные… Никто не знает этих людей теперь, они здесь чужие. Хотя они жили здесь, но жили совсем в другой стране. И, в общем, живущие сейчас здесь, есть враги для людей на этих старых фотографиях, ибо предали страну своих предков.
Он думал о том, зачем та женщина, советская женщина с такой любовью собирала снимки, подписывала их, создавала свой домашний музей, уголок памяти? Оформление альбома носило торжественный, праздничный характер. Вот открытка с Новым годом – 1951 год! Он уважал ее, которую никогда не знал, уже давно не живущую, безымянную, оставшуюся без потомства, вернее, случайным ее наследником оказался человек, смысл жизни которого сузился до бутылки водки. Он уважал ее, потому что она стремилась наполнить жизнь смыслом. И не ее вина, что смысл рассыпался.
Он знал теперь, что все, что для нее когда-то было дорого, она хотела сохранить посредством этих снимков. На закате жизни она, несомненно, обращалась к ним, пересматривала длинными зимними вечерами. Вот она на берегу реки с подругами, яркое летнее солнце искрится в воде, женщины жмурятся, смеются… Остановись мгновение..! И много-много других таких мгновений… Всё ушло безвозвратно. Настолько, что умерла та, кто мог в душе своей вновь пережить запечатленные мгновения. Сгорел даже ее дом… Но фотографии, хотя изъедены молью, плесенью, жаром пожара, а также намочены водой пожарных машин, остались живы. Тот бодрый старичок, разгребавший пожарище, искавший какую-никакую пользу в золе, поднял те снимки, но тут проходил он, Николай, и случайно поинтересовался фотографиями… Так ушедшая жизнь сохранилась еще на какое-то время.Теперь снимки с пожара оказались в сумке, где хранились и личные архивы. Вечером Николай стал рассматривать фотографии учительницы.
То были черно-белые фотографии, сделанные в домашних условиях. В целях экономии фотобумаги все было распечатано в маленьком размере, где-то четыре на пять сантиметров. Фотографий было много, но благодаря маленькому размеру они не занимали много места. И этот маленький размер делал их очень трогательными. Бывшая жизнь не выпячивалась, а показывала себя издалека, из далекого размытого прошлого, потрескавшегося, пожелтевшего, а теперь еще и подгоревшего.
Вот группа людей у дома. Почерневший сруб, белеют частые высокие окошки. Спереди на стульях сидят четыре человека: девочка в мужском пиджаке, мужчина в костюме, белая рубашка, галстук. Рядом женщина в летнем платье, а возле нее молодая мама , тоже в легком цветастом платье, у нее грудной ребенок на руках. Во втором ряду в основном женщины, видимо, снимок послевоенный, кто погиб на войне, а кто был еще на службе. Какие, однако, статные женщины, какие у них породистые лица! Справа девушка в черном, белый воротничок под шею, лицо худенькое, тогда все были такими, густые волосы подстрижены, высокий лоб, ветерок теребит кончики волос над плечом, другое плечо не вместилось в кадр.
Николай присмотрелся к девушке, ее голова на снимке не больше спичечной головки. Девушка улыбается, лицо излучает уверенность молодого существа: все будет прекрасно! Она не знает, что, когда жизнь ее закончится, на нее будет смотреть неизвестный человек и видеть ее молодой, какой она себя забыла знать уже даже своей жизни. Жизнь не устроена для того, чтобы помнить то, что было когда-то. Сегодняшний день ревнив, он требует тебя всего для себя, иначе ты рискуешь пропасть. Живи подобно утке, опыт прошлого закрепляй в спасительное рефлекторное поведение.
И что она ему, эта девушка, которая, возможно, случайно попала в кадр? Он не смог бы дать ответ. Но он знал, что его внимание к прошлому, это неправильно. Прошлое завораживает своей кажущейся идеальностью, благостностью. Но в настоящем и того нет. И вот он, завороженный, смотрит в миниатюрное прошлое. Что говорит ему та девушка, улыбаясь из своего прошлого? Да, что-то говорит, несомненно, говорит, ведь не одними только словами человек сообщает другому человеку весть… И эта весть есть лучшее, чем то, что может сейчас сказать кто-то, если, допустим, он выйдет на улицу и поговорит со встречным. Что ему скажет встречный? Встречный скажет, что подорожал хлеб, что такой-то убил такого-то из корыстных побуждений, что повысились налоги, что из-за плохого состояния дороги отменили рейсовый автобус в райцентр. Неужели это и есть жизнь? Только это, лишь это?..
Николай достал из шкафа начатую бутылку водки, налил, открыл письма Анны. Когда последний раз он перечитывал их? Наверное, лет пять назад, после того, как окончательно разошелся со своей женой, с которой, считай, всю жизнь провел в дрязгах.
Письма Анны всегда были ответами на его письма. Сейчас он не помнил содержание своих писем, он мог лишь только догадываться, опираясь на то, что она писала ему. А ее письма он знал хорошо. Однако каждый раз, перечитывая время от времени находил в них что-нибудь новое, ранее скрытое. Вообще же, обращаясь вновь и вновь к ее письмам, он корил себя, что тогда был крайне легкомысленным, не отнесся к ней как к человеку, к которому надо ехать, знакомиться ближе… Он был увлечен лишь перепиской, хотя она даже несколько раз спрашивала, не собирается ли он приехать в ее город. Он собирался, но как-то не получалось, а когда поехал, то время их переписки давно минуло, и все было по-другому. А может, и не было по-другому, но, как ему казалось, личная встреча уже не имела никакого значения. Кроме того у него появился страх, что то, что у них было в переписке, может быть разрушено встречей. А он знал, что такое реальность. Это грязь и грубость. Он был в этом уверен, и жизнь не уставала преподносить примеры его правоты.
Он раскрыл первое письмо Анны. Сегодня он прочитает только первое ее письмо. Другое потом, приблизительно тогда, когда оно могло бы прийти после того, как он ответил бы на первое. Итак, вот оно.
«Здравствуйте, Коля!
Как здорово, что в вашем поселке выпал снег, а вот у нас в Москве идут дожди. И Вы так хорошо описали свежевыпавший снег, что мне захотелось, чтобы он быстрее выпал и у нас. Но на самом деле зиму я всегда ношу с собою, о ней надо помнить всегда. Перед тем, как сесть Вам писать, я ходила в парк. Для себя я его называю лесом, там огромные дубы и, если бы не узкая аллея, то можно было бы заблудиться. Деревья такие же, как и люди, они имеют душу. Я хожу в лес, чтобы разговаривать с деревьями. А в лесу сейчас так странно, все времена года в нём смешались. И стоит он, по-зимнему уже замерший в междувременьи. А Вы разговариваете с деревьями?
Вы говорите, звезды светят, и свет их далек. Это верно, но часто так бывает, что звезда не ведает о своем свете, не знает, что она звезда, и живет темным телом (встречались Вам темные звезды?). И тогда ей нужно напомнить.
Я видела сон, небо высокое-высокое, и землю широкую-широкую. И человека, что сложив подле себя заботу, которую нес долго, и которую ещё нести, остановился теперь и вслушивается в звучание красок и полет птиц. И в самое неприметное всматривается. Самая большая радость, когда открывается человек свету в себе, когда открывается свет в человеке.
Вы пишете, что во сне летаете. Полет для меня - это пребывание в свете. Переживание единства с миром (природой, вселенной) - живого участия в нем. Ощущение собственной целостности, полноты. И люди - те же птицы, только с подбитыми крылами. Что не дает подниматься Вам в небо? А вот я во сне чаще падаю.
Ваше письмо, Коля, как вы описали тот мир, в котором живете, все это очень интересно. Но выше описания, как голос колокола, звучит печаль. И человек, запрокинув голову, мал, а печаль его шире груди – во всю землю, во все небо…
Мне кажется, что каждый из нас ждет, что придет другой и соберет бережно всё, что человеком было сказано, написано, а больше - то, что сказано и написано не было.. соберет и с улыбкой подарит ему его цельного.. Преображенного. И Вы ждете. И, может быть, я тоже жду. Каждый день у меня занят разными делами, но внутренне я все время жду чего-то.
Нельзя такого допускать, чтобы человеку было не до полета. Скажите, а что есть человек? О всяком ли можно сказать - это человек?
Что касается приземленности - а что Вы понимаете под приземленностью?
Вы чувствуете свою необходимость? Буду рада с Вами переписываться! Анна.»
Он допил бутылку, положил письма в сумку, оделся и вышел на улицу. Поселковые фонари уже не горели, значит, было за полночь. С севера дул ветер. В темноте в потоках воздуха ходуном ходило все: протяжно шумели кроны деревьев, скрипела невидимая калитка, хлопал ослабленный в креплении лист жести на кровле. Сильно пахло осенью, увяданием и прощанием. У Николая перехватило дыхание. Неожиданный восторг объял его. Он вырвался из затхлости воспоминаний и печали в настоящее, и оно было прекрасным. Он смахнул слезу, которую вышиб из его глаз холодный ветер, и подумал, что, наверное, этот ветер принесет заморозок, а дальше – зима. Но пора, пора…
На ощупь, не видя под ногами земли, он пошел к старой березе, которая росла между кустами ивняка на отчужденной болотистой земле за огородами. Эта береза видна была из его окна, но он никогда не подходил к ней, а сейчас пошел даже как-то неосознанно.
Он сидел под старой березой, ему стало тепло. Осенний ветер, срывающий последние листы с деревьев, казался ему горячим. В нем словно что-то отпустило, он почувствовал корни в земле, увидел небо и тучи, которые гонит ветер. И ему вдруг вспомнились последние строчки последнего письма Анны. Там было приблизительно так: Днем и ночью в бесконечном небе бегут облака, они ищут свой дом. Только не надо его искать, ведь они уже дома…
Николай прильнул спиной к стволу березы, завороженно наблюдал открывающийся перед ним космос. Тяжелые облака неслись низко над землей. Они станут туманом, они станут дождем, они станут снегом, они станут частью его самого. Но и он станет их частью, он тоже станет снегом…
Через несколько дней его нашли под березой, он сидел с широко открытыми глазами, окаменело глядя в небо. Причиной смерти установили переохлаждение.