Про писателей

 

        Мой папа что-то стал сильно интересоваться «писаниной». Это бабушка так сказала. Ее подруга учительница  так говорит про современную литературу. Потому что лучше классики ничего еще не придумали – то есть Толстого и Бунина.  И еще Достоевского. А папа-то вообще всегда был  инженером, а потом у него просто случился кризис середины жизни, это когда ему исполнилось 33 года.  И он пошел   на курсы  писателей. Теперь писателем стать несложно, главное «завести мотор», так им говорят на этих курсах. Бабушка с подругой ужасались по телефону, что идёт какая-то «девальвация текста». Я спросил, что это такое. Они сказали, что это когда пишут все, «кому не лень», а Бунина с Толстым никто не читает. И если «можешь не писать, то и не пиши», как сказал Жванецкий, и бабушка с ним согласна.  Я сказал, что я это все про эту девальвацию текста передам Марии Вячеславовне, когда она нам задаст писать сочинение. Действительно, сколько можно! Мы уже про все писали! Про семью, про лето, про Кремль,  про мечту. Все. Я исписался. Я так и скажу.
    
      И Мишка тоже подтвердил, что он категорически исписался и выдал весь свой потенциал на ближайшее время. И Петька тоже сказал. И на Олимпиаду по литературе он уже съездил и больше пока не хочет.
      
       Ну, в общем,  что касается меня, то я не собираюсь становиться писателем, чего нельзя сказать о папе.   Потому что он все свободное время сидит теперь за компьютером. Почти перестал ходить в театр с мамой и играть  с Костей. Мне кажется,  ему стало неинтересно со мной гулять. А даже если мы гуляли, папа все время что-то писал в телефон. «Не мешай,  у меня пишется - говорил он, - иди покатайся с той горки». Я с одной стороны, его понимал, потому что и сам раньше любил писать, но, с другой стороны, чувствовал, что просто теряю своего папу! А самое главное, никто не знал, что он там пишет! Он пишет «в стол», сказала бабушка. То есть ничего никому не показывал. У него только иногда загорались глаза каким-то нездоровым, как говорила бабушка, огнем, и он бежал к своему ноутбуку.   
- Пап, ты хотя бы скажи, что ты пишешь? Стихи или роман? – пыталась разведать Вера.
- Пока не скажу, - отвечал папа. И все. И закрывал файлы паролем.

- Может, он хочет сделать нам сюрприз и пишет роман про нас? – спросил я у мамы. Но мама только вздохнула и отвернулась. Ну,  в общем, папина творческая реализация превратилась в настоящую проблему для всей семьи.
       Так продолжалось три недели, а потом папа стал вдруг говорить, что он хочет уйти с работы и какое-то время посвятить себя творчеству. Выражение «какое-то время» очень испугало маму  и бабушку: нужно же прокормить детей, то есть нас.  Но папа ответил, что у нас есть необходимая сумма денег для того, чтобы попробовать. А я уже ничего не спрашивал, потому что понял, что он просто так не успокоится и не сдастся, у него же характер такой же, как у меня! И правильно сделал, потому что однажды папа  взял меня с собой на встречу с настоящими писателями, наверное, из благодарности, что я не приставал к нему, как другие. 

     Мы пришли в большой книжный магазин. За столом в центре зала целых три самых настоящих писателя  представляли свои новые книги. Они  по очереди говорили, а люди - то есть их читатели или просто знакомые - сидели в зале за столиками с пирожными и книжками. Я попросил у папы пирожное и чай, и он мне купил большой кусок лимонного торта. А сам набрал книжек этих писателей, которые лежали на столах, и начал их листать.
       А я съел торт и стал слушать писателей. Один очень толстый и очень лысый писатель рассказывал про то, что в его романе он написал как бы про себя, но оказывается, это он притворился, что про себя – хотел обмануть читателей. А на самом деле, он это все придумал, и назвал псевдо - авто- биография!!! Он вообще сказал, что самое главное в современной литературе – запутать читателя. А распутается ли читатель, это его личное дело.
       Другой писатель, тоже толстый, но уже не лысый, а наоборот, сказал, что время обманов прошло. И читатель хочет читать про настоящие чувства и узнавать себя в героях. Поэтому он пишет про то, как он был на войне. И он даже специально для этого пошел воевать, чтобы жить настоящей жизнью, а не притворяться. И при этом он так посмотрел на лысого писателя, что было понятно, что это про него.
    Тут вступил третий – он был какой-то очень умный, потому что я почти ничего не понял, что он говорил. Понял только в конце, потому что он сказал, все несчастья надо делать красивыми, и вообще из несчастья получаются романы, а из счастья ничего не получается вообще. А так как счастье почти не встречается среди думающих людей (а все писатели как раз такие, и те, кто их читает, тоже), то получается, что материала очень много. И тогда первый добавил, что очень важна свобода, и если свободы не будет, то и писать он не сможет. А второй сказал, что искусство и свобода - несовместимые понятия, и творить по-настоящему человек может только в тюрьме.  И тут, когда третий снова заговорил про несчастья, я понял, что нашей семье грозит именно несчастье!

       Я с ужасом представил себе папу, который сидит за этим столом и рассказывает людям с пирожными про свое творчество. И что мы все сидим дома и ждем его, а он тут рассуждает про свободу и тюрьму! И мне стало просто страшно!
      Тут люди из-за столов стали задавать вопросы писателям про их последние романы и спрашивать про планы, а дяденька с микрофоном подходил к каждому желающему выступить. Я  понял, что мне тоже очень нужно сказать. Только я никак не мог сообразить, что. Задать вопрос про роман я не мог, я их не читал и, если честно, и не собирался. Планы мне их неинтересны. Мне интересны только планы моего личного папы. 

       И вдруг я сообразил, что мне нужно спросить. Я тихонько встал из-за стола и отошёл от папы поближе к их столу. Папа, наверно, решил, что мне так интересно, и обрадовался, что я его наконец-то понял. И я поднял руку. Дяденька с микрофоном разулыбался и пошел ко мне. Наверно, он решил, что я чей-то из них сын. А я взял микрофон и сказал:
    - А вы можете прокормить своих детей?
Тут все  рассмеялись очень громко, и я подумал, что мне никто не ответит, так им всем стало смешно. Я посмотрел на папу, он как-то замер и все-таки смотрел на меня с интересом. А писатели и читатели насмеялись, а потом толстый и лысый сказал:
   - Какой хороший и правильный вопрос ты задаешь, мальчик! Я его сейчас тоже себе начал задавать, но если бы я задал себе его раньше, я бы - первое – никогда не стал писателем, второе – не развелся бы с первой женой, третье – никогда не встретил бы вторую, четвертое – никогда бы не был счастлив. А детей прокормить… Да, могу, но смотря, сколько детей и что они хотят есть.  Спасибо тебе, мальчик,  за вопрос.

      Тут поднялся второй толстый писатель. То, что они толстые, это как-то обнадеживало. Наверное, они любят поесть и у них есть еда.
     - Знаешь, мальчик, я на эту тему очень много думал. И честно тебе скажу, понял, что не могу. Не могу я нынешних детей прокормить. Тем более, что у меня их очень много. Могу прокормить только себя. И поэтому ем сам и никому не дам.
     Тут все еще громче засмеялись и даже стали хлопать.
И я решил рискнуть их дальше насмешить и сказал им цитату из бабушки и Жванецкого:
    - А Жванецкий сказал: можешь не писать, не пиши!
    На папу я на всякий случай уже не смотрел. Когда они отхохотались, лысый сказал:
    - Дружок, Жванецкий сказал по-другому. Он сказал «ПисАть, как и пИсать, нужно когда уже не можешь..»   
- А, - сказал я, - тем более.
    Тут третий писатель, который про несчастье говорил, спросил:
    - Милый мальчик, ты кто? Чей это мальчик? Как ты сюда попал? 
Я сказал:
   - Я пришел со своим папой. Мой папа тоже писатель. И очень хороший. И он тоже будет здесь выступать. 
      И тут все захлопали. Так захлопали, что папа мог быть доволен. Как будто бы он уже стал писателем и уже выпустил пять книг. И тогда я добавил:
- А еще я очень люблю со своим папой гулять,  и он может меня прокормить, и очень вкусно! И не только меня, но еще и Веру и Костю! 
     Я посмотрел на папу, он сидел за столом с книгами и плакал, но пытался делать вид, что смеется.
      Тогда тот, который про несчастье говорил, сказал:
- Как же ты прав, чудесный мальчик! А мы все литераторы – невротики, которые не могут не писать. Но, скажу вам, литература спасает от несчастья только частично. А помочь человеку может только другой человек. Ты, мальчик, прав.   Пожалуй, я напишу про это рассказ.
- Напишите,  - сказал я.
- Так чей же ты сын? – спросил дяденька с микрофоном.
- Это мой сын, - сказал папа и положил мне руку на плечо.
- Гордитесь сыном? Правильно! Очень приятно познакомиться! – сказал толстый писатель. И остальные тоже закивали и подошли пожать мне и папе руку. 
Домой мы шли молча.
- Хочешь, пойдем в субботу в зоопарк?  -  вдруг спросил папа. 
- Конечно, хочу, папа! – обрадовался, - а ты напишешь рассказ, как мы ходили в зоопарк? И вообще, ты же напишешь настоящую большую книгу, правда?
Папа улыбнулся, похлопал  меня по плечу и достал телефон.   

 (с)   В.Львовский 2018