Пространство пребывало в постоянном беспокойстве. Стоило гармонии зародиться в чьём-то молодом сердце, так тут же тьма с новой силой расползалась кровавыми язвами на теле Мироздания. Она накатывала с головой, захлёстывала, как будто бы морскими волнами, и целые планеты тонули в нескончаемых войнах, болезнях и лжи. Любой человек или зверь, рождённый в это страшное время, был обречён: либо убивать, либо быть убитым. Лишь самый хитрый, сильный и подлый купался в грехе и низости, будто в святом источнике, обретая могущество в предательстве и гордыне. И не было никакой надежды. И спасения никакого не было.
До тех пор, пока судьба не переменила гнев на милость.
Они всегда отличались ото всех прочих людей. С самого детства братья пытались понять, почему мир таков, какой он есть. Справедливость была первобытной, кровавой и дикой, в Мирах не было место для милосердия. И всё-таки, эти три родных человека не пытали друг к другу злобы или ненависти. Если кто-нибудь попадал в беду, то два других брата тут же приходили на выручку первому, а после не сплетничали о его неудачах. Если у одного брата что-нибудь не получалось, то остальные не говорили ему, что он никогда не сможет воплотить свою задумку в жизнь. Нет, напротив, они всегда помогали друг другу, с любовью и терпением объясняя что-то трудное и непонятное или создавая новые чудные вещи.
Их мать не могла ответить на их заумные вопросы о смысле жизни. Она и сама не понимала, почему мир таков, какой он есть, и каким бы он должен быть, поэтому не знала, чем утолить их всё растущее и растущее любопытство. К тому времени, как они выросли, она стала их даже побаиваться, потому что не видела, чтобы хоть кто-нибудь стремился к знаниям с такой же силой. Поэтому, когда они сказали, что больше не могут оставаться в родном краю, потому что должны найти ответы на терзавшие их умы и души вопросы, она с облегчением вздохнула и отпустила сыновей на все четыре стороны. Она поцеловала их на прощение, тая надежду в сердце, что они найдут свой смысл жизни, поселятся где-нибудь далеко, и не будут нарушать её покой своими странными задумками.
Они долго путешествовали по пыльным пустошам Срединной земли, постигая себя и узнавая других людей. Их постоянно восхищали всё новые и новые удивительные края, чья грубая красота походила на отточенный кинжал из кровавой стали: несмотря на кажущуюся небрежность в его создании, при ближайшем рассмотрении всегда чувствовался тонкий баланс, который не мог получиться лишь по одной случайности. Каждая деталь пейзажа или народа была мастерски отточена, чтобы бить без раздумий и сожалений в самое сердце, восхищая многообразием цветов и форм. И, казалось, что этот истинный порядок был доступен лишь им одним, будто он принадлежал братьям, как верный раб, видящий своё предназначение в лишь по-собачьи преданном служении. Потому что никто, даже из самых просвещённых и возвышенных мудрецов, не мог увидеть вокруг себя ничего кроме огня и боли.
Ни для кого волна так не умножала робкий свет призрачных кораблей, беззвучно скользящим по высшим сводам планет, чтобы путь был освещённым даже в самой непроходимой чаще. Ни для кого не распускался скромный цветок у просёлочной дороги так, чтобы хотелось не растоптать его, наполнившись завистью к прекрасному, но лишь осторожно вдохнуть его неуловимый запах и отправиться дальше. Ни для кого ветер не был столь опьяняющим и сладким, чтобы хотелось оторваться от поверхности и взмыть над этим миром, устремившись в серую пустоту, что высасывала жизнь, и бросить ей вызов, и сказать, что Смерти отныне нет.
Ни для кого, кроме братьев. Это терзало их, потому что они не понимали, чем отличаются от других людей, потому нигде не могли остаться, и, не чувствуя нужды жить среди прочих людей, решили поселиться в первом же свободном месте, которое придётся всем по душе.
Вскоре, они нашли именно то, что искали. Там росли густые раскидистые леса и дремали тихие заливные луга, широкие реки величественно несли свои чистые воды, а птицы на все голоса славили каждый новый день, подаренный судьбой. Потому что каждый новый день — это величайший подарок, шанс на то, чтобы стать сильнее и выше, возможность воплотить свое дерзкие мечты в жизнь, и наконец, просто любить этот мир таким, какой есть.
И братья, как никто другой, понимали правду тонких соловьиных трелей, поэтому они разломили свой последний хлеб и накормили крошками птиц.
— Здравствуйте, птицы. Мы поселимся рядом с сами, и будем добрыми соседями. — Сказал старший брат, а потом продолжил с горечью. — Мы искали знаний, но не преуспели в этом деле. Видимо, всё, что нам остаётся — это просто жить той жизнью, которой жили наши предки, не мечтая приблизиться к чему-то лучшему.
Все тут же смолкли, услышав его слова. Они неуверенно переглядывались в надежде, что кто-нибудь достойный возьмёт на себя честь говорить с этими незнакомцами, но каждая птица была столь кроткой, что не решалась рассказать той правды, которую они старательно хранили от самого сотворения мира. Наконец, старый филин негромко ухнул, привлекая к себе внимание, и обратился к путникам.
— Мы долго чтили старые молитвы, и вот они сбылись: вы стоите перед нами. Сегодня все приветствуют вас в нашем скромном лесу. Каждый из нас безгранично рад, что именно здесь будет рождён новый, лучший мир, в ореоле которого все известные земли преобразятся.
Переглянулись братья, не зная, как реагировать на это, потому что слышали подобное впервые, а филин продолжил.
— Никто здесь не знает ответов на ваши вопросы, мы — маленькие копии, лишь подобия настоящих, первых птиц. Но в кроне Мирового Древа живут настоящие властители полётов, чья мудрость настолько велика, что предсказала ваш приход за долгие тысячелетия назад. Я чувствую жажду познания, она движет вами, и это видно по горящему взгляду. Вы долго путешествовали, истоптав не одну пару сапог в пыль, но искомую истину можно найти, лишь заглянув в себя. Я рад, что смог вести диалог с вами, ведь был первый раз, когда маленькие птицы могли говорить, и последний.
Тут же филин замолк, спрятавшись в тени дупла, а остальные пернатые ожили, вновь наполнив своими беспечными песнями тишину древнего леса. Братья, поражённые речами этой мудрой птицы, решили остаться здесь, чтобы построить быт и жить в окружении пернатых друзей.
Как только они построили на цветущем лугу своё первое укрытие от непогоды, старший брат сказал, что последует совету филина и что станет медитировать, ища истинную мудрость и просветление, которого никто ранее не мог постичь. Братья давно узнали в своих странствиях, что можно найти ответы, очистив свой разум и сердце, но раньше думали, что это путь лишь для горных монахов. Но, взвесив слова птицы, поняли, что разумнее будет просо попробовать, чем терзаться в догадках.
Три дня сидел старший брат в позе мудреца, и ни один его мускул не дрогнул, прока два его младших брата ходили вокруг на цыпочках и мазали ему губы мёдом, чтобы он не ослаб от истощения. Но на четвёртый день он проснулся и поведал, что ничего не нашёл и что сколько бы ни бежал, в любой стороне клубилась лишь тьма и серость. Расстроились они было, но средний мягко улыбнулся, и сказал, что теперь он попробует отыскать ответ. И уже девять дней сидел он неподвижно, и братья его ходили ещё осторожней и тише, но когда проснулся, то лишь молчаливо покачал головой, и по грусти в его глазах все поняли, что и он не смог ничего добиться. Младший брат не хотел сдаваться, не попробовав. Ведь он был жгуче опечален тем, что долгожданные знания, которые, казалась бы, уже вот-вот откроются им, вновь ускользают, как песок сквозь пальцы.
Тогда собрал он всю имеющуюся волю, всю обиду за промахи своих родичей, и погрузился в свой странный сон. Долго шёл он, разрубая пространство впереди себя, но каждый раз на поверженную серость повалялась новая, такая же липкая, тягучая и мерзкая. Он никак не мог понять, сколько уже прошло времени. Быть может, ему уже следует сдаться и вернуться обратно? Ведь невозможно продержаться на одних только каплях мёда, и если тело сильно отощает, то его уже не смогут спасти. Младший был смелым, так же как и старшие братья, но, почувствовав смертельную усталость, понял, что нужно возвращаться.
И с ужасом осознал, что не может понять, как это сделать. Сначала он много раз повторил себе «Очнись, очнись, очнись», но слова его тонули в зыбком мороке, не достигая собственных ушей. Потом он попытался вернуться туда, откуда начал свой путь, но и это не помогло. Либо ему казалось, что он давно заблудился, либо чудилось, что он и не сдвинулся со своего места, ведь в этом странном месте было всё едино. И, когда он совсем отчаялся, то услышал карканье старого ворона и остановился. Ворон же, описав несколько больших кругов над ним, остановился, опершись на воздух на уровне глаз младшего из братьев.
— Здравствуй, мудрая птица, — начал было он говорить, но тут же сухой вороний смех прервал его.
— Давно меня не звали мудрой, давно меня не звали птицей. С тех пор, как род мой изгнали из-под тяжёлых ветвей Мирового Древа, никто не здоровался со мной и не питал уважения. Но, ты, видимо, совсем другое дело. Чего ищешь ты, путник, среди зыбких теней и призраков прошлого?
— Я ищу ответы на свои вопросы. Мы с братьями хотим понять, как нам стоит жить, и что есть благо, и что есть зло. Долго мы странствовали, пока птицы не направили нас сюда. Они нам много чего сказали, и ещё в конце добавили, что никогда больше маленькие птицы не заговорят с людьми.
— А ты уверен, что я — это маленькая птица? — Воскликнул ворон, хлопнул пару раз крыльям и тот час же вырос настолько, что мог схватить и раздавить человека одной своей лапой. Но младший, хоть и испугался, не подал виду, а стал скорее думать, как бы ему в реальный мир выбраться.
— Вижу, ошибался я, о великая мудрая птица. Молод я, и поэтому не могу знать всего, чего знаешь ты. Долго ли странствовал ты в одиночестве здесь, в этом терзающем душу сне? Много ли видел чуднОго и чУдного?
— Да, маленький человек. Долго, так долго, что ни кто из вашего рода не сможет вообразить. Я исходил всю землю от севера до юга, от запада до востока, и везде черпал знания, будто воду из чистого родника. Можешь спрашивать, я на всё отвечу, ибо я больше не тот, кем меня видели другие птицы Мирового Древа.
— Где та мудрость, которую мы ищем? — спросил напрямую младший брат, ожидая услышать что-то доселе неслыханное, но ворон ответил, ни на секунду не задумываясь.
— Сколько не встречал людей — все, как один глупы. Братья твои нечета тебе, они лишь ветер, что уносит вперёд до поры до времени. Чем раньше ты откажешься от них, тем лучше будет для тебя. И для них тоже. По-настоящему у тебя есть только ты, поэтому сам ставь вопросы и сам ставь ответы.
— Но как же, — хотел было воспротивиться брат, настолько забыв от справедливого гнева превосходство ворона в размере и силе, что готов был кинуться на того, кто говорил такую дерзость. Но ворон лишь миролюбиво взмахнул крылом и уменьшился до первоначальных размеров.
— Знаю, знаю, вы были друг для друга опорой, но ваши пути однажды разойдутся, ведь все пути со временем расходятся. Тут уж хоть ланью плачь, хоть волком вой — ничего не поделаешь. Такова судьба нашей вселенной. А что до поиска смысла жизни, так у каждого человека или даже зверя он свой, и нельзя ответить так, чтобы всем понравилось. Живи так, как сам посчитаешь нужным, поступай так, как велит тебе твоё собственное чувство справедливости, и помни, что лучший мир — это тот, в котором каждый день просыпаешься лучший ты.
И прежде, чем младший брат попросил помочь найти выход, ворон подлетел к нему и клюнул в лоб, а дальше маленький человек лишь падал, падал, падал…
Через окна щедро лился призрачный свет кораблей, несущихся где-то незримо высоко. Комната излучала чистоту и гармонию, и новые предметы мебели наполняли запах жилища потрясающим запахом свежесрубленной древесины. Главный тон задавали Сосна и можжевельник, им вторила нежная пихта и робкая берёза. Младший брат лежат на свежем постельном белье, наслаждаясь новым утром, как ему и говорил ворон.
Он кратко рассказал свои братьям то, что сумел узнать, утаив о предсказанном разрыве, в который не мог поверить, и каждому мысли ворона показались весьма здравыми. Они в молчании позавтракали тем, что было, и после, собравшись на высоком речном берегу, решили назвать эту землю своей. И, чтобы каждый человек в их владениях был равен другому, братья молвили по очереди своё слово, которое отныне стало здесь законом.
Вышел старший брат вперёд первым, постоял немного, собираясь с мыслями, и коротко сказал: Я считаю, что жить нужно в труде и в скромности. Много я разных ремёсел на свете повидал, а теперь хочу своими руками создавать вещи, которые порадуют простых людей. И не нужно мне ни славы завоевателя, ни имени императорского, лишь кроткая благодарность за труд будет мне достойной наградой. И сделал шаг назад.
Младший брат выразил свою поддержку, обняв его, а средний не теряя времени, стал размышлять вслух о том, что есть хорошо и что есть плохо. Много разных примеров из их общих странствий привёл он, и в конце каждого как будто невзначай говорил, как же это славно, когда человек относится к родичам своим по-человечьи. Внимательные братья сразу же разгадали, куда он клонит, и поэтому с открытой улыбкой встретили завершение полёта его мысли: «Пусть каждый относится к путнику с тем, что он сам однажды станет путников, к страждущему — с тем, что он сам станет страждущим, к слабому с тем, что он сам станет слабым. Потому что все люди друг другу братья, и поступать должны не просто по-человечьи, а по-братски».
Последним слово молвил младший, и был он точен в своих изречениях и краток. Сказал он, что жить по чести — это жить, говоря лишь правду и презирая ложь. Нельзя таить от близких тяжёлый груз на сердце, нужно уметь делиться терзающими ум тайнами и встречать любую правду со смелостью. Изречения его были так же встречены с восхищением и тихим пониманием. Покончив с этим делом, которое раньше казалось столь сложным, а теперь далось на удивление легко, они отправилась домой, чтобы решить, где и что построить в первую очередь, а что во вторую. И хоть младшего из них по началу терзали некие сомнения на счёт своей искренности, он так же пытался веселиться, проводя время в труде. Потому что не мог быть тогда прав тот старый ворон: слишком долго провёл он в одиночестве, чтобы хоть что-то понимать во взаимопомощи и взаимовыручке. Нет, он сказал это, питая к братьям лишь зависть, и не стоит смущать их, отвлекая от строительства нового мира. Наконец, откинув тревожные мысли, младший стал таким же светлым и беззаботным, и принялся трудиться в два лучше, чем раньше.
И с той поры они втроём стали дружно работать на общее благо, потихоньку налаживая быт.