твой город стар и сер, его расцвечивают признаки людей —
шарфы и шапки, шторы в окнах, короба машин, клянущих пробки
как ливень по трубе, сливает с крыши след истории моей
в твоей запоротой мечте одним сплошным потоком звонким
твой надцатый этаж не предназначен был для нас — своей
натянутостью лифтовых побегов, устремляющихся к прорве
и ты, наверное, все дни, несла меня, как хворостину воробей,
как лодка, или идиот, таящий от людей зерно в ощерившейся торбе
пожалуй, спрятаться смогу и сам, прилипну к днищу кораблей,
всей бородою, Бармалей, притормозив течение морей в мирском потоке
зато никто не скажет нам, что в круговерти странно-лунных дней
со мной была ты не честна, а я, конечно, не был уж таким, таким жестоким