АНЖЕЛА
— Ты какая-то задумчивая сегодня. — Александр поставил свою огромную чашку (любил такие, даже кофе пил из больших, — много, и крепкого), с чаем на стол, оторвался от созерцания медицинских новостей в телефоне. Взглянул на Анжелу. Простая констатация факта. Можно не отвечать…
Анжела вздохнула. Она вымоталась за сегодняшний день. После возвращения с прогулки она быстро накормила семью обедом, — вернее, себя и Олесю. Александр, как обычно, сам разогревал себе суп и гречневую кашу с мясом, — сразу же после дежурства, а потом до вечера есть уже не хотел. Так получалось, что чаще они и ели, и спали в разное время; за общим столом собирались редко, разве что вечером чаю выпить. Затем все вместе поехали на озеро, — погулять по песчаному пляжу, побродить босыми ногами по воде; покормить чаек, да побросать с Олесей камешки в воду. Лето выдалось нежаркое, для купания вода была слишком прохладной. На обратном пути они закупили продуктов в единственном поселковом супермаркете. Всё это время Анжела ощущала себя в двух мирах одновременно; даже сосредоточиться на списке с покупками было трудно. Ещё бы…
— Саш, а ты помнишь, как перед свадьбой мы ездили смотреть полуразрушенную старинную церковь?
— Помню. И что?
— Так… прибиралась вчера. Нашла в альбоме те засушенные цветки мать-и-мачехи… Задумалась — почему мы вообще поехали тогда именно в Лисовск, именно к этой церкви?
— Не помню… Да просто так. Кто-то из коллег рассказывал, что там интересно? И город необычный, под старину сохранен. Наверное?
— А там был старый священник?
— В церкви?
— Ну да…
— По-моему, мы там одни были, насколько я помню. С чего там священнику быть; церковь-то не действующая.
— А отчего мне помнится, что был кто-то? Старик такой, с яркими глазами.
— Не знаю. — Пожал плечами. — Так об ты этом и думаешь весь день? Может, где-то в городе увидела такого, и запомнила, а я — нет? Или вообще приснился?
— Может, и приснился, — снова вздохнула она. — Да. Я теперь, бывает, вспоминаю какие-то события, и не могу понять, почему вышло именно так. Не обращай внимания. Я все ищу связь, отчего… ну, ты понимаешь. И разное в голову лезет.
— На кого же мне еще внимание обращать? — привычной шуткой ответил Александр, улыбнувшись.
Но Анжеле не было весело. Она вышла из-за стола, прошла в спальню и включила старый компьютер. «Он не любит меня! Он любил Викторию! Меня ему подсунули, как суррогат кофе!» Она не знала, с чего начать очередное письмо Инге. Переполняли эмоции… Вначале был лишь шок от всего, что она узнала. А затем накрыло болью. Когда задумалась о чувствах мужа.
Она-то любила только его. Ради него отказалась от отношений с талантливым рок-музыкантом Новаковским (странное дело: он был восходящей звездой, а после аварии, предотвращенной Александром, после несостоявшегося прощального свидания, — она не слышала о нём ничего. Видела его мельком в интернете, в соцсетях, — новые песни не впечатляли и не запоминались; объявлений о гастролях и аншлагах не было. Хотя она не очень-то и следила.) Уехала за мужем в этот крохотный северный посёлок, не думая о карьере, о возможности остаться в Республиканской больнице. Тогда ей даже не приходило в голову, что она чем-то жертвует. Ей лишь хотелось быть с ним, — это казалось главным призом, сорванным джек-потом жизни… Почему ей так казалось?! Почему она впервые задумалась об этом лишь сейчас?
Анжела уставилась на себя в зеркало, словно пытаясь найти там ответ. Измученный взгляд, устало-потрясенные глаза, и синяки под ними. Больше ничего нового…
На столике рядышком с косметикой и духами стояла их свадебная фотография в изогнутой стеклянной рамке. Никакого гламура. Любительское фото, чуть размытое, и оттого более настоящее. Счастливая Анжела в пышном платье и фате, не менее счастливый Александр, влюбленно глядя на неё, а не в объектив, держал раскрытый над обоими зонт. Приглушенная моросящим дождем зелень. От снимка просто физически ощущался запах лета и мокрой травы, свежести… И любви, конечно. Любовь казалась заменой всего. А сейчас любовь видится ей ненастоящей; обманной. Пусть даже Александр того не знает. Теперь всё представлялось в другом свете…
Поддавшись навязчивой идее, она открыла страницу Виктории; быстрые пальцы пробежали по клавишам, и отправили сообщение. Это было совершенно неумно, но желание написать ей не отступало. Избавиться от наваждения можно было лишь одним способом — совершить задуманное. Только тогда Анжела смогла начать письмо Инге, перемежая факты эмоциями.
Замотанный в полотенце, лохматый после душа Александр положил руки ей на плечи:
— Всё пишешь… Целый роман в письмах, наверное.
— Угум… — она предусмотрительно стерла все опасные сообщения, оставив видимыми лишь несколько нейтральных. — Оперу пишу. — Рассмеялась. (Она имела в виду старый анекдот про Петьку с Чапаевым: «И про тебя пишу, и про Анку. Опер сказал — про всех писать»).
Что бы там ни было, — обида, разочарование, душевное отчуждение, — прикосновения мужа все ещё обладали властью над ней: она вмиг переставала обижаться, и всё то, отчего секунды назад душа захлебывалась отчаянием, — исчезало. Синий экран компьютера погас. Анжела повернулась к Александру, прильнула, почувствовала себя маленькой и хрупкой в его руках. Тело посылало спасительные импульсы; доведенный до предела мозг отключался на время…
…
Приметив во дворе гладкую, иссиня-черную кошку, Анжела заторопилась остановить качели, и позвать Олесю домой. Качели страшно скрипели, но на них уже с вожделением смотрели другие дети, которые гуляли мелкой компанией, и, в общем-то могли бы, в отличие от них, найти себе другие развлечения. Ну, пускай радуются теперь… Они с дочкой зашагали к дому, всё ещё напевая песенку. У Олеси был замечательный слух. Если бы она ещё пела все слова по-настоящему, не сглатывая окончания, — могла бы выступать на сцене. На секунду привычно сжалось сердце: почему другие, зачастую с гораздо более скромными данными, — могут показывать себя где-то, хотя бы на утренниках в детских садах, — их хвалят, им аплодируют…
Она обернулась, убедившись, что кошка следует за ними, без всяких «кис-кис» с её стороны. Правда, она увидела и другое, — дворовые сплетницы, сидящие на скамейке, и до сих пор делавшие вид, что их с Олесей не существует, — оживились, глядя вслед. Ну, и пусть их…
Квадратная светлая прихожая с большим балконом залита солнечным светом. Пожалуй, это было самое удачное помещение в квартире. Кошку они вежливо пропустили вперед. Анжела немного опасалась реакции дочки, но полагала, что Савелий знает, что делает. В прошлую встречу, — перед тем, как проститься, — он объяснил, что в кошачьем обличии ему сподручнее на люди показываться.
— Приветствую обеих! Здесь и обитаете, выходит? Неплохая квартирка, по мне так… — Леший уже обернулся самим собой, — а в какой момент — ускользнуло от Анжелы. — Разве что тебе в город хочется, поди…
— Привет! — чисто выговорила Олеся, и, счастливо рассмеявшись, протянула Савелию розовую ладошку, с совсем еще детскими пальчиками. Анжела глядела на них в изумлении: хорошенькая семилетняя девочка с пушистыми русыми кудряшками, в платьице в синюю клетку, и это… чудо лесное, ласково пожимающее ее ручку своей деревянной лапой, — были практически одного роста
— Ты Чудище-Снежище? — продолжала Олеся.
— Не совсем… — смутился Савелий. Сейчас ведь снега нет, видишь? — Меня зовут Савелий.
— А меня — Олеся! Это из песни: «Кудесница леса, Олеся…» А, ты — леший, я знаю. В «Снегурочке» тоже лешии такие.
— Ну да! Все-то сказки ты знаешь… Кудесница леса прямо наша…
У Анжелы пересохло во рту; она боялась спугнуть это… надолго ли счастье? Олеся даже выглядела теперь иначе — смешливой девчонкой-первоклашкой. Ребенком. А не загадочной маленькой взрослой, с недоступными пониманию думами, омрачающими детский лобик, с постоянным напряжением в глазах, или же, напротив, — с чрезмерной веселостью без видимых причин. Без речи, практически. Только стихи и рифмы, заученные фразы из мультфильмов…
— Раз сегодня вы вдвоём, приглашаю обеих на прогулку… И в гости!
— Ура! — захлопала в ладоши Олеся.
— Туда же, к Феофану? — еле смогла выговорить Анжела. — Олеся, ты… есть не хочешь? Путь не очень близкий. Она старалась говорить обыденно. В самом деле, не кричать же: «Ты говоришь!!!»
— Я пить хочу. И в туалет.
— Да, ты права. И мне надо то же самое… — особенно выпить воды, а то теперь ее собственный язык слушался плоховато.
— Савелий… это как? Это при тебе только, не насовсем? — прошептала Анжела, когда дочь отошла на минутку.
— Думаю, нет, — грустно покачал головой леший. Зеленые глаза были полны нежности и печали. — Ноутбук захвати… Вперёд, девчата, в путь! — громко позвал он, зевнул, потянулся, и… Анжела словно бы моргнула, — и перед ней на цветастом половичке уже выгибала спину черная кошка.
— Я сейчас! — Анжела метнулась в спальню, а затем появилась оттуда с чёрным чемоданчиком в руках. — Пошли, Олесенька!
Компания бодро зашагала от дома в сторону лесополосы. Там, на тропинке, вдали от людских взглядов, Савелий вновь принял своё обличье, а тропа начала кружить и петлять. Вскоре они очутились возле знакомого домика Феофана.
— Здравствуйте, гости дорогие! — Феофан распахнул дверь, подмигнув Олесе чёрным разбойничьим глазом. — Ждем вас. Входите, входите!
Олеся с восхищением разглядывала печку, домотканые половики, пучки засушенных растений и связки грибов, развешенных по стенам, а также самого хозяина избушки.
— А я думала, мы к бабе Яге идём!
— К Яге… нет, Яга, — она подальше живёт, к ней так быстро не доберешься. Есть тут одна, правда… но на Ягу не потянет. Садись, дорогая! — он пододвинул Олесе гладкий чурбачок, ласково потрепал мозолистой рукой по светлым кудряшкам. — Вот тебе чаек, негорячий… Варенье земляничное, бублики. И вы присаживайтесь, — кивнул Анжеле и Савелию.
— Ты же дома чай не пьешь, — изумилась Анжела, глядя на уплетающую бублик с вареньем дочь. Да что там, —она и варенье никогда не ела. Никакое, самое вкусное. Из всех сладостей признавала лишь конфеты.
— Дома не такой! — засмеялась Олеся.
— Ноутбук принесли? — поинтересовался Феофан. — Эта наша встреча, скажем так… была организована несколько против воли начальства. Лучше сейчас без них посоображать, спокойно. А то Астарий грозился Родиона на нас наслать…
— Кто это? — кусая бублик, спросила Анжела.
— Помощник его, заместитель новый… Ну что, зайчонок, ты поела?
Олеся кивнула.
— В игрушки играть будешь?
— А в какие?
— А вот смотри… — Феофан отдернул занавеску, отделяющую часть комнаты с кроватью, покрытой лоскутным одеялом. На кровати что-то шевелилось и пищало. Совенок, бельчонок и мышка-полевка! Олеся взвизгнула от восторга, бросилась к ним. Зверушки не убегали и не дрались между собой; они пищали, ползали по девочке, разрешали себя гладить, а мышка даже кружилась в танце! Олеся взяла пару бубликов со стола для своих питомцев.
— Точно не укусят? — с завороженной улыбкой глядя на дочь, но всё-таки чуть встревоженно спросила Анжела.
— Нет, конечно… Я же им сказал! — гордо ответил Савелий.
— Почему она… так с вами? Почему нельзя так насовсем, если она может?! — отчаянным шепотом.
— Ну ты же сама понимаешь. — Феофан склонил голову и невесело улыбнулся. — Она даже больше «наша», чем ты… Здесь она среди своих. Здесь говорит душа…
— А почему вообще всё так, за что? Из-за той истории? А её изменить нельзя никак?!
— Посмотрим. Не нервируй её, не наблюдай; пусть себе играет спокойно. А вот… «вас, Штирлиц, я попрошу остаться!» — лицо внезапно Феофана посуровело. Но Анжела всё равно смотрела на него почти влюбленно.
— Откуда? — улыбнулась. — Про Штирлица?!
— Откуда, откуда… Что я, телевизор смотреть не могу, по-твоему? Не то тебя волнует. Скажи лучше — ну зачем, зачем ты Виктории написала? Кто тебя просил, а? Что один, что вторая. Не можете не учудить чего-нибудь! Не живется вам без этого! Верно, — муж да жена — одна сатана… Впрочем, наверное, вы все такие, — рукой махнул.
— Всё? Какие?
— Смертные. Любопытные, невыдержанные, творящие что попало под эмоциями, а не подумав, как след…
— Ну… Не буду больше. Правда-правда! А… как вы узнали так быстро? Я ведь сама… почти забыла…
— Вот! Вот так вы и делаете дела! На эмоциях натворите, и забудете! А нам — расхлебывать. Да ладно… Откуда знаем? Астарий любезно сообщил. Сильно ругался… Вот скажи, чего ты хотела добиться этим?
— Ничего, — Анжела пожала плечами. — Просто… Если она его любовь, а не я… то могут… может знать. Я не буду удерживать, скрывать…
— Гордая, да? — всплеснул руками Феофан. — Боже ты мой… Ты хоть понимаешь, — куда ты послала сообщение? — (с ударением на «куда»). — В 2020й год! Ты собираешься гордо пожертвовать мужем, «отдать им их любовь», а её, может, нет в вашем времени! Понимаешь?!
— Нет… Я не знала…
— Читать надо было даты в соцсети, хотя бы! И что теперь будет?! Придётся ей как-то дальше объяснять, и про время тоже. Но как? Не тебе бы этим заниматься!
— Феофан… а как же сообщение ушло? В будущее?
— Этого я уже не знаю. Эти ваши компьютеры — искусственные разумы, живут своей жизнью. Хранят многое, что стерто. Кто их разберёт… Но Виктория в этом году, 2004м, — моложе тебя сейчас. Она еще ни Арсена не знает, ни соцсетей не имеет. Тебе показывают тот период ее жизни, видимо, который оказывает влияние на твою. Я так думаю… А здесь её вообще может не быть. Мир изменился, многое может быть иначе.
— Выходит, это не просто время, а словно вообще разные миры? Параллельные? — задумалась Анжела.
— И так, и не совсем. Не то, чтоб параллельные прямо уж… Наш мир один. Но… каждый человек — это уже свой мир! Каждый видит мир по-своему. И в результате… создает его разные варианты… измерения, — в едином. Видишь, не только Астарий с помощниками влияет на это, а все… В какой-то мере.
— Что же мне теперь делать? — Анжела нахмурилась, задумавшись. — Написать Виктории, что это была глупая шутка? Феофан, а может… и не ушло сообщение?
— Ушло, не сомневайся, — вздохнул кладбищенский сторож. — Что написать… — он запустил пальцы в буйную шевелюру, облокотился на стол, глотнул чаю. — Нет, шуткой не отделаешься. Слишком мало кто мог знать про неё и Арсена, почитай, что и никто… Из тех, кто мог писать. Да не ревнуй ты, хоть сейчас -то! — возмутился он, заметив, как Анжелу передернуло от слов: «её и Арсена». — Воспринимай как другую жизнь, и всё! Собственно, так оно и есть. Просто ты выкопала это. Может, у тебя в прошлой жизни ещё сильнее с кем любовь была, — он же не ревнует?!
— У меня ничего не было. Я клон. — Анжелу прошибло на жалость к себе. Ведь только здесь ей теперь могут посочувствовать, только здесь можно расслабиться. Хоть немного.
— Всё у тебя было, и клоном ты была не всегда. — Феофан потянулся к ней через стол, взял Анжелину ладошку. Она просто утонула в его грубой, жёсткой, но очень тёплой руке, хотя сама Анжела была гораздо выше сторожа. Заплакать всё ещё хотелось, но стало легче. Да и… о деле думать надо.
— Так вот… Напиши ей, как есть. Это лучше всего. Но без подробностей. Особый упор на то, что у него всё в порядке; и что живёт он в другом (это главное!) времени. И всё…
— А что тебе клоном-то не живется? — вступил в разговор Савелий. — Никто ведь не приказывает ничего. Делай, что захочешь, что считаешь нужным… Виктория — живая женщина в другом измерении. Ты — её копия здесь. Ну и что? Ещё неизвестно, как было бы лучше… Привязались вы к этому слову…
— Да?! А почему я должна чью-то судьбу повторять? — взвилась Анжела.
— Судьба… — протянул Феофан. — Что судьба? Вон, погляди, — он указал на окно, за которым зеленело кладбище. — Всё кончается одинаково… Что было твоим изначально, что сама наработала — мыслями, чувствами, делами, — то от тебя не уйдёт и после. А судьба всё равно варьируется… Ты влюбилась в Александра, хотела быть с ним, — это твоё? Это ты сама, или тебе навязали; как считаешь?
— Не знаю… — прошептала Анжела. — Считала, что моё…
— Если б на тот момент спросили тебя, — согласна ли поступиться чем-то? — согласилась бы?
— Тогда — да. Да ведь он и спрашивал…
— Кто?
— Астарий… в церкви.
— Так значит, и твоя воля в том была, видишь? Не случайно ведь всё. Просто… ты узнала, как это происходит. Оттого и возмущение твоё. Другие ничего не ведают, а никто не свободен. Полностью…
Анжела молчала, обдумывая сказанное.
— Ты не думай, что мы тебя уговариваем, пытаемся навязать что-то, — сторож заметил тень сомнения, омрачившую лицо женщины. — Видишь ли, если сейчас вернуть тебя в первоначальное состояние… я даже не знаю, что будет, — продолжал Феофан. Он говорил медленно, одновременно размышляя сам. — Астарий знал бы, наверное. А может, и нет… Нам же неведомо даже то, возможно ли это теперь вообще. Мы сейчас варианты разбираем, чтобы ты не ошиблась в решающий момент. А их трудно предугадать, вот так гадая на кофейной гуще, как мы теперь… Вдруг всё изменится слишком сильно? Не страшно тебе? Вот Олеся… я понимаю. Но будет ли она иначе вообще? Мы ведь не знаем даже, что было бы с тобой сейчас, если б изменения не было. Никто теперь не в силах узнать это…
— Да, а Олеся? — Анжела словно вынырнула из сна. — Она при чём, за что? Вот хоть это одно…
— За что именно она, — это нам не узнать. Здесь и ноут бессилен. Для нас, во-всяком случае. Это надо смотреть её прошлое… А почему она — у тебя, вот это, конечно… результат схожести с Викторией. Да… Но теперь-то как уже?
— И, гляди, — снова подхватил Савелий, — сейчас ноутбук у нас, он работает и у тебя. На Викторию мы можем повлиять, на ее жизнь, точнее… Мы уже пытались однажды; что-то ведь и вышло. Но, видно, не всё. Астарий и помощник его, они лучше в этом шарят. Надо лишь сформулировать четко, что мы от них хотим… Но, чтобы занялись этим они, а не мы сами, корявыми лапами… А заупрямятся, — ноутбук у тебя; пригрозить можно, что сама начнёшь всем жизни менять! Мало не покажется!
— Да ну, Савелий, детство это, — покачал головой Феофан. — Кто мы против них? Угрожать ещё…
— Не детство, а рабочая гипотеза! — глаза лешего озорно сверкнули.
— Пусть так. — устало согласился сторож. — Сама-то что надумала? — обратился он к несколько обалдевшей Анжеле. — Мы ведь тоже всего лишь предполагаем…
— Значит, я могу делать, что хочу? И жизнь будет меняться? В любом случае?
— Ну конечно…
— А ноутбук останется у меня?
— Да. Но имей в виду — Астарию это сильно не нравится, и он будет стараться изъять его у тебя.
— Значит, надо не отдавать… Согласиться остаться клоном. — Она поморщилась. — И требовать полного восстановления дочери Виктории; их благополучия во всём…
— Ага! Только не зарывайся очень, а то, — гляжу, — разошлась! — Савелий улыбался деревянным щербатым ртом, глядя на повеселевшую Анжелу. — Про золотую рыбку сказку не забывай.
— Постараюсь. Значит, мы ещё повоюем?!
— Обязательно! А теперь пора вам и домой собираться, воительница ты наша. Дочка там твоя уже всех зверей накормила, напоила, да спать уложила; и сама рядом прилегла… Там у вас времени не убыло, а здесь она всё-таки притомилась уже… Буди — и домой. И жди меня опять.
http://www.proza.ru/2019/03/01/129