После перенесенного микроинсульта Петр Данилович должен был по совету врача совершать ежедневную часовую прогулку. И сегодня, опираясь на трость, он вышел из подъезда. Проходя мимо лавочки, где уже заседал «Совещательный орган» из бабушек, уловил часть разговора:
- К кому это вчера «скорая» приезжала?
- Должно быть, к Михалычу. У него давление скачет.
- Нет, вчера к Дементьевым. У них дочка таблеток наглоталась.
- Экзамены что-ль провалила?
- От несчастной любви.
Теперь они скорые…
Петр Данилович проследовал мимо по привычному маршруту. – Да, молодые легко расстаются с жизнью из-за пустяков. А мы, хоть и ворчим и жалуемся, покидать жизнь не спешим. Какой смысл тянуть – не понятно.
Думы его были невеселые. Скоро он будет нуждаться в постороннем уходе. Необходимо было решить, кому отдать Пифагора, пса, живущего у него.
Он привязался к собаке. – Красавчик: белая манишка и черный фрак. Он долго выбирал ему имя. Ведь имя это судьба. О собаке думать было приятно. Вспомнил, что его уши складываются с выражением удивления. И все, на что направлено его внимание, он любит уже заранее.
Смешной пес. Энергия из него бьет ключом. А голова не соображает, куда несется узкое тело. Почему он не огибает куст, а вонзается в середину? – знает только он.
Медленно ступая нетвердыми шагами, Петр Данилович обогнул сквер и сел отдохнуть на лавку. – Пифагор любит всех. Жаль будет расстаться с ним.
Вернувшись домой, Петр Данилович нашел пса на полу, усердно грызущим остатки книжки.
Это был небольшого формата религиозный трактат, от обложки слегка пахло мышами. Прочесть его он не успел, а теперь от книги остались лохмотья, кусок кожаного переплета и несколько целых страниц.
Он поднял листки. Ставший после болезни мнительным, воспринял это как знак, некое послание к нему.
На страницах неизвестный автор вел полемику с известным философом по поводу нравственных проблем. Речь шла о Жизни, Добре, Справедливости, о Долге, Счастье, Милосердии и Сострадании; в конечном итоге – О Смысле жизни:
«Стань лучше и сам пойми, кто ты. Твори добро в тайне. Богу молись неприлюдно. Стань совершеннее».
Петр Данилович, конечно, читал об этом и у Толстого, и у Достоевского, и у Маркеса. Но то было написано для всех. А теперь это все обращено к нему, когда он почти у Порога. Он вспомнил случай из жизни, когда был не на высоте, хотя это был и не самый худший из его поступков. Он вспомнил, как, читая курс лекций по литературе в педучилище, из чистого озорства, сверх программы, читал «Гаврилиаду» молодым студенткам. А ведь он мог найти у Пушкина что-то более подходящее для ушей юных девушек, будущих воспитательниц.
Он вспомнил жену, которая оставила его, кругом виноватого. Времени до конца оставалось не так много. Ничего уже не вернуть и не исправить.
Ему стало жаль себя, и он заплакал.
В углу, положив голову на лапы, спал Пифагор, безгрешное создание.