Белая птица и ракушка с обломанным краем

Наталья Самошкина
- На побережье у камней собачьи морды... - пропела Нийоле и стряхнула с ладони серый песок, словно воспоминания, которым пришло время уходить.
Она присела, чтобы подобрать ракушку с обломанным краем, и глядя снизу вверх, спросила:
- Как тебе песенка, Эрих?
Эрих, бывший шатен и бывший муж, молчал, глядя, как льняная юбка хлопает по песку, словно приглашает посидеть рядом.
- Эрих?! - полу-вопрос, полу-восклицание заставили его вернуться в осень, пропахшую опавшими листьями и студёной травой.
- Я слышу тебя, Ния! - он провёл пальцами по седым вискам. - Ты решила завести собаку?
Нийоле отшвырнула ракушку и как-то резко, словно её подхватил ветер, оказалась совсем близко. Так близко, что Эрих почувствовал, как жар её тела набегает на него летним прибоем, тугими волнами, захватывающими берег и забирающими с собой глупых мечтателей, решивших посвятить себя морю. Нийоле и была морем с тех самым пор, как он увидел оранжевый сарафан и длинные загорелые ноги, чуть оцарапанные бестолковой галькой. А потом она повернулась к нему лицом, и он пропал, словно дайвер, забывший о времени и о лимите кислорода в баллонах. Выгоревшие от солнца ресницы облаком прикрывали глаза, ярко-голубые, с той невероятной долей колдовства, которая присуща женщинам, не задумывающимся о вреде и пользе, о чёрном и белом, а весело смешивающим в глиняной кружке-жизни сухарики разочарований и бульон наслаждения, горячее вино любви и кубики льда от поспешных решений, ребячий "гоголь-моголь" и взрослые надежды. Нийоле нравилось смотреть в глаза собеседникам, творить новый берег с валунами, совершенно свежую, как утренняя газета, волну, и вместе с ними себя - белую птицу, кричащую на причале: "Кай! Кай!".
Он тогда так и не выплыл, остался навек в глубине, в которой не было разноцветных рыбок, присущих южным морям и аквариумам, зато плескался-плавился янтарь - памятью древних сосен, пошедших на корабли безумным пророкам и смешливым девчонкам, возомнивших себя счастливыми.
- Эрих? - её голос мягко коснулся его щеки. - Ты, как всегда, меня не слушал. Опять витал мыслями где-то.
- Где-то, - подумал он. - Там же, где и двадцать, нет, миллион, нет, вечность лет назад - в Бездне, которую случайно назвали при рождении "Нийоле".