Мой капитан или рыцарь в погонах

                Глава 1

- Вы замужем? – спросил капитан.
- Ни одна женщина, имеющая  в паспорте штамп о разводе, не может однозначно ответить на этот вопрос.
     Помолчали.  Официант принес закуску, и мы сосредоточено уткнулись в свои салаты.
Очень хотелось пить,  но я мужественно молчала. Капитан, как бы угадав мои мысли, попросил принести две бутылки минеральной воды.
      Мы уже съели второе, а разговор катастрофически не клеился. Пришлось взять инициативу в свои руки.
- А ведь я ваша должница, - глубоко вздохнув в душе, произнесла я, -  вы даже не представляете, что вы для меня сделали, - продолжала я, прислушиваясь к тому, достаточно ли подобострастно звучит мой голос и не прослушивается в нем то, о чем я думаю или что еще хуже – скрытый сарказм, противно, что и говорить.
- Пустяки, - хмуро сказал капитан, думая о чем-то своем, взъерошил левой рукой и так не идеально уложенные волосы и как-то нерешительно исподлобья посмотрел на меня.
- Нет, не пустяки. Я этим вопросом занималась бы еще месяца три, а может быть, и больше, - вспомнив, что «подруга дней моих суровых» - Бронислава за много километров отсюда, - вашему брату-гаишнику, простите, ради бога (нет, я все же сегодня договорюсь до чего-нибудь), сдать экзамены просто так практически невозможно.
- Я вас извиняю, видно, у «нашего брата-гаишника» действительно дурная репутация, - он устало посмотрел на меня, и в его глазах я заметила что-то похожее на решительность парашютиста перед прыжком, но, может быть, это мне померещилось при моей мнительности и бесполезной подозрительности.
- Но одолжение за одолжение…, - капитан глотнул глоток воды, еще раз взъерошил волосы, виновато улыбнулся и выдохнул:
- Приглашаю вас на юбилей моего шефа.
И в ответ на мой немой вопрос более спокойно объяснил ситуацию: - Видите ли, нашему начальнику ГАИ завтра исполняется пятьдесят лет. Я в числе приглашенных, все будут парами, насколько мне известно. А так как я живу один, как бобыль, то прошу вас (он как-то особенно выделил голосом местоимение «вас») пойти на юбилей вместе со мной.
После этих слов он опустил глаза на скатерть и стал внимательно в нее вглядываться.
   Я опешила. Ожидала чего угодно, почти уговорила себя на самое крайнее предложение, но играть роль неизвестно кого, да еще в присутствии полсотни, а может быть и больше, человек, ну нет капитан, это уж слишком. Решительно взглянула и уже открыла рот, чтобы сказать «нет», но встретилась с его неожиданно обжигающим взглядом, в глубине которого было спрятано напряжение, и растерянно, помимо своей воли сказала:
- Я согласна, - помолчала и, немного придя в себя, добавила, - долг платежом красен. Фраза передернула капитана, моя обида, по-видимому, не осталась незамеченной.
- Зачем вы так?... Простите, если я вас обидел, и считайте, что я вам ничего не предлагал… Просто превысил свои полномочия, - невесело улыбнувшись, добавил он.
   Мне почему-то стало стыдно за себя, да и водительское удостоверение, полученное даром, так уютно лежало в моей сумочке. Тем более, ведь не убудет от меня, если я пару часов посижу на каком-то юбилее. Глядишь, с начальником ГАИ познакомлюсь, опять выгода, неизвестно, что еще может приключиться со мной. Но обида, граничащая с оскорблением, не покидала.
- Я ведь согласилась пойти, - сказала я дежурным голосом.
- Спасибо, - выдохнул капитан и, не дожидаясь официанта, оставил на столе деньги и повел  меня к выходу.
   В машине капитан почти скороговоркой объяснил, что юбилей состоится в ресторане «Могилев» и он будет ждать меня у входа в восемнадцать часов. Когда машина остановилась у моего подъезда, я вопросительно посмотрела на капитана.
- В ваших документах был указан домашний адрес, и я профессионально его запомнил.
   Я быстро вышла из машины, на ходу кинув: «До свидания».
   Капитан ответил: «До завтра» и взял сигарету в рот.
   Обессиленная я почти упала в кресло. Злость, разочарование, обида на всех разрывали меня на части. Дура, романтическая дурра, жизнь тебя носом в грязь, а тебе все мало. Скоро сорок лет, а ума нет.  «Сорок лет – бабий век, сорок лет – бабий век…» - сверлило в мозгу, и от этой нелепой фразы совсем стало тошно.
   А что , собственно произошло, отчего так беситься: в троллейбусе из сумки вытащили кошелек (видно, надеялись найти деньги, боже, какие деньги!), а в нем водительское удостоверение и техпаспорт на ее «палочку-выручалочку» единственную радость в жизни – «Запорожец». Очень расстроилась, заявила в ГАИ, там выдали вместо техпаспорта талон и сказали, что дубликат техпаспорта получу через три месяца.
А водительское удостоверение? Оказалось, что все надо сдавать: теорию и вождение.
   М-да! Первый раз получила права с третьего захода и то по звонку какого-то очень влиятельного человека, которого знала Броня. А теперь она в Челябинске, помочь больше некому, да и просить кого-то чужого гордость не позволяет. Придется, голубушка, за то, что ты такая растяпа, самой расплачиваться. Но пока прав не было, а отказаться от машины было невозможно, я по-прежнему раскатывала на своем «казачке» (так мы с детьми ласково прозвали машину). Бог миловал, за три месяца меня не остановил не один «мент».
   Подошло время получать дубликат техпаспорта. Выбрала костюм поэлегантней, извела бог знает сколько косметики, в конце концов,  умылась, но глаза подвела, губы подкрасила и отправилась в царство мужчин, хотя «ментов» и не любила. Но как говорят:
«Любовь зла… - и со смехом добавила, - полюбишь и – «мента».
Если бы  тогда я знала, как слова мои были близки к истине.
   Пришла в ГАИ, встала в очередь к окошечку и подумала о том, что дубликат техпаспорта получить – не проблема, а как получить  водительские права?
   «Черт бы побрал того вора, который вытащил кошелек, лучше бы в нем были деньги».
   Так с невеселыми мыслями я подошла к окошечку, за которым сидел хмурый капитан неизвестного возраста: ему можно было дать и тридцать, и сорок , и пятьдесят лет. Вообще форма всех обезличивает: у людей в форме нет индивидуального лица, ни возраста. А в прошлый раз был более симпатичный «мент», черный, кудрявый и веселый: говорил, шутил, а меня пожурил и посочувствовал, напомнив, что для получения водительского удостоверения необходимо сдавать и вождение, и теорию, чем расстроил окончательно. Но балагур-лейтенант мило утешил, сказав, что такой симпатичной женщине, будь его воля, он бы выдал и так удостоверение, ведь женщины за рулем украшают дороги. Я тогда подумала, что надо бы к нему обратиться, может быть, замолвит кому-нибудь словечко, конечно, не за «спасибо», как говорит Ленка.

                ***
   С Леной меня связывала довольно странная дружба со времен моего бегства от мужа.
Она выросла в профессорской семье, но  «природа на ней отдохнула». Это был простой человек с бравированием, выражавшимся в игре «под простой народ». Ее свекровь жила в том же доме и даже в том же подъезде, что и мой бывший муж Вадим, и несмотря на то, что с Галиной Акимовной (моей бывшей свекровью) не общалась, была осведомлена о ее и Вадима жизни, да и не только о них. У нее можно было получить справку обо всех жильцах дома за десять и более лет. Это было основной причиной нашей с Ленкой дружбы.
   Ленка со своим Вовчиком часто навещали  «свекруню» (как она ее называла), и каждый раз, тайно от Брони, рассказывала все подробности из жизни Вадима. У меня было противоречивое чувство: я делала перед Ленкой вид, что его жизнь мне безразлична, а сама не могла дождаться свиданий на девятом этаже с Ленкой, которая, не жалея красок, расписывала их жизнь. Я не могла понять себя: ведь вычеркнула Вадима из жизни и никогда не прощу, да он, судя по всему, и не пытается раскаиваться и не ищет примирения, но какое-то нездоровое любопытство буквально раздирало меня, и когда Ленка долго ничего не сообщала, я огромным усилием воли сдерживалась, чтобы не спросить: «Как там?». Наверное,  Ленка понимала меня и если у нее были хоть какие-то самые незначительные сведения, тут же мне все выкладывала.
   От нее  я узнала, что Вадим женился, предварительно через Броню получив от меня письменное согласие на развод, а позже – извещение из суда о том, что против развода не возражаю.
   Нас развели без моего присутствия, чем удивили и даже обидели: а как же дети? Неужели нашу юриспруденцию не волнует, что будет делать мать с двумя малолетними детьми, и не последует попытка примирить супругов?  Это была суровая действительность: мои дети никому не нужны и вспомнят о них, вернее, о сыне, когда понадобится солдат для армии. А как одинокая мать растила этого солдата, сколько слез и здоровья ушло у нее на воспитание – никто никогда не спросил и не спросит.
   Итак, женился Вадим на девушке-абхазке, молодом специалисте, родители которой жили в Сухуми. Пышная свадьба состоялась в ресторане. Невеста в облаке подвенечного платья и фате смотрелась совсем юной рядом с располневшим Вадимом, - расписывала возбужденно Ленка. Но новая жена оказалась строптивой, и  семейные баталии разгорались каждый вечер, когда Вадим со своей мамой пытались приобщить ее к домашнему хозяйству. Через год чета разошлась. Молодая жена сделала аборт и уходя, кричала на весь подъезд:
   - Сексуальный импотент, поэтому тебя и жена бросила, ищи другую дурру, а с меня хватит.
   После такого скандала Галина Акимовна слегла в постель, а Вадим неделю жил у друга, такого же разведенного холостяка.
   Самое любопытное, что удовлетворения я не почувствовала, хотя женитьба Вадима причинила мне боль. Но удивительно, что наступило спокойствие, природу которого я так инее определила. Прошло два года, может быть, это именно то время которое было мне необходимо, чтобы пережить семейную драму, или очередной неудачный брак Вадима сыграл свою роль, и подсознательно я поняла, что не такое большое счастье я потеряла.
   С тех пор Вадим «загулял» и больше попыток жениться не делал. Постоянной женщины у него не было , одни «компашки». Обо всем этом Ленка рассказывала со знанием дела и всегда добавляла:
   - А ты сиди, сиди со своими детками. Вырастут и спасибо не скажут. Ведь можно в круглосуточный садик оформить, да и твоя лучшая подруга Бронислава Петровна всегда побудет с ними, ведь она у тебя как мать родная. А молодость и красота даются один раз в жизни. Тебя и так затюкали Вадим со своей мамочкой, а теперь ты с головой в воспитание деток ушла. Обрати внимание, как на тебя наши мужики смотрят, так бы и съели…
   Вот так и «дружили» мы с Леной – абсолютно разные натуры, с полярными взглядами на жизнь. Но покоряла ее доброта, отзывчивость, готовность всегда придти на помощь, даже если ее об этом и не просишь. Сколько раз, когда я «сидела» на больничном  с детьми, а Броня была в командировке, Лена без лишних слов приходила с сумкой, груженной продуктами, и, оставляя на столе чек, говорила: «Отдашь в зарплату». Затем осведомившись, нужно ли сходить в аптеку или еще куда-нибудь, уходила. Однажды, глядя, как играют дети в углу на ковре, грустно сказала:
   Бог неровно делит: у тебя дети, а мужа нет, а у меня муж, а детей нет, - и, сверкнув навернувшимися на глаза слезами,  быстро ушла.

                ***
   Сквозь дебри своих мыслей до меня донеслось казенное: «Слушаю вас», и я поняла, что это обращение относится ко мне. Мельком взглянув на меня, я только успела отметить необыкновенную бледность его лица, хмурый капитан уткнулся в свои бумаги. Пожалев еще раз о кудрявом лейтенанте, я изложила суть вопроса.
   Капитан встал, вышел в другой кабинет, а когда вернулся, то равнодушно сообщил, что мои документы не готовы, так как тот человек, который должен их подготовить, в отпуске и будет только через неделю. Так я и ушла «несолоно хлебавши». Шла и думала о том, что у меня ничего не выходит с первого раза. Даже такой пустяк, как получение дубликата техпаспорта. Вообще я какая-то невезучая, хоть мама говорила, что родилась «в рубашке».
   Когда я рассказала Ленке о моей неудаче, она со всей своей безапелляционностью заявила: «Святая простота, да кто тебе сказал, что в ГАИ можно получить что-то даром. Надо было еще тогда кого-нибудь «подмазать». Легко сказать «подмазать», но как это сделать? Нет, Ленка не права. Ведь действительно, заявление и объяснительную я отдала другому, а этот, наверное, подменяет, пока «кудрявый» в отпуске. Да и вообще, мне не горит, тем более, что капитан продлил временный талон на десять дней. Сложнее  с водительским удостоверением…               
   Неделя прошла очень быстро. Леша и Юлька после экзаменов уезжали в колхоз. Нужно было их отправить, и дел было более, чем достаточно. А тут еще на работе в спешке проходила опытная эксплуатация новой редакции комплекса задач по расчету заработной платы и, неизбежная в таких случаях корректировка программ.
   Подошел вторник, надо было ехать в ГАИ за техпаспортом. Ленка напомнила:
   - Подруга, «не подмажешь, не поедешь», - от ее фамильярного «подруга» меня всегда передергивало, но знала, что Ленка переделке не подлежит, и поэтому терпеливо сносила это обращение.
   - А-а, Лен, еще за техпаспорт буду испытывать гибкость своего позвоночника, вот если бы за удостоверение.
   - Размечталась. А бутылку на всякий случай прихвати, - и со смехом добавила: - люблю военных мужиков, - жаль что у меня нет машины, я бы каждый месяц теряла документы, и уж, «будь спок», мне бы их приносили на «блюдечке с голубой каемочкой».
   - Слышал бы эти слова твой Вовчик.
   - Ну, Вовчик, скажешь. Его уши должны слышать только зайчик, котик, рыбочка. У меня ведь детей нет и не будет, поэтому  с Вовчиком я как с дитем малым, и внушаю, что ему повезло, кто еще с ним будет так нянчиться. Одним словом, убаюкиваю его бдительность. А мужиков люблю, особенно молодых и сильных, а не этих слюнявых интеллигентов, что нас окружают: ручку при выходе из автобуса подадут, дверь откроют, вперед пропустят, а в постели,  чтобы делом заниматься, такую бодягу разведут – тошно. Так что, Надек, не теряй зря времени в своем ГАИ. А хочешь, я с тобой пойду, - внезапно предложила Ленка.
   - Нет, что ты,- почему-то испугалась я.
   - Че, испугалась? Знаю, шокирую я тебя, ну да ладно, каждый живет как умеет, а ты жить не умеешь. При твоих данных мужики должны направо и налево штабелями ложиться, а ты все со своими великовозрастными детками возишься…
   - Лена, что с тобой сегодня? Что-то случилось дома или с Вовчиком поссорилась, - спросила я у  расходившейся не на шутку сотрудницы. Ленка подошла к карте на стене, долго что-то на ней искала, а затем деланно-равнодушно сказала:
   - У Вовки любовница, вчера узнала. Но это никого не касается. И в утешениях, а тем более  в жалости, не нуждаюсь, - и, круто развернувшись на каблуках, вышла из отдела.
   Я немного посидела, подождала, но Ленка не приходила, а так как до двенадцати осталось полчаса, то ничего не оставалось, как отправляться в ГАИ.
   К моему большому огорчению «кудрявого» опять не было, а сидел все тот же хмурый капитан. Но на этот раз он не был таким сердитым, а когда возвращал мне паспорт, который долго и тщательно изучал, то даже обратился по имени-отчеству и как-то совсем по-другому взглянул на меня. Сообщив, что мой техпаспорт будет готов в шестнадцать часов, он встал из-за стола и вышел.
   Обогнув здание, я почувствовала запах дорогих сигарет и, искоса посмотрев вверх на парадное крыльцо ГАИ, увидела, что капитан стоит там, курит и смотрит мне вслед. Я ускорила шаг, сделав вид, что ничего не заметила.
   Иногда женщина каким-то инстинктивным чутьем угадывает, что она нравится мужчине.   И почти никогда инстинкт ее не подводит.  Конечно, капитан мог выйти просто покурить или ему нужно было кого-то подождать, но я уже уловила тот сигнал, который был послан для меня.
   В перерыв съездила домой, пообедала, хотела переодеться, но передумала, слегка подкрасилась и, сделав облако из духов, нырнула в него. Конечно, я себе не призналась, что делаю это для капитана, да он мне совсем и не нравился, но каждая женщина любит, чтобы ею восхищались, увлекались. Это придает уверенность, что ты живешь, а не присутствуешь в жизни.
   И каково же было мое удивление, когда капитан, глядя на меня почти ласково и даже виновато, смущенно взъерошивая свои волосы, сообщил, что техпаспорт не готов, так как отсутствует объяснительная. Я попыталась протестовать, хотя спорить и доказывать вообще не умею. Но в ответ он попросил меня еще раз ее написать. Когда я передала ему свой «шедевр», он назначил мне придти через неделю опять в шестнадцать часов.
   Огибая здание, я отметила, что капитан снова стоит на крыльце,  курит и смотрит
 мне  вслед.
   Расстроенная челночно-безрезультатным посещением ГАИ, я приехала в институт. Ленка весело болтала с кем-то по телефону. Увидев меня, окончила разговор и стала расспрашивать, как мои дела. Я ей обо всем чистосердечно рассказала, умолчав про крыльцо.
   - Так, подруга, он от тебя чего-то хочет, - даже обрадовалась она. Он молодой, старый?
   - не знаю, наверное, лет сорок, - ответила я неуверенно, вспомнив, как он по-мальчишечьи, смущенно, как мне показалось, взъерошивал свои волосы.
   - Ух ты, сорок. Мужчина в самом соку, - затем критически, почти по-мужски, оглядела меня, чем вогнала в краску, и задумчиво добавила, - а он не дурак, твой капитан, и вкус у него есть, - а потом своим задорным тоном:
   - Нет, Надек, бери коньяк, и ты получишь не только свой занюханный паспорт, но и права, а может быть, и любовника. Засиделась ты, подруга, лови момент, - и обняла за плечи.
 - Да он мне не нравится, тем более, что женат, кольцо на правой руке,- зачем-то солгала я.
 - Женат, не женат, тебе-то что. Я же не заставляю выходить за него замуж, - рассердилась Ленка.
   - Нет, Лен, не могу, бог с ним, с удостоверением.
            
                ***
   Да, капитан ведет себя странно.  Ведь объяснительная – не бог весть какой документ, и заверять его не надо, это просто формальность, и я ее еще раз написала и отдала ему (ГАИ я боялась как огня, помятуя урок с удостоверением), так что, по идее, документы были укомплектованы, но я не решилась об этом ему сказать, а он опять затянул дело на неделю, вернее, вторую неделю морочит мне голову.
   А может быть, он действительно из тех, кто ничего даром не делает, ведь никому не хочется жить на одну зарплату. Но как я могу «подмазать» как говорит Ленка.
   Неделя, в которую мне нужно было идти в ГАИ, получилась напряженной: в понедельник в колхоз уехал Леша, во вторник Юлька.
  Я взяла отпуск на вторник. С дочерью всегда было хлопотно.
Несобранная, раздражительная, она особенно терялась, когда в ее жизни появлялось какое-то изменение. К удивлению, на сей раз Юля была спокойна, вернее безразлична. На вопрос, что из одежды ей положить (ведь там они будут ходить в клуб на танцы), ответила, что полагается на мой вкус, чем озадачила меня окончательно.
   К одиннадцати часам сборы закончились, я проводила Юлю до школы и приехала домой. А в квартире, как «Мамай походил». Стала все убирать, а затем, чтобы заполнить время до очередного посещения ГАИ, сделала генеральную уборку, а когда ее закончила, то поразилась тишине, которая меня обступила.
   Время визита в ГАИ приближалось: приводила себя в порядок  тщательно и даже немного волновалась. Чтобы скрыть истинную причину волнения, иронизировала:
«Интересно, получу я свой злополученный техпаспорт или тот крючок в форме еще
что-либо придумает». Но, к удивлению, техпаспорт мне выдали в другом окошечке, а капитана вообще не было. Мне даже досадно стало, хотя «ментов» и не любила, но что-то в капитане уже волновало. Я медленно проверила данные и положила пахнущие типографской краской корочки в сумочку, но уже не в кошелек, а в кармашек. Еще раз посмотрела на пустое окошечко и почувствовала полное равнодушие ко всему. Появилось чувство «отсутствие всякого присутствия», подумала, что с сегодняшними хлопотами устала и представила, как приду домой в чисто убранную квартиру, спокойно поужинаю, посмотрю телевизор и пораньше лягу спать. Впереди месяц отдыха от семьи: готовить не буду, пообедать можно в служебной столовой, а завтрак и ужин не проблема. И вообще, необходимо  «посидеть» на овощах и фруктах.  Схожу в косметический кабинет, в парикмахерскую. С такими мыслями я обогнула здание и неожиданно увидела на крыльце капитана. Взгляды наши встретились, я почувствовала себя уличенной, а капитан, сияя белозубой улыбкой, спустился вниз и, поравнявшись со мной, сказал:
   -  Здравствуйте, Надежда Всеволодовна, все в порядке?
   - Здравствуйте, техпаспорт получила, - ответила я сухо, отметив про себя, что не знаю, как зовут капитана.
   - Извините, вы не сочтете за дерзость, если я рядом с вами пройду до остановки троллейбуса?
   Я пожала плечами, показывая тем, что мне все равно.
- Надежда Всеволодовна, - продолжал капитан, - я чувствую себя виноватым перед вами, так как заставил вас, хотя и не по своей вине, несколько раз приезжать в ГАИ по такому незначительному вопросу. И поэтому приношу свои извинения.
   Я уже пришла немного в себя и пыталась проанализировать ситуацию: то, что он ждал меня, было ясно, как божий день. Неужели Ленка права в том, что я ему «приглянулась».
   - Да я и не сержусь, ведь у вас все по инструкции, тем более, что техпаспорт уже у меня.
   Путь наш лежал через скверик с молодыми деревьями, вернее, с прутиками, но с прекрасной изумрудной травой под ними.  Новые скамейки блистали яркой краской и солнце золотило их.
   - Какой прекрасный день, день уходящего лета, а солнце как греет, вы чувствуете его тепло? – неожиданно спросил капитан.
   - Да, - тихо ответила я, дивясь разговорчивости спутника.
   - Надежда Всеволодовна, - как-то очень решительно сказал капитан и взъерошил волосы, - я все же чувствую свою вину перед вами, тем более, что вашу первую объяснительную я нашел.
   - Вот как, - сказала я, чтобы создать видимость разговора, в то же время не понимая, куда он клонит.
   - В последней объяснительной вы писали, что у вас украли не только техпаспорт, но и водительское удостоверение.
   - Да, - с невольным вздохом , подтвердила я.
   - А вы знаете, что вам придется сдавать и теорию, и вождение?
   - К сожалению.
   - Я бы хотел помочь вам.
   Я быстро взглянула на капитана: по лицу его прошла, как мне показалось, тень смущения, если такие люди могут вообще смущаться.
   - Если позволите, - неуверенно добавил он.
   Ситуация меня уже забавляла, озадачивала и в то же время давала шанс решить одну из важных для меня на сегодняшний день проблем.
   Я помолчала, невольно замедляя шаг: до остановки оставалось несколько метров. Хотелось получить удостоверение, не теряя чувства собственного достоинства. Тем более, что довольно неожиданно все складывалось благополучно, и я даже не являюсь просительницей.
   Не зная, что ответить, я, как бы за советом, подняла глаза на внезапного благодетеля. Он, видно, так и понял мой взгляд и, слегка откашлявшись, продолжал:
   - Если вы не забыли, я работаю в ГАИ, и если позволите, то все улажу.
   Я опять,  молча,  посмотрела на него, и он несколько поспешно добавил:
   - В этом нет криминала, тем более, что у вас ведь были права, - и чтобы как-то снять напряжение , улыбнувшись, добавил, - в какой-то степени милиция виновата, что не уберегла вас от вора.
  Я ответила на его улыбку, а улыбался он удивительно хорошо. Такой чистой улыбки я никогда не встречала у мужчин.
   - Знаете что, - заторопился капитан (мы стояли на остановке, к которой подошел троллейбус), - я сегодня же решу ваш вопрос и позвоню. У вас есть телефон?
   - Да, - ответила я, взглядом провожая тронувшийся троллейбус, который как бы не заметили ни я ни он и назвала номер своего домашнего телефона.
   - Вы сегодня будете вечером дома, я вам позвоню в девять часов? – спросил повеселевший капитан, записывая в свою записную книжку мой телефон.
   - Хорошо, - коротко сказала я, безуспешно подыскивая тему для разговора, так как троллейбус ушел, а следующий придет не раньше, чем через десять минут.
   Капитан спрятал в карман кителя записную книжку и посмотрел на меня пристальным взглядом, как бы оценивая ситуацию. «Хозяин положения, - подумала я, - ведет себя почти так же, как в ГАИ».
   Но я была необъективна, просто не хотелось признаваться, что видела перед собой довольно приятного человека, хотя еще не знала, что ему от меня нужно.
   - А вот и троллейбус показался, - как бы с сожалением констатировал капитан.
   Все это время ни он, ни я  не проронили ни слова. Стояли и молча ждали троллейбуса.
   - А вы в каком районе живете? – вкладывая дружелюбие в голос, спросила я.
   - В Октябрьском, но мне необходимо еще заехать по служебным делам в одну организацию, так что  через три остановки я выйду.
   Подошел троллейбус, и капитан, легко дотронувшись до моего локтя, что не помешало почувствовать силу его руки, помог войти в него. Мы остановились на задней площадке и, держась за стойку, немного разговорились, вернее, говорил капитан, а я все не могла найти «тональность». При каждом толчке или резком торможении он придерживал меня, но я все равно теряла равновесие и невольно касалась капитана, что еще больше смущало меня. Капитан рассказывал, как они с Олегом (я поняла, что речь идет о человеке, которому он собирается меня протежировать) однажды наловили столько лягушек, сколько было девочек в классе и перед уроком биологии положили их им в столы. То, что девочки визжали, было полбеды, но мы не учли, что наша учительница биолог тоже женщина, и очень молодая, которая тоже боится мышей и лягушек. Визг был такой, что его услышал проходивший мимо завуч…
   В это время троллейбус остановился на той остановке, до которой ехал капитан, и он, так и не рассказав до конца историю, со словами: «Так я вам позвоню» - вышел из троллейбуса. Я повернулась лицом к остановке и увидела, что капитан, не спеша закурил и глядит вслед удаляющемуся троллейбусу.

                ***

   Домой пришла в приподнятом настроении: включила на кухне радио, в комнате телевизор и решила попить чай с комфортом: за журнальным столиком перед телевизором. Принесла из холодильника остатки  «Наполеона», который пекла для воскресного обеда и который из-за суматохи так и не доели дети, заварила чай и, поставив вазу с конфетами, уютно устроилась в кресле. «Боже, как мало надо человеку для счастья, - думала я, - пообещали помочь получить права, и я счастлива», но знала, что это не так, что появилось еще что-то, но не призналась себе в этом.  «Интересно, а он женат?» и сама себе ответила : «Безусловно»,  так как за время нашей беседы на остановке у меня сложилось положительное мнение о капитане, а положительные мужчины одинокими не бывают: женщины просто не допустят этого.
   «Так что ему от меня надо? Ведь ГАИ не благотворительное общество по содействию одиноким разиням? Может быть с женой поссорился или она ему изменила, и он решил доказать, что тоже «не лыком шит», а тут я подвернулась и суетиться не надо: все анкетные данные налицо, да и повод подходящий – права».   
   - Ну нет, капитан, не думай, что тебе удастся так легко меня купить, тем более, что я  тебя не просила об этом  одолжении, - произнесла я в пустую комнату, уверенная в своей версии. Затем вспомнила, как он оберегал меня в троллейбусе, и поняла, что устала в ожидании  сильного плеча, и именно этим своим мимолетным вниманием или просто воспитанием он и задел струны моего сердца.
   Время тянулось медленно, делать ничего не хотелось, и мои мысли ходили по кругу: что ему сказать по телефону (а в том, что он позвонит, я была уверена), ведь нельзя же просто
обойтись словами «да» и «нет», как это я уже сегодня продемонстрировала, ведь, несмотря на все  размышления и домыслы, удостоверение  необходимо  мне
   Наконец, стрелки часов стали приближаться к девяти.  Без четверти девять я зачем-то причесалась и подкрасила губы. Опять села в кресло и, слегка волнуясь от предстоящей беседы, стала ждать звонка. Ровно в девять он прозвенел. Трубку я взяла после второго звонка и ровным голосом произнесла: «Слушаю вас».
   - Добрый вечер, Надежда Всеволодовна, - произнес молодой голос на другом конце провода.
   - Вечер добрый, - ответила я, удивляясь, что такой голос  может принадлежать хмурому капитану.
   - Я хочу вернуться к нашему дневному разговору, -  вещала трубка, - вопрос решен положительно, необходимы только небольшие формальности.
Я молча слушала, не зная что сказать. Капитан, видно не улавливая признаков жизни, в ответ на свое сообщение, спросил:
   - Да, слушаю, - неуверенно ответила я.
   - Возвращаюсь к формальностям, - продолжал капитан.
   - Необходимо завтра, если у вас есть время, приехать в ГАИ к двенадцати часам. Я буду вас ждать, и мы все оформим. Вас устраивает время? «Еще спрашивает, конечно, устраивает, даже  если камни будут с неба сыпаться, я буду в ГАИ».
   - Да, - опять коротко ответила я и рассердилась на себя: «Скажи хоть два слова по-человечески, ведь для тебя же старается капитан», - и добавила:
   - А у вас не будет затруднений с работой? Я могу приехать и в другое время.
Капитан слегка засмеялся и сказал:
   - Это тоже входит в мою работу, а не только терять объяснительные.
Я в ответ тоже засмеялась. Хорошая вещь телефон, сидишь себе на диване, собеседника не видишь, можно и расслабиться.
   - Я, наверное, отвлек вас от домашних дел. В семье всегда забот хватает.
   - Да нет, что вы, - поспешно заверила я, не желая прерывать разговор, - моя семья уехала в колхоз выполнять продовольственную программу, а я сижу одна, смотрю телевизор и пью чай (а про себя добавила: «Вот уже четыре часа»).
   - Счастливый вы человек.
   - Завидуете, - кажется начинаю нормально говорить или, как говорит Ленка «звучать»,
   - а вы, вероятно, с работы звоните? – выдала я свою домашнюю заготовку.
   - Нет, к сожалению, из дома.
   - А почему, к сожалению?
   - Потому что на работе веселее, а дома телевизор да газеты.
   Получив нужную мне информацию, я совсем осмелела и сказала:
   - А вы так и не окончили историю про лягушек.
   - Да, история увлекательная, что и говорить, - с радостной иронией откликнулся капитан, видно, ему тоже не хотелось прерывать разговор.
   Он поведал историю до конца, в которой завуч, увидев стоящую на стуле перепуганную учительницу биологии и прыгающих по всему классу лягушек, спросил, кто их принес.  Виновники признались и, собрали всю живность под радостные советы класса. Завуч  помог учительнице сойти со стула и, пряча улыбку в усах, велел отнести лягушек в лужу за школьным садом, а нарушителей школьного порядка зайти к нему в кабинет. Он беседовал с нами довольно долго, но не читал мораль за сорванный урок, а рассказал, как необходимо с детства  приучить себя уважать женщин. Но мы поняли, что пронесло, родителей вызывать не будут.
   Я тихонько смеялась, так как эту нехитрую историю капитан рассказывал с тонким юмором и комментариями, которым позавидовал бы любой юморист.
   - Я вас не утомил своими ностальгическими воспоминаниями о детстве, - закончив историю, спросил капитан.
   - Нет, что вы.
   - Так мы договорились относительно завтрашнего дня, - и, чувствуя, что разговор получился затяжным, закончил его, пожелав спокойной ночи.
   - Спокойной ночи, - сказала я  в ответ и медленно положила трубку.

                ***      
   Когда я приехала на следующий день в ГАИ и увидела там сосредоточенного капитана, то обнаружила, что мною овладело опять чувство скованности, замкнутости, которое было раньше, и вчерашний разговор по телефону не снял его. Капитан ждал меня у парадного крыльца, поздоровался, спросил, как я спала, и, поднявшись на крыльцо, повел по длинному коридору, а затем пригласил войти в один из кабинетов. Он так устроил, что получение водительских прав заключалось только в том, что я расписалась в каком-то журнале и, счастливо улыбаясь Олегу (я поняла, что это тот друг, о котором уже шла речь), думала, как хороша жизнь.
   Из ГАИ мы вышли сосредоточенные: капитан почти не смотрел на меня, а я размышляла о том, как должна отблагодарить его за водительское удостоверение.
   - Я на машине, позвольте вас подвезти.
   - Хорошо.
Мы сели в «Жигули» и буквально через пять минут капитан притормозил возле какого-то кафе. 
   - Давайте зайдем на минутку.
    Я покорно вышла из машины, и мы вошли в кафе.
     - Надежда Всеволодовна, давайте пообедаем, здесь неплохо готовят, - предложил капитан и, не дожидаясь моего согласия, подвел к свободному столику. Взяв меню, он стал его изучать, затем передал мне, но я, даже не взглянув в него для приличия, сказала:
   - На ваше усмотрение.
   Сделав заказ, капитан поднял глаза на меня и, наконец, как-то устало улыбнулся.
   - Я вам очень благодарна за права, вернее за водительское удостоверение, - разорвала я молчание, пребывая в крайней растерянности от ситуации, а капитан не хотел мне помочь.
   И сейчас он ничего не ответил, а смотрел на меня долгим взглядом своих серых миндалевидных глаз.
   А затем нелепый вопрос о замужестве (ведь своими глазами видел штамп о разводе), мой не менее нелепый ответ и еще более нелепое приглашение на юбилей.

                ***

   Но я дала согласие, а слово надо держать, тем более,  когда ты должник. Если взглянуть трезво, то все нормально. Капитан не заигрывал со мной, не делал даже намека на что-то, просто предложил сделку. И я была очень довольна, как обернулось дело. Возможно, он со своей стороны приложил больше усилий, чем показалось на первый взгляд, а мне осталось сыграть только свою партию. Он видел перед собой делового человека, - мысленно продолжала я выгораживать капитана, таким образом пытаясь обрести равновесие, - и никак не мог предположить, что внутри меня сидит семнадцатилетняя девченка, которая каждый взгляд противоположного пола рассматривает, как аванс  будущей большой любви. Закончив самобичевание, я строго сказала себе:
   - Итак, голубушка, подойдем серьезно к завтрашнему дню. Это спектакль, и ты в нем участвуешь, уж на каких ролях – разберешься на месте, но можно проявить себя и на вторых ролях.
   Так ругая и уговаривая себя, я немного успокоилась. Чтобы снять напряжение, приняла, придя домой, душ (это давно вошло в привычку), заварила чай с мелиссой, включила магнитофон и поставила диск с голосом Мирей Матье. Затем подошла к гардеробу и стала перебирать свои наряды.
   «Одеться надо построже, ведь юбилей, да еще милицейский - смех, да и только, кто еще может попасть в такую двусмысленную ситуацию?».  Стала примерять все подряд и увлеклась, успокоилась, а в подсознании даже мелькнула мысль: «А может быть, это просто повод продолжить знакомство со мной?»
   А как давно я не была в ресторане! Представила празднично одетых людей, шум, смех, музыку и себя среди них.
   «Нет, надо блеснуть, - мною уже овладел спортивный азарт. – Значит так, юбиляру пятьдесят, следовательно, публика будет соответствующей. Конечно, будут и молодые, но в основном… Надо выделиться среди женщин.
   Что портит женщину, которой около сорока, а то и того больше? Как ни странно, но прическа, хотя ей она придает огромное значение и всегда укладывает волосы в парикмахерской, после которой выглядит еще старше, чем вошла туда.
   Этого надо избежать: прическа должна быть повседневной, но с изюминкой, ею займется Наташа. Хорошо, что празднование юбилея приходится  на субботу, а то неловко без конца уходить несвоевременно с работы, хоть переработанное время имеется.
Наташа  мастер- модельер, у которой я обслуживаюсь уже несколько лет. Мы друг другу симпатизируем, хотя никогда друг другу об этом не говорим.
   Наташа окончила Ленинградский библиотечный институт, но по специальности не смогла найти работу. Некоторое время работала в экскурсионном бюро, но по каким-то причинам ушла оттуда и, приобретя новую специальность, устроилась в «Салон красоты» дамским мастером. Очень скоро обрела популярность, и обслуживаться у нее считалось престижным.
   «Платье, какое же выбрать платье?». Взгляд остановился  на малахитовом платье-  интриге, как охарактеризовала его  Бронислава. Купила,  чтобы одеть на празднование двадцатипятилетия  образования  института. Купила  за сумасшедшие деньги для моего бюджета. Цельнокроеное,  по фигуре, с открытыми плечами, спиной и руками. Верхнюю часть платья охватывала короткая до талии кружевная жилетка, с длинным узким рукавом. Причудливый золотистый узор жилетки не скрывал, а как бы вуалировал то, что было открыто. Как сказала Ленка, что если среди женщин врагов у меня нет, то увидев платье и тебя в нем – появятся. Но… платье так и осталось висеть в шкафу: заболела Юлька, а оставить дочь с температурой дома, даже под присмотром Леши не решилась.
   Решено, лучше этого наряда я ничего из имеющегося «арсенала» не выберу. 

                ***

Решив выспаться, встала в девять утра и позвонила Наташе. Она работала в первую смену, и мы договорились, что я приду попозже, когда смена будет заканчиваться. Времени для посещения парикмахерской было достаточно, и мысли опять вернулись к капитану.
   «Он сказал, что будет ждать меня у входа, - размышляла я. – А если задержится или еще что-либо, тогда придется ждать мне. Нет, необходимо заказать такси и подъехать к самому входу немного позже, если его не будет, то можно просто уехать назад, не привлекая внимания посторонних». Заказала такси на восемнадцать часов: езды от дома до ресторана пять минут – не больше.
   Затем не спеша сделала белковую «украшающую» маску. О-о, стрелки часов показывали четверть первого, надо отправляться в парикмахерскую.
   Наташа встретила приветливой улыбкой. Она заканчивала стричь какую-то молоденькую девушку и велела подождать. Когда я села в кресло, она посмотрела на мое отражение в зеркале и заметила:
   - А ты неплохо выглядишь, Надин, - и со смехом добавила, - небось влюбилась.
   Я почему-то смутилась и стала отнекиваться.  Наташа была моложе меня, но у нас сложились такие отношения, как будто старшей была она.
   - Значит, в должности повысили, - и уже по-деловому спросила: «Что будем делать?»
   - Наташа, я хочу, чтобы ты уложила мои волосы феном, ну так, как это ты умеешь делать, - и, слегка покраснев, добавила, - чтобы выглядеть немного моложе.
   - Не очень конкретно, но попробую. Поклонник молодой, что ли?
   - Да нет, как раз наоборот. Иду на юбилей – пятьдесят лет, ну и не хочется сливаться с общей массой.
   - Все ясно. Уложу волосы так, что сама Мирей Матье умерла бы от зависти, если бы и она была на юбилее.
   Наташа была убеждена, что я похожа на Мирей Матье и при случае старалась уложить мои волосы, как у известной французской певицы. Вот и сейчас она что-то стригла, накручивала, взбивала. Фен шмелем жужжал над моей головой, но пока еще не было ясно, что же получится. Одним из достижений Наташи было то, что она не утомляла своих клиентов излишними разговорами, как другие мастера. Я любила ее нежные прикосновения и сидела, закрыв глаза, пока она не закончила свои манипуляции и стала чем-то опрыскивать мои волосы, почти напугав меня.
   - Наташа, я ведь лаком не пользуюсь.
   - Знаю, Надин, это импортное средство и лаком-то не назовешь, на волосах почти не видно, зато при вечернем освещении они как бы сияют. Будешь, как святая, с ореолом вокруг головы, - и весело рассмеявшись, и хитро подмигнув, сказала, - Только не принимай все буквально и помни – мужчины больше любят грешниц.
   Я поглядела на себя в зеркало и была удивлена: на меня смотрела совсем молодая женщина с густой челкой до самых бровей и прекрасно уложенными волосами.
   - Ты волшебница, Наташа, - не в состоянии оторвать взгляд от зеркала, пробормотала я.
   Затем положила на столик чек, а в стол – злополучную бутылку армянского коньяка, которую  дома забыла выложить из сумки.
   - Надин, забери это, - сказала растерянная кудесница.
   - Наташа, мне нужно от нее избавиться, я ее припасла для одного дела, а  дело уладилось, но домой ее взять не могу, а вдруг дело разладится, - несла я какую-то околесицу. – Я суеверная.
   - Ух, и хитрющая ты, но ладно, я ведь тоже суеверная. Только в следующий раз приходи на прическу даром, - и добавила, - хотелось бы посмотреть, для кого я так старалась, - ответила  Наташа.

                ***
   Предвкушение праздника овладело мной. От волнения и голода кружилась голова. Вспомнила, что ничего  сегодня не ела, только выпила чашечку кофе. Пожарила на скорую руку яичницу, выпила стакан кефира с булкой и вареньем. Подумала: «Шелтон бы мне никогда не простил  такого варварского отношения  к своему организму»,  - и улыбнулась.
   В семнадцать часов села к зеркалу и принялась накладывать макияж, совсем легкий – дневной, а не вечерний. Кожа от маски была бархатистой и даже тонального крема  не потребовалось. Подкрасила глаза, ресницы и губы. Затем осторожно надела свой наряд и туфли  на высоком каблуке.
   Из зеркала на меня смотрела молодая, чем-то испуганная  женщина. Я улыбнулась ей и немного прищурила глаза. Получилось довольно эффектно.
«Ну держись, капитан, если обидишь, и меня начнет заносить».
    Я, еще будучи девчонкой, научилась, довольно коварно отстаивать свое достоинство.
А началось с того, что однажды меня пригласил на вечер один физик к своему другу. Там собралась «золотая молодежь» города. Я была среди них самой юной, и они как-то пренебрежительно поглядывали на меня и моего спутника, как бы говоря: «И где ты ее такую выкопал?». И он спасовал. Даже не представив меня никому, через десять минут присоединился к компании куривших и что-то весело обсуждавших девушек. Начались танцы, он пригласил одну из них, не обращая внимания на то, что я сижу одна, застыв на своем стуле. И я почувствовала,  как меня стало заносить. Я перехватила на себе равнодушный взгляд его друга, хозяина квартиры, прищурила глаза и улыбнулась.
И, о чудо! Он моментально отреагировал и пригласил на танец.
Так как я посещала бальные танцы, то остальное было делом техники. Одним словом, от меня его уже нельзя было отвлечь никакими шутками и намеками. Я подпитывала его порыв, чуть прикасаясь к нему в танце и, периодически глядя ему в глаза, улыбалась и прищуривалась. Дошло до того, что он выключил свет,  и мы танцевали в полумраке.
   Одним словом, он поссорился со своей девушкой и моим спутником, так как не оставлял меня ни на минуту и проводил домой.
   После этого я редко пользовалась этим приемом, но всегда помнила о нем.
   Без четверти шесть я была одета, еще раз взглянула на себя в зеркало: редко мне удавалось так хорошо выглядеть. Правда, глаза грустные  почему-то, но надо чаще улыбаться, и этого не будет видно – ведь глаза выдают возраст, а грустные – вдвойне. Ровно в шесть подъехало такси, я ждала, стоя в дверях подъезда. Таксист, рыженький с веснушками паренек, распахнул дверцу подъезда и спросил, куда везти. Назвала ресторан
в пяти минутах езды. Он удивленно взглянул на меня, но промолчал. Я с ним договорилась, что он подвезет ко входу и уедет только после того, как я махну ему рукой.
При приближении к ресторану, я еще издалека увидела молодого мужчину в светлом костюме, который поминутно поглядывал на часы.
Медленно подъезжая ко входу  ресторана, таксист сказал:
   - Сегодня «менты» гуляют. У их шефа юбилей, вот один из них стоит.
   Я посмотрела на мужчину, на его блестящие красиво уложенные волосы и сказала:
   - Какой же это «мент»,  он ведь не в форме.
Таксист громко расхохотался.
   - Вы что считаете, что «менты» и спят в форме? - при этих словах он со скрежетом затормозил и посигналил.
   Мужчина в светлом костюме резко повернулся и взглянул на  номер машины, а затем сидящего в ней водителя.
   - Видели, - сказал довольный таксист, - «мент» из ГАИ.
   Да, я видела и узнала, хотя он и отвернулся, и его взгляд устремился в сторону троллейбусной остановки, так как туда подошел троллейбус. Я вышла, напомнив таксисту про условие, и не спеша подошла к капитану, который опять смотрел на часы.
   - Добрый вечер, капитан (боже, как у меня вырвалось это обращение, но слово не воробей),  если вы меня ждете, то я к вашим услугам.
   Он повернулся ко мне лицом и, не заметив иронии в словах, восхищенно произнес:
   - Я видел, что вы красивы, но не предполагал, что ваша красота так многогранна, -
и, сделав жест по направлению к  входу, сказал:
   - Прошу.
   Конечно, я как женщина была польщена тем, что мои старания  были замечены, но, в свою очередь была поражена метаморфозой капитана и, по-моему, больше, чем он моей.
   Передо мной стоял красивый элегантный мужчина с правильным овальным лицом, точеным носом и чувственными ноздрями, густые волосы были уложены феном; светлый костюм с расстегнутым пиджаком придавал ему непринужденность, манеры – сдержанны.
Было такое впечатление, что это двойник капитана, но в лучшем варианте.
Проходя мимо машины, я махнула рукой таксисту, и мы вошли в ресторан.
 
                ***
   В вестибюле  капитан остановился и, глядя на меня все с тем же восхищением, сказал, конфузясь:
   - Надежда Всеволодовна, еще одна просьба.
   «Ого! Аппетит приходит во время еды, интересно, какой он мне еще приготовил «сюрприз»?
    Но в ответ кротко произнесла: - Я слушаю вас.
    Капитан хотел взъерошить свои уложенные и напомаженные волосы, но, спохватившись, слегка пригладил их и произнес:
   - Я бы хотел, чтобы на этом вечере мы с вами перешли на «ты».
   - А получится? – спросила я, подумав, что не знаю его имени.
   - Непременно, - заверил он.
   Затем мы поднялись на второй этаж и вошли в зал.
   Это было огромное помещение со столами вдоль стены и площадкой для танцев.
   У другой стены, с окнами, не было столов, и у нее стояло довольно разношерстно одетое общество: костюмы, платья, юбки, строгие, со вкусом и без вкуса.
   Навстречу нам, через весь зал, с широкой радостной улыбкой направлялся  мужчина среднего роста, плотного телосложения. У него было круглое, почти лунообразное лицо и совсем белые прямые волосы, слегка причесанные на правую сторону. Походка легкая. Похож он был на сорокалетнего продюсера.
   «Какой приятный и симпатичный мужчина! Интересно, кто он?» - мелькнуло у меня в голове.
   Когда до нас осталось расстояние не более двух метров, мужчина громко воскликнул:
   - Юр-ик! (наконец  имя узнала!). Я думал , ты не придешь и хотел обидеться, но…- и,
оборвав себя на полуслове, вперил взгляд в меня.
   - Надюша, это виновник торжества, юбиляр.
   «Как непринужденно произнес он мое имя, как будто мы с ним в школе за одной партой сидели».
   - Юр-рик, прошу тебя, ни слова, ни единого слова. Мне не нужно ее представлять. Это фея, настоящая фея с сиянием вокруг головы, что не дает мне сомневаться в ее подлинности. Вот это подарок! Как вы украсили мой праздник!
   Он галантно расшаркался и, поцеловав мою руку, так и не выпустил ее, пока не подвел нас к столу, где усадил справа от себя. Я, конечно,  чувствовала определенное смущение, так как видела, что гости с любопытством разглядывают меня.
   «Чужая! Ну и пусть. Мне-то что, ведь не самозванка же я».
   Началось застолье: количество тостов было прямо пропорционально количеству выпитого.  Юбиляр снисходительно улыбался, как бы поощряя своих подчиненных не скупиться на похвалы.
   Когда гости изрядно захмелели, я стала их рассматривать.
   Самой броской была жена юбиляра: красивая брюнетка с высокой сложной прической.
Темные глаза и смуглая кожа выдавали, что в ней течет горячая южная кровь. Кольца, серьги, ожерелье – все было дорогим и роскошно смотрелось на ней. С мужем она почти не разговаривала, а общалась с сидящей рядом с ней, наверное, подругой: упитанной девицей лет тридцати пяти, с сердитыми глазами и непомерно большим бюстом. Девица громко смеялась, отчего бюст ее колыхался и,  казалось, что она сейчас прольет на него что-нибудь.
   Бегло осмотрев гостей, я отметила, что они почти такие, как я и предполагала. Закончив обзор, взглянула на капитана, который быстро опустил глаза в свою тарелку.
«Наблюдает, - мелькнуло в голове. – Ну и пусть, что же он хотел, привел неизвестно куда и неизвестно зачем… - но до конца додумать мысль мне не дал юбиляр.
   - Фея, ты ничего не ешь и не пьешь, - сказал он, без лишних обиняков переходя на «ты».
   - Юр-рик, мне придется тебя заменить. Фея, выпьем за мое здоровье, оно мне пригодится, - и поднял бокал с шампанским.
   Мы с ним выпили, посмотрели друг на друга и рассмеялись.
   «Нет, надо остановиться», - одернула я себя и повернулась к капитану.
   Он сидел вполоборота ко мне и рассматривал рисунок на вилке, которую держал в руке. Увидев, что я отвернулась от юбиляра, пригласил танцевать. Я с радостью согласилась.
   Оркестр заиграл танго (когда-то я танцевала его в первой паре), и мы присоединились к танцующим, которых было всего две пары. До этого был быстрый танец, и все устали.
Капитан танцевал прекрасно, а я старалась как на конкурсе, тем более видела, какое мы привлекаем внимание. Отметила, что как пара мы подходим друг другу, главное, чтобы капитан чувствовал музыку, а уж я повторю и украшу каждое его движение. А капитан музыку чувствовал и, танцуя, смотрел мне в глаза. Краешком глаза увидела, что танцуем только мы вдвоем, те две пары незаметно вышли из круга.
   Неожиданно капитан повернул меня так, как это делается по правилам бального танца, я откликнулась всем своим телом, а капитан все больше и больше усложнял танец, по-прежнему серьезно глядя мне в глаза. Я тоже смотрела в его глаза  заученно улыбаясь.             
И так увлеклась, что когда музыка остановилась,  чуть не присела в реверансе, как на смотре.
   Первыми зааплодировали музыканты. Капитан предложил мне руку, и мы отошли к противоположной стене зала, к окну. Танец сблизил нас,  и мы оба это почувствовали.
    - А вы великолепно танцуете, наверное,  не один приз получили за исполнение бальных танцев.
   - Нет, я совсем немного занимался танцами, но всегда, если была возможность, посещал конкурсы. А сегодня, Надюша, ты меня вдохновила, и мне показалось, что тебе тоже хочется танцевать, как на смотре.
   - Это правда, но смотр начался  значительно раньше.
   - Необходимо абстрагироваться, тем более, что это незнакомые тебе люди, - и, поспешно, взяв меня под руку, сказал: «Приглашаю».
    Стоящий рядом с нами подвыпивший юбиляр громко сообщил:
   - А я пришел пригласить обворожительную фею на танец.
   - Опоздал, Коля, пойди выпей за наше здоровье.
   - А ты, жук, Юр-рик, но фея, дай мне слово, что потанцуешь сегодня со мной, - и показав кончик мизинца, манерно добавил, совсем-совсем немножко. – А затем категорично: - Мне отказывать нельзя, кто здесь юбиляр – Юр-рик или я?
   - Ты, ты, и я этому очень рад, - заметил капитан.
   - Не дерзи старшим и по возрасту и по званию, - «кипятился»  юбиляр. Но капитан уже уводил меня в круг, и я едва успела успокоить несостоявшегося партнера, сказав: «Мы обязательно потанцуем».
   Музыканты играли на совесть и, в основном, ритмические танцы. Но капитан не выпускал меня из рук и танцевал  как-то особенно: держа за плечи своими сильными руками. Танцевал медленно, как бы игнорируя быстрый темп музыки, и уводил подальше от эпицентра банкета. Во время танцев молчали, и я потихоньку успокоилась и поняла, что нравлюсь капитану, и банкет – способ поближе узнать меня. Служебных целей он не преследует и, судя по отношениям, начальник ГАИ его близкий друг.
   Закончив самоанализ, я облегченно вздохнула и расслабила свое тело, так как держала определенную дистанцию в танце. Капитан это почувствовал и слегка прижал к себе. Этого было достаточно, чтобы сердце сладко заныло. Но музыканты объявили перерыв, и мы пошли к столу.
   - А вот и Юр-рик с феей, - громогласно объявил раскрасневшийся, захмелевший юбиляр.
   - Наконец, соизволил подойти к столу. Вообще, Юр-рик, ты невежда…
В это время жена юбиляра, с интересом рассматривавшая меня, закрыла ему рот ладонью и неожиданно низким грудным голосом сказала: «Говори, да не заговаривайся».
Юбиляр сразу угомонился и заявил:
   - Эллочка, я больше тостов не хочу, пусть пьют, едят, веселятся, но меня не трогают, я уже испил свою чашу до дна.
   - Никто и не собирается славить тебя, уже все давно забыли, только ты не можешь успокоиться, - строго парировала черноглазая красавица, с некоторым превосходством поглядывая на мужа.
   - Ну и ладно, - надул губы, как ребенок юбиляр и, развернувшись всем корпусом к нам, уже весело предложил:
   - Давайте выпьем втроем за все хорошее.
   - Вчетвером, - поддержал капитан.
   - Нет, Юр-рик, втроем, - заявил юбиляр, высоко подняв брови.  – Там уже ничего хорошего не будет, - и залпом осушил рюмку водки.
   Мы с капитаном тоже подняли свои бокалы, но только чуть пригубили.
В это время принесли очередное горячее блюдо – дымящиеся паром пельмени, и внимание всех сосредоточилось на том, куда их пристроить.
   «Парад блюд продолжается» - подумала я, окидывая взглядом стол.
Опять стали разливать водку:  «Какие пельмени без водочки?» и молниеносно опустошать большие блюда с пельменями.
   Капитан положил мне, Элеоноре (так звали жену юбиляра) и юбиляру пельмени и предложил всем выпить за хранительницу очага, хозяйку дома.
   Все задвигали стульями, и пришли со своими бокалами к Элеоноре.
   Она гордо восседала за столом и с честью, немного надменно, принимала знаки внимания со стороны гостей. Когда все поутихли, она повернулась к капитану и сказала:
   - На других я бы обиделась, Юрочка, за такой тост, а ты, я знаю, всегда искренен, но видно, я плохая хранительница очага, - и слезы навернулись на ее темные колодезно-
глубокие глаза.
   - Все образуется, Эля, я верю, время лечит и не такие раны, - тепло ответил ей капитан.
   Все это время юбиляр старательно ел пельмени, создавалось впечатление, что со вчерашнего дня у него во рту не было ни росинки.
                * * *
      Заиграла музыка, юбиляр вста    л за моим стулом и провозгласил:
   - Второе отделение вечера открывает таинственная фея своим танцем со мной, - и, наклонившись к самому уху, жарко прошептал, - ты обещала.
   Я взглянула на капитана и встретилась с его напряженным  взглядом. Он смотрел и молчал. Чтобы не привлекать к себе внимание – куда уж больше – я встала. Юбиляр, победоносно взглянув на капитана, предложил мне руку и мы под любопытные  взгляды гостей пошли к самому оркестру, который моментально сменил мелодию.
   Заиграли вальс. Несмотря на плотность телосложения и хорошее подпитие юбиляр легко танцевал и плавно вальсировал.  «Оказывается наша милиция лучше, чем я о ней думала», отметила я, танцуя. К нам присоединились капитан и Элеонора. У Элеоноры была прекрасная фигура, тонкая, гибкая, какие бывают только у девушек. Справедливости ради надо сказать, что пара была славная, и танцевали они великолепно, особенно Элеонора. Серое с зигзагами  облегающее фигуру платье откровенно подчеркивало округлые бедра, тонкую талию, и каждое движение в танце было почти неприличным. Ленка в этом случае сказала бы: «Порнографическое платье».
   Но я знала, что во мне говорит зависть и ревность.
   Капитан и Элеонора танцевали с серьезными лицами и о чем-то тихо беседовали. Чтобы побороть в себе непонятно почему возникшее чувство, я сказала примолкнувшему юбиляру, который тоже наблюдал за своей женой.
   - У вас красивая жена.
   - Была, - неопределенно ответил он.
   - Как была? – недоуменно спросила я.
   - Да, была, а сейчас у нас перемирие по поводу юбилея. Эх, фея, фея… Грустная история и не для такой хорошенькой женщины. Сколько тебе лет?
   Я промолчала.
   - Ну не сердись, да я и так вижу, лет двадцать семь, не больше.
   В душе я рассмеялась. «Ничего ты, юбиляр, не понимаешь в женщинах».
   - Нет, все же Юр-рик молодец. Утер всем нос. Ты видела кикимору из нотариальной конторы рядом с моей женой, так это она для него привела. И думаешь, это первая…
   Он пьяно расхохотался, чем привлек внимание капитана и Элеоноры, которые, несмотря на толпу, танцевали недалеко от нас.
   Все то хрупкое и прекрасное, которое выросло в моей душе за предыдущие три часа, со звоном и болью разбилось.
   «Ах, вот в чем дело! Ему  необходимо было утереть всем нос» и кем? Мной. Как стыдно! А я, я… Он показал кикиморе, что таких как она, «хоть пруд пруди», а я еще так старалась – и с содроганием вспомнила танго и аплодисменты.
   Да, я помогла ему на своем фоне показать себя!
   Поискала глазами капитана (мы уже танцевали с юбиляром второй танец) и буквально ударилась о его взгляд.
   Демонстративно повернувшись к своему партнеру, я сощурила глаза и улыбнулась.
   - Фея, - простонал юбиляр, и было видно, что на мякине его не проведешь, - я самый несчастный человек в этом зале.
   - Почему? – спросила я скорее машинально, не убирая улыбки с лица, так как почувствовала на себе взгляд капитана.
   - Да-да, я исповедуюсь перед тобой, фея, тяжело жить с таким камнем.
   И он поведал мне одну из банальных историй, которые приключаются во всем мире и безжалостно разрушают как скоротечные, так и крепкие браки.
   Как я поняла сквозь горечь своей обиды, в ГАИ у него работала секретарь-машинистка – девица двадцати двух лет. Как-то они провожали на пенсию одного из сотрудников, и тот пригласил их на прощальный вечер к себе. Девица, по праву секретаря сидела рядом с нынешним юбиляром.
   - Раньше я замечал ее ровно столько, сколько ее печатную машинку – да и что там было замечать: маленький крепыш с мальчишечьей стрижкой, - а на вечере приходилось  невольно касаться ее рук, тела, но меня это не волновало, - грустно рассказывал он.  Начались танцы. Я вообще редко танцую, сегодня исключение для тебя, ты мне нравишься, ну да ты понимаешь, а мне редко кто нравится: Юрик, да вот ты, раньше – Элеонора. Но она буквально прилипла, как банный лист, пойдемте, да пойдемте танцевать. Ну, думаю, надо идти, ведь не отвяжется. И представляешь, когда я положил руку ей на талию, меня словно током поразило: молодое здоровое упругое тело. Она была как мяч. Мы с ней потанцевали, и я не удержался, ущипнул ее за щеку – щека была такой же упругой. Одним словом, пошел я ее провожать. Она пригласила меня на кофе. Я пил его, смотрел на нее, думал о молодом упругом теле и кроме желания овладеть им я уже ни о чем другом думать не мог. Пытался взять себя в руки, пристыдить: «Серебро в голову, бес в ребро» и почти успокоился, но тут она прыгнула ко мне на колени, я почувствовал упругие ягодицы и уже ничего не мог с собой поделать. Мне казалась, что жажда измучила меня до конца: я пил и не мог напиться. Это был угар. Я забыл дом, Элеонору, я думал только об этом молодом упругом теле. В ней не было ни красоты лица, ни фигуры, об уме и речи быть не могло, была только молодость, и я прекрасно понимаю и не осуждаю пожилых мужчин, у которых в любовницах ходят ободранные, как кошки, девченки. Ведь хорошенькая, даже за деньги, не пойдет со старой развалиной, она может себе позволить и помоложе.
   Но всему бывает конец. Зойка (так ее звали) забеременела и сказала, что будет рожать. Сколько я ей не доказывал – к тому времени угар прошел – что люблю свою жену и никогда от нее не уйду, но она стояла на своем. Несмотря на то, что я довольно часто бывал у нее, никто долго о нас не догадывался. Даже когда она ушла в декретный отпуск, все думали, что отец будущего ребенка – ее сосед по подъезду, с которым она встречалась раньше.
   Подошло время родов, и я, как молодой отец, бегал в роддом, пока она рожала. Роды были тяжелыми, ребенок родился мертвым, ее еле спасли.
Она жила здесь одна, и забирать ее из роддома и ухаживать за ней, пока она не окрепла, пришлось мне. Этого уже невозможно было утаить. Элеонора потребовала развод, я ей пытался объяснить, что люблю только ее, но она и слушать не хотела. Вмешались дочь и Юр-рик. Элеонора согласилась оставить все по-прежнему: мы разъехались по комнатам, да так и живем вместе, если это можно назвать семейной жизнью.
   Я слушала юбиляра, а обида насквозь прожигала мою душу.
   «Так вот какой коварный план ты разработал, капитан. И я являюсь частицей твоего плана». Исподволь взглянула в сторону танцующих и увидела, как капитан в чем-то убеждал Элеонору, а она, как завороженная, смотрела на него. «А может быть, между ними что-то есть, - мелькнула мысль, и я неприязненно взглянула на змеиную фигуру Элеоноры, - а «кикимора» просто, чтобы отвлечь бдительность мужа». Украдкой посмотрела еще раз на капитана, и мне показалось, что он оправдывается перед своей темпераментной партнершей, из глаз которой от гнева сыпались искры.
   «Да, между ними что-то было, и капитан хочет выйти из игры, вот для этого он и привел меня сюда, а Элеонора закатила ему сцену ревности», - совсем запуталась я в своих предположениях. Все вокруг стало фальшивым и неприятным. Хотелось уйти отсюда на воздух и скорее домой, домой от постыдной роли подсадной утки.
   «Попрошу юбиляра проводить меня в вестибюль, сказав, что хочу привести себя в порядок, а там повернусь и уйду, пусть разбираются, как хотят, с меня довольно», - горько решила я и стала ждать паузу в его исповеди. Но в середине танца подошли капитан с Элеонорой, которая, взяв под руку своего мужа, решительно сказала:
   - Ты замучаешь кого угодно до смерти, - и мельком взглянув на меня, увела слегка сопротивлявшегося поникшего мужа к столу.

                ***
   Капитан стоял передо мной, внимательно вглядываясь в лицо.
   - Он обидел тебя, Надюша?
   - Меня не так легко обидеть, капитан, - ответила я, стараясь голосом выделить его звание, и почувствовала, как ком подкатывается к горлу.
   «Лицемер, участие проявляет, надо уходить, пока не расплакалась».
   Словно угадав мое желание, капитан взял меня под руку, и мы спустились в вестибюль.
   - Что случилось? – все так же участливо допытывался он.
   - Мне можно уйти домой? По-моему программа исчерпана, - ответила я, уже не скрывая обиду в голосе, но все еще продолжая улыбаться.
   - Да, конечно, - поспешно ответил он, и мы вышли на улицу. Капитан стал искать глазами такси, а я быстрым шагом направилась к остановке, стараясь вдохнуть поглубже и проглотить ком, который мешал дышать.
   - Надюша, подожди минутку, я сейчас возьму такси.
   Но я только ускорила шаг. Капитан догнал меня, и мы вошли в троллейбус.
Ехали и  шли к дому молча. У своего подъезда я, улыбаясь из последних сил, сказала:
   - Спокойной ночи, капитан.
   - Спокойной ночи, - бесцветным голосом ответил он.
   Я почти вбежала в подъезд, поднялась лифтом, наконец, вошла в свою  квартиру и, не включая свет, в темноте, уткнувшись в обои прихожей, заплакала навзрыд. «Боже, за что ты меня наказываешь, за что так унижаешь, чем прогневила я тебя?»
Прошла в комнату и, не переставая плакать, стала сбрасывать с себя одежду, к которой прикасался он, коварный и жестокосердечный. Когда снимать уже было нечего, все так же плача, прошла в ванную и стала под душ, не в силах сделать ни одного движения.
   Сквозь шум воды слышала, как зазвенел телефон, но начались судорожные всхлипывания, и я бы просто не смогла говорить по телефону. Да и кто мне позвонит, наверное, опять ошиблись номером. А слезы текли и текли и не приносили успокоения, потому что в них была обида не только сегодняшнего вечера, а обида всей несостоявшейся жизни.
   Кто-то позвонил в дверь. Я с трудом умыла лицо и выключила душ.
Через некоторое время опять звонок в дверь. «Наверное, соседка. Вероятно, снова у ребенка астматический приступ и необходимо вызвать «скорую». Надо открыть».
   Наскоро набросив на голое мокрое тело халат, подошла к двери в тот момент, когда в нее позвонили третий раз.
   Открыла… и увидела капитана со смертельно бледным лицом. Он взглянул на меня, все понял и шагнул в прихожую, захлопнув за собой дверь. Я невольно отступила немного назад, но капитан привлек к себе мое безвольное тело и, целуя сухими горячими губами мокрое от слез лицо, прошептал:
   - Надюша, милая, прости меня неуклюжего, прости за то, что невольно нанес тебе оскорбление, но я почти месяц не мог найти повод познакомиться с тобой, прости, родная, я измучил и тебя, и себя.
   Оттого, что меня жалели, слезы опять градом покатились из глаз, но капитан поднял меня на руки, отчего пояс халата развязался, и почти обнаженную внес в комнату, положил на диван и, не прекращая целовать лицо, тело, утешил нежно по-мужски. Я так устала за вечер, что мне стало все безразлично, и я не противилась его ласкам, его желанию.
               
                Глава 2
   Некоторое время  лежали молча, затем капитан потянулся к своему пиджаку, который был брошен на кресло, стоящее рядом с диваном, достал сигареты и хотел встать.
   Я легонько придержала его.
   - Не уходи, кури здесь.
   - Тогда не буду.
   - Пожалуйста, я прошу тебя.
   Он сел и закурил. Огонь сигареты на доли секунды осветил его лицо, и я отметила, что оно было спокойным, только чувственные ноздри его красивого носа вздрагивали каждый раз, когда он глубоко затягивался.
   Я вдыхала дым его сигарет, и во мне просыпалось желание. Неужели я еще способна на какие-то эмоции сегодня?
   «Да, именно сегодня, завтра может не быть», - некстати мелькнуло в голове.
   Не докурив, капитан потушил сигарету, лег рядом, осторожно положил мою голову на свое плечо и тихонько перебирал волосы. Это возбуждало, но я лежала не дыша, как мышка, стараясь ничем не выдать своих чувств. В комнате было темно, и только сквозь стеклянную дверь слабо проникал свет из ванной, которая так и осталась открытой. Капитан приподнял мою голову и попытался заглянуть в глаза но, ничего не увидев в темноте, нежно поцеловал в губы. Я несмело ответила на его поцелуй, сдерживая себя изо всех сил. Но этого было достаточно, чтобы капитан обрушил на меня весь свой пыл изголодавшегося одинокого мужчины. Я неумело ласкала его, задыхаясь от продолжительности поцелуев, мое тело горело огнем от прикосновения его тонких пальцев, и волнение, которое уже не оставляло ни на мгновение, а только нарастало, как волны, непрерывно накатываясь друг на друга, казалось, доведет меня до сумасшествия. Я потеряла контроль над собой, тот контроль, которым так всегда гордилась и в экстазе извивалась, стонала и прижималась к капитану, пытаясь раствориться в нем. Это было мое второе рождение – рождение женщины!
   Стыдно сказать, но я, мать двоих детей, никогда не испытывала того счастья, которое дает секс. Более того, я считала это неприличным, постыдным, недостойным занятием и всегда испытывала крайнюю неловкость.
   Опустошенная и оглушенная неизведанным ранее чувством, я лежала на груди капитана и слушала, как бьется его сердце. О чем я думала? Ни о чем. Спустя некоторое время капитан осторожно сказал:
   - Надюша, тебе надо отдохнуть и выспаться как следует, у тебя сегодня был трудный день. Где находится постельное белье?
   Мы по-прежнему лежали на диване без подушек и одеяла. Я была укрыта махровым халатом, который он время от времени заботливо поправлял.
   - Я сейчас, - и сделала попытку встать.
   - Нет, я сам, ты только руководи, - и завернув меня как ребенка в халат, легко перенес и посадил в кресло.
   Следуя моим указаниям, капитан достал белье. Комнату заполнил весенний аромат сирени. Я была чувствительна к запахам и поэтому большое внимание  уделяла постельному белью. Ведь одну треть жизни мы проводим во сне, а я плохо засыпала, если чувствовала какие-то непривычные, а тем более неприятные запахи.  У меня был набор средств, которыми я и ароматизировала постельное белье.
   Капитан положил мою голову к себе на плечо, сказав при этом: «Надюша, тебе, наверное, неудобно так спать, но ты попробуй, - поцеловал в лоб и, сжав рукой, на которой я лежала, добавил: боюсь что можешь исчезнуть, когда я невзначай усну, - а затем, вдохнув полной грудью воздух, заметил: Как в саду, а ты волшебница, Надюша, я даже не подозревал, что можно спать в такой ароматной постели. Помолчал, а затем негромко произнес:
   - Я тебя люблю, позже объясню многое, и хочу, чтобы ты мне верила. Сегодня в ресторане, после твоих танцев с Колей, я увидел у тебя на лбу горькую складку. Я не знаю, что тебя обидело, но не хочу, чтобы она появлялась на твоем лице по моей вине. У тебя открытое, беззащитное лицо, и никакая улыбка не может скрыть ранимости твоей души, - и шепотом, - а теперь спи, родная, спокойной ночи.
   - Спокойной ночи, - ответила я.
                ***
   По-моему, в ту ночь ни я, ни капитан не сомкнули глаз, хотя оба старательно делали вид, что спим. В полудреме я отметила, что наступило утро. Хотелось предугадать, когда уйдет капитан – сразу или после завтрака.  «А может быть, останется, ведь сегодня воскресенье, - мелькнула надежда, он ведь сказал, что любит, - но тут же одернула себя, - мужчины в такие минуты всегда говорят о любви».
   Чуть приоткрыла глаза и увидела, что капитан смотрит на меня. Сразу представила в утреннем свете свое опухшее  от вчерашних слез лицо и спрятала его на груди капитана. Он тихонько поцеловал мои волосы.
   - Ты не спишь?
   - Спи, Надюша, спи, я тебя разбудил? – и осторожно высвободил свое плечо.
   - Я пойду на кухню, покурю.
   Встал и, стараясь не шуметь, стал искать сигареты, которые вчера куда-то положил. Я с интересом разглядывала его сильное тренированное тело, ровный загар которого подчеркивали белоснежные плавки (интересно, кто их стирает?) на узких бедрах, широкие плечи и стройные, покрытые серебристыми колечками волос, ноги. Почему он вначале показался мне долговязым и худым, ведь он даже ниже Леши, наверное, у него метр восемьдесят два.
   Наконец, капитан нашел сигареты и упругой походкой вышел из комнаты. Я слышала, как он открыл форточку и закурил, сквозняк принес запах его сигарет, запах его присутствия.  Тихонько встала, подумала, что же надеть, и остановила свой выбор на джинсовой юбке и бледно-голубом батнике. Направляясь в ванную, увидела спину капитана, который смотрел в окно и курил. Подавив порыв подойти и прижаться к этой загорелой, по-настоящему мужской спине, я быстро переступила порог ванной и прислонилась лбом к двери. Затем приняла душ, феном уложила волосы, нанесла гель на лицо, чтобы хоть немного его освежить, и подкрасила губы бледно-розовой помадой. В ванной пробыла довольно долго. Перед тем, как выйти, расстегнула три пуговки батника так, чтобы была видна золотая цепочка и знак зодиака – две рыбки, плывущие в противоположном направлении, немного приподняла сзади воротничок, еще раз придирчиво оглядела себя и вошла в комнату.
   Постель была убрана. Капитан стоял у книжного шкафа и рассматривал книги. На звук моих шагов он оглянулся.
   - Доброе утро, Надюша, а ты прекрасно выглядишь.
   - Доброе уро, это благодаря душу. А ты хочешь принять душ?
   - А можно?
   - Конечно, - ответила я, довольная тем, что мы говорим почти по-домашнему, и достала из мебельной стенки большое пушистое банное полотенце.
   - Левая сторона шкафчика в ванной – Леши, там ты найдешь все для бритья.
   На кухне занялась приготовлением бутербродов, хорошо хоть масло и сыр накануне купила.  «Может быть, приготовить яичницу, нет,  неловко, вроде я его задабриваю», мелькнуло в голове. Капитан вышел как раз в тот момент, когда сварился кофе. Свежевыбритое лицо слегка порозовело, он улыбался и казался очень молодым. «Сколько ему лет?» - почему-то со страхом подумала я, а вслух произнесла:
   - Очень вовремя, кофе только сварился.
    Капитан сел, взял чашку с дымящимся кофе и процитировал:
                «Черный, как дьявол,
                Горячий, как ад,
                Чистый как ангел
                И нежный, как любовь…»
   - Талейран, - добавила я и посмотрела на настенные часы – было начало девятого.
   «Как же мне удержать его?» - сверлило в голове. Казалось, что если он выйдет за порог квартиры, то все исчезнет как мираж. Посмотрела на капитана и отметила, что он сосредоточенно пьет кофе, улыбка исчезла, выражение лица изменилось.
   «Почему у него изменилось настроение, почему замолчал, ведь за чашечкой кофе всегда возникает потребность поговорить, ничто так не располагает к разговору, как чашечка кофе. Он уйдет сразу после завтрака, а молчит специально, чтобы потом пресным голосом сказать: «Пока», - решила я и опять почему-то посмотрела на часы, как будто хотела остановить эти счастливые мгновения.
   Завтрак прошел в полном молчании, ни я, ни капитан к бутербродам не притронулись, пили только кофе – я с молоком и сахаром, а капитан – черный, без сахара.
   Когда кофе был выпит, и оставаться за столом становилось все тягостнее, я подошла к мойке и стала мыть чашки. Капитан, открыв форточку окна, закурил, стоя ко мне вполоборота и глядя на улицу.
    - Надюша, сегодня воскресенье, ты кого-то ждешь?
    - Н-нет, - неуверенным от волнения голосом ответила я, повернувшись к капитану с чашкой в одной руке и полотенцем - в другой.
   Глубоко затянувшись и по-прежнему что-то разглядывая за окном, он продолжал:
   - Я прекрасно понимаю, что ворвался в твою жизнь незваным гостем, понимаю, что у тебя есть личная жизнь, в которой мне не было отведено место, и готов подождать, пока ты разберешься в себе, - и, сделав длинную затяжку, жестко добавил, - но я не смогу делить тебя с кем-то.
   Радость заполнила мое сердце, оно забилось учащенно и взволнованно.  Я подошла к нему, положила руки ему на грудь и, глядя в глаза, сказала:
   _ Я тоже ценю в отношениях, в первую очередь,  честность, мой капитан, но моя личная жизнь заключается только в детях и работе, - хотела добавить «а теперь в тебе…», но вовремя одернула себя и ограничилась тем, что прислонилась к нему.
   Он сжал меня в объятиях, поцеловал и, волнуясь, сказал:
   - Со вчерашнего вечера я чувствую себя, как пловец в шторм: то вверх, то вниз. Ты пришла на вечер в ресторан, когда я уже почти решил, что не придешь, и мне показалось, что между нами установилось взаимопонимание, и я на гребне волны, но ты ушла оскорбленная и недоступная, и я с шумом падаю вниз, барахтаясь в догадках. Окончательно потеряв голову, звоню тебе, но ты не берешь трубку, и я отчаянно  среди ночи  врываюсь в твою квартиру – ты не выставила меня, более того…- я опять на волне счастья; все утро ты смотришь на часы, и я решаю, и я решаю, что ты с нетерпением ждешь,  когда я уйду…, и я опять внизу, и волна ревности захлестывает меня…
   - На часы я смотрела машинально и, наверное, от смущения, - оправдывалась я, со страхом думая, что такая оплошность могла мне дорого обойтись.
   - …Но твои слова опять вознесли меня на гребень волны, и я боюсь его высоты, Надюша. Я так люблю тебя.
   Я подняла голову к его лицу и смущаясь спросила:
   - Ты не уйдешь сегодня?
   - Нет, ведь мое самое большое желание – быть рядом с тобой… Капитан наклонился ко мне, и его поцелуй был таким длительным, что я чуть не задохнулась. Немного отдышавшись и не поднимая на капитана глаза, я сказала:
   - Мне нужно сходить в магазин, так как я устроила себе каникулы и холодильник пустой.
   - Нет, ни за что. Смотри, бутерброды остались, так что ты от голода не умрешь.
   - А ты?
   - Обо мне не беспокойся, я выносливый: неделю могу не есть, не спать, а возле тебя…
   - И все же, я, как хозяйка дома, не могу допустить, чтобы гость остался без обеда. Давай посмотрим, что у меня есть.
    Мы сделали ревизию: картофель, крупы, яйца, масло, сыр, мясные консервы и заготовки собственного производства.
   - Надюша, да здесь запасов на целый месяц, - смеялся капитан, которого забавляла моя озабоченность. – Я тебе такой обед приготовлю…
   - Как,  ты приготовишь?!
   - Потому, что у тебя, мое счастье, ка-ни-ку-лы, и я не позволю их прерывать.
   - Я просто пошутила, - сказала я , не представляя капитана у плиты.
   - Не забывай, что я давно один, и кухня для меня – любимое времяпровождение, - веселился капитан, поминутно целуя меня.
   Главное, был сломан барьер неловкости и смущения, который овладел нами утром, и была найдена работа, позволявшая быть рядом и избавлявшая от необходимости искать тему разговора.
                ***
Капитан, в Лешином трико и футболке, в моем переднике колдовал у плиты, не позволяя мне ни к чему притронуться. Я сердилась, смеялась, пыталась прорвать оборону, но он просто поднимал меня, как пушинку, и легко усаживал на табурет.
   В конце концов, я смирилась и наблюдала за его ловкими движениями, за той аккуратностью, с которой он готовил.
   - А печь ты умеешь? – пошла я на хитрость.
   - Нет, не умею, - признался он, застигнутый врасплох.
   - А я хочу, чтобы воскресный обед завершился пирогом, - продолжала я коварно развивать тему,
   Держа в руках банку томатного соуса, которую он собирался открыть, капитан подошел ко мне, присел на корточки, поцеловал не прикрытое юбкой колено и сказал:
   - Все ясно, тактический прием. Слушаю.
   - У меня есть рецепт пирога, который называется «Медовый пряник». Он состоит из яиц, масла, сахара, сметаны, меда, орехов и муки. Вот и все.
   - Но у тебя нет сметаны, я проверил, - радостно сообщил капитан и поцеловал другое колено.
   - Но в холодильнике осталось полбутылки кефира двухдневной давности, его просто необходимо использовать, иначе он пропадет, а это расточительство, - парировала я. Капитан сделал обреченное лицо и, отойдя к столу, сказал:
   - Сдаюсь, тем более, что даму без сладкого оставлять нельзя.
   Никогда я с такой любовью и удовольствием не растирала яйца с сахаром, не измельчала орехи, а когда размешала все, вылила в форму для торта, то как никогда стала волноваться за качество своего изделия.
   Когда к запахам стряпни капитана добавились ароматы пирога, он, театрально подняв руки к потолку, вскричал:
    - О боги, я не чревоугодник, но прошу тебя, ускорь время обеда, иначе я съем хозяйку этой обители, - и стал целовать, слегка кусая мои губы, щеки, нос.
   После небольших пререканий  (капитан хотел обедать на кухне, а я в комнате) мы принесли из кладовки разобранный стол, собрали его, я положила лимонную с широкой коричневой каймой скатерть, достала столовый сервиз, с коричневым узором, украшением которого был супник с ярко-лимонной крышкой: сервиз и скатерть должны были дополнять друг друга.
   - Надюша, а у тебя хороший вкус во всем, даже в мелочах, - заметил задумчиво капитан, подперев  локоть своей руки другой рукой и проводя средним пальцем по переносице.
    Я зарделась от такого комплимента, но, чтобы скрыть смущение, воскликнула:
   - Пирог! Его пора вынимать, - хотя строго по часам следила за временем. Для пирогов, тортов у меня было несколько блюд: и в сервизе, и глиняное зеленое с коричневыми разводами, и «детское», все в аляповатых ярких цветах, но было одно – хрустальное, его я вынимала только на Новый год.
   Пирог получился золотистым, равномерно-коричневым, легко  снялся из формы и прекрасно смотрелся на хрустальном блюде.
   Мы быстро сервировали стол и, когда я поставила приборы на его противоположных сторонах, капитан взмолился:
   - Надюша, поставь, пожалуйста, приборы рядом, а то я должен буду во время обеда стоять за твоим стулом, чтобы ухаживать за тобой.
   Я со смехом переставила приборы. Капитан водрузил на стол лимонноголовый супник, поставил блюдо с картофелем, плов со свиной тушенкой, салат из яиц, сыра и чеснока. Я принесла пирог и минеральную воду.
   - Только букета цветов не хватает, - сказал довольный капитан, оглядывая стол.
   - Будет букет, - и достала из  бара единственную бутылку вина, сиротливо стоящую в углу.
   - «Букет Молдавии», - прочел капитан.  – Прекрасно, даже букет есть. Надюша, позволь мне ополоснуться и переодеться к обеду.
   Вошла в спальню.  «Может быть и мне переодеться, - подумала я. Быстро вынула из шкафа любимое темно-вишневое платье из вельвета, тонкого, приятного на ощупь, и надела его. Без рукавов с высокой стойкой, платье было элегантным.
   Когда вернулась в столовую, капитан, причесанный,  с довольным видом сидел в кресле и ждал меня. Опередить его мне не удалось.
   - Извини, - с улыбкой сказала я.
   Капитан продолжал оставаться на месте. Я подошла к нему со словами:
   - Так мы будем сегодня обедать?
   Он резко встал, привлек к себе и стал целовать.
   Я воспламенилась не меньше его, но мысль об остывающем обеде,  сдерживала.
   - Ты…не…ответил…мне, - лепетала я, чувствуя, что еще мгновение, и мы потеряем контроль над собой.
   - Да, конечно, конечно, - бормотал капитан, все так же страстно продолжая целовать.
   И все же нам удалось совладать с собой. Смущенны,  мы подошли к столу, капитан отодвинул  мой стул и хрипло сказал: «Прошу». Я села, голова кружилась, сердце бещено колотилось в груди.
   «Нет, это не капитан, а какое-то наваждение. Так можно и голову потерять!»
   Капитан взял бутылку вина, руки у него предательски дрожали, он это заметил, сжал зубы так, что желваки заходили, дрожь утихла, и почти спокойно сказал, не глядя на меня:
   - По-моему, ты опьяняешь сильнее любого вина, и я поражаюсь, как ты выносишь мои варварские выходки.
   Я положила голову на его плечо.
   - А этого делать не надо, иначе я за себя не ручаюсь.
   Взглянув на него, встретилась с его жаркими глазами и взмолилась:
   - Не смотри на меня так, мой капитан, ведь я не каменная.
   - Хорошо, мне надо умыться.
   Через некоторое время он вошел улыбаясь.
   - Так налил я вино или нет? Конечно, не налил.
   Вино искрилось в хрустальных бокалах. Мы смотрели друг на друга.
   - Надюша, я хочу выпить за тебя, за то, что ты есть, за то, что я все же нашел тебя.
   - Я тоже этому очень рада, мой капитан.
   Мы выпили вино, капитан повернулся ко мне, я покачала головой.
   - А я и не собирался тебя целовать, просто хочу положить закуску в твою тарелку, - и нежно поцеловал в открытое плечо. Обедали долго , не спеша и, должна заметить, с аппетитом съели почти все. Пирог решили не есть, а оставить на ужин.
   Грязную посуду и остатки пиршества капитан отнес на кухню, а меня усадил на диван и не позволял ничего делать. Затем опустился рядом со мной и стал разглядывать.
   - Ты  меня смущаешь, мой капитан.
   -Надюша, сколько я тебя вижу, всегда ты другая, и каждый раз все более неотразимая. Только за сегодняшний день ты преображалась трижды, и каждый раз я буквально терял голову. Утром ты лежала тихая, милая и беззащитная; на кухню вошла свежей, спортивной, немножко смущенной, перед обедом сразила меня окончательно, хотя мне казалось, что после того, как я тебя  во всем блеске твоей красоты и элегантности увидел в ресторане, меня уже трудно выбить из колеи. Женщина из высшего света – красивая, утонченная, недоступная, требующая учтивого обращения, а я так непочтительно себя вел.
   - Да, что было, то было. Хорошо, что еще успели на званый обед в соседнее имение, - попыталась на шутку перевести нашу беседу.
   Неожиданно капитан опустился передо мной на одно колено и, не спуская своих горящих глаз с моего лица, продолжал:
   - Надюша, предлагаю тебе руку и сердце и обещаю быть лучшим из мужей.
   Я улыбнулась и все в том же шутливом тоне спокойно спросила:
   - Когда помолвка? О ней необходимо опубликовать в газете, а там, я знаю, очередь.
   - Надюша, я серьезно, будь моей женой.
   - Мой капитан, утро вечера мудренее, и во всем должна быть мера.
   - Нет, Надюша, мы должны срочно пожениться, если мы этого не сделаем сейчас, то потом будет труднее, ты начнешь раздумывать, а когда думаешь, то ничего хорошего не получается. Надо слушать сердце. Скажи, что подсказывает тебе твое сердце? Неужели ты хочешь превратить наши отношения в банальный роман?
   - Нет, - огорошенная словами капитана, ответила я.
   - Так почему же ты не соглашаешься? – с тихим отчаянием произнес он.
   - Дети, мои дети.
   - Они будут нашими детьми, я даже не представляю, как ты – такая нежная, хрупкая – воспитываешь одна двух детей. Я постараюсь им быть отцом.
   - Мой капитан, дай мне подумать, ты на меня за одни сутки обрушил столько, что я не в состоянии все переварить, - и попыталась встать с дивана, чтобы заставить подняться его с колена, но он, обхватив меня и прижавшись головой к моей груди, обреченно сказал:
   - Да, ты права, я не учел, что ты меня знаешь одни сутки. Мне кажется, что мы знакомы целую вечность.
   Затем он встал, принес в бокалах вино и деланно-бодрым голосом заявил:
   - Прекрасная леди, о помолвке мы объявили, осталось назначить день свадьбы.
   Мы с ним выпили стоя, глядя в глаза  друг другу, после чего капитан стал медленно, чуть прикасаясь, целовать лицо, руки, шею, расстегнул молнию платья и теми же легкими поцелуями стал покрывать мою спину. Голова  кружилась, ноги подкашивались, а капитан, словно не замечая этого, крепко держал меня за талию правой рукой, а левой, освободив от платья плечи, ласково поглаживал, изредка целуя.
   Чувствуя, что пол уходит из-под ног я обхватила шею капитана и впилась в его пахнущие дымом, твердые губы.  Отвечая на поцелуй, он медленно раздевал меня. И я опять сорвалась: стала лихорадочно расстегивать пуговицы сорочки капитана, снимать пиджак, сорочку и все, что нащупывали руки. Мы стояли обнаженные в свете дня, ослепленные страстью, не стесняясь солнца, света, друг друга.
   Несмотря на близость, наша ненасытная любовь не получала полного удовлетворения. Мы хотели слиться, раствориться друг в друге, а так как это было невозможно, то чувства снова и снова бросали нас в объятия.
               
                ***
   Ночью капитан разбудил меня, тихонько целуя в лоб.
   - Надюша, проснись. Проснись, радость моя.
Я открыла глаза и провела языком по пересохшим губам, очень хотелось пить.   
   - Надюша, ты вся горишь, наверное, у тебя температура. Где лежит градусник?
-   В коробке с лекарствами в прикроватной тумбочке в спальне, - ответила я  и попыталась встать.
   - Лежи, лежи, я все сам найду.
   - Я хочу пить.
Капитан налил в стакан  минеральной воды  и дал мне выпить.
Через минуту принес градусник и стал измерять мне температуру. Я засыпала в его руках, но он не давал  спать  и просил выпить какие-то лекарства. Я послушно пила и проваливалась в сон. Капитан нежно уговаривал: «Не спи, Надюша», - и пытался отобрать у меня плед, который натянула я под самый подбородок. Через некоторое время я почувствовала резкий запах уксуса, которым капитан протирал мое тело.
   Мне было холодно, неприятно, знобило, но сопротивляться не хватало сил. Я была в полузабытьи, и мне казалось, что капитан беспрестанно измеряет мне температуру и поит чем-то – то горьким, то сладким и горячим.
   Проснулась от утреннего света. Капитан сидел в кресле с книгой в руке, но не читал, а о чем-то думал. Голова болела, тело ломило.
   Я лежала и думала о том, что не могу почему-то назвать капитана по имени. Странно!
   Потом я села на постели, но капитан быстро уложил меня и сказал:
   - Надюша, ночью у тебя была очень высокая температура, а сейчас чуть меньше – тридцать восемь и семь. В восемь я вызову врача, а тебе необходимо немного попить, - и налил из термоса чай с малиной.
   Врач, молодая девушка, временно, как она объяснила, заменявшего участкового врача, пришла в девять. После осмотра она обнаружила у меня бронхит, выписала рецепты, больничный и сказала, что необходимо сделать рентген.
   Капитан позвонил к себе на работу и попросил оформить ему оставшиеся две недели отпуска, после чего отправился в аптеку, принес лекарства и взялся за мое лечение, вернее попытался меня лечить.
   - Надюша, я принес антибиотики, необходимо принять несколько таблеток.
   - Мой капитан, лекарства я не принимаю, а таблетки вообще не умею глотать.
   - Но у тебя бронхит, а не насморк, - настойчиво уговаривал он.
   - Лекарства я не принимаю, и так все пройдет. Раз высокая температура, значит организм борется, а лекарства снижают сопротивляемость – заученно, голосом Брони отклонила я его просьбу.
   Он взял стул, сел напротив меня, подпер левой рукой локоть правой, средним пальцем провел по переносице и, озадаченный моим сопротивлением, долгим взглядом смотрел на меня.
   - Не гипнотизируй, мой капитан, не буду травить я свою печень.
   - У тебя больная печень? – не меняя позы,  спросил он.
   «Больная, не больная, уж слишком ты наблюдательный, мой капитан», - подумала я, а вслух сказала:
   - Наверное , нет, хотя в детстве переболела болезнью Боткина.
Капитан взъерошил свои волосы и, взяв мою руку в свою, голосом, которым говорят с упрямым ребенком, озабоченно спросил:
   - Так как же будем лечиться, Надюша?
   - Травами и прогреваниями. Да я думаю, что ты преувеличиваешь, я быстро поправлюсь.
   - Хорошо, травами, так травами. Сейчас я тебе вскипячу молоко, и начнем с молока и меда.
   - Я пить хочу и вообще не хочу лежать.
   Капитан подошел, подоткнул плед и ласково сказал:
   - Ты хорошая девочка, послушная и совсем не капризная  и поэтому немного полежишь, пока температура не спадет. А я сейчас вскипячу молоко, а затем расскажу тебе сказку.
   Я действительно почувствовала себя маленькой больной девочкой и засмеялась.
   - Вот и договорились, моя умница.
   Напоив меня молоком с медом,  капитан опять куда-то ушел. Я попыталась  встать, но слабость в ногах и головокружение заставили покорно лечь в постель. Через некоторое время мой лекарь пришел с горчичниками, банками, парафином, травами.
   - Какое удобство, когда аптека в соседнем доме. Я все узнал , будем лечиться прогреваниями, - возбужденно говорил капитан, заглядывая в записную книжку.
   И началось…Парафин, горчичники, банки, массаж, мед, молоко, травы. На мои стоны, жалобы он не обращал ни малейшего внимания, а только приговаривал:
   - Мы же не хотим болеть, - и сам себе отвечал, - не хотим. Значит,  будем лечиться.
   Его сильные руки безжалостно переворачивали меня то на живот, то на спину, и были моменты, когда я чуть не кричала от боли, когда он мне делал массаж, но он тут же  переходил на успокаивающие поглаживания и я засыпала обессиленная.
   В среду утром, несмотря на мои протесты, он повторно вызвал врача, которая обрадовала нас тем, что хрипов нет, и велела придти в пятницу на прием, предварительно сделав рентген.
   Капитан уменьшил свои экзекуции, но теперь он закармливал меня бульонами и курами, уверяя, что мне необходимо  съедать это в тех количествах, которые он предлагал.
   Я смеялась, но, изучив настойчивый характер капитана, старалась быть послушной.
В четверг мы съездили на его машине в поликлинику, и мне сделали рентгеновский снимок. В пятницу он отвез меня на прием к врачу и терпеливо ждал в коридоре, пока меня осмотрят. Ждать пришлось долго. Участковый врач была моей знакомой, вернее, одной из «клиенток», когда я еще жила в общежитии. Приятная и очень разговорчивая, она продлила еще на неделю больничный лист и в заключение сказала:
   - Постарайся побыть на свежем воздухе, а в следующую пятницу я тебе его закрою.
   Когда я вышла из кабинета и подошла к капитану, он озабоченно спросил:
   - Почему так долго? Больничный закрыли?
   - Нет, - и прищурив глаза, засмеялась.
Капитан недоуменно посмотрел на меня, но все же улыбнулся.
В машине я рассказала ему про врача, нечаянно выболтав, что в трудное время подрабатывала шитьем. Капитан сделал вид, что не заметил этого, но я уже знала, что для него ничего незамеченного не бывает.
   - Надюша, мы действительно должны поехать на природу, смотри какие дни, у нас есть домики…
   - А у меня есть дом, - остановила я счастливого капитана, - дача со всеми вытекающими обстоятельствами.
Вытекающие обстоятельства – это неубранные свекла и морковь, да и в теплице кое-что осталось. Но говорить о своих дачных проблемах не стала, решив, что капитан может подумать, что я хочу использовать его как рабочую силу. А мне бы совсем не хотелось, чтобы он так думал.
   - Надюша, если ты скажешь, что там есть и баня, то я не поверю.
   - Есть и баня, но ее топила Броня,  кстати, это ее дача,  которая сейчас в отъезде, или Леша, который тоже, как тебе известно, тоже отсутствует, а я не умею.
   - Дорогая, перед тобой лучший в городе истопник. Когда мы едем? – спросил нетерпеливо капитан.
   Решили ехать сегодня же, так как была только первая половина дня. Когда мы стали укладывать в корзины и сумки припасы, я была поражена количеством продуктов, которыми запасся капитан, пока я болела.
   - Ты что, мой капитан, решил выдержать осаду, удивлялась я, глядя на оставшиеся банки консервов - мясных и рыбных, соков и пакетов с гречневой крупой, после того, как все корзины и сумки для дачи были заполнены.
   - Надюша, но после того как приедем с дачи мы ведь тоже будем хотеть есть, - оправдывался капитан, и глаза его излучали столько света, что казалось – это солнце плещется в них.
   По пути на дачу заехали к капитану за «чистым бельем».
   - Ты зайдешь, посмотришь, как я живу?
   - Нет, в следующий раз, - испугалась я.
    Капитан улыбнулся, быстро поцеловал и скрылся в подъезде. Вскоре он вернулся с увесистой спортивной сумкой, которую поставил в багажник, потеснив те, которые там стояли.
                ***
   Дома и здесь, наблюдая за приготовлениями капитана, за его оживленным лицом (откуда я взяла, что он бледный?), я испытывала давно забытое чувство покоя. Обо мне никогда и никто не заботился, даже когда я жила с мужем и его матерью. Эту привилегию отдавали мне: я заботилась о муже, детях и свекрови. Сейчас я тоже забочусь о детях, порой излишне.
   Странно было видеть, как капитан все старается сделать сам, не прибегая к моей помощи. Я любовалась его широкими плечами, когда он склонялся над сумками, его сильными руками, когда он поднимал их.

                ***
   
Капитан сел в машину и со словами:
   - Да здравствует медицина! – повернул ключ зажигания.
   Мне хотелось непрерывно смотреть на него, все в нем нравилось, а то,  как он вел машину, приводило в восторг. Я любила быструю езду! Усилием воли держала голову прямо перед собой, чего нельзя было сказать о капитане: он больше смотрел на меня, а не на дорогу.
   - Мой капитан, я могу подумать, что ты случайный человек в ГАИ, по-моему, дорога находится перед тобой, а не справа, - напомнила я ему, когда взгляд был слишком долгим.
   - Надюша, я ничего не могу поделать с собой, а за дорогу ты не волнуйся, она постоянно  под моим пристальным вниманием.
   Затем, глядя на дорогу, продолжал:
   - А ты меня изрядно напугала своей высокой температурой. У меня даже тридцати восьми не бывает, а у тебя, почти сорок один.
   - Зато теперь у нас настоящие каникулы.
   - Да, об этом я даже мечтать не смел, но их можно было сделать не такой ценой.
   Мы свернули на грунтовую дорогу, которая вела мимо золотого поля, а дальше через лес.
   - Красивая дорога, - заметил капитан, остановил машину у обочины, взял мое лицо в руки и стал медленно целовать.
               
                Глава 3
    На дачу приехали усталые и притихшие.
Дача представляла собой дом-шатер в глубине участка, к которому вела дорожка, увитая виноградом. Весь участок напоминал уголок юга: розы, виноград, беседка, даже небольшой пруд фасолевидной формы. Внутри дом был значительно больше, чем казался с улицы: большая комната с камином на первом этаже и чуть поменьше – на втором. Если добавить сюда просторную веранду и небольшую кухню, пристроенные с противоположной фасаду стороны, то лучшего и пожелать нельзя. Внутри все было отделано фигурной дощечкой.
   Капитан внимательно осматривал дом, а когда обнаружил в нем ванную комнату с туалетом и душем был даже удивлен.
   - Надюща, это все действующее.
   - Да.
   - А вода откуда подается?
   Из скважины при помощи насоса, а когда затопим печь, то появится горячая вода, почти как в коммунальной квартире.
   - Наверное,  муж твоей подруги мастеровой?
   - Нет, дачу он купил. Хозяин ее был по профессии строитель, но уехал в Израиль, а Бронин  муж ее купил вместе с мебелью, телевизором и холодильником.
   - Да, я обратил внимание, мебель отменная, редко такую на даче встретишь.
   - Я рада, что тебе здесь нравится. Так как дети повзрослели, и у них появились другие интересы, то я часто сюда приезжаю одна, да и земля требует ухода.
   - И ты одна все это обрабатываешь?
   - Нет, что ты? Весной и осенью мне помогает Леша, вернее, выполняет всю тяжелую работу, а я ту, что полегче.
   Капитан посмотрел на мои руки и покачал головой.
   Участок поразил его не в меньшей мере.
   - Надюша, у тебя грядки, как на топографической карте. Кто научил тебя всему этому, ведь на сельскую ты не похожа.
   - Просто я давно занимаюсь этим участком, - уклончиво ответила я, вспомнив, как мы с Броней вначале покупали справочники и любую литературу по агротехнике.
   Осмотрели сарай, гараж, баню. Баня привела капитана в неописуемый восторг, несмотря  на то, что он даже не заметил резных лавок в предбаннике.
   - Топить баню будем завтра, так как мыться в бане в субботу – это древний славянский ритуал, - преувеличенно торжественно заявил капитан.
   Когда осмотр дачного хозяйства был окончен, мы переоделись, капитан занялся печью, и скоро в ней весело затрещали березовые дрова.
   - А камин разожжем вечером, - с нежностью глядя на меня, сказал он, - а то в комнате сыровато, и я боюсь, что твой бронхит мог притаиться и ждать удобного момента.
   - Нет, мой капитан, бронхит в панике бросился вон из меня после первых твоих массажей и прогреваний, и я его понимаю, - ответила я, смеясь, вспомнив экзекуции капитана. Он посадил меня на стол и полушутя сказал:
   - Если ты будешь щурить глаза и  смеяться, то я зацелую тебя до смерти, - поставил на пол, легонько поцеловал в губы и добавил: - рекомендую использовать меня как грубую рабочую силу, жду приказаний, дорогая.
   - Никаких приказаний не будет, мы приехали отдыхать, - ответила я испуганно, так как действительно в этот момент прикидывала, что необходимо  еще сделать на участке и будет ли хорошая погода в октябре, когда приедет из колхоза Леша.
   - Надюша, ты что телевизор не смотришь? – неожиданно спросил капитан.
   - Смотрю, - чувствуя подвох в его вопросе, ответила я, - а что?
   - Перед каждым праздником, да и в праздники тоже, все юмористы с эстрады рассказывают вам женщинам, что собой представляет мужчина и как его необходимо использовать в домашних условиях. Особый акцент они делают на переноске тяжестей, стирке постельного белья, мытье полов, чистке картофеля и вообще на тех видах работ, где ум может начисто отсутствовать. И так как это повторяется довольно часто, а перед женским днем доходит почти до откровенных оскорблений, то мы уже привыкли и особых иллюзий относительно себя не питаем. Поэтому, Надюша, не стесняйся.
   - Так звонко и весело я никогда не смеялась и не потому, что он был остроумен, а потому, что все располагало к радости, радости жизни. Отсмеявшись, я предложила:
   - Давай сегодня и завтра отдыхать, а там посмотрим.
   - Хорошо, - согласился капитан, тем более, что настало время обеда.
   Мы накопали картофель, сорвали чеснок, лук, укроп, петрушку, в теплице – огурцы и несколько помидоров. Когда выложили все это на стол, то капитан восторженно воскликнул:
   - Ну и натюрморт!
   Обед приготовили быстро. Капитан удивлялся вкусу розовых помидоров.
   - Надюша, они абсолютно сладкие , я ел сладкие помидоры, но такие…Сколько же в тебе достоинств, дорогая.
   - Ты мне льстишь?
   - Что ты, это комплимент чистой воды.
Но когда я принесла картофель со сливочным маслом, чесноком и укропом, капитан только развел руками и, демонстрируя, как это вкусно, быстро съел свою порцию. На мгновение по лицу скользнула тень грусти.
   - Это блюдо напомнило мне отца, он тоже заправлял картофель чесноком и укропом и подчеркивал, что так готовят только на Украине.
   Я не знала, что говорят в такие минуты и сидела молча.
   - Прости, Надюша.
   Он обнял меня, я положила голову ему на плечо.
   На следующий день капитан с шести утра ворожил в бане. Я вяло (на дворе был туман, и давление мое было ниже нормы) занялась приготовлением завтрака и созерцанием неубранного и по-осеннему уже неприглядного участка: особенно пострадали грядки с клубникой: трава на них как-то по особому вызывающе тянулась к небу, словно в последний момент пытаясь наверстать то, что ей не давали в течение всего лета. Что ж, всему свое время! Когда завтрак был почти готов, в дом зашел сияющий капитан:
   - Надюша, я все проверил. Баня чудесная, в сарае я даже обнаружил березовые веники.
   - Но мы ведь не будем с самого утра мыться, - испуганно спросила я, превозмогая легкое головокружение.
   - Конечно, нет. Чтобы хорошенько согреть баню, необходимо несколько часов. Надюша, ты сегодня бледная, как ты себя чувствуешь?
   - Наверное, давление немного упало, сейчас чай с элеутерококком выпью, и все пройдет.
   - Надо измерить давление, вдруг у тебя повышенное, а ты собираешься принимать элеутерококк.
  - Но, мой капитан, на даче есть аптечка, но тонометр отсутствует, - с улыбкой заметила я.
   Ничего не ответив, он ушел в гараж и вскоре вернулся, держа в руках маленькую деревянную линейку. Я недоуменно смотрела на озабоченного капитана.
   - Садитесь, больная, - и легонько, взяв за плечи, усадил на стул. Затем приложив линейку от запястья к локтю, поднес к ней иголку на нитке.
Медленно двигая иголкой над шкалой линейки, капитан изрек:
   - Да, давление действительно пониженное: девяносто на шестьдесят.
   - Как ты определил?
Это действительно было мое давление в таком состоянии, и он не мог его знать.
   Капитан, согнав с лица улыбку, которой он отреагировал на мой вопрос, коротко объяснил:
   - Видишь, родная, когда я вожу иголкой над линейкой, она раскачивается, а над цифрой шесть сантиметров и девять – вращается, значит,  твое артериальное давление 90х60.
   Удивительно, но иголка на нитке вела себя так,  как объяснял капитан.
   - Откуда такие познания?
   - От отца, Надюша. Старшее поколение всегда знает то, от чего младшее отмахивается.
   Последние слова он говорил у плиты, заваривая мне чай.
   - И давай договоримся: когда мы вдвоем, то еду готовлю я.
   - А я чем должна заниматься?
   - При склонности к пониженному давлению необходимо не торопясь встать, сделать комплекс упражнений, желательно на воздухе, и принять контрастный душ.
   - Б-р-р! – содрогнулась я, представив себя под холодным душем. Нет, лучше чай с элеуротерококком.
   Капитан, ничего не ответив на мое «б-р-р», налил в чашку чай, а в розетку положил измельченный грецкий орех с медом.
   - Надюша, орехи с медом поднимают давление, я взял это как общеукрепляющее и вижу не зря.
Мне было неловко от такого внимания. Единственное, что меня успокаивало, - это то, что капитан заботился обо мне естественно, без нарочитости, не требуя ответной благодарности.
                ***
   А вечером была баня.
Мыться вдвоем с капитаном мне не хотелось, стеснялась. Как представлю себя с мокрыми волосами и красным распаренным лицом, да и вообще… вся, как на ладони…, так и настроение падает.
   Погода испортилась, моросил мелкий дождь. Я смотрела в окно, как капитан проворно входил  в баню и выходил из нее, любовалась его широкими плечами, русыми взъерошенными волосами, узкими бедрами. Да, я была в таком возрасте, когда могла оценить мужскую красоту.
   «Ну какую же придумать отговорку? Подумаешь – баня! Если так любит париться, то, пожалуйста. А я самовар поставлю , чай приготовлю…с травами. Может быть сказать, что голова болит или просто не переношу жару. Нет, ни за что не пойду вдвоем мыться». 
   Наконец, капитан зашел в дом и весело сообщил:
   - Надюша, баня готова.
   - Мой капитан, мне что-то сегодня не хочется париться, - неуверенно начала я, да и голова с утра болела. Ты иди, мойся, а я чай приготовлю, - не глядя на него, добавила я.
   Капитан вначале посерьезнел, а затем провел по переносице средним пальцем правой руки, и в глазах его появилось лукавое выражение.
   - Надюша, ты забыла, что я твой доктор, а доктора не стесняются. Кроме того, баня всегда входила в комплекс процедур при простудных заболеваниях, так что, радость моя, сама пойдешь или я отнесу тебя на руках.
   - ???
   - Надюша, вести себя я буду прилично, ну что мне взять для тебя? – С этими словами он обнял меня, легонько поцеловал в губы и произнес: «Я люблю тебя».
   Сердце женщины – воск, и стоит ее приласкать, как она тут же забывает о принятом минутой раньше решении.
   В бане капитан парил меня, мыл, чем-то растирал, окатывал прохладной водой и опять парил.  И  все это с такой нежностью, лаской, что я где-то в глубине души позволила себе поверить в его любовь. Сам он парился отчаянно – двумя вениками, и когда я «остывала» в предбаннике, то слышала звуки их ударов в раскаленном воздухе. В дом капитан внес меня на руках, но в тот вечер он ко мне не прикоснулся.
    - Отдыхай, родная. Баня – это тяжелая нагрузка на организм.

                ***
   Несколько минут мы лежали молча, спать не хотелось, в теле была приятная слабость и умиротворенность, как всегда после бани.
   -Надюша, я не верю в свое счастье, укуси меня, по-моему, это сон.
Я легонько укусила его в плечо,  и засмеялась.
   - Ты смеешься, а я год сходил с ума – быстро поцеловал , чтобы предупредит вопрос,  - и готов признать восхитительным того вора, который украл твои документы. Впервые я увидел тебя в Витебске, в театре. Так как я был в командировке и гостиница, в которой я остановился, была напротив театра, то вопрос вечера был решен. Почти каждого мужчину в театре интересуют буфет и красивые женщины. Оригинальностью я не отличался и сразу направился в буфет. Хочу отметить, что буфет оказался уютный: приглушенный свет, дизайн в стиле модерн, оживление у стойки создавали комфортное состояние посетителей. Изучив меню, стал разглядывать публику: в основном были командированные – это было видно по усталым, но спокойным лицам; одеты довольно небрежно для театра, да и погода  на улице желала лучшего: целый день и вечер моросил холодный, безрадостный дождь, поэтому буфет казался еще уютнее и желаннее.
   И вдруг вошла ты. Никогда мое заждавшееся любви сердце так не замирало. Я не видел тебя раньше, но было такое впечатление, что мы хорошо знакомы. Ты была именно такой, какой я представлял себе в грезах.
   Фантастика! Сон! Но это было наяву. Ты прошла к столику в дальнем углу, где стояла чашка кофе и лежала пачка сигарет, видимо ты там раньше сидела. Я сел за столик напротив – рядом сесть не решился – и стал тайком разглядывать тебя. И чем дольше разглядывал, тем больше ты мне нравилась. Надюша, ведь ты красавица, ты драгоценный камень в скромной, но дорогой оправе. Высокий мраморный лоб, прямые платиновые волосы, одна только непослушная прядь, которая падает тебе на лицо,  и которую ты безуспешно пытаешься заправить за ухо, может свести с ума даже женоненавистника; светлые, почти прозрачные с льдинкой глаза, а губы? – чуть припухшие, отчего лицо и вся внешность выражали недоумение: - почему я здесь?
   И я думал тогда: «Почему она здесь? Откуда? Земная ли вообще?»
Я лежала рядом, и его слова были тем бальзамом, который лечит, успокаивает и делает молодой любую женщину. Вадим? Да, Вадим, мой бывший муж  (до сих пор не могу привыкнуть к слову «бывший муж»), отец моих детей, что он говорил в такие минуты?!
«Лежишь, как бревно. Хоть бы пошевелилась. И что ты за баба, у тебя даже бедер нет, какие-то две доски». Я сжималась вся от его слов, комок стоял в горле, но молчала и горько думала: «Да, бог обделил меня красивой фигурой, а сексуальности вообще не дал. Хоть и грубо, но Вадим прав – бревно». Позже, значительно позже, когда я была уже одна и узнала других мужчин, поняла, что мой «бывший» был мужчина «ниже среднего», но хотел быть «суперменом», и чтобы скрыть разочарование собой, а может быть, оправдаться, он бесцеремонно сваливал на меня все наши сексуальные неудачи. И я несколько лет мужественно несла этот крест.
   А капитан продолжал:
   - И я сказал себе: «Это она, ошибки быть не может».
Ты пила кофе и курила, хотя курить в буфете было запрещено. Замечание тебе никто не сделал, да ты бы, наверное, и не отреагировала, так глубоко ушла в свои мысли. Казалось, что тебе необходимо обдумать что-то важное, от которого зависит очень многое.
   Кстати, ты уже не куришь?
   - Я и не курила, это было что-то вроде маскировки, чтобы спрятать неловкость и придать уверенность себе, когда находишься в общественном месте одна. Я до сих пор стесняюсь в своем городе одна пойти в театр или кино.
   - Моя радость…
Я помнила ту командировку в Витебск: уехала, чтобы побыть одной (не очень-то это удалось) и принять жизненно важное решение. Нет, не для себя, свою жизнь я отрегулировала, как часовщик, и если в ней кто-то появлялся, то дальше порога своего
сердца я не пускала никого, не имела морального права, как я объясняла это Бронечке. Мне надо было как-то объяснить одному очень хорошему человеку, который был старше меня на двенадцать лет, и у которого была семья, должность и вообще все «о.кей», но который увлекся мной и, будучи человеком порядочным, мог наделать ошибок столько, что оставшейся жизни могло не хватить, чтобы все возвратить «на круги своя». Надо было дать ему понять, что я не люблю его, но сделать это не в обидной форме. Как? На вопрос, который меня мучил, найти ответ в Витебске я так и не смогла. Кстати, после моего возвращения из Витебска, к тому времени, когда я с ним встретилась, он сам все понял, и я до сих пор ему благодарна, что не заставил меня лгать и изворачиваться.
   - Посидев минут пять, не больше, - донеслось до меня сквозь пелену собственных мыслей, - ты встала и ушла, оставив на столе свои сигареты. Я надеялся, что ты вернешься, но прозвенели первый, второй и третий звонки, и я, так и не дождавшись тебя, отправился на свое место в партер. Окинул взглядом публику, но тебя не увидел. Проклиная свою нерешительность, сел в кресло и тупо уставился на сцену. Не помню, что я смотрел, знаю, что лишь обдумывал, как тебя разыскать. Я даже не знал, в театре ты или нет, может быть зашла сюда случайно, и больше я никогда тебя не увижу, а может быть,  ты работаешь здесь… Мысли, мысли, мысли…
   Последнее действие я не стал смотреть. Вышел из театра и остановился у входа, решив, что если ты здесь, то я пойду следом за тобой и хотя бы узнаю, где ты живешь. Выкурив несколько сигарет, я, наконец, дождался конца спектакля и стал напряженно вглядываться в лица выходящих, боясь пропустить свою незнакомку.
   При этих словах он нежно поцеловал меня в губы, в глаза и счастливо, по-мальчишески вздохнул.
   - Как я ни старался быть подготовленным, но ты появилась рядом со мной неожиданно, как раз в тот момент, когда я в толпе разглядывал девушку, приняв ее за тебя. И только когда ты прошла мимо, и я уловил незнакомый запах духов, который больше похож на слабый запах ладана  и еще чего-то нежно-успокаивающего, я спохватился. Кстати, что это за духи? Я так больше никогда и не встречал такого колдовского запаха.
   - Секрет! – ответила я и подумала: «Ни один человек на свете не заставит выдать мою тайну. Я и только я знаю, как долго смешиваю различные духи,  по разработанным мною рецептам и добавляю туда туалетную воду, которую сама готовлю из различных цветов, лепестков роз и лекарственных трав. И всегда испытываю неловкость при вопросе о названии моих духов. Наверное, я преуспела в своей алхимии, так как этот вопрос стали задавать не только мужчины, но и женщины.
   - Я двинулся вслед, - продолжал капитан, - но ты, своей балетной походкой пересекла улицу в неположенном месте – по-моему, для тебя вообще не существуют дорожные знаки, и ты свободна от условностей – и зашла в гостиницу. Когда я вошел, вернее, вбежал в холл, то увидел тебя уже в лифте. Мгновение, и он стремительно унесся вверх.
   Я подумал: «Слава богу, что есть крыша, иначе среди звезд мне было бы трудно ее отыскать».
   - Спал я плохо, но зато составил план действий.
Я улыбнулась, капитан это почувствовал и сказал: «Да, смешно, и я сам себе был смешон, но судьба подчас круто обходилась со мной, и я решил на сей раз взять у нее реванш».
   - Так вот. План был гениально прост: я решил сидеть в холле до тех пор, пока ты туда не войдешь, и «действовать согласно ситуации». Еще не было и шести часов утра, как я уже занял позицию, прихватив несколько газет для маскировки. Долго, мучительно долго тянулось время, в течение которого я придумывал версии о том, что ты или уехала ночным поездом, или улетела самолетом в неизвестном направлении. Постепенно холл заполнился постояльцами гостиницы, и мне было уже трудно  следить за лифтом и лестничной площадкой. Я ведь не знал, откуда ты можешь появиться. Стрелки часов приближались к девяти, когда я увидел тебя. Не спеша ты спускалась по лестнице, лицо было спокойное, напряжение исчезло, волосы переливались в лучах солнечного света, и их платиновый цвет приятно сочетался с костюмом и малахитовым ожерельем на твоей лебединой шее.
   - Да ты – поэт, - смущенно пробормотала я, но в душе была очень довольна его словами, так как всегда боролась с безвкусицей и одевалась тщательно, несмотря на ограниченность в средствах и соответственно – нарядах, и когда кто-либо отмечал это, то лучшего комплимента мне и не надо было.
   Капитан посмотрел на меня долгим взглядом, от которого теплая волна прошла по моему телу, слегка прижал к себе рукой, на которой я лежала, и сказал:
   - Надюша, я жалею, что я не поэт. Мои пресные слова не могут передать всей гаммы чувств, ощущений и всей моей любви к тебе. Все это проигрывает, когда я говорю вслух своим суконным языком.
   - У юриста не может быть суконного языка, - заметила я.
   - Тогда – официальный. Так вот, Надюша, - продолжал капитан ровным голосом, - я смотрел на тебя зачарованно, обрадованный, что ты никуда не уехала, и даже было странно, что ты спускаешься вниз в холл, как все простые смертные. Сердце мое бешено застучало, дыхание стало прерывистым, а ноги – деревянными. Но в этот момент,  навстречу тебе торопливо двинулся мужчина лет 35-40. Не буду его описывать, но одно скажу: рядом с ним проигрывали во внешности, в манере держаться и в одежде многие мужчины. Ты улыбнулась ему так, как улыбаются человеку, которого очень давно знают, и подставила щеку для поцелуя. Он, едва прикоснувшись к ней губами, предложил тебе руку, и вы спокойно вышли на улицу.
   - А-а, вспомнила, это же был Нарцисс, кстати, глубоко несчастный человек, несмотря на его респектабельную внешность. Мы тогда с ним просидели в каком-то кафе часа три и больше не виделись. Да-а, любимец нашей группы.
   - Так это был просто твой знакомый? – радостно спросил капитан.
   - Конечно, я его называла «подружкой», а вообще в институте я была его «жилеткой», к которой он прибегал в трудные минуты. А ты что подумал?
   - Что я мог подумать? Я сел в кресло и,  иронизируя над собой и своими планами, пытался придти в себя. Я не надеялся, что ты свободная женщина, хотя обручального кольца на твоей руке не обнаружил. Но ведь это ни о чем не говорит, так как многие женщины вообще не носят колец или носят их не всегда, но меня тогда это обрадовало и вселило надежду.
   И вдруг… То, что это не муж, было ясно, но было видно и то, что вас что-то связывает. Бог мой, если бы я знал, что это всего-навсего студенческая дружба. Но я этого не знал. И ничего не оставалось делать, как заняться своими служебными делами и стараться выбросить из головы «эту блажь», как я тогда окрестил свое увлечение. В какой-то мере мне это удалось, но по приезде домой я невольно возвращался мыслью к «своей прекрасной незнакомке». Я думал о том, что надо было познакомиться с тобой и с твоим другом, может быть ваши отношения не так прочны, как мне показалось на первый взгляд, и я мог бы обратить на себя твое внимание. Я стал чаще ездить в командировки в Витебск, чем вызывал шутки среди сослуживцев. Останавливался в той же гостинице, ходил в театр, буфет, но тебя нигде не встретил. Постепенно ты превратилась в мечту, и я так сроднился с ней, что, засыпая, обязательно вызывал твой образ и желал тебе «спокойной ночи».
   В марте, даже число помню – пятое, я ехал в троллейбусе и думал о том, что подходит праздник и что все мужчины города готовят к нему своим дорогим и любимым подарки, а мне абсолютно некого поздравить: нет ни матери, ни жены, ни сестры. На душе уныло, за окном троллейбуса моросил дождь, а я стою на задней площадке и механически смотрю на дорогу.
   И,  словно выкристаллизовавшись из бисера-дождя или материализовавшись из моего подсознания, появляешься ты, и какую-то долю секунды мы движемся параллельно в одном направлении. Опомнившись, я лихорадочно пробираюсь к выходу, не спуская с тебя глаз, но до остановки еще метров сто.
   Ты торопливо спускаешься в переход, я выскакиваю из троллейбуса, но пока перехожу улицу, вижу, как ты садишься в автобус. Бежать было бессмысленно, запомнил только номер маршрута.
   Как не везет! Но тут же одернул себя: везет, ты живешь со мной в одном городе, и теперь вопрос времени, чтобы встретиться.
   Моя мечта становилась  реальностью, и я так увлекся, что уже считал встречу с тобой вопросом решенным. Много свободного времени я проводил на маршруте автобуса № 9 или на остановке, с которой тебя, мое счастье, «украл» железный, безжалостный автобус. Но ты не появлялась. И представь мое состояние, когда ты сама пришла ко мне в ГАИ.
Ну что ты молчишь? Скажи мне, что я самоуверенный павлин, который воспользовался своим служебным положением.
   - Я не сержусь, мой капитан.
   - Родная моя, я обалдел, и моей «гениальности» хватило только на то, чтобы забрать твои документы и бормотать какую-то несусветную чушь. Я должен был выиграть время.
Ты застала меня врасплох. И во мне заговорил юрист: «Спокойно, не торопись, это твой единственный шанс. Тщательно все обдумай и прими правильное решение. Ошибки быть не должно».
   Удивленная тем, что техпаспорт не готов  – а удивляешься ты великолепно: поднимаешь брови и совсем по-детски приоткрываешь рот и быстро закрываешь его, как будто стесняясь своей привычки  –  повернулась и пошла к выходу, я встал из-за стола и вышел на парадное крыльцо покурить. За это время ты обогнула здание и проходила мимо, сосредоточенно глядя перед собой. Мне хотелось броситься перед тобой на колени и просить прощения за свой поступок. Я даже хотел догнать тебя и рассказать все начистоту. Но, сидевший во мне,  юрист строго напомнил: «Ошибки быть не должно». Я отрешенно смотрел тебе вслед, затем спустился с крыльца и прошел метров десять за тобой, вдыхая уже знакомый аромат духов.
   Вернувшись в здание, взял твои документы и стал их подробно изучать. Вот они долгожданные данные: фамилия, имя (наконец-то я узнал, как тебя зовут. Надюша! – пело во мне), отчество, домашний адрес. Через неделю (как я назначил) ты придешь. Тогда я попрошу у тебя паспорт (все по инструкции) и узнаю твое семейное положение. Нет, я не смогу пережить эту неделю, неужели судьба смилостивилась надо мной или она опять сыграет какую-то злую шутку.
   Все это время я был нервно возбужден: то представлял тебя гордой и одинокой, то решал, что ты замужем и у тебя прекрасный муж, но сознание услужливо подавало картину красавчика в гостинице, что исключало мужа. Догадками и предположениями я измотал себя окончательно и в конце концов подумал, что ты коварная женщина – из числа тех, которые имеют и мужа и, еще кое-кого… Прости, Надюша, но я не волен был тогда контролировать свои мысли.
   Все эти дни, кроме работы, из дома не выходил, боялся, что вдруг встречусь с тобой и допущу оплошность. Наконец, наступил долгожданный вторник. Ты пришла ровно к 12, стала в очередь к моему окошку. Я нервничал: ведь за истекшую неделю так ничего и не придумал. Не успев собраться с мыслями, я скорее почувствовал, чем увидел, что ты передо мной. Я боялся поднять на тебя глаза, попросил паспорт, посмотрел прописку, семейное положение, обнаружил, что ты в разводе, что у тебя двое детей (удивился, что ты такая молодая для таких детей). Не глядя на тебя, вернул паспорт, пробурчав, что в 16 часов дубликат техпаспорта будет готов.
   Ты ушла, а я опять курил, глядел тебе вслед с крыльца и думал о том, что через четыре часа ты придешь, заберешь свой техпаспорт, а я опять останусь в том же положении.
   Мрачно принялся изучать твои документы, надеясь найти хоть что-нибудь, хоть какой-то повод поближе познакомиться с тобой.
   - Ну, мой капитан, это целый детектив…
   - Не смейся, дорогая, но я прекрасно понимал, что это единственный в жизни счастливый случай, которого в душе ждет каждый. И я думал, думал…
   - И придумал снова не отдать мне дубликат техпаспорта.
   - Прости, но, к сожалению, это так. Я опять бормотал про неувязку, про отсутствие объяснительной,  которую сам переложил в другую папку.
    - И заставил написать ее еще раз.
   - Да, и когда ты ушла, а я механически стал перечитывать объяснительную, не столько вчитываясь в смысл, сколько любуясь твоим почерком и тем, что несколько минут тому назад ты держала ее в руках и она хранит твои прикосновения, твое, я бы сказал, астральное присутствие. Но видно до моего воспаленного сознания все же кое что доходило и из действительной жизни. Я прочел, что у тебя пропал не только техпаспорт, но и водительское удостоверение. Дорогой мой воришка, ты даже не представляешь, какую оказал мне услугу. Видишь, Надюша, какой я жестокий и эгоистичный, ведь ты волновалась – ничто в жизни так не раздражает, как зависимость от чиновников – а я радовался твоему огорчению. Я тут же поднялся этажом выше к Олегу – моему школьному товарищу и попросил его об одолжении. Он прервал мои путаные объяснения, сказав, что готов сделать права даже для моей бабушки. Потом мы долго сидели и вспоминали юность, школьных друзей, кто как устроился в жизни.
   Следующая неделя тянулась томительно медленно. На работе начались лихорадочные приготовления к юбилею шефа. Оказалось, что и адрес не готов, и подарок не куплен, хотя деньги собрали месяц тому назад. И на фоне этой суеты родилась идея пригласить тебя в ресторан на юбилей шефа, с которым меня связывает многолетняя дружба.
   - М-да, я и не догадывалась, как тщательно ты расставлял сети и вообще подумала о тебе бог знает что.
   - Знаю, Надюша, знаю и заслуживаю наказания, но за эти часы, проведенные с тобой, мне и жизни не жалко.
   - Не шути так, мой капитан, и не гневи бога, - сказала я суеверно.
   Он засмеялся, вскочил на ноги, легко подхватил меня на руки и покружил по комнате. Я прижалась к его груди и чувствовала, как радость и покой наполняют все мое израненное существо. Но уроки жизни не прошли даром: я держала себя в узде и не позволяла увлечься капитаном, хотя это давалось с трудом, но ведь разочарование может наступить завтра, послезавтра, через месяц… Мною увлекся несколько одичавший от одиночества человек. Он свободен, он имеет на это право, а я … Я должна всегда быть начеку и никогда не позволять себе того, что могут позволить себе другие, так как боль утраты не так-то просто залечить, но как приятно быть любимой, как приятно…
   Положив меня так, как будто я была хрустальная, капитан приподнял мою голову и, близко глядя мне в глаза, сказал почти шепотом: «А остальное ты знаешь».

                ***
   Неделя на даче пролетела быстро. Я так часто смеялась, что даже вспоминала слова мамы, которая, чтобы меня угомонить , иногда говорила:  «Не смейся много, а то плакать будешь».
   Но поводов для огорчений не предвиделось, а на душе было так легко, что хотелось петь, танцевать, да мы и танцевали почти каждый вечер под магнитофон, который извлек из своего бездонного багажника капитан.
   Погода наладилась, и мы с ним ходили за грибами в лес. Кроме грибов, приносили лещину. Перед сном выходили на крыльцо, и сидели молча, глядя на звезды и прислушиваясь к ночным звукам леса, который начинался в пятидесяти метрах от дома.
   В последний вечер было полнолуние, и волшебный серебряный лунный свет заливал двор и цветник, на котором, невзирая на холодные ночи, мужественно цвели астры.
   Я любила эти простые неприхотливые цветы и сеяла их не только в цветнике, но и в огороде между овощными культурами. Когда осенью перекапывали огород, то их оставляли, и они яркими островками оживляли осиротевшую землю.
   - Надюша, как называются эти цветы? – спросил капитан, указывая рукой на лунный цветник.
   Я прижала указательный палец к губам и, подражая кому-то из радиорассказчиков, негромко поведала:
   «Если вы долго смотрели когда-нибудь на серебристую звезду, то, наверное, заметили, что это не просто светящаяся точка, она излучает, то голубой, то белый, то розовый свет, словно зовет кого-то, посылая сигналы. Древние люди, приметив это, стали присматриваться к окружающим их деревьям, цветам… и увидели маленькие светло-голубые цветочки с желтыми кружочками посередине, которые качаясь от легкого ветерка, напоминали свет и колебание звезд. «Астра!» - воскликнули они, что в переводе означает «звезда». С тех пор и осталось за цветком название «астра». Существует поверье: если ночью стать среди астр и внимательно прислушаться, то можно услышать едва   уловимое перешептывание – так астры общаются со своими сестрами-звездами».
   Я закончила свой скромный дебют рассказчика о любимом цветке, легенду, вычитанную в журнале, и взглянула на капитана, который молча смотрел в сторону цветника (казалось, что он пытается услышать перешептывание цветов со звездами), и тоже примолкла, вдруг подумав, как долго продлятся наши отношения и что останется в моей жизни, если капитан исчезнет из нее.
   Оказалось, что в моем сердце осталось незаполненное место, и эта пустота постоянно исподволь отравляла мою жизнь, а я, прикрываясь детьми и работой, пыталась скрыть ее от себя.
   И вот капитан…
   Как же удержать себя в узде, как приказать сердцу биться ровно, когда он смотрит на меня, прикасается, целует… Трудно, ох, как трудно…
   Прервав мои размышления, капитан пружинисто встал, подхватил меня на руки и привычно внес в дом, что означало конец вечернего моциона.
   В воскресенье приехали домой под вечер. Проходя  к лифту  мимо почтовых ящиков, механически открыла свой,  и взяла довольно объемистую корреспонденцию за неделю. Капитан в комнате, стоя, стал просматривать заголовки газет.
   - Надюша, я буквально три минуты, такое впечатление, что месяц газет не читал…
   Через некоторое время он подошел ко мне и протянул найденный среди газет листок ученической тетради, сложенный вдвое. Я развернула его и прочла: «Надежда Всеволодовна, ваша дочь в больнице, прежде, чем идти к ней, позвоните мне. Анастасия Петровна».
   - Что случилось, Надюша?
   Я молча, дрожащими руками подала записку. Прочтя ее, капитан набрал нужный номер и подал мне трубку. Последовал тягостный разговор с классным руководителем, менторский тон  и бестактность которой, меня всегда раздражал. Не дослушав до конца грозную речь классной дамы, я положила трубку и произнесла:
   - У меня несчастье.
   - Что случилось, Надюша?
   - Юля оказывается, была беременна и в деревне пыталась у какой-то бабки сделать аборт… Сейчас ее прооперировали в областной больнице. Классный руководитель сказала, что такой, как она, не место в школе и ее к занятиям после больницы не допустят.
   Я стояла окаменевшая от неожиданности происшедшего, даже слез не было.
   - Надюша, не волнуйся, сейчас поедем к Юле, а все остальное потом.
   По пути в больницу капитан заехал в магазин и закупил пакет продуктов, среди которых я увидела только апельсины.
                ***

   В больнице мне выдали халат и пропустили в палату. Юлька лежала, отвернувшись к стене.  Плечи ее сотрясали рыдания. Я тоже заплакала и стала гладить ее волосы  и целовать  свою своенравную  дочь. Юлька повернулась ко мне и, уткнувшись в мое плечо, заревела еще громче. Прибежала медсестра и зашикала: «Тише, мамаша, больную расстраивать нельзя, на сегодня хватит, завтра придете». Я с трудом успокоила дочь и под натиском медсестры вышла из палаты. Зашла к дежурному врачу – спокойному, немного флегматичному человеку в очках с толстыми стеклами. Он долго искал историю болезни, наконец,  нашел, полистал, сказал, что все обошлось, и порекомендовал зайти завтра к лечащему врачу. Перед уходом домой я опять зашла в палату:  Юлька лежала лицом к двери, под глазами были темные круги, а лицо бледное. Слезы на нем высохли. Я ей шепнула, что приду завтра, и  врач сказал, что все хорошо, показала пакет, который быстро поставила в тумбочку и вышла из палаты. Капитан ждал внизу, он не задал ни одного вопроса, привез домой и остался у меня.
   Юля пролежала в больнице десять дней. Когда я привезла ее домой, то это была совсем другая дочь: повзрослевшая, замкнувшаяся в себе. Капитан помог перевести ее в кулинарное училище, и инцидент был потихоньку исчерпан.
   А молодость берет свое: после месяца учебы в училище Юлька по-прежнему  «крутила»  магнитофон и танцевала в спальне перед зеркалом. Иногда они с Лешей подолгу о чем-то шептались, меня в свои тайны не посвящали: еще бы, ведь я из другого поколения.

                ***
   С капитаном я виделась тайком и урывками. Ему явно этого было мало, но он понимал, что сейчас необходимо уделить больше внимания Юле. С Лешей проблем не было: учился он хорошо – на стипендию.
                Глава 4
   Наступил декабрь – последний месяц уходящего года – года Обезьяны. Да, Обезьяна потешилась, и мне досталось от ее взбалмошности. Скоро Новый год – самый любимый мною праздник. Вспомнилось студенчество, последний новогодний карнавал в институте и … Вадим.  «Нет, оставь свои воспоминания  о Вадиме, да и вспоминать-то, собственно, нечего».
   Новый год! Что он мне принесет? Всегда ждешь счастья, хочется, чтобы мечты сбылись… А моя мечта… нет лучше не мечтать, ведь все равно жизнь распорядиться по-своему. А как приятно мечтать под Новый год!
   Юра… Мой капитан… Что подарить ему? Вопрос сложный, тем более, что это мой первый подарок и он должен быть памятным. Что же? А если подарить свитер? Нет, не покупной, а самой связать, ведь у меня есть светло-серый мохер, из которого я так и не связала себе платье: все времени не было.  «Надо только тонкий связать», и мысленно представила капитана в «своем» свитере, который плотно облегал бы его стройную фигуру.   «Решено: свитер. Вязать буду на работе и по вечерам».
   Необходимо себе сшить новое платье, а денег, как всегда, нет, а ведь новое платье  необходимо и Юльке, да и подарки детям надо купить. Совсем забыла, ведь Леше я купила электробритву, а Юльке?  Я отдам французские духи, которые мне перед отъездом подарила Бронислава. А что?  Кристиан  Диор, флакончик небольшой, но смотрится вполне изящно. Вспомнила Юльку, и сердце сжалось, и противно засосало под ложечкой. Бедная девочка! Замкнулась в себе, даже Леша это отметил, а последнее время зачастила к отцу и по телефону говорит с ней довольно часто. Надо узнать, пойдет ли Юля в свое училище на вечер, если пойдет, то можно сшить ей новогодний костюм «Кармен». Я вообразила свою черноволосую дочь в красном  платье с розой в волосах и вдруг увидела себя: в длинном платье с открытыми плечами (моя слабость  – открытые плечи). От неожиданности я даже села, стараясь удержать в воображении только что мелькнувший фасон. У меня ведь есть серебристая ткань, я ее купила три года тому назад на два платья – себе и Брониславе. Но платья мы не сшили. Бронислава уехала, а отрез так и остался лежать у меня.
   Я так была захвачена моделью платья, что забывала в условленное время позвонить капитану, а когда вспоминала, то путано и невразумительно пыталась оправдаться.
   Однажды при встрече он спросил:
   - Надюша, ты какая-то взволнованная, у тебя все в порядке?
   - Конечно, мой капитан, ведь у меня от тебя секретов нет, - и посмотрела ему в глаза, которые по-прежнему недоверчиво смотрели на меня.
   - Хорошо, любимая, просто я редко тебя вижу и поэтому становлюсь все ревнивее.
   На этом разговор закончился, а я стала контролировать себя.
   Модель платья была почти разработана, даже букетик фиалок заказала, который должен был быть прикреплен к поясу платья, а вот верх никак не давался. До праздника осталось две недели, а решения не было. Уже вопрос Юлькиным нарядом уладился. Отец дал ей деньги, и она купила себе красное из ангорской шерсти платье. Да, взрослая дочь требует больших затрат. Интересно, что это вдруг Вадим расщедрился, зря ведь ничего не делает, а по характеру – скупой.
   А я все не могла приступить к раскрою платья для себя. Но откладывать было больше некуда и, сказав детям, что задержусь, так как необходимо сделать уборку в квартире тети Брони, я взяла ткань и поехала в свое убежище от семейных бурь.
   Зашла в опустевшую квартиру, и тоска змеей заползла в душу. Села на кухне за стол, за которым с детьми любила пить чай и ждать Броню, приходившую после восьми вечера.
   Броня баловала детей: всегда приносила им сладости. Дети все съедали моментально, я отводила их в спальню, а сама возвращалась на кухню и подавала ужин подруге, и как она не сопротивлялась,  это вошло в традицию. А затем мы беседовали, долго-долго. Каждый вечер! О чем? Обо всем и ни о чем. В один из таких вечеров я попросила Броню рассказать о ее муже.
                Глава 5

   - Это, Надя, счастливая история с печальным концом. Ирония судьбы! Других слов нет.
    Мы работали с ним в одной организации: он директором, а я – начальник отдела АСУ. Работал он у нас первый год, приехал с севера, где был управляющим строительного треста. Ему было сорок два года, мне – тридцать…
   Представь наш ДСК, начиненный молодыми замужними, незамужними, разведенными женщинами. И вдруг неженатый мужчина сорока двух лет с чистым паспортом: ни штампа о браке, ни о разводе, ни о детях. Да еще при должности. Эти данные моментально поступили от нашей кадровички – разведенной сорокалетней молодящейся женщины, одна воспитывающая сына, и разлетелись по комбинату. О чем бы не говорили, заканчивали разговор новым директором. Я была самая непосвященная, так как его назначили в период моего отпуска, и когда он знакомился с начальниками отделов, я отсутствовала, и все теперь накинулись на меня, рассказывая, какой это умный, симпатичный и главное – неженатый человек.
   В первую неделю после отпуска мне так и не посчастливилось его увидеть, да я и не стремилась. К концу второй недели меня вызвала к нему секретарь. Войдя в кабинет, я не обнаружила «Алена Делона». За столом сидел человек с обыкновенной внешностью. Он поднялся, подошел ко мне, протянул руку и спросил, хорошо ли я отдохнула. Я была немного ошарашена, так как предыдущий директор не всегда удосуживался пригласить сесть и, коротко бросив зачем вызвал, делал вид, что очень занят и твое присутствие забирает его дорогое рабочее время.
                ***
Мы сели рядом за длинный стол, он задал мне несколько вопросов по работе отдела и попросил подготовить предложения, которые, на мой взгляд, могли бы повысить производительность труда. Поговорили мы с ним толково, тем более, что у меня действительно были предложения и я решила воспользоваться сменой власти и поставить вопрос о приобретении для организации несколько компьютеров. Когда я пришла в отдел, то все выдохнули:
   - Ну как?
   - Попросил подготовить предложения,  -  ответила я коротко, разочаровав сотрудников.
   Все жаждали новых подробностей, которые они добавили бы к предыдущим дифирамбам.
   Компьютеры я «выбила», предложения были приняты, численность отдела увеличена.
Безусловно, я была в восторге от нового директора, хотя вид никому не подавала: ни сотрудникам, ни ему.
   В то время я была членом профкома. Через полгода,  после прихода нового директора,
уволился председатель профкома, и директор предложил мою кандидатуру. Все дружно поддержали, лишь бы не их. Я возмутилась и с горячностью заявила, что мое пребывание на этом посту только развалит работу профкома. Но дело было сделано, на мои возмущения все смотрели как  на «бурю в стакане воды». Я обиделась на директора, решив, что он предложил мою кандидатуру только потому, что считает службу, которую я возглавляю, недогруженной и что у меня больше свободного рабочего времени, чем у других. Ничего не поделаешь. Приходилось подписывать бумаги, собирать заседания профкома, на которых всегда присутствовал директор. Он прислушивался к предложениям профкома, и я расценивала это как один из способов завоевания авторитета.
   Довольно часто директор вызывал меня к себе. Я даже не предполагала, что у председателя профкома и директора так много общих дел: то коллективный договор, то положение о премировании и т. д.
   - Вы все еще обижаетесь на меня? – как-то спросил он, после того, как был подписан приказ о выделении КТУ.
   - Да.
   - Почему?
   - Потому, что вы считаете, что в моем отделе меньше работы, чем в других, и решили меня  «догрузить».
Получилось несерьезно, мелко и по-детски. Он помолчал, прошелся по кабинету и сухо заметил:
   - А я думал, что вы меня понимаете и лучше, чем другие. Но чтобы внести ясность, скажу, что вижу вашу загрузку и считаю, что вы не щадите ни себя, ни своих сотрудников. За короткий срок вами проделана работа, на которую ушло бы больше года, а я в этом разбираюсь, можете мне поверить. Далее вы, как и многие, считаете, что председатель профкома должен быть «китайским болванчиком» и поэтому сочли мое предложение  как оскорбление, а я ценю ваши деловые качества и аналитический ум. То, что вы никогда не поступаетесь своими принципами и всегда стремитесь доводить любое дело до конца, и побудило меня  предложить вашу кандидатуру.
   Пристыженная вышла я из кабинета, обида на директора исчезла.
Между тем жизнь текла своим чередом. Я ходила на работу, как на праздник, хотя не обольщала себя надеждой на то, что могу понравиться директору. Вокруг него вились просто красавицы, а все отделы и коридоры благоухали духами, но в подсознании теплилась надежда на что-то напоминающее платоническую любовь, в себе я ее уже чувствовала.
   Иногда, решая какие-либо вопросы – производственные или профсоюзные, - директор просил секретаря подать нам чай и ставил передо мной коробку с шоколадными конфетами, сам он пил чай несладким. Я пила чай с конфетами, не ощущая вкуса ни того ни другого, а ночью лежала с открытыми глазами, пытаясь разгадать взгляд директора, направленный на меня во время чаепития. И убедила себя в том, что он любит всем нравиться, а так как я держусь независимо, он и пытается добиться того, чтобы я с обожанием смотрела на него. «Нет, не дождешься, дорогой директор, и ни один нерв не выдаст, что я испытываю симпатию(?) к тебе»
   Весной директора положили в больницу с воспалением легких. Уже неделю, как он был болен, а я все не могла решить, прилично ли будет, если я его навещу.
   Вопрос решила секретарь:
   - А что, профсоюз не собирается навещать больного?
   - Ответственная за посещения на больничном, - бесстрастно ответила я, - но в пятницу кто-нибудь пойдет.
   Пятницу я выбрала специально, так как в этот день все  торопятся домой и, конечно, каждый найдет отговорку.
   Утром зашла на рынок и купила фрукты, а вечером пришла к больному. В палате его не оказалось. Медсестра, махнув рукой в неопределенную сторону, сказала:
   - Он гуляет на своей любимой аллее. Стараясь держаться направления, которое указала медсестра, я вышла на аллею и увидела директора, который сидел на скамейке и читал газеты, внушительной стопкой лежащие рядом.
Я подошла к скамейке и остановилась, не зная, что сказать. Директор поднял голову, так как тень упала как раз на газету, которую он читал, и, увидев меня, обрадовался.
   - Вы!? И стоите рядом со мной, как будто я сплю.
   - Здравствуйте, как вы себя чувствуете?
   - Замечательно, как на курорте. Что нового?
Мы поговорили немного о работе, медицине,  литературе, погуляли по аллее. Перед уходом я подала ему пакет со словами:
   - А это наша профсоюзная организация желает вам скорейшего выздоровления.
   После первых слов поняла, что допускаю бестактность, но остановиться не могла. Лицо директора переменилось и выражало еле сдерживаемое негодование, но он мгновенно изменил его и произнес, добавив в слова изрядную долю сарказма:
   - А я подумал, чем  снискал расположение вас к себе, что вы пришли меня навестить. Ведь при вашей невозмутимости - это почти подвиг. Но оказывается – обязательность превыше всего. А это, - он указал на пакет, который я по-прежнему держала в руке, - лучше отнесите в сиротский дом, - и круто развернувшись, направился в сторону своего отделения.
   Всю субботу я пыталась выплакаться, но детский дом, где я воспитывалась, отучил меня от этого раз и навсегда, и я все свои беды переносила с тяжестью в сердце и сухими глазами.
   «Да какое он имеет право так говорить со мной. Что же в этом оскорбительного, что я пришла от профкома его навестить». Но я знала, что он прав. Ведь между нами установилось что-то вроде производственной дружбы, которая давала мне право просто, по-человечески придти к нему.
   Затем разозлилась: «Он что считает, что я действительно синий чулок и со мной можно так обращаться?»
   В воскресенье встала рано и решительно «накинулась» на курицу и мясо. Приготовила бульон, котлеты, отбивные, пюре, открыла соленые баклажаны, фаршированные чесноком, в термос налила отвар шиповника, сложила все, включая хлеб, в корзину, в пакет положила нож, вилку, ложку, большую льняную салфетку и бумажные, надела джинсы, которые заправила в сапоги на высоком каблуке, ярко-красную куртку и, взяв в руку корзину и кинув сумку через плечо, решительно отправилась в больницу.
   - Просто любопытно, что он сегодня запоет, - говорила я себе храбро, а у самой поджилки тряслись от страха при мысли, что он даже видеть меня не захочет.
   Его я встретила на той же аллее.
   - Что, профсоюз работает и в воскресенье? – весело спросил он, не скрывая удивления от пестроты моей одежды.
   - Нет, в воскресенье отдыхает, тем более, что вы в больнице и приказов никто не пишет, - парировала я.
Он взял корзину и, взвесив в руке, насмешливо произнес:
   - Профсоюз все правильно понял: директора навещать надо не с пакетом, а с корзиной, - и, приоткрыв салфетку, потянул носом, - а чесноком как пахнет, слюнки текут. Бронислава Петровна, я понимаю так, что вы мне обед принесли?
   - Да.
   - Так выкладывайте, будем обедать.
   Я с недоумением посмотрела на него.
   - Что вы так удивленно смотрите. Сделаем что-то вроде пикника, тем более, что сегодня воскресенье.
Оцепенение прошло. Я постелила на скамейке большую салфетку и стала все выкладывать. То,  что не поместилось на скамейке, осталось в корзине. Директор весело смотрел на мои приготовления.
   - Без вас я не прикоснусь ни к чему, тем более, что у нас пикник.
Махнув на все рукой, я бесшабашно сказала, наливая в чашки термоса настой шиповника:
   - Жаль, что не вино.
Он пристально посмотрел на меня и, прикоснувшись своей чашкой к моей, сказал:
   - За знакомство.
Не поняв скрытого смысла его слов, выпила шиповник и рассмеялась. Директор тоже.
Съели все, что я выложила на скамейку,  и что еще оставалось в корзине, по очереди прихлебывая из банки бульон (ложки не потребовались). Ревниво следили друг за другом, чтобы все было поровну.
   Спустя некоторое время он заметил:
   - У вас такие чудесные ямочки, когда вы смеетесь, я как бы заново увидел вас сегодня.
   Я смутилась, а затем сказала:
   - Надеюсь, вы поняли, что в пятницу я приходила не от профкома?
   - Да, но именно сегодня. А в пятницу вы меня здорово обидели, неужели вы не чувствуете моего отношения к вам?
   - Чувствую, - и с вызовом посмотрела на него.
   - И что же вы чувствуете? – с полуулыбкой спросил он.
   - Скрытый розыгрыш, - ответила я, набросив на лицо прежнюю маску.
   Наши взгляды впились друг в друга, и я не собиралась отводить свой. Он переставил корзину, которая стояла между нами и, придвинувшись ко мне, взял мою руку в свою и прикрыл второй рукой. Я смотрела на свою руку , которая, как в клетке, была в его руках, и чувствовала, что попалась.
   Через некоторое время, так и не ответив на мою реплику, он отпустил руку. Затем мы долго гуляли по аллеям, говорили о музыке, живописи.
   У нас было много общего во взглядах на жизнь, на отношение к окружающему миру. Узнав, что мое хобби – рыбалка, он пришел в восторг, так как был страстным рыболовом.
Провожая меня к троллейбусной остановке, он осторожно сказал:
   - Может быть, у вас найдется время на следующей неделе посетить меня. Только без этого… - и он поднял корзину, которую держал в руке.
   - Да, обязательно приду, - с излишней горячностью пообещала я.
   Домой приехала с противоречивым настроением и в силу годами выработанной защитной реакции хладнокровно проанализировала ситуацию. Пришла к выводу, что ему нужна женщина для интимной связи и лучше, если она будет не слишком болтлива. О том, что он может меня полюбить, и речи быть не могло. Спросила себя, готова ли я к такой роли? И первый раз в жизни не нашлась, что ответить. Вспомнила его глаза, когда он попросил придти на следующей неделе. Ситуация была нестандартной.
   Сказав себе: «Была не была…», решила поступать не задумываясь ни о чем. Этой же ночью налепила пельмени, положила их в морозилку и, почти счастливая от предстоящей встречи, легла спать.
В понедельник ушла  пораньше с работы, сварила пельмени и поехала в больницу. Его я увидела из окна троллейбуса. Он ждал. Кого? Ведь я не обещала приехать сегодня, но,
увидев его обрадованное лицо, поняла, что ждал меня.
   - Вы приехали? Я даже не надеялся, ведь вчера так поздно ушли от меня.
   - Объяснение гораздо проще:  я вчера поняла, что у меня аппетит лучше, когда принимаю пищу в вашем обществе.
   - Понял. Я действую на вас как аппетитный сбор.
   - Правильно, - подтвердила я, сервируя нашу скамейку: тарелки, вилки – все было на двоих. – Сегодня не так густо, но думаю, для ужина сойдет, - и пельмени быстро поскакали в тарелки.
   - Эдак здесь, на ваших передачах я так растолстею, что когда выпишут домой, то и в костюм не войду, - заметил он, с нескрываемым удовольствием уписывая пельмени.
   -Сомневаюсь, вчера вы пропустили обед и ужин, да и лечение, наверное, тоже.
   Между нами установились нормальные дружеские отношения, я старалась держаться более естественно, чем в комбинате, и не боялась, что кто-то осудит, что-то подумает или скажет. Я ездила к нему ежедневно всю неделю: были съедены голубцы, колдуны, драники со сметаной, вареники, отбивные.
   В субботу, провожая меня на остановку, он неожиданно перешел на  «ты», по-своему назвав меня.
   - Слава, - сказал он, взяв мою руку и прикрыв другой. – Я  так и не ответил тебе на твою реплику о скрытом розыгрыше в моих отношениях…- и, достав из кармана куртки ключи и какую-то бумажку, вложил в мою руку.
   - Через неделю меня выписывают. Это ключи от моей квартиры и адрес. Квартира в центре, ты найдешь ее без особого труда. Квартира является частицей человека, и ее облик может помочь понять его. В моем рабочем кабинете есть кресло, ты завтра сядешь в него и подумаешь, согласна ли стать моей женой. Если «да», то перевезешь самые необходимые личные вещи в мою квартиру, если «нет», то приходить больше не надо, а ключи передашь через медсестру. И еще… детей у тебя от меня не будет…
   Я не успела ничего ответить, как он подвел меня к троллейбусу и, подсадив, помахал рукой.
   Нет, не так я представляла себе предложение от мужчины: ни цветов, ни поцелуев, ни объяснений в любви. Я смотрела на ключи и не могла придти в себя. По-моему, я почти не спала, в пять утра встала, тщательно привела себя в порядок и пошла на рынок, ведь надо было готовить передачу. Возвращаясь с рынка, решила заглянуть на квартиру директора. Оглядываясь по сторонам, быстро открыла дверь и вошла. Не знаю, что я там собиралась увидеть, но была поражена простотой и чистотой: две комнаты, заполненные стеллажами и книжными полками. Книги, книги… Я гладила их корешки, и было такое чувство, что я дотрагиваюсь  к  нему, моему избраннику. Кабинет отличался от предыдущей комнаты только тем, что в нем стояли письменный стол, вишневое кожаное кресло, да отсутствовал телевизор.
   Повинуясь скорее просьбе директора, а не своему желанию, я села в необыкновенно мягкое кресло и громко сказала: «Да, да, да… и больше думать не буду. Всю жизнь только и делаю, что много обо всем думаю». Быстренько вскочила, схватила,  оставленную в
прихожей,  корзину и почти побежала домой. Ведь мне необходимо готовить обед на двоих. На двоих! Непривычно звучит.
   Приехала за час до обеда, директора на остановке не было. Сегодня не ждет! Его спину я увидела издалека: он энергично уходил от меня в другой конец аллеи.
   - Сергей, - неожиданно для себя негромко окликнула я.
   Он остановился, быстро повернулся лицом ко мне, и мы пошли навстречу друг другу. Взяв корзину из моих рук, он обнял меня за плечи и поцеловал в щеку.
   - Слава, ты изводишь себя кухней.
   - Мне ведь все равно необходимо готовить, только теперь на двоих, - я голосом выделила последнее слово, и это ему понравилось.

                *** 
   На следующей неделе я подписала заявление о приеме на работу в проектный институт, в котором мы с тобой сейчас работаем: решила уволиться из ДСК.
   В пятницу Сергея выписали, и мы с водителем поехали за ним. После ухода водителя, когда мы остались одни, я растерялась, но Сергей, как ни в чем не бывало, объявил:
   - Слава, больше всего на свете хочу принять душ, - и ушел в ванную.
   Я немного пришла в себя и стала хлопотать на кухне. Приняв душ, Сергей заглянул туда. Порозовевший от горячей воды, в махровом синем узбекском халате, он выглядел непривычно по-домашнему.
   - С легким паром!
   - Спасибо, я бы хотел немного остыть и кое-куда позвонить.
   - Хорошо, когда подавать обед, ты мне скажешь.
   Я слышала, как он договаривался с кем-то, чтобы нас зарегистрировали в воскресенье, затем договорился, что в субботу заедет за обручальными  кольцами.
   Я напряженно сидела на кухне, боясь не только пошевелиться, но и дышать.
   - Слав, - позвал он меня, и я несмело вошла в комнату. Он уже переоделся в рубашку и спортивные брюки.
   - Дорогая моя, в воскресенье в одиннадцать часов мы зарегистрируемся и будем в законном браке, а сегодня у нас есть еще время, и я хочу купить тебе платье и туфли.
   - Надеюсь, ты не заставишь меня надевать свадебное платье и фату, - спросила я, в недавно выработанном тоне, но боясь поднять на него глаза.
   - Нет, я не так старомоден.
   - Так зачем покупать? У меня есть вполне подходящие наряды в моем гардеробе.
   - Не сомневаюсь, но я хочу, чтобы ты была в платье и туфлях, купленных мною. Дай мне возможность почувствовать себя женихом.
   - Но мы ничего не успеем купить за столь короткое время.
   - Посмотрим, а теперь необходимо быстренько перекусить, и я поеду в гараж, возьму машину.
   Удивившись, что у него есть машина (никто в комбинате об этом не знал), я пошла на кухню. Свой обед он проглотил за десять минут и ушел в гараж.
   Как я и предполагала, ничего подходящего мы нигде не нашли, однако Сергей не хотел с этим смириться, и мы опять стали колесить по городу. В одном из окраинных магазинов мне понравился белый с тиснеными  цветами костюм, с длинным жакетом и короткой юбкой. Но увидев цену, я тут же забыла о нем. Сергей тоже обратил внимание на костюм и велел продавщице показать его. Я с мольбой взглянула на него и сказала:
   - Ты видел цену.
   - Это тебя не должно волновать, дорогая. Деньги – забота мужчин.
   Костюм пришелся впору, и я смотрелась в нем довольно эффектно.
   - А может быть, вы и туфли нам подберете к этому костюму – вежливо спросил Сергей у продавщицы.
   - Да, у нас есть белые туфли. Какой вам нужен размер?
   Сергей вопросительно взглянул на меня, и я назвала свой размер. Продавщица вынесла изумительные итальянские туфли из мягкой белой кожи с бантом из такой же кожи и тисненым рисунком. Было такое впечатление, что костюм и туфли были изготовлены в  комплекте.
   - Примерь, дорогая.
   Убедившись, что туфли мне впору, Сергей попросил упаковать их вместе с костюмом.
   Продавщица назвала сумму, от которой мурашки прошли по моему телу, и я просительно посмотрела на своего будущего мужа, но он сделал вид, что не видит моего состояния, и занялся отсчитыванием денег.
   Когда мы сели в машину я, чуть не плача, сказала:
   - Сережа, ты так много истратил денег.
   - Слава, я четырнадцать лет отработал на севере, чтобы не считать рубли. И вообще – святое дело мужчин – тратить деньги на женщин, а на будущую жену – тем более.

               
                ***
   Когда подошло время сна, я была в панике:  не  представляла, как лягу с ним в постель. Но он развернул диван, который превратился в такую широкую кровать, что на ней могли уместиться четверо, привлек меня к себе и поцеловал в губы. Это был наш первый поцелуй. Выключил свет и целуя, стал раздевать меня. Я дрожала от страха и кроме стыда ничего не ощущала. Сергей поднял меня на руки и положил на постель. От его ласк и поцелуев туман застилал мне глаза, но страх не проходил. Я чувствовала, что он весь горит желанием, но когда пытался овладеть мной, я уворачивалась и с силой отталкивала его. Сделав две неудачные попытки, он с яростью схватил меня за плечи и, тряхнув так, что голова чуть не отскочила, воскликнул:
   - Слава, я что неприятен тебе в постели?
   - Н-нет, что ты, - бормотала я, не зная как себя вести.
   - Так в чем же дело, черт побери, или ты хочешь, чтобы я тебя силой взял? – не меняя тона,  сердито спрашивал он.
   - Мне страшно… я …я… не знала раньше мужчин… ты… первый…прости.
    Он выпустил меня из рук, и я шлепнулась головой о подушку.
   - Славик, ребенок мой золотой, что же ты раньше не сказала?... Ну хорошо, давай немного успокоимся, - и он лег на спину, закинув руки за голову, пытаясь уравновесить дыхание.
   Через некоторое время повернулся ко мне, стал нежно целовать, поглаживать, приговаривая:
   - Расслабься, не бойся, я не сделаю тебе больно, главное, не напрягайся. Целуя губы, шею, грудь он возбудил во мне что-то похожее на желание, и когда все произошло, я почти не почувствовала боли.
   В субботу мы поехали в ювелирный, где Сергей купил мне кольцо с бриллиантами. Себе он долго выбирал кольцо и остановился на тонком.
   - У меня не такие длинные пальцы, как у тебя, дорогая, и я думаю, мне необходимо купить это кольцо, - сказал он, обращаясь ко мне.
   Я растерянно смотрела на него и на бриллиантовое кольцо, которое продолжала держать в руке, как жар-птицу.
   В воскресенье в семь утра я уже была в парикмахерской. Сделав прическу, надев обновки и взяв в руки приготовленные Сергеем белые розы, я почувствовала себя невестой. Довольный Сергей смотрел на меня ласково и нежно. Я подошла к нему и поцеловала. Он счастливо улыбнулся.
   В ЗАГС приехали на своей машине. Кроме нас там никого не было , и процедура регистрации брака заняла несколько минут, даже свидетели не потребовались. Стоя, мы и заведующая ЗАГСом выпили по бокалу шампанского, Сергей поцеловал меня и посадил в машину. Затем заехали в фотоателье  и сделали несколько снимков.  Вернувшись домой, сели за стол и стали праздновать свою свадьбу.  Это было так здорово: он и я. Сергей разошелся не на шутку: он был и женихом, и тамадой,  и приглашенными гостями,  а тосты так и лились нескончаемым потоком, как у настоящего грузинского тамады. Гости кричали «горько» и мы целовались. Был даже танец жениха и невесты.
   Я еще не избавилась от своих комплексов, но кое-какие перемены произошли, и он был в восторге от этого.
   - Слава, милая, но что же нам делать  со свадебным путешествием? Три недели я провалялся в больнице, наверное, если сейчас уйду в отпуск, то меня не поймут.
   - Отложим путешествие до лета, тем более, это не только путешествие, но и отпуск. А в отпуске хочется моря, тепла…
Так и решили.
                ***
   Утром я зашла в кабинет Сергея и положила на стол заявление об увольнении.
   - Слава, я тебя не понимаю. Мы с тобой так не договаривались.
   - Я нашла работу в проектном институте.
   - Кем?
   - Начальником отдела САПР.
   - Увольняешься с сегодняшнего дня? – продолжал он удивляться. – А кто же вместо тебя?
   - Новиков, он молодой и толковый, лучше всех разбирается в нашей кухне, а административная работа – дело наживное.
   - А профком?
   - Это уж на твоей совести, - лукаво улыбнувшись, ответила я.
   - Да, Бронислава Петровна, не ожидал я такого оборота, - и, подписывая заявление, насмешливо спросил:
   - Надеюсь, сегодня на работу не пойдешь?
   - Не пойду. Ведь мне положено три дня в связи с изменением семейного положения.
   - Молодец, великодушно  предлагаю и свои три дня.
   - Спасибо, я подумаю.
   Когда вышла из кабинета секретарь спросила.
   - Вы видели?
   - Что?
   - Как что? – возмутилась она. – Обручальное кольцо на правой руке директора.
   - А-а, - неопределенно протянула я и, положив в карман пиджака свое, быстро направилась в отдел кадров с заявлением.
   Кадровичка только ахнула.
   - Ну и денек сегодня. Вначале сообщили, что директор женился на какой-то медсестре, как будто у нас достойных нет, - и жеманно поправила прическу, - а теперь вы увольняетесь. Он что не уговаривал вас остаться?
   - Уговаривал, но я уже приняла решение.
   - Нашли что-нибудь стоящее?
   - Да, - коротко ответила я и побежала за тортом для своего отдела. В обеденный перерыв пили чай с тортом. Все были настолько удивлены моим внезапным увольнением, что даже кости директору не мыли.
   Я сказала всем, что на свое место рекомендовала Новикова, а ему:
   - Ты, Миша, звони мне, телефон рабочий я тебе дам.
   Сдала книги в библиотеку, подписала обходной лист и в три часа дня была уже дома. Чтобы успокоиться, стала готовить обед, ведь скоро муж придет.
   В четыре Сергей позвонил.
   - Слава, у тебя все в порядке?
   - Да, только чувствую себя как-то нереально, словно во сне.
   - Я приеду сегодня пораньше.
   В пять он приехал и с порога заявил,  потянув носом:
   - А здесь время зря не теряли, - привлек меня к себе, поцеловал и спросил, посмотрев на кольцо:
   - Успела избежать расспросов, трусишка?
   - Успела, да они были так удивлены моим скоропалительным увольнением, что ни о чем другом не спрашивали. А ты, между прочим, женился на медсестре.
   - Наверное, на той, которая так больно делала уколы, что я решил ей отомстить.
   Мы рассмеялись, как два заговорщика.
                ***
   Прошел месяц нашей совместной жизни,  и я решила отметить это событие. Ушла с работы пораньше, сделала прическу, купила цветы, торт. Каково же было мое удивление, когда дома я обнаружила Сергея, а на столе – цветы, торт, коньяк и коробку конфет.
   - Все же я тебя опередил, моя дорогая. С нашим первым юбилеем! – и поцеловал, как-то по-отечески, глядя на меня.
   Я так любила этот взгляд. В нем была забота, ласка и бесконечная трогательная нежность. Сергей подарил мне серьги с бриллиантами, которые великолепно сочетались с моим обручальным кольцом. Я со вздохом поблагодарила, представив сколько они стоят. Он сам вдел их в уши и, любуясь, произнес:
   - Может быть, ты наденешь тот костюм, в котором была в ЗАГСе?
   - Нет, давай вначале приготовим ужин.
   - Дорогая, я сделал заказ в ресторане, и нам осталось только все расставить на столе. Думаю, это много времени не займет.
   Я переоделась в свадебный костюм и туфли  (как хорошо, что сделала прическу! Последнее время я стала носить высокие сложные прически). Так как я не обедала, то все казалось вкусным, и я с аппетитом съела больше, чем всегда. Это не осталось незамеченным, и Сергей со смехом сказал:
   - На свадьбе, месяц тому назад, ты так мало ела, что я решил показать тебя врачу, но теперь вижу, что выводы были поспешными.
   - А месяц тому назад ты не пытался так меня споить как сейчас. Ты хочешь увидеть меня пьяной?
   - Нет, что ты. Я просто хочу услышать смех, который уже однажды слышал.
   - Когда?
   - После твоего возвращения из отпуска.
   - Это когда я была в короткой юбчонке и майке, которая едва держалась на плечах?
   - Вот именно.
   - Так ты еще и подглядывал?
   - Нет уж, увольте. Встала под окном директора в компании уборщицы и дворника и устроила такое, что я думал: приехал цирк Шапито. Я решил посмотреть, кто осмелился нарушить мой покой, но увидел только поднятую к солнцу голову, смеющийся рот с ослепительными зубами и развевающиеся на ветру смоляные волосы.
   - А-а, картина постепенно проясняется.
   - Не понял.
   Пропустив мимо ушей его «не понял», я сказала:
   - В тот раз я возвращалась из отпуска в туристском поезде, в котором ехали студенты. Мы всю ночь пели, пили вино, и утром я не успела переодеться в платье, да так и явилась на работу, оставив сумку в камере хранения. Но через час съездила домой, переоделась, и если бы ты вызвал меня, то увидел бы прилично одетого начальника АСУ. А что ты тогда подумал?
   - Я? Что так сложились обстоятельства, и я не смог съездить в отпуск.
   - И все?
   - И все, ведь не мог же я представить, что веселящаяся под окном девченка  с крепкими загорелыми ногами, которые почти не были прикрыты юбкой – начальник такого серьезного отдела, как АСУ.
   - Сережа, -  я села к нему на колени и обняла. – Скажи , как тебе пришла в голову мысль жениться на мне? Только откровенно, я не обижусь, потому что люблю тебя и очень счастлива, что имею такого мужа. Но мне просто интересен ход твоих мыслей, ведь ты даже не был влюблен в меня, не говоря уж о большой любви.
   - Неправда, влюблен я был.
   - Сережа, расскажи.
   - Ну хорошо. Я действительно удивился, когда узнал в начальнике отдела АСУ закованную почти в правительственный серый костюм тебя. Не осталось даже следа от утренней девчонки, за которой я подсматривал из окна. Если бы не восточная внешность, я бы тебя никогда не узнал. Я понимал, что ты со мной держишься официально потому, что я директор, и пытался сломать лед недоверия. Усилий на тебя затратил столько, что, по-моему, английская королева была бы уже моим лучшим другом, но с тобой я не сдвинулся  ни на миллиметр. Меня бесили твоя почтительность и вежливые улыбки. Но я видел, как ты умеешь смеяться! Выделять кого-то в своей организации я не собирался, а заводить романы – тем более, но ты выводила меня из себя. Я откровенно показывал свое  расположение к тебе: чаепития, конфеты. Ты слышала, чтобы я кого-нибудь в организации угощал чаем и конфетами?
   - Не знаю, ведь я тоже никому ничего не говорила.
   - Ты знала, что только тебя, потому что лучше знаешь коллектив комбината, чем я. Но ты не реагировала ни на что. Я неоднократно давал себе слово оставить все как есть, тем более, что претензий по работе у меня к тебе не было. Но вел себя, как азартный игрок – проигрывает, а оставить игру не хватает мужества. Еще немного и я бы присылал цветы в твой отдел, но меня вовремя положили в больницу. Я ждал тебя, но ты не приходила: были многие работники комбината, даже те, к которым я относился прохладно, но ты…
   Я спросил окольными путями у секретаря, на месте ты или в командировке. Оказалось, обучаешь сотрудников в отделах работе на компьютере. Честь тебе и хвала!
   И все же ты пришла в пятницу, когда я тебя уже не ждал. Ты видела, что я обрадовался, и была более естественна, мы с тобой дружески беседовали, и я решил, что «лед тронулся». Но ты все поставила на прежнее место, сказав, что пришла навестить меня от профкома. Я был взбешен: несколько часов кряду старался, как мальчишка понравиться тебе – и живопись, и литература, а в результате… Когда пришел в палату, то как ругательство произносил твое имя: Бронислава, Броня. Вот уж действительно полное соответствие имени и человека. Ноя видел, как ты умеешь смеяться!
   В субботу я поостыл и жалел, что так себя вел, теперь ты уже не придешь. В субботу ты не пришла… В воскресенье утром позвонил в справочное бюро и узнал номер твоего телефона. Решил, что вечером позвоню и извинюсь. Видишь, до чего ты меня довела?
   - Я не хотела.
   - В воскресенье, когда я тебя увидел, подчеркнуто яркую, понял, что вызов принят, но я был самонадеян, и ты преподнесла мне  прекрасный урок, когда я буквально требовал
Благодарности за свое отношение к тебе (раньше я не замечал за собой, что такой  кретин!), и твой ответ о скрытом розыгрыше прозвучал, как пощечина. Я не был готов к ответу, но то, что ты распознала меня лучше, чем я сам себя, было налицо. Нести околесицу не в моих правилах, и я оставил себе право на ответ позже. После твоего ухода я задумался: а как же я отношусь к тебе? Что мне от тебя надо? А если мне нужен только твой заразительный смех, так имею ли я право смущать молодую женщину, как бы обещая ей нечто большее? Получалось, что ты была права: в отношениях с тобой был скрытый обман. Но я бросил вызов, ты его приняла и сделала ход. Теперь была моя очередь.
   Такой растерянности я никогда не испытывал, то что ты мне нравилась, было несомненно, но что дальше? Жениться я вообще не собирался. Добиться, чтобы ты стала моей любовницей?... Я вспоминал твой сверлящий взгляд в воскресенье и быстренько оставлял эту мысль. Оставался проторенный путь: цветы, поцелуи, признания в любви, постель, и если совместимы – ЗАГС.
   А сколько браков распадаются только потому, что секс принимают за любовь? Я же в таком возрасте, что секретов в сексе для меня нет, но не хочу, чтобы женщина только в постели любила меня. Я мучился, а ты со своей невозмутимостью готовила и возила мне передачи. Ты изменилась, чаще улыбалась и не держалась так натянуто, как в комбинате. Но я знал: стоит мне выйти из больницы и сесть в директорское кресло, как ты войдешь по-прежнему почтительная и вежливая. А после пикников на скамейке это будет невыносимо. И я решил сделать предложение и заодно проверить, нравлюсь тебе или нет. Безусловно, я был далек от мысли, что тебя может привлечь должность. Все. Довольна?
Совпадает это с твоими предположениями?
   - Почти. Я люблю тебя.
   - Я тоже.
   - Нет, ты пока не любишь, может быть, чуточку влюблен.
   - Неправда, я люблю тебя, ребенок мой золотой.
   - Сейчас я завладела тобой, но не твоим сердцем. Но я обещаю, что добьюсь того, что всецело буду владеть им или…
   - Или …
   - «Или» не будет, ты будешь моим, и будешь любить меня так же сильно, как я тебя. И прошу, научи меня быть женщиной…
   - Ты и так женщина, прекраснее которой в природе не существует.
   - Ты знаешь, что я имею в виду. Секс для мужчины много значит. Но если ты не хочешь, то я видела в книжном магазине  «Кама-сутру»…
   - Умоляю, не подходи ко всему так же серьезно, как к программированию, держись естественней, будь сама собой, и все мужчины будут у твоих ног.
   - Все мне не нужны, я хочу тебя одного и приложу столько сил, сколько необходимо, чтобы тело, мысли и сердце принадлежали мне.
   - А я хочу тебя и немедленно, - возбужденно воскликнул он и стал вынимать шпильки  из моей дорогой и  сложной прически. Он любил мои волосы!
               
                ***
   Однажды, вернувшись с работы, я застала Сергея дома. Он сидел в костюме, как будто собрался куда-то уходить, вид у него был встревоженный.
   Поцеловав, внимательно оглядел меня с  головы до ног.
   - А ты действительно Чио-Чио-Сан.
   - Сережа, что-то случилось?
   - Нет, просто решил сегодня немного раньше приехать.
   - Но у тебя встревоженное лицо, ты ведь мне расскажешь, что произошло?
   - Действительно ничего, просто устал. А чтобы тебя развлечь, я расскажу о впечатлении, которое ты произвела на Любу.
   - На твоего секретаря? Я сегодня видела ее в троллейбусе, но мы с ней только поздоровались, и мне пора было выходить.
   - Утром она вошла ко мне с бумагами, необыкновенно возбужденная, - продолжал Сергей как будто не слыша моих слов. – Видно было, что ей не терпится что-то выложить, и когда я спросил, чем она так взволнована, то она с готовностью выпалила: «Я сегодня утром видела Брониславу  Петровну, она так изменилась, просто шикарная женщина, а как одета, а прическа какая, светится вся, значит стимул в жизни появился. Что значит, уйти в приличную организацию».
   - Я проглотил реплику, уж очень интересное сообщение принесла на хвосте секретарь.
   - Ты ее больше слушай, она тебе расскажет, - заметила я, глядя на темный румянец, который медленно разливался на его щеках.
   - Она рассказала, что ее привлек заразительный смех в троллейбусе, да еще с утра. Оглянувшись, она увидела тебя с молодым интересным мужчиной…
   - Сотрудником, - добавила я, замечая, как мрачнеет лицо мужа.
   - …который что-то весело тебе рассказывал…
   - Как он познакомился со своей женой, - вставила я.
   - … а затем подал тебе руку, и вы вдвоем пошли в сторону института…
   - Ну и что?
   - А мужчина, сидящий рядом с Любой, восхищенно произнес, глядя тебе вслед:
«Чио-Чио-Сан».
   - Да, у меня восточная внешность, и не он это первый заметил.
   « Ой, чуть не забыла главное, - всполошилась Люба, стоя посреди кабинета, - на руке у нее было обручальное кольцо с бриллиантами. Интересно, кто его ей подарил – муж или любовник?  Наверное,  любовник – мужья не дарят женам такие дорогие кольца,
так что-нибудь…»
   - Чтобы прекратить сплетничать о собственной жене, я ей ответил: - Муж.
   - А вы откуда знаете?
   - Потому, что Бронислава Петровна – моя жена.
   - А как же медсестра? – от неожиданности ляпнула Люба.
   - Медсестер не люблю, они ассоциируются  с больницей, на которую у меня аллергия.
   Люба перепугалась насмерть и со словами: «Извините, пожалуйста» попятилась к двери.
   - Ну как развлек я тебя?
   - Не понимаю.
   - А здесь и понимать нечего. Ты  с утра наряжаешься и кокетничаешь с мужчинами. Понятно, почему ты не хочешь пользоваться моей служебной машиной.
   - Сережа, но ты сам учил меня держаться естественно и помог снять то напряжение, которое всегда было во мне.
   - По-моему, ты превзошла своего учителя.
Я обняла мужа и погладила по щеке.
   - Ты что меня ревнуешь? Глупыш, ты же знаешь, как я тебя люблю. А выглядеть современно я стараюсь для тебя. Ведь ты не хочешь иметь в женах замороженного заморыша, который был председателем профкома?
   - Ты никогда не была заморышем, - уже более миролюбиво ответил он.
   - Моя любовь осветила меня изнутри и это, наверное, заметила Люба. Я и сама чувствую, что живу с наслаждением. Каждый день для меня праздник, потому что это праздник для двоих.
   Нельзя было понять, успокоился ли Сергей, но он поцеловал меня и сказал:
   - Я тоже люблю тебя, но мне больно слышать…
   - Что больно слышать? Что ты сделал жену привлекательной, и на нее обращают внимание другие мужчины?  Но ведь принадлежу я тебе, тебе одному на всю жизнь.
   - Ты еще сама себя не знаешь. Да, может быть я и пробудил тебя ото сна, но ты ведь можешь на себя и на меня взглянуть другими глазами.
   - Сережа, милый, я люблю тебя, и в моих глазах ты будешь видеть только любовь к тебе. Верь мне!
   - Прости меня,  Слава,  я никогда не думал, что ревнив, но сегодня посмотрел на тебя и потерял голову, а вместе с ней и рассудок. И давай договоримся: я буду ездить на работу позже, но вместе с тобой. Я хочу видеть тебя нарядной, ведь, в сущности, я вижу тебя утром в пеньюаре, а вечером в одном и том же миленьком  платьице на кухне.
   - Я согласна, Сережа. А сейчас пойду и приготовлю ужин, в первую очередь я – жена, и пища – главная моя забота.
    - Нет, выпьем кофе, я сейчас сварю, а поужинаем в городе. Я хочу сегодня вечер провести с тобой среди людей, - и усмехнувшись, добавил, выделив голосом местоимение «я», - чтобы видели, что я твой муж.
   - Ты мне позволишь  переодеться во что-нибудь праздничное? – растроганно спросила я, так его поцелуи были нежными и извиняющимися.
   - Да, моя дорогая, - ответил он, нехотя выпуская меня из объятий.
   В тот вечер мы пошли ужинать в ресторан. Ни я, ни Сергей не любили танцевать на людях, как бы «напоказ», поэтому не спеша пили вино и ели.
   Видя, что мы не танцуем, меня несколько раз приглашали танцевать другие мужчины, но я оказывала и, глядя на Сергея, пыталась понять, ревнует или нет. Но его лицо было непроницаемым, почти равнодушным.
   Не буду рассказывать о его безудержной страсти, когда мы пришли домой. Он доводил меня и себя до исступления и, почти истязая, требовал заверений в любви. Он опять ревновал. Затем, несколько успокоившись, Сергей, лежа на спине и даже не повернув голову в мою сторону, сказал:
   - Слава, я хочу, чтобы ты мне сейчас поклялась в том, что если разлюбишь, то скажешь об этом сразу. Я знаю твою самопожертвованность, но мне этого не надо. Теперь я буду постоянно ослеплен любовью и ревностью, но я не хочу, чтобы ты жила со мной из жалости или из признательности прошедшей любви.
   - Сережа, милый, ты сегодня с ума сошел. Это уже переходит всякие границы. Я тебя заверяю, что никогда не разлюблю. Это мне сердце говорит.
   - Слава, поклянись, - глухим голосом, но твердо настаивал он, - я старше тебя на двенадцать лет, а ты выглядишь моложе своих почти на десять, итого разница в возрасте  в двадцать лет. Слава, поклянись.
   - Хорошо, - чтобы успокоить его и положить этому конец, согласилась я. – Я клянусь, что никогда тебя не разлюблю…
   - Я не об этом просил.
   - Не перебивай… а если когда-нибудь это произойдет, то скажу тебе честно и никогда не буду лицемерить, обманывать, изменять, - сердито говорила я. – Но и ты дай мне такую же клятву. Если кто и должен волноваться, так это я, потому что твоя ревность – это вымысел, игра воображения, а я работала в комбинате и знаю, как некоторые женщины относятся к тебе, и то, что ты женат, не охладило их пыл. Почему я бежала из комбината? Да потому, чтобы не видеть их уловок и не страдать, и я всегда об этом помню, но не унижаю тебя своей ревностью. Клянись!
   - Слава, ты с ума сошла.
   - Нет, с ума сошел ты.
   - Я больше не буду, вот в этом я клянусь. И вообще вел себя сегодня гнусно. Прости, умоляю.
   Мы с ним помирились, и это была наша первая и последняя размолвка. Но на работу я все же ездила с ним на его служебной машине.
Но он меня еще не любил, это в нем проснулся собственник.

                ***
   В первый отпуск со своим мужем я собиралась очень тщательно. Решила, что окончательно завоевать его сердце я смогу только там: ведь целый месяц мы будем рядом друг с другом, не расставаясь ни на минуту. Необходимо все построить на контрастах, то есть немного шока ему не повредит.
   Я очень изменилась за годы замужества, так как старалась наверстать упущенное.  Присматривлась  к  молодым женщинам, девушкам: кто как одевается, хотя сама всегда следила за модой, смотрела журналы мод, каталоги – работа в САПРе  позволяла.
   От прошлых отдыхов на юге у меня осталось довольно много шорт, коротких и длинных юбок, сарафанов, было даже «японское платье», смахивающее на кимоно, которое мне  очень шло. Необходимо было  из всего этого выбрать нужное и добавить кое-что свежее.
   Ко дню отъезда необходимый гардероб был отобран.
Сергею я купила белые джинсы, светло-серые хлопковые просторные брюки и несколько теннисок. Все это спрятала в свою сумку, так как у него был свой взгляд на моду, и с его точки зрения  светлый костюм, рубашки, спортивный костюм и брюки на «всякий случай» - это то, что необходимо для отдыха.
   Санаторий был комфортабельный, море недалеко, парк чудесный. Первый день мы провели спокойно: днем купались, загорали. Вечером гуляли по набережной. На Сергее был светлый костюм, на мне – переливающееся зеленовато-серое платье, туфли на высоких каблуках, в ушах бриллиантовые сережки. Сергей буквально умилялся, глядя на меня,  и предложил на следующее утро пойти на рыбалку. Ему не терпелось показать мне
место, где хорошо клюет рыба. Я обрадовалась, все шло даже лучше, чем предполагала.
   Сергей разбудил меня очень рано, быстро надел свой спортивный костюм  , взяв привезенные нами удочки и все необходимое для рыбалки, сказал, что подождет меня во дворе санатория.
   Я быстро достала свои шортики, топик, который больше открывал, чем закрывал тело, заплела две косицы и, нахлобучив на голову широкополую шляпу, а ноги обув во «вьетнамки», расхохоталась, глядя на себя в зеркало: на меня смотрело маленькое существо (шорты и топик превратили меня в подростка, а шляпа скрывала лицо и возраст), больше похожее на беспризорника, чем на замужнюю женщину, да еще и жену директора комбината.
   Сергей взглянул на меня, и его глаза чуть не вылезли из орбит, но я уже шла по дорожке к воротам санатория и рассказывала ему, как хорошо клюет рыба на рассвете.
   Я была удачливым рыболовом, у меня клевало даже тогда, когда у других поплавок стоял не шевелясь. Так было и на сей раз: бычки, тарань, я еле успевала вытаскивать рыбу
(ловила двумя удочками) и подчеркнуто независимо шлепала своими «вьетнамками» от одной удочки к другой и к ведерку.
   Сергею было не до рыбалки, он не сводил с меня глаз и видно не мог сообразить, пристойно ли я выгляжу.
   - Сережа, милый, - ехидно обратилась я к нему, - насколько помню, ты говорил, что заядлый рыболов, однако при таком клеве у тебя нет ни одной рыбешки. Получается, что ты – хвастун.
   - Это тоже черта рыболова, - невозмутимо парировал он, - тем более я вижу, что тебя пора уводить, пока ты всю рыбу не извела, - и подошел ко мне, заглядывая в ведерко.
   «Хочет до завтрака отвести в санаторий, чтобы я переоделась и выглядела в соответствии с его понятиями».
   - Сереженька, миленький, еще немножечко, - и повисла у него на шее, болтая в воздухе ногами: без каблуков я была ему по плечо. Он рассмеялся (понравилось, как я вишу на нем), обнял меня за обнаженную талию и воскликнул:
   - Да ты холодная, как лягушенок, а ноги? – и ловко подхватив на руки, снял один «вьетнамок»  и категорично заявил:
   - Лед, самый настоящий, домой, ребенок  мой золотой, и без разговоров. Смотал удочки, взял ведерко, и мы направились в санаторий. В комнате он усадил меня в кресло и стал растирать ноги. Я смеялась и говорила:
   - Мой заботливый муж, ведь мы на юге, на календаре июль и вообще, я никогда не простуживаюсь и не болею, - но видела, что в нем скопился нерастраченный запас заботы и он пользуется случаем, чтобы хоть немного его израсходовать. Ему нравилось заботится обо мне, а мне нравилась его забота, так как выросла без ласки и тепла.
   Покончив с ногами, он погладил мой голый живот и, обнаружив, что под топиком ничего нет, воскликнул:
   - Это так ты оделась на рыбалку? Ты же голая, - и стал щекотать губами спину, живот, все выше поднимая топик, который явно пришелся ему по вкусу. Я громко хохотала, закинув голову.
   - Оказывается я женился не только на Брониславе  Петровне, но и смеющейся под окном девченке, - отметил, явно довольный собой, Сергей.
   - Двоеженец, - продолжая хохотать, сказала я.
   Завтракали в то утро в кафе, а затем солили рыбу и развешивали ее на балконе.
Вечером решили пойти в ресторан. Я сделала прическу, надела свое «кимоно», украшения. Во время моего туалета Сергей, как завороженный, следил за мной глазами, и когда я, обув туфли, подошла к нему со словами: «Я готова», трогательно сказал:
   - Бронислава Петровна, если вы скажете, что по-прежнему не верите в мою любовь к вам, то я готов немедленно сделать себе харакири, - и очень осторожно, чтобы не размазать помаду, поцеловал в губы.
   - Я не позволю вам, уважаемый Сергей Андреевич, лишить меня ужина с вином и музыкой, поэтому харакири отменяется.
   В ресторане мы танцевали весь вечер, никого вокруг себя не замечая. Потом долго гуляли  вдоль набережной и очень поздно вернулись в санаторий.
   На следующий день после завтрака пошли на пляж, хотя и собирались на экскурсию, но в последний момент передумали. Я была в розовых брючках и блузоне. Мы разделись и я, бегом преодолев расстояние от пляжа до воды, бросилась в холодную пенистую волну. Сергей, отойдя от столбняка, подплыл ко мне со словами:
   - Ты что, вместо купальника пользоваться двумя лентами?
   - Дорогой, это же бикини, да и кто на меня смотрит кроме тебя, - и стала набирать скорость, уходя в море.
   - Слава, далеко не плаваем, боюсь, что Нептун возмущен твоим купальником и может разразиться шторм.
   - Ну если Нептун так консервативен, то я плыву назад, - и, повернувшись на спину и положив руку на плечо своего строгого мужа, дала ему возможность вернуть себя на сушу. Выйдя на берег, я тут же упала на камни, разбросав руки.
   - Тепло-то как, Сережа!
   Он взял меня за руку и сказал, что необходимо вытереться полотенцем, а потом загорать, - привел к нашим лежакам, завернул в большое полотенце и добавил:
   - Вот так и будешь лежать, как улитка, в этом полотенце, раз не умеешь для пляжа выбрать купальник.
   Я видела, что доставляю ему хлопоты, но они нравились и развлекали его. Просто так лежать на пляже он не любил. Было очень приятно , но я делала вид, что сержусь, а он, чтобы я не огорчалась, приносил мороженое, воду, чебуреки, заставлял есть фрукты, которые мы брали с собой. Я все ела, пила, а когда мы уходили с пляжа, то он меня взвешивал, так как я грозилась, что превращусь в колобок.
   В тот же день, когда я появилась на пляже в мини-бикини, Сергей предложил мне прогулку на катере. Я была в восторге, так как на этот случай припасла чудный наряд: длинную, по щиколотки гофрированную шифоновую юбку на широком поясе и белую с красными мелкими цветочками кофточку – открытую, без рукавов, едва достающую до пояса, и такую же шляпу в тон. Пояс юбки и лента на шляпе были красные. Элегантный, прогулочный костюм. Сергей посмотрел на меня и в раздумье сказал:
   - Слава, я никогда не отдыхал с женщинами и не думал, что это так обязывает.
   - Ты о чем, милый? – хотя прекрасно знала о чем, так как все шло по плану.
   - Рядом с тобой я старомоден.
   - Сережа, я тебя люблю, а о твоей одежде должна была бы позаботиться жена, - и проворно достала из сумки два пакета: белые джинсы и белую с рисунком тенниску.
   Он удивленно повертел их в руках, раскрыл и медленно одел. Джинсы и тенниска были впору и он смотрелся совсем по-другому.
   Я обняла его за талию и подвела к зеркалу. Смотрелись мы отлично.
   - Тебе нравится? – неуверенно спросил Сергей.
   - Очень.
   - Я твой должник, мой маленький психолог.
   - Но я еще не придумала, что у тебя попросить за фирменные джинсы и тенниску.
   - Думай побыстрее, долги надо платить сразу.
   - Карточные.
   Он рассмеялся, и мы заторопились, чтобы не опоздать, так как времени оставалось мало.
   На катере Сергей положил руку на мои плечи и, периодически прижимая к себе, так и не убрал ее до конца прогулки. Джинсы и тенниска, как это не смешно,  добавили ему уверенности в непринужденном обращении со мной на людях.
   На следующий день я показала ему брюки, в которых он должен был ходить днем, и несколько теннисок.
   - О-о! Да ты мне целый гардероб привезла, - сдержанно сказал он.
   Но когда примерил брюки, заявил: -Но я в них как ниндзя.
   - Продолжай париться в спортивных синтетических брюках, если тебя хлопковые не устраивают. Это новая модель и прекрасно смотрится на твоей стандартной фигуре.
   - Ты хочешь сказать, что в этих брюках я соответствую мировым стандартам, - и насмешливо улыбнулся.
   - Безусловно.
   - Хорошо, дорогая, ты права. Нельзя быть консервативным даже в одежде.
   - Я этого не говорила.
   - Неважно, любовь моя, я скоро лишусь всех своих комплексов, о которых даже не подозревал.
   - Я просто хочу, чтобы ты любил меня без оглядки.
   - Без оглядки на что?
   - Ни на что, - и поцеловала, - и поцеловала, повиснув на его шее.
   Весь отпуск мои мысли были постоянно заняты тем, что еще «выкинуть», чтобы дни не были похожими один на другой. И, по-моему, мне это удавалось. Я замечала следы растерянности мужа в некоторых ситуациях, в которые я его ставила в тот момент, когда он меньше всего этого ожидал.
   Возвращаясь из отпуска, когда мы остались в купе только вдвоем и сидели за столиком друг против друга, глядя в окно вагона, я посмотрела на мужа и встретила его взгляд, полный любви. Обошла столик, села к нему на колени, прижавшись к его щеке своей.
   - Любишь?
   - Люблю. Очень пылко и без оглядки.
   - Верю, потому что так же сильно люблю тебя.

                *** 
   Приехав домой,  Сергей  загорелся идеей купить дачу. Мы с ним ездили по дачным поселкам , смотрели дома, пока не приобрели то, чем сейчас с тобой владеем.
   Восторгам не было конца: лес, речка, деревня. Заниматься участком Сергей категорически мне запретил.
   - Я не хочу, чтобы твои мягкие руки огрубели.
   - Так что, будем ехать на дачу и на рынке огурцы покупать, - спрашивала я, пытаясь отвоевать себе хоть грядку.
   - И не только огурцы, клубнику и помидоры тоже, тем более, что на рынке они появляются раньше, чем на дачах. А чтобы соседи на нас не сердились, я куплю косу и буду косить ею сорняки.
   И мы действительно отдыхали на даче, любуясь прекрасным садом. Яблоки, груши, сливы, смородина, крыжовник. Мы даже за сезон не успевали все переработать. Рыбачили, ходили в лес за грибами, вечером допоздна сидели на крыльце, а утром не спеша вставали, отправлялись в деревню за молоком и планировали, как лучше провести день. И вдруг … нелепая смерть.

                Глава 6
   Отогнав от себя грустные воспоминания, я прошла в спальню, которая когда-то служила мне и мастерской. Положила на большой полированный стол ткань, открыла швейную машинку, зачем-то настроила ее, хотя знала, что сегодня строчить не буду, и подошла к большому, во весь рост зеркалу. Медленно, в который раз уже, приложила ткань к себе, но ничего нового зеркало не показало. Тогда я решительно сбросила с себя блузку и юбку и, будучи полуобнаженной, обернула ткань вокруг себя, оставив плечи оголенными. Кончик ткани небрежно свисал слева, я забросила его за плечо, и все стало на свои места. Я увидела себя в воображаемом платье с обнаженными плечами и рукавами ниже линии плеча. Рукава, вернее рукавчики, должны убрать строгость и даже чопорность платья, которая так смущала меня. Великолепно! За работу, пока фантазия и воображение слились в одном порыве. Осторожно раскроила платье и, хотя время было позднее, стала его сметывать. Позвонила домой. Леши не было, а Юлька развлекалась магнитофоном и, судя по голосу, не придала значения моему звонку. В десять вечера я примерила сметанное плате. Ничего, идея смотрится. Главное, аккуратно выполнить задуманное. С сожалением взглянув на платье и часы (как быстро время летит!), стала собираться домой.
   За три дня до праздника платье было закончено. Я примерила, приколола к поясу букетик фиалок, обула туфли и посмотрела как бы глазами капитана (господи, как же хорошо сшить плате не просто к празднику, а как подарок мужчине, которому нравишься, да и тебе он не безразличен!). Долго смотрела на свое отражение в зеркале, на фигуру по-прежнему по девичьи стройную, на тяжелые платиновые волосы («и в кого цвет такой: ни белый, ни русый, и в роду-то такого ни у кого не было», - часто говорила мама), которые отросли и потеряли форму стрижки. Приблизившись к зеркалу, стала разглядывать мелкие морщинки. Вообще-то их еще не было, но при улыбке уже появлялись. Лицо было усталым, у глаз легли синие круги.
   - Надо постричься, решила я, и стала зачесывать волосы по-разному, но,  подняв челку кверху, увидела, что мне идет открытый лоб: я элегантнее, и сочетание с платьем лучше, а если сзади открыть шею, подняв все волосы кверху, так можно и не стричься. Долго мудрила с волосами, и все же нашла решение: впереди их подняла, сбоку зачесала за уши, оставив только завитки, а на затылке – локоны. Приподняла их, чтобы приоткрывалась шея, пока еще ее можно показывать. Конечно, прическа сейчас не смотрелась, но задумка была  правильной и сочеталась с новым платьем. Подумала, что надо чем-то украсить шею. Одной цепочки мало, она на таком пространстве выглядит маленькой и ненужной. Вспомнила, что у Брони был бисер: ее хобби – художественная вышивка бисером. Нашла корзину с рукодельем, в которой обнаружила бусы из золотистого бисера: семь нитей, скрепленных причудливой застежкой, напоминающей скорпиона.
   «Как это Бронислава не успела их разнизать для своих подушек? Спасибо, моя «боевая подруга», твою заботу я ощущаю даже тогда, когда ты так далеко от меня».
   Примерила бусы: «Простовато, но все равно, раз ничего другого нет».
   Домой вернулась в приподнятом настроении в предвкушении  новогодней ночи, проведенной с капитаном.
   Тридцать первого декабря, в семь вечера, неожиданно за Юлькой пришел Вадим. Она открыла ему дверь (ждала!) и радостно защебетала:
   - С наступающим Новым годом, папа, с новым счастьем!
   Вадим не спеша разделся в прихожей, зашел в комнату, по-хозяйски огляделся и включил елку.
   - С  наступающим  Новым годом, Надежда.
   - Здравствуй, - не скрывая раздражения, буркнула я.
   Осмотрев меня критическим взглядом, произнес:
   - А вид у тебя не праздничный, ты что никуда не идешь?
   - Я иду в гости, - ответила сердито, стараясь скрыть от Юли, насколько мне неприятен этот визит.
   - Надежда, пошли к нам, мама тебя ждет. Мы с Юлей посидим, пока ты приведешь себя в порядок, надеюсь, два часа тебе хватит?
   И опять осмотрел с ног до головы своим липким оценивающим взглядом купца, от которого хотелось пойти и вымыться с мылом и мочалкой. Повеяло затхлостью лет, проведенных в доме мужа и свекрови, патриархальным укладом, заведенным для того, чтобы Вадим мог жить, не утруждая себя.
   - Мам, пойдем,а? Опять к тете Любе, ну что за интерес, пойдем к папе.
   Раздражение от самоуверенного тона Вадима и его наглости достигло предела, и уже не обращая внимания на Юлю, я повернулась к нему и с презрением, на которое только была способна, сощурив глаза от негодования, тихо сказала:
   - Я пойду туда, где меня примут и в таком виде, а к тебе никогда, слышишь, никогда не приду, - и вышла на кухню упаковывать торт, который собиралась взять с собой.
   Вадим остался невозмутим, позвонил домой, сказал, что придет после восьми и ушел с Юлей в спальню, где они долго о чем-то говорили и смеялись.
Капитан должен был заехать за мной в половине десятого, и я со страхом думала о том, что Вадим и Юля вообще не уйдут отсюда. «Да пусть сидят хоть до утра, мне-то что за дело», - и решительно вошла в ванную. Приняла душ и стала феном завивать волосы для вечерней прически. Возилась долго и терпеливо: получалось не так, как задумала, и я уже пожалела, что не пошла причесываться к Наташе. А Вадим все не уходил. «Какой же он наглец! Четырнадцать лет не интересовался, как мы живем, а теперь, когда дети выросли – явился». Наконец, заглянула Юля.
   - Мы пошли, мама, с наступающим Новым годом, - и поцеловала меня в щеку.
   - С наступающим, Юля, счастья тебе, доченька.
Дверь захлопнулась. Вадим даже не попрощался. Может быть, «урок пойдет впрок», и он больше не решится нарушать мой покой.
   Времени оставалось катастрофически мало.  Еле справившись с прической, стала наносить макияж на горящее от гнева лицо, но так как торопилась, то все валилось из рук. К половине десятого я кое-как справилась и, игнорируя лифт, быстро спустилась вниз с тортом в одной руке и пакетом с праздничным платьем и подарком для капитана – в другой. Капитан стоял у машины и курил, наверное, приехал раньше.
   - С наступающим, родная, - и, легко коснувшись губами моей разгоряченной щеки, распахнул дверцу машины, предварительно забрав торт и пакет.
   - С наступающим, - рассеянно ответила я, все еще находясь во власти пережитого волнения.
   Машина легко тронулась, и я облегченно вздохнула.
   - Ты чем-то расстроена, Надюша?
   - Да нет, почему ты так решил?
   - Значит,  мне показалось, - деланно-равнодушно ответил он.
   Я помолчала. Нет, это несправедливо, почему капитан не должен знать того, из чего я не делаю тайну.
   - За Юлей приходил ее отец. Она ушла к нему праздновать Новый год.
   - Ты возражала?
   - Нет, не в этом дело. Вадим меня приглашал тоже к себе. Понимаешь, меня, - с неостывшим жаром воскликнула я.
   - Ты его еще любишь?
   Я опешила. Он меня ревнует к Вадиму! А как же иначе, ведь я никогда ничего о себе не рассказывала.
Мы подъехали к его дому.
   -Мой капитан, давай немного посидим в машине, я не хочу вносить в твой дом свой мусор. Я хочу тебе кое-что рассказать.
   - Надюша, может быть, не надо, - глядя перед собой, произнес капитан.
   - Это не займет много времени, хотя охватывает отрезок жизни в четырнадцать лет.
Я жила с мамой и отчимом. Мама очень любила меня, баловала, много времени уделяла моему воспитанию. Благодаря отчиму  мы были обеспеченной семьей. Я была изнеженной и неприспособленной к жизни девушкой. После окончания школы, чтобы не расставаться с мамой, поступила в машиностроительный институт на АСУ в нашем городе, хотя мечтала быть врачом.
Как Ассоль, ждала «принца» и отвергала все ухаживания однокурсников. Вадим учился на четвертом курсе, я его почти не замечала. Несмотря на все его старания, не обращала на него внимания. На втором курсе у меня погибла мама – попала в автомобильную катастрофу. Горе было нескончаемым. Из Мурманска прилетел дядя, брат мамы. Он помог похоронить ее, так как я и отчим были совершенно беспомощны. В это трудное время Вадим был рядом, помогал дяде. И во время похорон и после не отходил от меня ни на шаг. Уезжая, дядя сказал, глядя на стоящего недалеко Вадима:
 - Дочка, если подвернется хороший парень, выходи замуж, Петру (отчиму) тоже надо жизнь устраивать.
После отъезда дяди отчим стал приходить домой навеселе, часто с цветами.
   - Ты мне так напоминаешь Веру (мою маму).
Вадим же в это время создал вокруг меня вакуум. Все считали, что я его невеста. Подруг он обворожил своим вниманием и лестью, и они в один голос советовали выходить за него замуж, расхваливали его красоту и обходительность. А дома жить становилось все более тягостно: отчим уже не скрывал своей любви ко мне. Вот так я вышла замуж за Вадима, затем дети… Я его не любила и не чувствовала себя с ним женщиной, женщину ты во мне пробудил, мой капитан. Но самое ужасное было то, что я как-то утром вернулась домой
- забыла деньги, а на этот день договорилась, что мне принесут куртку для Вадима – и застала в постели мужа с соседкой. Выскочила из квартиры, забрала детей из садика, позвонила Брониславе и поселилась у нее. Четырнадцать лет никто, кроме Брони, мне не помогал  ни морально, ни материально, да от Вадима я бы инее приняла помощи, но все же… Квартира, мебель, машина, пусть не престижная  – это все мы с Броней. Я шила, вязала, залезала в долги. И не только я, но и Броня брала студентов. У меня не было ни минуты свободного времени, но мои дети ни в чем не нуждались … А теперь, через четырнадцать лет, он осмелился переступить порог моей квартиры!
И прошу, не унижай меня ревностью к нему, мой капитан.
   Он взял мою руку и молча поцеловал.

                ***
   Войдя в квартиру капитана, я почувствовала запах хвои. Неужели он поставил елку? – мелькнула догадка и, изменяя своей сдержанности, быстро вошла в гостиную.
   - Елка! – не удержавшись, воскликнула я и, взглянув на капитана, радостно поцеловала его. От моего испорченного настроения не осталось и следа. Оглядев убранную по-новогоднему комнату, обнаружила в ней стол, сервированный на двоих. И свечи… незажженные свечи.
   Боже правый! Бывают же счастливые люди! Неужели сегодня Счастье легонько коснулось меня своим крылом? Собрав всю нежность, я тепло улыбнулась капитану и вышла на кухню, чтобы поставить свой торт в холодильник, затем в спальню – переодеваться. Надела платье, обула туфли, поправила прическу и, мельком взглянув на себя в зеркало (нагляделась, когда шила платье), взяла пакет с подарком и вошла в гостиную. Капитан стоял у елки,  поправляя на ней серебристый  дождик. Я увидела, что на нем новый костюм хорошего покроя и то, что он заворожено, не отрывая взгляда, смотрит на меня.
   Развернула пакет и волнуясь произнесла:
- С наступающим Новым годом, мой капитан, а это мой подарок, - и, подавая ему свитер, добавила:
- Я сама связала.
 - Надюша, спасибо. Я сейчас же надену его и буду чувствовать, как твои руки меня обнимают.
- Нет-нет, - запротестовала я. Это не для праздника. Тем более, что ты так красиво уложил свои волосы.
   Теперь пришла его очередь смущаться, ведь он не считал себя красавцем. А зря!
Капитан привлек меня и поцеловал
- Еще раз спасибо за подарок и за то , что ты такая красивая и нарядная. Ведь мы будем встречать новый год вдвоем, и у меня не будет повода ревновать тебя.
Я засмеялась.
   - Неужели ты ревнив?
   - Да. И открыл это чувство после знакомства с тобой. Но, по-моему, мы слишком много уделяем внимания моей персоне.
   Я хотела еще что-то сказать, но капитан взял со стола коробку и раскрыл ее. Достаточно было беглого взгляда, чтобы определить ее содержимое. Старинные украшения!
   - Надюша, это наши фамильные драгоценности, которые передаются в семье, как реликвия в знак любви и верности мужчин  своим женам. Приобрел их мой прадед для своей жены, затем они перешли моему деду, потом к отцу. Все мужчины (по отцовской линии) были однолюбы. Надюша, я считаю тебя своей женой и дарю их тебе. Прошу, надень их.
   Дрожащими от волнения руками я сняла свою цепочку и бисер, которые рядом с таким великолепием казались полной безвкусицей. Колье, серьги, кольцо (его надел мне капитан и, к моему удивлению, оно оказалось впору) были великолепны, а то, что они были изготовлены в прошлом веке, придавало им мистическую силу.
   Капитан, с нескрываемой любовью смотрел на мое зеркальное изображение, да и я не могла отвести взгляд от бриллиантов, которые при малейшем движении переливались сотней маленьких лучиков. Я даже не представляла, как драгоценности украшают женщину. Недаром в царской России, богатые мужчины знали толк в драгоценностях, и дарили любимым женщинам дорогие украшения.
   Из оцепенения меня вывел капитан, который легонько повернул от зеркала и, предложив мне руку, повел к столу. Усадив за стол, сам сел напротив.
Стрелки часов показывали без четверти двенадцать.
Я молчала – взволнованная и несколько подавленная подарком. «Неужели все так серьезно? Ведь он был женат, почему он не подарил украшения жене… Или у них был, так называемый, гражданский брак… А мы ведь не женаты…»
   Тем временем капитан разлил в бокалы вино и, глядя на меня завораживающим взглядом (Бог мой! Как я люблю этот взгляд), с полуулыбкой произнес:
   - Надюша, я предлагаю тост за уходящий год, самый счастливый год в моей жизни.
Я ответила на его улыбку, и мы пригубили вино.
Капитан положил на мою тарелку закуску, но я даже не взглянула на нее. Я не представляла, как можно есть в таких украшениях. Украшения обязывали!
   - Надюша, что случилось, почему ты стала грустной?
   - Мой капитан, я не могу придти в себя от подарка.
Капитан встал, обошел стол и сел рядом. Что-то хотел сказать, но увидев, что стрелки часов приближаются к двенадцати, вскочил и вернулся из кухни с бутылкой охлажденного шампанского.
   Я тоже заволновалась, ведь надо было загадать желание и мысленно произнести его под бой курантов. Капитан успел разлить шампанское, я успела загадать желание.
   - С Новым годом, Надюша, с новым счастьем!
   - С Новым годом, счастья тебе, здоровья!
   Мы выпили до дна, поцеловались. Обстановка разрядилась сама собой. Капитан, как он выразился, «настряпал столько, что новогодней ночи явно не хватит, чтобы все съесть.
   Были зажжены свечи, елка в свою очередь переливалась огнями, соперничая с подаренными украшениями.
               
                Глава 7
   Нарушая идиллию новогодней ночи, резко прозвенел дверной звонок. Кто-то забыл, видно, убрать руку с кнопки, отчего звон заполнил всю квартиру.
Я недоуменно посмотрела на капитана и почему-то встала.
   - Борткевичи, больше некому, - нахмурив брови, сказал он и продолжал сидеть. А снаружи колотили в дверь, смеялись и кричали:
   - Гордиенко, открывай, мы не уйдем, мы знаем, что ты дома.
   - Придется открыть, - обреченно сказал капитан, не спеша направился в прихожую и распахнул дверь. Моментально прихожая наполнилась смеющейся толпой живописно одетых и полуодетых людей, на некоторых были маски и полумаски, и даже беглого взгляда было достаточно, чтобы определить, как здорово они «повеселились»  до прихода сюда.
   Из пришедшей компании, решительно вырвавшись вперед, выделилась фигура в овчинном полушубке и буквально ввалилась в комнату. В ней я узнала Борткевича. Сбросив свой полушубок на пол и, нетвердо держась на ногах, он направлялся ко мне.
Я так и стояла у стола на фоне елки, смущенная и растерянная, в своем светском платье, которое моментально стало неуместным среди этих людей. Как себя вести я не знала.
   - Фея, это же фея, нет, не просто фея, а божественная фея, - орал Борткевич, привлекая внимание остальных.  – Это теперь так называется встречать Новый год «почти один».
Эгоист, спрятать такой алмаз в своей берлоге и никому ни звука, - продолжал изливаться гость. – Не-ет, фея, давай-ка мы с тобой похристосуемся, - и, широко расставив руки и, плотоядно облизываясь, двинулся ко мне.
   Я испуганно заморгала глазами, спиной почувствовав, что отступать некуда, и уже со стороны увидела себя в глупейшем положении, в которое поставит меня Борткевич.
Но замысел ночного гостя был сорван: в последний момент рядом с Борткевичем появился капитан, резко его повернул, обнял, да так, что тот крякнул.
   С Новым годом, шеф. А христосуются на Пасху, да и то не со всеми. А сегодня всех поздравляют и желают счастья. А особенно это к лицу начальникам.
   - А-а, это ты, старый черт, как всегда, на страже своего сокровища, но держись, я на нее глаз положил еще на вечере. Отобью! Несмотря на все бриллианты, которыми ты пытаешься ее обольстить. Отобью-ю! – и захохотал громко, гомерически.
   - А я тогда тебя убью, - тихо, но четко, без улыбки, сказал капитан. Борткевич моментально присмирел и пробурчал:
   - Ненормальный, шуток не понимаешь, - и повернувшись ко мне, галантно взял руку, поднес к губам и, придав лицу ангельское выражение, а голосу сердечность, сказал:
   - Здравствуй, фея, с Новым годом, я очень рад тебя видеть, - и поспешно добавил, - в обществе моего друга.
Капитан показал на диван у стены.
   - Располагайся, Коля, и немного отдышись, а то ты совсем запраздновался.
Справа, рядом с диваном, почти в углу, украшенном гирляндами из веток елки, стояло кресло, в которое капитан усадил меня. Очутившись в безопасности, в уютном кресле, опять почувствовала себя счастливой и уверенной.
С благодарностью взглянула на капитана, который сидел рядом на диване, глаза наши встретились, он наклонился, незаметно поцеловал в мочку уха и прошептал: «Как ты хороша и как жаль, что люди не понимают того, что они здесь лишние. Давай уедем отсюда куда-нибудь!»
   - Нет, мой капитан, неловко, - и посмотрела на компанию, которая в беспорядке выкладывала на стол, так тщательно сервированный капитаном, какую-то снедь из многочисленных пакетов и выставляла батарею бутылок. То, что не помещалось на столе, уносилось на кухню, и было такое впечатление, что эти люди пришли сюда на постой.
   Капитан тоже молча наблюдал за непрошенными гостями отрешенным взглядом.
   - Мы, наверное, должны им помочь, ведь они твои гости, - промолвила я.
   - Нет, мой ангел, им помощь не нужна, они в любой обстановке ориентируются также хорошо, как и у себя дома. Так что давай это принимать как стихийное бедствие, от которого никто не застрахован.
   А гости тем временем устраивались довольно основательно: появились тарелки, вилки, бокалы, стулья, табуретки из кухни и даже пуфик, который капитан купил для меня в комплекте с туалетным столиком, был принесен из спальни и поставлен к столу. Минут через пятнадцать компания расселась и стала пировать.
   Ни Борткевич, ни капитан, ни я к столу не подошли, а сидели и наблюдали за присутствующими, но никто этого не заметил или не хотел замечать. Все это напоминало спектакль, где мы были зрителями.
   Больше всех за столом выделялась Элеонора: она была навеселе, поэтому смеялась и говорила излишне громко, бесконечно предлагая тосты.
   Рядом с ней, пытаясь быть томадой, суетился мужчина средних лет с интеллигентной внешностью, что не мешало  фамильярно обнимать ее за талию и шептать на ухо какие-то слова, вызывавшие у нее истерический приступ смеха, граничащий со слезами.
   Капитан, наблюдая за Элеонорой, сказал Борткевичу:
   - А Эля, по-моему, уже хороша.
   - Да, последнее время она много пьет, - не спуская с нее глаз, хмуро заметил Борткевич. Он или протрезвел, или раньше больше напускал на себя.
   - А теперь еще, не считаясь с правилами приличия, завела себе «обожэ», видишь, как он ее обхаживает.
   - Это Федорченко?
   - Узнал? Да, он. Встретились случайно в Минске, он там по-прежнему живет. У него жена умерла, так Элеонора и приволокла его к нам. Ну, уж он использует ситуацию, чтобы рассчитаться со мной, а может быть, и с ней за былое поражение.
   - Он что, у вас остановился?
   - До этого пока не дошло. В гостинице.
Элеонора, почувствовав наши взгляды, повернулась.
   - А вы почему сидите, как отшельники, почему не веселитесь? – и шутливо пропела:
   «Не пьющие студенты редки, они повымерли давно…»
   - Федорченко, наливай, давай выпьем на брудершафт.
   Федорченко с готовностью налил ей полный бокал шампанского, но Элеонора, забыв про  свое  предложение, вышла из-за стола и быстро направилась к нам.
   - Юрочка, милый , сыграй. Как я люблю, когда ты играешь и поешь,- при этих словах она обняла его, уткнув носом в свой красивый быст.
   - Ну, допустим, ты любишь, когда не я пою, а кто-то другой, - сказал смущенный капитан, освобождаясь из ее объятий.
    - Юрочка, прошу тебя, сыграй, - томно ворковала Элеонора, пытаясь втиснуться между ним и подлокотником дивана.
   - Юр-рик, сыграй, а я спою, петь так хочется, - сказал Борткевич и тихо добавил, - как раньше.
   Капитан немного отодвинулся, давая возможность Элеоноре сесть рядом, и взглянул обреченно на меня. Я с интересом ждала , как развернутся события. Капитан, оказывается играет, да еще и поет. Ну, капитан!
   - Эля, я сыграю, но при одном условии.
   - Юрочка, я согласна на все твои условия, только сыграй так, как это только ты можешь.
   Капитан быстро вышел из комнаты и так же быстро вернулся. В руках он держал гитару и …цыганскую шаль, которую набросил на плечи Элеоноры.
Элеонора вздрогнула, но шаль не сняла.
   - Итак, Эля, мои условия: все должно быть, как раньше. Коля, садись ближе к своей возлюбленной (при этих словах Элеонора презрительно скривила свои капризные губы и не менее презрительно повела тонкой дугообразной бровью), ближе, ближе. Хорошо, рука, где твоя рука, Коля?
   Борткевич несмело положил руку на плечи Элеоноры и повернулся к ней вполоборота, картинно выставив ногу. Создавалось впечатление, что он сейчас упадет перед ней на колени. Элеонора сделала вид, что ничего не замечает.
   Я почувствовала волнение, как будто это не Элеонору, а меня пытаются помирить с мужем на виду у всех, и почувствовала неловкость, неуместность своего присутствия.
   Капитан метнулся к столу, принес стул и сел перед окаменевшей парой. Затем взглянул на Элеонору, улыбнулся своей чистой улыбкой и тихонько стал перебирать струны, словно нащупывая мелодию. Неожиданно строго спросил у Борткевича:
   - Ты готов, Коля?
   - Д-да, - прохрипел Борткевич и откашлялся.
Комнату заполнила знакомая и любимая мною мелодия старинного романса, под которую Борткевич, печально глядя на Элеонору, запел прекрасным бархатным баритоном:

                «Очи черные, очи страстные!
                Очи жгучие и прекрасные!
                Как люблю я вас! Как боюсь я вас!
                Знать увидел вас я в недобрый час!

                Не встречал бы вас, не страдал бы     так,
                Прожил жизнь бы свою, улыбаючись.
                Вы сгубили меня, очи черные,
                Унесли навек мое счастие»

Гитара рыдала вместе с певцом, вся компания перестала жевать и, повернувшись к нам, замерла.
Борткевич пел страстно, кровь отхлынула от его лица, а рука все сильнее сжимала плечи Элеоноры.
После второго куплета Юра лихо заиграл проигрыш. Элеонора легко вскочила с дивана и вихрем понеслась по комнате. Шаль,  как живая, обвивалась вокруг тонкого стана и подчеркивала каждый его изгиб. Профессионально, по-цыгански, трясла плечами, быстро перебирала ногами и, казалось, что это пламя мечется по комнате.
   Одновременно с Элеонорой в круг вошел и Борткевич, но он не столько плясал, сколько имитировал танец: выбрасывал руки вверх, приглаживал волосы, перебирал ногами и что-то выкрикивал, надо понимать, по-цыгански, как бы раззадоривая плясунью.
   Удивительно, он так преобразился, что действительно стал похож на цыганского барона, и всем своим видом показывал, что это для него пляшет удивительно красивая женщина, что своим танцем она хочет разжечь его и почти достигла цели. Когда Элеонора приблизилась к нему, он стал грудью загораживать ей дорогу, и она забилась, закружилась вокруг него, как в клетке. Когда их танец достиг апогея страсти, музыка как бы оборвалась и перешла на мелодию романса. Борткевич обвил своей рукой талию Элеоноры и привлек ее к себе (капитан мгновенно оказался рядом), другой рукой нежно поднял подбородок и, глядя властно и требовательно в глаза своей возлюбленной, запел:

                Скатерть белая залита вином,
                Все гусары спят беспокойным сном,
                Лишь один не спит, пьет шампанское
                За очи черные, за цыганские…
По-моему, ни одна женщина в мире не выдержала бы такого натиска страсти, любви, желания и требования ответа на свой призыв. И Элеонора не выдержала: гортанно вскрикнула, как раненая птица, и подняв руки к лицу, отчего шаль одним концом упала на пол, выбежала из комнаты. Волочащаяся шаль еще больше подчеркивала сходство с раненой птицей. Борткевич растерянно взглянул на капитана.
   - Иди к ней и проси, моли о прощении и не выходи, слышишь, не выходи из комнаты, пока не помиритесь, - негромко сказал капитан, не прекращая играть на гитаре.
   - Но здесь Федорченко.
   - Горе луковое, ты что не понимаешь, что она любит тебя, любит как прежде.
   И Борткевич понял и быстро направился в комнату, куда скрылась Элеонора. Капитан последовал заним до двери и когда повернулся к нам, то лицом к лицу столкнулся с Федорченко, который пытался выйти из комнаты  вслед за Борткевичем и которого опередил капитан.
Загородив собою дверь и любезно улыбаясь капитан запел голосом, по силе значительно уступающим голосу Борткевича, но более задушевным и грустным, на украинском языке:
                Ти казала в понедiлок
                Пiдем разом по барвiнок,
                Я прийшов тебе нема,   
                Пiдманула, пiдвела.
Компания, моментально отреагировав на ситуацию, подхватила припев:
                Ти ж мене пiдманула,
                Ти ж мене пiдвела,
                Ти ж мене молодого
                З ума-розуму звела.
Федорченко уже с силой отталкивал капитана, но хозяин дома стоял, широко расставив ноги, продолжая по-прежнему улыбаться, только ноздри его вздрагивали, выдавая напряжение, которое он испытывал, стараясь оставаться любезным. Неизвестно, чем бы кончилось их единоборство, если бы на выручку не пришел Петриков – начальник отдела дорожного отдела ГАИ. Он сгреб Федорченко в охапку и потащил к столу, приговаривая:
«Нехорошо, Игорь Владимирович, налить налил, тост сказал, а не выпил. Ты что, провинцией брезгуешь?». Федорченко пытался оказать сопротивление, но из рук Петрикова трудно было бы вырваться и медведю, а уж тщедушному Федорченко, тем более. Дверь осталась в безопасности, и капитан направился к компании , распевая с ними бесконечную песню с перечислением всех дней недели, но все же они благополучно добрались до последнего куплета, и особенно разошлись мужчины, разноголосо исполняя:
                Ти казала, що умру,
                Я купив тобi труну.
                Я прийшов, а ти жива,
                Пiдманула, пiдвела.
   Все это время капитан через всю комнату поглядывал на меня ободряюще, и я была довольна, что никто на меня не обращает внимания – по крайней мере, мне так казалось.
   После того как песня закончилась, Петриков предложил выпить и стал всем разливать водку по рюмкам, не забывая и Федорченко, который безнадежно сидел за столом под бдительным оком самозваного стража. Капитан выпил со всеми и направился ко мне, по пути включив принесенный кем-то магнитофон, из которого полилось:
                Ты - морячка, я – моряк,
                Ты – рыбачка, я – рыбак…
Все засуетились, задвигали стульями, видно было, что засиделись и давно не прочь размяться. Капитан сел на диван, на прежнее место взял мою руку, поднес к губам, затем повернул и поцеловал ладошку.
   - Надюша, ты скучала?
   - Нет, - помолчала и добавила, - очень хочется, чтобы Борткевичи помирились.
   - Мне тоже.
Капитан по-прежнему держал гитару в руках, тихонько наигрывая что-то томительное, влекущее в мечту, к радости.
   Я смотрела на него и понимала, что люблю. Как глубоко я еще не знала, но знала одно, что лучше, чище, правдивее в жизни никого не встречала.
   Глядя мне в глаза, капитан негромко запел:               
                Прекрасный день, счастливый день:
                И солнце и любовь!
                С нагих полей сбежала тень –
                Светлеет сердце вновь.
                Проснитесь, рощи и поля;
                Пусть жизнью все кипит;
                Она моя, она моя!
                Мне сердце говорит.
                Что вьешься, ласточка, к окну,
                Что, вольная, поешь?               
                Иль ты щебечешь про весну
                И с ней любовь зовешь?
                Но не ко мне, - и без тебя
                В певце любовь горит:
                Она моя, она моя!
                Мне сердце говорит.
Это был известный романс Дельвига, но мне казалось, что он звучит впервые и звучит для меня. Голос капитана был удивительно хорош для исполнения романсов. Не спуская с меня глаз, он пел и пел, а я тонула в его глазах, растворялась и, казалось, слилась с его пением, мыслями, его душой.
   Потом капитан отложил гитару и, взяв мои руки, спрятал в них лицо. Через некоторое время посмотрел на меня и взволнованно произнес: «Надюша…»
   Слова были излишни. Мы молча сидели, наблюдая за танцующими, и мало-помалу выходя из окутавшего нас дурмана, неуместного влечения друг к другу.
   Мысли вернулись к Борткевичам, я пыталась спрогнозировать, помирятся они или нет. Некстати пришла мысль, что не простила бы Вадима – никогда. И тут же подумала: «Потому что не любила». «А если бы это был капитан?» - и ужаснувшись, испугавшись своих мыслей, пыталась отогнать их от себя. Но, видно, их тень прошла по моему лицу, потому что капитан тревожно спросил: «Что тебя волнует, Надюша?» Я не нашлась, что ответить, и пожала плечами.
   В это время дверь распахнулась и вошел, одетый в свой полушубок, Борткевич, уверенный и, как всегда, насмешливый.
   В прихожей я увидела Элеонору, которая поправляла прическу, стоя перед зеркалом в своем меховом манто. Лица ее я не видела.
   Обходя танцующих, Борткевич подошел к нам и сказал:
   - Зашел попрощаться, мы уходим, а тебе Юр-рик, я делаю новогодний подарок, - и, показав на танцующих, весело произнес, - дарю всех оптом.
    - На всю жизнь запомню твой подарок, - заметил капитан.
   Затем Борткевич взял мою руку и растроганно сказал:
   - До свидания, фея, ты прекрасна и приносишь счастье, которое распространяется не только на нашего друга…
   Поднес руку к губам, поцеловал, затем, по-воровски оглянувшись на дверь (Элеонора стояла спиной и застегивала пуговицы манто или уже по-рабски ждала своего повелителя), быстро поцеловал мое обнаженное плечо, чем вызвал молчаливый гнев капитана, и, молодо засмеявшись, направился к выходу.
   - Он неисправим, - добродушно заметил капитан, отметив, как и я,что примирение произошло.
После ухода Борткевичей гости стали расходиться. Последними ушли Петриков и Федорченко, который так набрался, что почти не держался на ногах.
    - Можешь взять мою машину и отвезти его в гостиницу, - предложил капитан Петрикову.
   - Какая гостиница? Пусть переночует у меня.
Наконец дверь захлопнулась, и мы остались одни.

                * * *
   - Дикое племя! – заметил капитан, оглядев комнату и стол.
   - Ничего, мы сейчас все уберем, ответила я и направилась в спальню переодеваться.
   - Я сам, Надюша, ты такая нарядная…
   - Мой капитан, чем быстрее мы переоденемся и все это уберем…
   - Тем быстрее будем пить чай, - закончил он и не удержался, взял меня на руки, - какая ты легкая.
   - Пятьдесят семь килограммов. Не размагничивайся, все равно придется убирать.
   - Да, но позволь я отнесу тебя в другую комнату, а то от бесполезного сидения у меня все мышцы затекли.
   - Дай слово, что будешь благоразумным.
   - Даю слово.
   Мы переоделись: капитан в спортивный костюм, а я в махровый халат, который он мне подарил, когда я первый раз появилась в его квартире. Голубой, с темносиними горохами, толстый и пушистый,  он мне очень нравился и был предназначен не для мытья посуды.
«Надо что-то принести из повседневной одежды». Поверх халата я надела клеенчатый передник, в котором капитан мыл посуду, закатала рукава и принялась за дело. Капитан мыл полы во всей квартире и расставлял мебель по своим местам. Когда все было закончено, он проветрил комнату, застелил чистую скатерть, поставил чайник и удивленно воскликнул:
   - Надюша, твой торт по-прежнему стоит в холодильнике. Как они его не съели?
    Когда мы сели пить чай, было шесть часов утра. Капитан не был сластеной, но мои пироги и торты всегда ел с аппетитом, может быть, чтобы доставить мне удовольствие. И сейчас, откусив кусочек торта, радостно воскликнул:
   - Королевский торт! Нет, не зря Борткевич зовет тебя феей.
   - Ты мне расскажешь когда-нибудь о Борткевичах.
   - Обязательно, - все еще улыбаясь, пообещал он, - поспишь, а потом расскажу.
   Действительно, после горячего чая глаза мои слипались и я, мысленно потянувшись, подумала, как хорошо сейчас поспать.
   Проснулась почти в одиннадцать часов утра, капитана рядом не было. Накинув халат, вышла на кухню, где он курил.
   - Выспалась?
   - Да, а ты совсем не спал?
   - Спал, только встал немного раньше.
   Позвонила домой. Леша сказал, что будет отсутствовать целый день, а Юля предупредила о том, что первого и второго будет у отца.  «Прекрасно!»
Сообщила капитану, что домой не ухожу и хотела переодеться, но он мягко забрал у меня платье, сказав:
   - Я хочу, чтобы ты отдохнула в домашней обстановке, а платье обязывает, тем более, что в этом халате ты просто прелесть.
   - Отдыхать, так отдыхать! – весело согласилась я.
   Весь день мы ели, пили чай, смотрели телевизор, лежа на диване, одним словом – бездельничали. К вечеру глаза капитана стали вопросительными. Мне тоже не хотелось уходить, ведь второе января -  воскресенье.
   - Я остаюсь у тебя, мой капитан, только необходимо предупредить Лешу.
   Он благодарно обнял меня за плечи.
   - Я обещал рассказать тебе о Борткевичах, если у тебя не пропал интерес, то я готов, - и сел в кресло, посадив меня к себе на колени. Я прислонилась к нему и  казалось, что более уютно  никогда не сидела.
                * * *
   - Мы с Элеонорой учились в Минске  на юридическом  в одной группе. Она старше меня на три года. Поступала несколько раз и все не проходила по конкурсу. Все ее считали красавицей,  и поклонников у нее было много.
   На первом курсе мы поехали в колхоз, и там Элеонора, увидев у меня в руках гитару
- а играл я из рук вон плохо – сразу взялась за мое музыкальное образование. Она обучила меня, как правильно играть на гитаре, затем показала как играют цыгане. Элеонора  по деду цыганка.
   - Цыганка?!
   - Да, и очень этим гордится. Да ты видела, как она пляшет, но не слышала, как  поет. Так как мы в колхозе все вечера проводили вдвоем, то все считали, что между нами роман.
Понемногу Элеонора научила меня аккомпанировать ей, когда она поет, а пела она, в основном, цыганские песни. Я был почти бездарный, но она терпеливо учила, и мне частенько доставалось от ее характера, если я играл не так, как она требовала. При малейшей ошибке она вскакивала и почти с кулаками набрасывалась на меня.
   - Как я тебя учила? Свои импровизации оставь для дурочек, которым будешь петь любовные серенады.
   Я терпел, хотя не выносил никакого насилия, но почему-то выпады Элеоноры меня не обижали, наверное, она сумела за короткий срок привить мне любовь к гитаре. В результате мы подружились. Несмотря на то что я был молод, на красоту Элеоноры не реагировал, а она смотрела на меня как на младшего. И до сих пор так смотрит. Подруг у нее не было, слишком гордой была. Я заменил ей подругу.
   Через месяц после колхоза все поняли, что нас связывает лишь дружба, и поклонники с новой силой стали ее атаковать. Успех у всех был относительный: она играла с ними, как кошка с мышью, ссорила между собой, а в результате прибегала в нашу комнату и пела под гитару. Но как-то так получилось, что она выделила Федорченко. Интеллигентный, сын прокурора, он всегда приносил цветы и билеты на всех звезд эстрады. Часто приглашал ее в ресторан, модное кафе.
   Мне он почему-то не нравился и я не скрывал свою неприязнь от Элеоноры. Но она упорно встречалась с ним. Почему? Наверное, будучи дикой и необузданной, видела в нем то, чего в ней не было. Федорченко прозрачно намекал всем, что собирается на ней жениться. По-видимому, на это были основания, так как болтуном его не назовешь. Мы с Элеонорой были из Могилева и на летние каникулы уезжали вместе, Федорченко провожал нас, и я, из вредности, ни на минуту не оставлял их наедине. Пять часов мы ехали молча: я не расспрашивал, А Элеонора ни о чем не говорила. После каникул мы с ней встречались на вокзале, как договаривались, и ждали поезд.
   На перроне на Элеонору уставился парень и не сводил с нее глаз. Проследил в какой вагон мы сели, и утром, опять будто бы невзначай столкнулся с нами в Минске и молча следовал за нами до общежития.
   Элеонора все видела, и это ее развлекало: она шептала мне на ухо всякую чушь, а затем целовала в щеку. Я знал, что она пыталась завлечь вокзального поклонника. Ну что ж, почву она нашла благодатную!
   Борткевич, а это был он, вскоре появился в общежитии с тортом и цветами. Зашел в комнату, где жила Элеонора и, не обращая на нее ни малейшего внимания, под веселый смех девченок стал дарить им цветы. Девченки вскипятили чайник и, не понимая, в чем дело, продолжали веселиться. Через некоторое время пришел Федорченко, и они с Элеонорой ушли. Борткевич и виду не подал, что заметил их уход и продолжал угощать девченок. Когда Элеонора вернулась, он был еще в комнате, но тут же встал, шутливо представился  и удалился.
   На следующий день он опять пришел и увидел в коридоре Федорченко, который направлялся в ту же комнату. К двери они подошли одновременно. Борткевич открыл дверь и на глазах Элеоноры (она была одна в комнате) отодвинул Федорченко, да так, что тот отлетел к противоположной стенке коридора, и зашел в комнату, подперев спиной дверь, в которую рвался Федорченко.
   - Да что ты себе позволяешь, - вскипела Элеонора  и, как дикая кошка, кинулась на Борткевича. Он поймал ее руки, силой привлек к себе и поцеловал, продолжая спиной удерживать дверь. Но Федорченко удалось вскочить в комнату, и он видел, как Борткевич целует задыхающуюся от ярости Элеонору. Затем он отпустил ее, расхохотался и ушел.
И пошло, поехало…
   Борткевич приходил в общежитие почти каждый день, несмотря на откровенную ненависть Элеоноры. Если Элеонора была одна в комнате, а дверь заперта, то он стучался в нее и грозился выломать.
    Федорченко пытался заступиться за свою подругу, но Борткевич  смотрел на него, как на пустое место и отодвигал, как неодушевленный предмет, когда он попадался ему на дороге. Кроме Элеоноры он не видел никого.
   Управы на Борткевича не было: он недавно с красным дипломом окончил наш институт, был мастером спорта по тяжелой атлетике, неоднократно защищая честь института, был любимцем всех, а то, что он влюбился в Элеонору, было само собой разумеющимся, и если бы он даже в щепки разнес общежитие, то и это сошло бы ему с рук.
   И все же он приучил всех к своим визитам, а Элеонора, вначале со злостью, а затем уже обреченно  говорила: «Горе мое луковое». Если ему удавалось попасть в комнату, то он бесцеремонно и безжалостно целовал Элеонору и говорил: «Или моя, или ничья». Все девченки завидовали Элеоноре, а она совсем затосковала: Федорченко видеть не хотела и все чаще и чаще приходила к нам в комнату, куда Борткевич не позволял себе зайти.
   Однажды под вечер она пришла ко мне бледная с черной шалью на плечах. В комнате я был один, было скучно, и ее приход меня обрадовал.
   - Юрочка, он моя судьба, - сказала она, почти упав на единственный стул. – Я больше не могу противиться ему. Он победил, я раба его, - и заплакала.
  Я пытался ее утешить, предлагал поговорить с ним.
   - Нет, Юрочка, я ездила к цыганке гадать, и она сказала: «Судьба», да я и сама чувствую, - и опять заплакала, а затем плача запела что-то цыганское, тоскливое, раздирающее душу.
Я с трудом подбирал аккомпанемент и готов был сам рыдать вместе с ней.
   В середине пения дверь открылась, и в комнату тихо вошел Борткевич, да так и застыл у двери. Элеонора сидела к нему спиной, рыдала, пела и ничего не видела, а я молча играл.
   Закончив пение, Элеонора уронила лицо на руки и заплакала: она прощалась с девичеством.
   И вдруг, не отходя от двери, запел Борткевич. Элеонора вздрогнула, но голову не повернула. Борткевич пел  слышанный тобой романс. Я невольно подошел к нему и
Аккомпанировал. Надюша, он пел так же страстно, как и сегодня. Затем круто повернулся и вышел.
   - Юрочка, это было предложение, - со вздохом промолвила Элеонора и добавила, - от судьбы не уйдешь.
   Неделю его не было. Элеонора почернела, глаза лихорадочно блестели и были обращены к двери. В воскресенье утром Борткевич пришел в новом дорогом костюме, с цветами, с кротким выражением лица и сделал ей предложение. Она его приняла.
Свадьбу решили сыграть после сессии.
   Любовь их была страстной, почти первобытной. Они осунулись, взгляды горели огнем, и казалось, что ничего хорошего из этого не получится. Часто приходили к нам в комнату,
Сидели, обнявшись, и пели. Их пение было почти профессиональным, и все общежитие было на ногах, если они пели: стояли в комнате и в коридоре. Как Элеонора сдала сессию, до сих пор не пойму.
   Свадьба была в ресторане. Борткевич смотрел на Элеонору, как на икону, от его дерзости и грубости, с которой он ее завоевывал, не осталось и следа: он был влюбленным и ручным.
   С первого дня их совместной жизни, а жили они на квартире, которую снимал Борткевич, между ними установилось полное взаимопонимание, разногласий и ссор вообще не было, потому, что любое желание Элеоноры было для Борткевича законом.
Одевал ее как царевну, глее он доставал для нее наряды и украшения, оставалось загадкой. В институт и из института возил на машине. Уже тогда он работал в ГАИ. И ни у кого даже в мыслях не было, что он у нее «под каблуком». Она любила его, и он это знал, и то, что баловал ее, было вполне естественным.
   Перед нашим окончанием института Борткевичу предложили должность начальника ГАИ в Могилеве. Элеонора была счастлива, ей хотелось вернуться домой. Я же взял свободный диплом и тоже возвратился в Могилев к отцу, но с работой еще не определился. Вот тут-то Борткевич и решил мою судьбу. Если Коля сумел укротить Элеонору и жениться на ней, то уговорить меня работать в ГАИ для него было парой пустяков.  Так я  связал  свою судьбу с ГАИ и Борткевичами, и  наверное, навсегда.
И вдруг у Борткевича роман с секретаршей. Узнал я об этом от Элеоноры, а он мне, как и Элеоноре, объяснил, что романа не было, а случилось все по пьянке. Я знал, что пьяным он никогда не бывает, может напустить на себя, но у него жесткий контроль в отношении спиртного. Однако Борткевич твердо стоял на своем – по пьянке. Ты ведь не знаешь, что в свои сорок девять лет он чуть не стал еще раз отцом.
   - Да, он мне рассказывал. И это не пьянка, а психологический импульс…- и замолкла оттого, что нечаянно почти выболтала то, что являлось чужой тайной.
   - Он тебе рассказывал об этом? – удивился капитан.
   - Да, - коротко ответила, всем своим видом показывая, что больше не намерена обсуждать эту тему. Капитан тепло улыбнулся, покачал меня, как маленькую на своих коленях и промолвил:
   - Это хорошо, что он тебе все рассказал, и хорошо, что ты хранишь его тайну, и хорошо то, что они, наконец, помирились.
                * * *
   Весь январь у нас с капитаном было что-то вроде медового месяца. Я после работы забегала домой, а затем уходила к нему. Возвращалась поздно вечером на машине капитана. Детей не интересовали мои частые отлучки из дому. Началась сессия. У Леши она проходила спокойно, размеренно, без суеты. А у Юльки это была первая сессия, и нервозности было столько, как будто она училась в Оксфорде, и все предметы нужно было сдавать на иностранном языке. После сдачи экзамена она бежала к ближайшему телефону-автомату, выдыхала «сдала» и сразу вешала трубку. Затем были каникулы.
Леша уехал на спортивную базу, а Юле я достала путевку на городскую базу «Днепр».
   Все наладилось в моей семье, а отношение капитана (ему уже присвоили майора, но я по-прежнему называла его «мой капитан») ко мне успокоило мою впечатлительную натуру. Но все в жизни относительно…

                Глава 8

   В конце февраля Юля заболела ангиной, которая дала осложнение на уши. Ее положили в областную больницу, и я не знала покоя: страх, что Юля оглохнет, неотступно следовал за мной. Врачи сделали все возможное, и только правое ухо слышало не полностью. В дальнейшем требовалось санаторно-курортное лечение.
   Не только февраль, но и март прошел в волнениях. В апреле у капитана была «запарка», да и у меня начались дачные заботы. Иногда все же удавалось нам вместе приехать на дачу, и мы лихорадочно пытались сделать максимум работы и так же лихорадочно любили друг друга. В мае стали строить планы  о поездке в отпуск вдвоем.
* * *               
    …Как-то среди ночи я открыла глаза и, как ужаленная, вскочила с кровати. Сердце бешено билось, руки оледенели, ноги еле держали дрожащее тело.
Взглянула на часы – четыре.
   Что меня испугало? Посмотрела на Юльку. Она спала на животе, одна нога выглядывала из-под  одеяла. Поправив одеяло, пошла в другую комнату – посмотреть на Лешу.
Мужчина! Спал на спине, подложив руку под голову.  «Замлеет рука», - высвободила и положила вдоль тела на одеяло. Леша даже не шелохнулся. Ну и сон! Хоть из пушки стреляй. Пошла на кухню, достала бутылку минеральной воды, открыла, немного отхлебнула и устало села на стул. Волнение постепенно стихало.
    Что меня разбудило? Что испугало? Или что-то приснилось? Сон…да, сон…
Я видела что-то ужасное, но что? Я кричала, кого-то звала. Да-да, это сон меня напугал.
Последнее время я плохо сплю, мне снятся какие-то кошмары, от которых я часто просыпаюсь. Утром пытаюсь вспомнить, что видела,  и не могу, а в душе остается осадок какой-то утраты. И мысли о капитане… Наши неопределенные отношения. Нет, он не изменился, но при встрече как-то двусмысленно молчит. Он ждет от меня решения, а я не могу, так как с детьми все труднее и труднее, особенно с Юлькой: участились ссоры, непонимание. А капитан? Ему хочется счастья, любви, семейного покоя. А что я могу предложить – семейные проблемы и будни, будни…
   Так что же мне приснилось? Отчего я проснулась в таком испуге?
 Нервы, надо сходить к врачу, пусть выпишет что-нибудь успокоительное. А может быть, надо отдохнуть. Конечно, я просто устала. Ведь уже начало июня. У капитана в июле отпуск, и мы вдвоем поедем в Крым, к морю, он сказал, что возьмет семейную путевку.
Семейную…Я представила себя с ним на берегу моря и от предвкушения счастья зажмурилась.  Да, я устала,- и пошла досыпать.
   Но сна не было, в голову лезли всякие мысли и бессознательное напряжение: надо вспомнить сон, обязательно.
В шесть зазвенел будильник, и я с тяжелой головой поплелась на кухню. Взбодрив себя чашечкой кофе, принялась готовить завтрак. 
* * *   
   В отделе было затишье: отпускная пора. Я села за свой стол и стала смотреть в окно: небо синее-синее, как море. Деревьев в окно не было видно – седьмой этаж. Достала папку с бумагами: работа была не срочной, но сидеть без дела не хотелось, стала просматривать алгоритм по решению сантехнической задачи, но что-то мешало вникнуть в суть расчетов.
На душе было тревожно. Вспомнила … Юлькины намеки на отпуск, на отпуск с семьей.
Какая семья? Леша едет со студенческим отрядом. Кстати, а когда он едет? Что-то последнее время совсем ничего не знаю о нем. Юлька собралась с Вадимом и его матерью в Крым, а о том, как я буду отдыхать, и речи не было. Но Юлька зря ничего не говорит, да и глазенки у нее были хитрые-прехитрые. Что она задумала? Неужели мой отпуск с капитаном сорвется? Нет уж, дудки, я заслужила отпуск, и никто не сможет мне помешать. Опять стала думать о капитане, думать с любовью, нежностью, тоской и какой-то виной перед ним. Да, я и только я виновата в том, что мы не вместе, ведь влечение друг другу не ослабло, а усиливалось с каждым днем, и все мучительнее стали расставания. По телефону мы вообще говорить не могли, а только молчали. Господи, это молчание по телефону было пыткой для обоих. Каждый хотел встречи и знал, о чем думает другой. Какие же могут быть слова?
   На обеденный перерыв не пошла, лень было двигаться. Заварила кофе, достала бутерброд, откусила, но кроме горечи во рту ничего не ощутила. Печень давно не давала о себе знать. Этого только не хватало.
* * *
   И вдруг, как ток прошел по всему телу: перед глазами четко, как на экране, прошел весь сон, - от начала и до пробуждения.
Мне снилось, что я с Юрой шла по зеленой лесной поляне, усеянной ромашками. Я была в голубом  летнем платье, а Юра был одет в форму гусара, хотя было очень жарко. Мы собирали ромашки, смеялись и были счастливы. Из ромашек Юра сплел венок, надел мне на голову, и мы стали танцевать под музыку гавайской гитары, которая, казалось, лилась с неба. Юра целовал меня и в танце поднимал в воздух, опускал и опять целовал. Его глаза сияли, и он был очень красив в форме гусара, на фоне зелено-белой поляны. Затем он остановился, посмотрел на небо, на котором не было ни единого облачка, сказал, что надвигается гроза и ему надо посмотреть, есть ли в лесу какое-либо укрытие, и пошел в сторону леса, который обступал поляну со всех сторон. А я увидела рядом озеро, совсем крошечное, по которому плавало трое лебедей. Я стала их кормить, бросая кусочки хлеба все ближе и ближе к берегу. Один лебедь отделился и подплыл совсем близко ко мне.
Я отступила немного от воды, чтобы лебедь тоже вышел за мной. Он был очень грациозен, и мне захотелось его всего увидеть на берегу. И лебедь вышел!
   Я взглянула на него и, о ужас! Буквально в двух шагах от меня стояло чудовище, напоминавшее бегемота с открытой отвратительной пастью и глазами , горящими кровавым огнем. Я закричала и бросилась бежать, но слышала за собой топот и чувствовала дыхание чудовища, преследовавшего меня. Еще мгновение,  и я повисла в воздухе, беспомощно перебирая ногами. Из последних сил закричала: «Юра, Юра, спаси!»
И увидела, как из леса вышел Юра с пистолетом в руках и стал целиться, видела дуло, направленное, как мне казалось, на меня. Выстрела я не слышала, но почувствовала падение и удар о землю, который и разбудил меня.
     * * *
   Дрожащими руками взяла чашку с остывшим кофе и стала пить маленькими глотками. Перерыв заканчивался. В коридоре послышались шаги и смех сотрудников, но в отдел никто не вошел. Видно,  пошли в техархив смотреть чьи-то покупки и свои показывать.
   Допив кофе и немного успокоившись, я вдруг почувствовала острую необходимость если не увидеть, то хотя бы услышать Юру. Подошла к телефону, набрала его служебный номер, но мне сказали, что его нет. Я села к столу с уверенностью, что сон мой вещий и что с Юрой у меня ничего не получится.
     « Нет, нет, - кричало все мое существо, - неправда, сегодня среда, и сны не сбываются, это просто бред.  Чушь по телевизору показывают, чушь и снится. Я люблю  его и никого больше, и никому его не отдам».
   Но мысли о том, что сон вещий, уже не покидала меня  ни на минуту. Разболелась голова.  Я выпила две таблетки цитрамона и услышала телефонный звонок. Загадала: «Если это он, то все – бред, и все будет по-прежнему». Сняла трубку и услышала тревожный, любимый, самый дорогой в мире голос:
- Надюша, ты мне звонила, что случилось?
Я вложила в голос всю теплоту, на которую была способна, и сказала:
- Здравствуй, мой капитан, все хорошо, просто у нас в организации затишье, полугодовой план выполнили, а теперь временная передышка. А мне стало почему-то грустно, и я захотела услышать тебя.
- Так может быть, ты приедешь ко мне?
- Когда? Ты ведь на работе.
- Я заеду за тобой через пятнадцать минут, если можно.
- Нет, не надо. Я сама через полчаса приеду к тебе, - ответила я, так как скрывала ото всех свои отношения, - мне нужно здесь кое-что уладить, - как можно мягче добавила я.
- Ну хорошо, дорогая. У тебя, правда, все в порядке? – все еще тревожась спросил Юра.
- Да-да! Все нормально, так мы договорились?
- Конечно, - медленно произнес капитан, как будто размышляя над чем-то.
– Я жду тебя, родная.
Я зашла на рынок, купила три гвоздики – пусть будет праздник – огурцы, помидоры, зелень и поехала к капитану. Ехала и волновалась, как девушка, которая не уверена в свидании. И так было всегда, когда я ехала к нему: я любила его, любила с первой встречи, однако долго не признавалась в этом даже себе. Но сердце не обманешь!
   А вот и остановка. Сдерживая желание спрыгнуть из троллейбуса и побежать, я с достоинством вышла и … попала в сильные руки капитана.
   - Надюша, я так рад, что ты приехала, - и заглянул мне в глаза, видно, все еще сомневаясь в причине неурочного визита. Я взяла его под руку – первый раз днем, всенародно – чем вызвала еще большее удивление, и молча прижалась к нему. Так дошли до подъезда его дома и поднялись к нему в квартиру. В прихожей капитан набросился на меня, как после долгой разлуки. Мы задыхались от поцелуев, но оторваться друг от друга не могли.
   Как очутились в постели, не помнили, но когда порыв прошел, то долго лежали молча, боясь прервать то блаженное состояние, в котором находились. Но тревога осталась, и я подумала о том, что хорошо бы поговорить с Лешей и узнать, что замышляет Юлька. Он обязательно расскажет, а может быть, с Юлькой? Нет, ее лучше не трогать, она как порох...
   Открыла глаза и встретилась с внимательным взглядом капитана, который тотчас его отвел. Порой мне казалось, что он читает мои мысли. Я как-то сказала ему об этом, на что он, невесело усмехнувшись, ответил: «Дорого я бы дал, чтобы их прочесть».
   - Ты что так посмотрел на меня, мой капитан, как будто заподозрил в чем-то?
   Он повернулся ко мне, крепко, по-мужски, поцеловал, затем прижал к себе и заговорил быстро, четко, как бы отрепетировано.
   - Надюша, я тебя очень люблю. Фортуна никогда меня не баловала, даже наоборот. Да ты и так обо мне все знаешь, я тебе все о себе рассказал и я, честно сказать, не надеялся на ее милости. Да, я мечтал о счастье, но ведь мечтают все, а счастливы по-настоящему единицы, и я тоже не очень-то надеялся на счастье с большой буквы. Но вдруг фортуна сжалилась и послала тебя. Я не любил никогда. Даже в школе меня миновала первая любовь, и вот сейчас, в сорок три года, счастье лавиной обрушилось на меня. Глубина моей любви безмерна, но тебе это счастья не принесло.
   - Неправда, - робко пыталась протестовать я.
   - К сожалению, правда, - сказал он, поцеловав меня в висок, - правда. Я хочу видеть тебя счастливой, готов горы свернуть для этого, а вижу лишь твои извиняющиеся глаза, когда ты на «ненадолго» буквально «прибегаешь» ко мне и через некоторое время вынуждена уходить. Я не могу встречаться взглядом в такие минуты: я – здоровый мужик, а до сих пор беспомощно смотрю тебе вслед, и сердце мое сжимается от любви, жалости
и … бессилия. Я знаю, такая жизнь недостойна тебя, а как ее изменить, если ты уходишь от решения? Сейчас ты уйдешь, а я останусь в своей холостяцкой квартире и буду метаться здесь, в результате не приняв никакого решения. А последнее время я просыпаюсь оттого, что во сне постоянно теряю тебя, ищу-ищу и не могу найти…
   От его слов я вся сжалась, холод пробежал по телу. Он это сразу уловил, заботливо укрыл одеялом и, еще крепче прижав к себе, продолжал:
   - Я стал суеверен, Надюша, боюсь за тебя, и если ты мне долго не звонишь, то мое воображение услужливо рисует картины, достойные фильмов ужаса: и под колесами автомобиля, и в больнице с какой-то страшной болезнью, и еще бог весть что, о чем даже стыдно вспомнить. Но ты позвонила, и опять во мне вспыхнуло солнце жизни и надежды. Мне хочется быть рядом с тобой, родная моя, защищать от житейских неурядиц тебя и твоих детей, умножать твои радости и делить невзгоды. Но как? Тупик. И из него можешь вывести только ты.
   Я повернулась к нему, стала лихорадочно целовать лицо, губы и шептать:
   - Молчи, молчи… Я знаю… Мне самой больно разлучаться с тобой, больно терзать твою жизнь, но все… слышишь, все… Дай мне три дня, и я все решу. Я скажу детям о тебе…
 о нас. Леша поймет, а Юлька?... Что-нибудь придумаю. А сегодня я останусь с тобой…
до утра… Сейчас позвоню домой и скажу, что задержусь…
   А сама гладила его, целовала, возбуждала – только бы он ничего не говорил, только бы молчал. И он не выдержал: мужчина в нем победил.
   После урагана обоюдных ласк мы лежали обессиленные и успокоенные. Затем я встала, и не стесняясь своей наготы, подошла к телефону, привычно набрала номер. Трубку сняла Юлька. Я набросила на себя рубашку Юры, которая лежала рядом на полу, как будто Юлька могла по телефону увидеть мою наготу.
   - Как дела? – осведомилась я.
   - Нормально, ты скоро придешь, - требовательно спросила она. Я не ответила на ее вопрос и, пытаясь выиграть время, задала свой.
   - Вы ужинали? В холодильнике жареная курица, картошка. Леша, наверное, днем не ел, предложи ему борщ. Компот на плите, а пирожки в кастрюле…
   - Не суетись, - прервала меня дочь, - мы все найдем. Так во сколько ты придешь?
   - Поздно. Я у тети Лены. Есть повод. Приду очень поздно, так что не ждите, ложитесь спать.
   - Так-та-а-а-к! – протянула Юлька и положила трубку.
   - Вот и все, - сказала я бодро, подкатываясь под бок своего дорогого человека.
   Боже! Если бы он знал, как я его люблю и как боюсь потерять. Я недавно поняла, что дети относятся ко мне потребительски и только ждут, когда подрастут крылья, чтобы выпорхнуть из родного гнезда, и их совсем не волнует, что творится на душе матери. В результате на фоне семьи растет неприглядное растение, и имя ему – одиночество. А как еще хочется жить! И как жизнь зависит от того, кто рядом с тобой. А если этот человек любит, любит бескорыстно, всей душой, какой может быть удивительной жизнь. Ведь, в сущности, я еще не жила! Нет, нет! Я не упущу своего счастья, и пусть детям не очень понравится мое решение, но Юра сможет быть им, если не отцом, то хорошим другом.
С Лешей они поладят, а с Юлькой…? Все устроится. Юра мудрый, он и с ней найдет общий язык. А если не найдет?  Найдет, обязательно найдет.
* * * 
… С приближением расставания тревога медленно вползала в сердце. И вот уже она медленно обвилась вокруг него, и стало трудно дышать.
   - Пора, мой капитан, половина пятого.
   - Да, Надюша, пора.
 Подошли к двери, я стояла спиной к нему и не могла отойти в сторону, чтобы он открыл ее. Страх, граничащий с предчувствием, леденил душу. Капитан стоял сзади, не проявляя признаков жизни. Я повернулась к нему. В милых глазах полыхнул отсвет моей тревоги и немой вопрос.
  - Юра, я люблю тебя, - сказала я, стоя перед ним, как школьница,  и тихо, - очень люблю.
Глаза его вспыхнули огнем радости такой силы, что я поняла, как долго и терпеливо  он ждал этих слов. Мы вернулись в комнату и там, сидя на диване и прижав меня к себе, как ребенка, Юра почти торжественно сказал:
   - Я даю тебе слово чести, родная, что ты никогда не пожалеешь о своих словах.
   Равновесие вернулось ко мне, и я с улыбкой произнесла:
   - Юра, уже пять.
Какое прекрасное имя: Юра, Юрий. Наконец, я смогу его произносить, наконец, я могу не таиться перед ним, боясь назвать по имени, чтобы он в интонации произношения не услышал любовь, которая с каждым днем росла в моей душе.
   - Да, ты права.
Я пропустила Юру первого, испугавшись, что снова перед дверью мне станет страшно.
   Улицы были пустынны, и мы приехали к моему дому быстро. И опять страх предательски сжал сердце и хотелось почему-то заплакать.
   - Юра, поцелуй меня.
Долгий, нескончаемо долгий поцелуй, а затем:
   - Все будет хорошо, Надюша, ты увидишь, все образуется.
   - Я позвоню тебе,Юра.
                Глава 9
   Осторожно ключом открыла дверь и «нос к носу» столкнулась с Юлькой. Виновато пробормотала «доброе утро» и попыталась проскользнуть в комнату. Но Юлька преградила мне дорогу и грубо бросила: «Может быть, оно у тебя и доброе после бурно проведенной ночи». Опешив от тона и слов, смысл которых дошел не сразу, я ударила дочь по щеке, почувствовала под рукой влагу и сразу поняла, какую допустила непоправимую ошибку. Схватила за плечи обезумевшую и вырывающуюся дочь, стала ее целовать, приговаривая: «Ну дурра я, дурра, прости свою неудачливую мать, прости, прошу тебя».
   Юлька пыталась отбросить меня и выскочить в дверь, при этом она кричала, изо рта, вместо слов вырывались вместе со слюной какие-то нечленораздельные звуки.
   - Леша, Леша,- на крик выскочил взъерошенный, заспанный сын.
Он понял все по-взрослому. Схватил Юльку на руки и чужим голосом сказал:   
   - Если можешь, придержи ноги.
Прижал к дивану и коротко бросил:
   - Воды.
Я принесла, судорогой сведенными  руками, воду.
Он снял с себя майку, намочил ее и стал обтирать ею Юльку, которая билась в истерике и кричала: «Сволочи, твари, отпустите меня…».
   - Скорую, самим нам не справиться, - пытаясь разжать зубы сестры и влить в нее воду, сказал Леша.
   Скорая приехала быстро, хотя я, кроме «срочно»  и домашнего адреса ничего не в состоянии была произнести.
   - Истерика, - констатировал врач, как только вошел в комнату, в которой Леша продолжал удерживать сестру на диване.
   Фельдшер, высокий сутулый парень, быстро открыл саквояж и также быстро сделал укол обессилевшей от крика Юльке, через некоторое время – еще один. Затем врач мучительно долго писал, коротко задавая вопросы Леше. В результате на журнальном столике росла стопочка каких-то маленьких бумажек – рецептов. Посмотрев на меня, он сказал:
   - Больной необходимо лечение в стационаре, направление я оставил, - и он небрежно махнул рукой на стопочку.
   - Нет, нет…- простонала я.
Врач еще раз внимательно посмотрел на меня и пошел к выходу, бросив на ходу:
   - Примите успокоительное,  ваша помощь  сейчас не нужна. Ей нужен покой и спокойная семейная обстановка.
Хлопнув дверью, они ушли.
    Я посмотрела на Юльку: бледное, ни кровинки, лицо, испарина на лбу, глаза закрыты. На одном веке пульсирует голубенькая жилка. Жалость, безмерная жалость охватила меня. Я упала перед ней на колени и беззвучно зарыдала. Леша осторожно поднял меня и увел на кухню.
   - Пойдем, я дам тебе валерьянку.
На кухне я обняла Лешу и стала плакать, уткнувшись лицом в его уже мужскую грудь.
Выплакавшись , взяла со стола чашку с валерьянкой, которую он приготовил, выпила.
Леша, забыв сполоснуть, налил в эту же чашку свежезаваренный чай. Чай отдавал валерьянкой, был ужасно неприятен, но мне хотелось испытать хоть какие-нибудь неудобства, чтобы искупить случившееся. Леша молча жевал бутерброд с вареной колбасой, прихлебывал чай из своей пол-литровой чашки (школьный подарок одноклассницы) и поглядывал на часы. Допив чай, вымыл чашку, поставил на место, взял рецепты и сказал:
   - Я сейчас сбегаю в аптеку, деньги у меня есть, - предупредил он мой вопрос, - а затем в институт.
Минут через пятнадцать Леша вернулся и стал объяснять, что и как принимать, но, увидев, что я не слушаю, взял лист бумаги и все на нем записал.
   - Мам, ну я пошел, часа через два забегу, - быстро поцеловал в щеку и добавил: - все  обойдется, не принимай близко к сердцу, просто у Юльки …- не договорив, быстро вышел из квартиры,  не дожидаясь лифта, побежал вниз по лестничным маршам к выходу.
   Когда шаги стихли, я несмело вошла в комнату, где наркотическим сном спала моя дочь.
Не решаясь близко подойти, боясь разбудить, смотрела издали на ее алебастровое лицо.
«Как она похожа на Вадима! Да и характер его унаследовала: взрывной, нетерпеливый, не выносящий никаких возражений».
Заметила, что волосы спутаны, наверное, на ночь не расчесывала, под глазами синие круги. Неужели она всю ночь меня ждала? Конечно же,  ждала, позвонила Елене, которая была еще в отпуске и, не дозвонившись, стала волноваться. Бедная девочка! А я, забыв про свой долг, не пришла ночевать домой. Хороший пример для подражания! Даже Леша никогда не задерживается после одиннадцати, а уж Юлька, тем более, несмотря на ее фокусы. Боже, что я скажу ей , когда она проснется, а что если у нее опять начнется истерика, а Леши нет дома. Вдруг она не захочет принимать лекарства? Что сказал Леша? Кажется, что придет через два часа, хорошо бы, если бы она проснулась при Леше».
С такими мыслями я вышла на кухню, плотно закрыв дверь комнаты, в которой спала Юлька, села и погрузилась в то состояние, которое называла «отсутствие всякого присутствия».
   Через два часа, как и обещал, забежал Леша. Юля спала. После его ухода я села в кресло и задумалась: «Сама все испортила. Как теперь сказать детям о своем решении. Надо поговорить вначале с Лешей, нет сейчас нельзя – Юля все болезненно воспримет, надо подождать…»
   Когда я посмотрела на дочь, то увидела ее открытые глаза, направленные, как две колючки, на меня. Внутри у меня все сжалось: бедная девочка…
Осторожно подошла к ней.
   - Я принесу тебе лекарство.
   - Не надо, мама, я здорова, - спокойно ответила Юля.
   Я села на край дивана и поправила одеяло, которым она была укрыта.
   - Мама, я хочу, чтобы ты поехала с нами в Крым.
   - ???
   - Ну, со мной, папой и бабушкой. Папа вчера сам хотел тебя об этом попросить. Он просидел до одиннадцати, но, так и не дождавшись тебя, ушел…
   «Ах, вот в чем дело! Надо серьезно с Вадимом поговорить, это уже переходит все рамки приличия».
   - И бабушка велела передать, что она была  бы очень рада, если в этом году отдохнули всей семьей.
   «Бабушка?! А где же она была, когда вы были маленькие и болели. Она даже не разу не позвонила и не предложила свою помощь. Нет уж, увольте!»
   - А если бы ты попросила Лешу, так он бы тебе не отказал. Соглашайся, мама, прошу тебя, - из глаз Юли брызнули слезы.
   - Ну хорошо, хорошо, поговорим об этом вечером, и Леша дома будет, - пыталась я выиграть время.
   - Нет, надо решать сейчас, на завтра у нас билеты, и мы втроем улетаем.
   - Путевка возвратная, поэтому времени мало.
   - Юля, но теперь летний сезон, и билеты на самолет трудно достать, - не зная, как выпутаться из создавшегося положения, сказала я.
   - Бабушка сказала, что достанет, соглашайся, мама.
   Я в панике молчала. Ехать с Вадимом  и его матерью после четырнадцати лет борьбы за выживание, как себя, так и детей, и раньше бы не согласилась, а теперь, когда я полюбила… Нет, ни за что!
 Я вложила в свой голос самые теплые ноты, на которые была способна, и сказала твердо:
   - Нет, Юля, мы с твоим папой никогда не любили друг друга, а теперь после четырнадцати лет раздельной жизни нас ничего не связывает. Я не могу это сделать, даже по твоей просьбе. Могу поехать с тобой и Лешей, куда вы захотите, но только не с твоим папой. Мы чужие, понимаешь, чужие…
   Не успела я опомниться, Юлька, как кошка, прыгнула на подоконник (окно было по-прежнему открыто) и, слегка раскачиваясь на ногах, с искаженным от гнева лицом, закричала:
   - Если ты, сделаешь хоть шаг ко мне, я прыгаю вниз.
   С ужасом я смотрела на открытое окно и на обезумевшую дочь.
   - Это он, он виноват, твой «мент». Я ненавижу его, и если ты сейчас не дашь мне слово, что больше никогда не будешь видеться с ним, ни разу, никогда, я прыгну вниз, и тогда посмотрим, как ты с ним будешь счастлива. Ну?
   У меня от страха отнялся голос и я хрипло выдавила:
   - Я согласна.
«Боже, Юля уйди с окна».
   - Т-так, ты дала слово. А теперь я хочу, чтобы ты и Леша поехали с нами, - и отпустила руку, которой держалась за раму.
   - Я согласна на все, только уйди с окна, Юля.
  Юлька спрыгнула с подоконника, но от окна не отошла.
   - Мама, ты всегда учила нас уметь держать слово.
   - Да, Юля.
   Я почувствовала такую слабость, что даже трудно было сидеть. Позвоночник не держал мое тело, а силы по капле ушли из него. С трудом поднявшись с дивана, вышла на кухню. Взяла растворимый кофе, не глядя, всыпала через край в чашку и залила кипятком. Вспомнила все статьи и заметки в газетах о самоубийствах и содрогнулась. «Нет, только не это, я согласна на все твои условия, Юля, девочка моя».
Неслышно сзади подошла Юля и обняла меня, прижавшись к спине. Я почувствовала, как она дрожит всем телом.
   - Все нормально, Юля, - ровным голосом сказала я.
   - Ты не сердишься, мама?
   - Нет, тем более, что ты права.
   - Мама, миленькая, знаешь, даже если он тебе и нравится, то все пройдет. Поверь моему опыту(?). Помнишь, что со мной было, я так любила тогда, а он испугался, струсил. Я так страдала… Думала, что это конец…, а через полгода все прошло, и мне даже противно вспоминать о нем.
   От пережитого напряжения лицо Юли было в красных пятнах.  «Она еще не успокоилась, надо быть осторожной, иначе опять будет нервный срыв».
   - Я тебя понимаю, мама, - горячо продолжала дочь. – Подумай хорошенько, зачем он тебе?  Ты в таком возрасте, что секс тебя уже не волнует(?), ты просто боишься остаться одна. Не бойся, мама, я пока замуж не собираюсь, а Леша, наверное, скоро женится, у тебя появятся внуки, а уж они не дадут тебе скучать.
   - Да, Юля, ты действительно права, да мы ведь с тобой все решили.
   - Так позвони ему сейчас, зачем откладывать, реши проблему, как хирург, хоть и больно, но надо потерпеть один раз.
   - Я так и сделаю, но позвоню из аэропорта, перед вылетом самолета, так будет лучше, - сказала я, почти успокоенной дочери.
   - Да, так будет лучше, - согласилась Юля, - а то будет искать с тобой встречи, объяснений, - и нервно рассмеялась.
   - Юля, давай пообедаем, мне что-то есть захотелось, - бодро сказала я, с отвращением думая о еде.
   - Я согласна, - и пошла в ванную мыть  руки.
Когда пришел Леша, мы с Юлей мирно заканчивали обедать, затем Юля вымыла посуду и, весело напевая, стала укладывать сумку для отдыха.
   - Леша, пообедай сам, - устало сказала я, и пошла в ванную,  принимать  душ.
«Только не думать ни о чем, ни о чем. Сейчас самое главное – Юля. Это переходный возраст, да и год у нее был не из легких. Отдохнет на море, смена обстановки всегда укрепляет организм. Необходимо заказать билеты мне и Леше. А Юра? – душераздирающе крикнул кто-то внутри. – Юры больше нет. Нет! – с нечеловеческой болью ответила я. – Главное, ни о чем не думать».
   - Леша, ты когда освободишься в институте? – приоткрыв дверь , но не выходя из ванной, спросила сына.
   - Да я и сейчас почти свободен, а к концу недели буду свободен, как ветер.
Целую ночь я не сомкнула глаз, лежала, как деревянная, и слушала, как рядом, на своей кровати, свернувшись калачиком, сопит дочь.  «У Юли нос заложен, необходимо прогревание, а то и до гайморита недалеко. У ее отца хронический гайморит, - бесстрастно констатировал кто-то внутри»
   Этот «кто-то» утром заказал на самолет два билета, один для себя на среду, а второй  на субботу – для Леши.
   После позднего завтрака Юля ушла к отцу, предварительно уточнив, когда приедем мы с Лешей.
Спустя некоторое время прозвенел звонок, я вошла в ванную и открыла воду.
   - Мама, отец звонит, подойдешь? – заглянул Леша, вопросительно глядя на меня.
   - Да.
   - Надежда, ты действительно приедешь в среду, - спросил самоуверенный голос Вадима,
   - и,  не дождавшись ответа, добавил, - так сказала Юля.
   - Да.
   - Давно бы так, а то не семья, а черт знает что.
   «Главное – Юля, больше ни о чем не думать», - и положила трубку.
     С понедельника оформила отпуск, объяснив Ленке, что Вадиму подвернулась горящая путевка и, увидев ее перепуганное лицо, поспешно вышла из отдела, пробормотав:
   - Ну, я побегу, а то работы невпроворот.
Вечером, после ужина, когда Леша сел смотреть телевизор, я сказала:
   - Леша, я никогда ни о чем тебя не просила и всегда старалась вести себя демократично, насколько это мне удавалось, так?
   - Да, мама, - недоумевая, ответил сын.
   - А сейчас я прошу и, надеюсь, что ты мне не откажешь, и не будешь задавать вопросов.
   - ?
   - Я прошу тебя, сынок, поехать с нами отдыхать в Крым. Юля с отцом уже улетели, у меня билеты на среду, у тебя на субботу.
   - И мы будем жить с ними в санатории?
   - Наверное, нет. К твоему приезду я сниму квартиру, но адрес санатория, я все же положила на твой письменный стол вместе с билетом. Если не понравится, уедешь обратно через неделю.
   - Хорошо, мама.
                * * *
В тот вечер несколько раз звонил телефон, но подходил Леша и трубка молчала. Ночью опять была бессонница.
   Во вторник Леша предложил съездить на дачу: начала поспевать ранняя клубника. Я так накинулась на сорняки, как будто они были причиной всех неудач и чем скорее я избавлюсь от них, тем лучше будет для меня. Мелькнула мысль о Юре, как он копал и как я любовалась его красивым мускулистым телом, но я одернула себя: «Главное – Юля. Только не думать ни о чем».
   Вечером снова звонил телефон и на Лешино «Алло» трубка молчала. Несмотря на усталость, ночь была без сна. В среду мною овладело беспокойство. С утра, побросав в сумку что подвернулось под руку, я сказала сыну, что хоть самолет летит в шестнадцать часов, но необходимо зайти на работу, и в двенадцать часов, отклонив предложение Леши проводить, ушла из дому. Надо было позвонить Юре!

                Глава 10
   Когда я вошла в квартиру Брониславы, было чувство, что очутилась в склепе. От тишины звенело в ушах. Осторожно, чтобы не шуметь, поставила сумку в прихожей и подошла к телефону. «Надо сразу, как хирург», -вспомнила слова дочери. И, опустившись на пол, горько, по-детски, заплакала от безысходности и беспомощности, оставшись наедине со своим горем. А затем началась истерика. Я каталась по полу и выла, как зверь, попавший в капкан. И тут же на полу, видно, обессилев от нервного истощения и бессонных ночей, уснула.
   Проснулась оттого, что солнечные лучи нащупали меня и немилосердно опаляли лицо.
Подняла руку и посмотрела на часы. Без четверти три. До отправления самолета остался час и пятнадцать минут. Зарегистрировать билет уже нет времени, но успеть на самолет можно.
   - Хватит киснуть, как-никак ты глава семьи и когда-то добровольно взяла на себя этот непосильный труд. Юлька права в одном: надо вопрос решать хирургическим путем.
Резать – резать по живому, быстрее заживет.
   Так подбадривая себя и вливая решительность виде настойки валерьянки, я подошла к телефону, но ноги неожиданно подкосились, и я, прислонившись к стене, едва удерживалась на них. Упрекнула себя в малодушии, с трудом оторвалась от стены, заглянула в аптечку, нашла пузырек настойки пустырника и, пренебрегая всякими рекомендациями, вылила все содержимое в чашку. Запила из чайника и быстро подошла к телефону.
   Перед тем как набрать нужный номер, прислонилась к стене, закрыла глаза и сразу, очень четко,  увидела его лицо и тревожные глаза. Почему тревожные? А-а, потому, что я обещала позвонить ему через три дня, сегодня уже четвертый…
   В голове вспыхнуло пламя, жар которого сконцентрировался на лбу, и потребовалось огромное усилие, чтобы не закричать от боли. Перед глазами запрыгали огненные шарики, мешающие рассмотреть милое лицо.
   «Прости меня, Юра, прости, мой капитан, прости, любимый. Прости за несбывшиеся мечты, прости за обман. Я люблю тебя, люблю, люблю… Но есть долг, ты знаешь, что это такое. Мой долг – материнский, я не знаю, сумеешь ли ты это понять. Отношения наши были честными, и первый раз я иду на ложь, на обман. Но это святая ложь, иначе своим любящим сердцем ты меня не поймешь. Ведь, потеряв дочь, я никогда не смогу быть счастливой, даже с тобой. Прощай и не поминай лихом…»
   Все это вихрем пронеслось в голове, и я набрала номер Юры.
   - Привет.  (Хотела сказать, мой капитан, и не смогла!). У меня  изменились обстоятельства, и я завтра не смогу придти к тебе, - выпалила я наигранно-бодрым голосом.
   После небольшой, совсем небольшой паузы, от которой у меня стало холодно внизу живота, он очень тихо произнес:
   - А послезавтра? 
   - И послезавтра не приду. Еду с мужем и детьми в Крым, - не меняя тона, ответила я.
   - А как же я? Ведь я люблю тебя, - спокойно, без каких-либо эмоций в голосе спросил он.
   - Не смеши, какая любовь – это импульс, через неделю и следа не останется от твоей любви, - и наигранно, по театральному  рассмеялась, чувствуя, как слабеют руки и губы становятся деревянными.
   - Надюша, милая, только не клади трубку, - скороговоркой заговорил капитан. – Поверь, безвыходного положения нет,  родная моя. Тебе трудно, где ты, я приеду, мы все уладим, ты слышишь, слышишь меня, нет безвыходного положения, не клади труб…-
последние слова я услышала как бы издалека, рука с трубкой упала на аппарат, все поплыло и я, ухватившись за него, почувствовала, что теряю сознание.
   Неизвестно, сколько длился обморок, я приходила в себя и опять проваливалась в бездну. Когда окончательно очнулась, за окном были теплые летние сумерки. Очень болела грудная клетка, как будто ее били палками, хотелось вздохнуть, но не могла. Открыла рот и пыталась зевнуть, чтобы воздух проник внутрь и я смогла бы, наконец, вздохнуть. Не получилось. Осторожно встала и, держась за стены и мебель, дошла до кухни. На столе стояла чашка с водой, которой я запивала лекарства. Прислонясь спиной к дверному косяку, вылила остатки воды себе на грудь. Не помогло. Лекарств больше не было. А в пенале? С трудом передвигая ноги, пошла в желанный угол, хотя знала, что лекарств там нет. Открыла, и в глаза сразу бросилась начатая бутылка водки. Вспомнила, что сама ее сюда поставила для компрессов. Дрожащими руками взяла бутылку и также осторожно вернулась в комнату. На полу увидела валяющийся телефон, но все внимание было сосредоточено на бутылке с водкой. Приткнувшись в кресле, зубами вытащила пробку и припала губами к горлышку. Чувствовала, как обжигающаяся влага льется в меня, вспомнила про свою печень, но допила все до капли. Сидела и прислушивалась к себе: пройдет или не пройдет. Попробовала осторожно вздохнуть. Не получилось. Решила, что надо немного полежать, но чувствовала – до дивана не дойти. Потихоньку сползла с кресла на пол, вытянула руки и ноги, подумала, что как хорошо было бы вот так умереть.
   - А дети? – спросил внутренний голос.
   - Они уже взрослые, - ответила я мысленно.
   - Взрослые, но не самостоятельные, без тебя они пропадут.
   - Нет, не пропадут. Леша взрослый, ему я не нужна.
   - А Юлька? Что с ней будет без тебя? – допрашивал голос.
   - Что будет, то будет, - ответила я равнодушно.
   - Не прикидывайся, ведь не все равно. Возьми себя в руки и живи так , как жила. Все проходит, и это пройдет.
   - Не пройдет. ЭТО не пройдет.
   Я застонала, но подсознательно отметила, что дышать стало легче, потом в теле появилась сладкая истома. Вспомнила капитана, последнюю ночь с ним и бесстрастно констатировала:  «Лучшего в жизни  больше ничего не будет, а жить как жила – нет уж, увольте». Вздохнула полной грудью, села на полу и стала хладнокровно вспоминать, куда Бронислава складывала свои снотворные. Она когда–то рассказала мне о том, что после смерти мужа приняла решение иметь дома что-нибудь такое, чтобы в случае необходимости можно было бы свести счеты с жизнью.
   Поискала таблетки в серванте, не нашла, посмотрела среди банок на кухне, тоже не было. И тогда, торопясь, стала выдвигать подряд все ящики, снимать с полок книги, не заботясь о том, что квартира превращается в чердак, на котором свалено все подряд. Когда была потеряна последняя  надежда найти таблетки, опять стало трудно дышать, а безысходность надвигалась черной тенью. Подумала, что можно отравиться газом. Немного стало легче. Пошла на кухню. Захотелось есть, но есть было нечего. Поставила чайник – решила попить чай. Достала из шкафчика варенье, нашла пачку галетного печенья. Уже допивая чай, вспомнила, что видела в пенале красивую коробку конфет (Броня всегда держала что-нибудь  вкусненькое  про запас), и так захотелось шоколада.
Встала, достала коробку, налила еще чашку чая, и каково же было мое удивление, когда, открыв коробку, я увидела ее содержимое. Да-да, там было много упаковок со снотворным. Я радостно рассмеялась.. Наконец-то!
   Поспешно, будто боясь, чтобы никто не отобрал, прижала коробку к груди, налила в большую чашку воды (мне всегда трудно было проглотить таблетку, а здесь – ого! сколько надо глотать), пошла в комнату, села в кресло и задумалась. «Писать или не писать последнее письмо».
   - Ай, зачем писать, шептал кто-то внутри, - теперь все равно. Разберутся и без тебя.
Взглянула на часы: электронное табло бесстрастно показывало двадцать часов тридцать минут. Поставила коробку на колени, взяла чашку правой рукой, осторожно положила в рот одну таблетку и запила водой. Как ни странно, но таблетка проглотилась с первого раза. Ободренная таким успехом, я взяла еще таблетку, но она не глоталась. Вода закончилась, а таблетка осталась во рту. Набрала полный чайник воды, взяла полотенце и все это принесла в комнату.
   «Главное, ни о чем не думать, ведь первую таблетку я прекрасно проглотила». Поудобнее села в кресле, расслабилась и, спокойно положила таблетку в рот, прихлебнула из чашки, затем резко откинулась назад. Вода попала в дыхательное горло, я закашлялась, но таблетка проглотилась. Я с упорством стала глотать таблетки, несмотря на то, что рвотный позыв выбрасывал их обратно: платье, полотенце – все было мокрым. Руки дрожали от напряжения, и часть таблеток рассыпалась и раскатилась по полу.
   Сколько таблеток проглотила, не знала, так как не каждая попытка была успешной, но вдруг меня затошнило, и я откинулась в кресле. Все поплыло…

                Глава 11
   Связь прервалась.  «Откуда она звонила? Из дома? Что-то случилось? Что? Телефонные гудки с тревогой отозвались в сердце Гордиенко. Трубку взял Леша.
   - Леша, пригласи к телефону маму, - отбросив конспирацию, сказал он.
   - Ее нет, она уехала в аэропорт, у нее самолет в шестнадцать.
   - Она не захотела, ушла в двенадцать, сказала, что еще на работу заедет. А кто это?
   - Милиция, из дому не уходи, я сейчас поеду в аэропорт, а потом позвоню тебе.
   В аэропорту ее не было, да он и не надеялся, просто надо было удостовериться.
   «Она не зарегистрировала свой билет, в аэропорт не пришла, значит в городе.  Ведь он говорил с ней час тому назад. Потерян час! Где она?  И в таком состоянии. Оперативность и только оперативность».
   Из аэропорта позвонил Леше, сообщил, что его мама в аэропорт не приехала, и спросил, кто из ее подруг может знать хоть что-то.
   Леша не знал подруг своей мамы. Гордиенко заехал к ней на работу. В отделе была Лена. Она смотрела на него во все глаза, но ничего вразумительного сказать не смогла, кроме того, что Надежда Всеволодовна должна была лететь в Крым.
   Вернулся к Леше, который ничего не понимая, испуганно смотрел на него.
«Подруги, какие подруги, была одна и та уехала»
   - Леша, сходи в гараж, посмотри, на месте машина или нет, я вернусь через два часа.
   На дачу ехал, включив сирену, пытаясь выжать из мотора больше лошадиных сил, чем в него было заложено. Одного взгляда было достаточно, чтобы увидеть, что ее здесь не было, но скрупулезно проверил дом, чердак, баню, гараж, сарай с дровами. Нет, ее здесь не было!
   Сидя в машине, пытался собраться с мыслями, наметить какой-то план поиска, но любое решение наталкивалось на тупик. Так ничего и не придумав, с силой хлопнув дверцей, вкладывая в нее всю злость на себя.
   У подъезда дома столкнулся с Лешей.
    - Был в гараже?
    - Да, машина на месте.
   Гордиенко взъерошил волосы, они уже были в квартире. Боже, как он был счастлив здесь! «Спокойно, без эмоций. Она в городе, я чувствую это, но она в беде, это я тоже чувствую».
   - Леша, у тебя есть адрес,  куда она собиралась ехать?
   - Да, ведь я тоже через  четыре дня должен ехать туда.
   - Знаешь, дело очень серьезное. Ты сказал «должен». Почему? Ты что не собирался ехать?
   - Нет. Но мама попросила и не дала объяснений. Она была очень расстроена. Я думаю, это проделки Юльки…, - и что-то не договаривая, замолчал.
   - Дай мне адрес, - и, взглянув на листок, отметил неровный почерк той, ради которой ему и жизни не жалко. «Волновалась, как я мог допустить такую оплошность?»
   Набрал служебный номер телефона Борткевича:
   - Коля, пропала, Надюша, должна была ехать к дочери и бывшему мужу в Крым, но в аэропорт не пришла. Вопросов не задавай, ничего не знаю, сын тоже ничего не знает, звоню с его квартиры. Но он считает, что ее дочь может внести ясность. Диктую адрес.   Записал?  Необходимо, чтобы кто-то, Коля туда срочно вылетел. Я прошу тебя, Коля.
И еще… ты постарайся быть на месте – дома или на работе. Милицию? Не знаю, но больницы и морги, наверное, надо обзвонить. Если что, позвонишь, - и привычно назвал номер телефона, по которому так часто звонил.
   - Леша, давай еще раз спокойно подумаем, где или у кого может быть твоя мама.
   - Н-не знаю, - заикаясь , ответил он. Слово «морг» оказало на него паралитическое действие.
   - Вспомни все, что она вам говорила, нет, не в последние дни, а вообще.
   Леша крутил в руке карандаш и молчал. Через некоторое время он выдавил:
   - Когда-то мама мне сказала, что если с ней что-либо случится, то необходимо за советом обратится к крестной.
   - К кому?
   - К крестной, тете Броне, но она в Челябинске, да и разговор был давно, когда крестная была в городе.
   - У тебя есть челябинский телефон твоей крестной?
   - Да, но надо предварительно заказать.
   - Давай телефон.
   Леша взял телефонную книгу, где на страничке  «для заметок» были записаны два номера: служебный и домашний. Гордиенко быстро набрал номер и сказал: Коля, мне необходимо срочно заказать два номера телефона в Челябинске. Чем быстрее, тем лучше, - и назвал номера телефонов.
   Гордиенко и Леша, молча, ждали звонка, хотя и не возлагали на него больших надежд.
Ждать долго не пришлось.
Путано все время сбиваясь, Леша пытался рассказать своей крестной, что произошло, но на другом конце провода его не понимали. Тогда Гордиенко взял трубку из рук Леши и четко сказал:
   - Это из милиции. Пропала ваша подруга Надежда, должна была лететь к мужу в Крым, но в самолет не села.
   - Запомните, к бывшему мужу она никогда, слышите, никогда не полетит и не поедет.
   - Но…
   - И никаких  «но». Немедленно проверьте мою дачу, Леша знает где.
   - Проверил, ее там нет.
   - Тогда мою квартиру по адресу, - и срывающимся голосом назвала адрес. – И немедленно, если закрыта, выламывайте дверь. Быстрее, прошу вас, - уже не скрывая тревоги, закричала трубка.
   - Леша, на квартиру к Брониславе.
   - Я возьму ключи, - поспешно открыл ящик мебельной стенки и растерянно сказал: ключей нет.
   Гордиенко стрелой вылетел из квартиры, Леша еле успел вскочить в машину. Взглянул на часы: двадцать один час пятнадцать минут. Мысль лихорадочно отсчитала время: шесть часов тридцать минут от ее телефонного звонка. Много! «Где ты, родная моя, держись. Я ищу тебя» Стремительно выскочил из машины, молнией взлетел на площадку третьего этажа, ногой каратиста выбил дверь вместе с блоком, влетел в квартиру, и…
Увидел ее бездыханную в кресле. Профессионально окинув взглядом разгромленную квартиру и, увидев упаковки из-под снотворного, он все понял.
   - Открой балкон и окно, - кусая губы, чуть слышно сказал растерявшемуся Леше, осторожно укладывая ее на пол и приступая к массажу сердца.
   - Подсоедини телефон и набери номер, - продиктовал домашний телефон Борткевича.
   - Скажи, чтобы подождал, я сейчас подойду. Иди сюда и продолжай массировать так, как я. Схватил трубку и отчеканил:
   - Срочно реанимационную бригаду, отравление снотворным, - и, назвав адрес, резко положил трубку, сменив Лешу, у которого ничего не получалось.
   Через четверть часа, показавшиеся Гордиенко и Леше вечностью, приехала бригада. Сделав несколько уколов, посовещавшись,  унесли пострадавшую.
   Гордиенко и Леша тоже поехали вслед за ними в областную больницу. Спустя некоторое время туда приехал Борткевич с главврачом.
   До трех часов утра не прекращалось движение в реанимационную палату и обратно. Забегали врачи, вносили и уносили что-то. Борткевич с Петриковым три раза уезжали и привозили коробочки с медицинскими препаратами. Гордиенко следил за всеми тревожными, сузившимися глазами. Первый раз в жизни он испытывал страх и ощущал свое бессилие.
   Леша стоял рядом со сжатыми кулаками и с мольбой периодически взглядывал на чужого мужчину, который стал единственно близким в этом тяжелом для него испытании.
А окаменевший Гордиенко знал: раз Борткевич здесь, он достанет любые лекарства, он сделает все от него зависящее, и у него больше возможностей и здравого смысла, чем у него сейчас. А ему приходится бездействовать и терпеливо ждать, пока идет борьба за бесконечно любимого человека. Бездействовать… Это невыносимо. Но ничего не остается, как ждать, смогут ли врачи победить смерть. А врачи молчат.
   Наконец, к ним вышел сухонький старичок-врач в пенсне, с «чеховской» бородкой.
   - Будет жить ваша Надежда, - и тихонько похлопал по руке Лешу, отчего у него на глазах навернулись слезы.
   - А теперь по домам, ваше присутствие здесь ей не поможет, а вам надо отдохнуть.
Борткевич подошел к Леше, молча взял его под руку и повел к выходу. Гордиенко же не двинулся с места. Врач внимательно посмотрел на него, увидел осунувшееся лицо и, ничего не сказав, указал на ряд стульев у стенки.
   А Гордиенко поклялся себе, что ни сейчас, ни потом ни на минуту не оставит ее одну и что будет караулить ее здесь, в больнице, и заберет к себе домой, несмотря ни на какие сопротивления, и ее в том числе. Всю вину за случившееся он взял на себя и не мог этого простить.
   В семь утра Борткевич привез Лешу, который молча опустился на стул рядом с Гордиенко. В девять прошла группа врачей и скрылась за дверью, с которой Гордиенко не спускал воспаленных глаз. Пробыли они в реанимационном отделении тридцать семь минут.
                Глава 12
Было десять вечера, когда автомобиль симферопольского ГАИ, с которым Борткевич заранее связался  по телефону, доставил Элеонору к санаторию, указанному на листочке бумаги.
   Элеонора в самолете пыталась осмыслить, что же произошло. Звонок Коли срочно вылететь в Крым и найти дочь феи (так впервые назвав на юбилее, продолжал называть Коля знакомую Юрочки).
   Оказывается, фея исчезла, на самолет не села, дома нет, в больницах и моргах тоже. Юрочка в большой тревоге. Объяснив  ситуацию, Коля добавил:
   - Я не могу поручить это чужому человеку, так как  если что-то случилось с феей,
Юр-рик не выдержит – сломается. Мы не можем этого допустить, Эля.

* * *
   Вадим, его мать и Юля, так и не дождавшись бывшей жены, невестки и матери в одном лице, мирно смотрели телевизор, когда Элеонора вошла к ним.
   - Извините, - обратилась она к Вадиму, полному брюнету с масляными глазами, -  я из милиции, хотела бы поговорить с вашей дочерью.
   - Откуда? – и два слезящихся глаза уставились на нее, изображая гнев.
   - Что случилось? – в свою очередь спросил Вадим, откровенно рассматривая красивую ночную гостью. Но Элеонора уже обратилась к Юле.
    - Юлечка, я хочу задать тебе наедине несколько вопросов о маме.
   - С ней что-то случилось? – вскочила Юля, чуть не плача. Я звонила домой, но трубку никто не берет.
   - Нет, нет, - попыталась жестом успокоитьее Элеонора, - но она пропала.
   И  не давая никому опомниться, взяла Юлю за руку:
   - Мы сейчас с тобой выйдем в холл и поговорим, хорошо?
   - Я протестую,- категорически заявил отец.
   - Папа, раз надо, значит надо, - так же категорично осадила его дочь.
   В холле они сидели недолго. Элеонора сумела найти подход к строптивой девченке, которая,  плача, рассказала ей все: и про утренний приход мамы домой, которую ждал,  и не дождался папа, чтобы предложить отдых всей семьей, и про истерику, и про свою угрозу выброситься из окна.
   Элеонора с ужасом слушала Юлю и теперь была окончательно убеждена, что тревога Юрочки небезосновательна. «Срочно надо позвонить Коле и сообщить, что дело очень серьезное.
* * *
    Ей дали место в гостинице на одну ночь по удостоверению. Позвонила домой. Телефон не отвечал. От дежурного ГАИ узнала, что Борткевич в областной больнице, пострадавшая в реанимационном отделении, вопрос стоит о жизни и смерти. Элеонора сказала дежурному, что вылетит первым утренним рейсом.
   В аэропорту ее встретил Петриков.
   - Как пострадавшая? – вместо приветствия спросила Элеонора.
   - Врачи сказали, что будет жить.
Усаживаясь в машину, Элеонора увидела, проходивших мимо Юлю с отцом. «Как же я не заметила их при посадке в самолет?» Приоткрыв дверь машины, окликнула: -Юля!
Юля повернулась и подошла к машине.
   - Если хотите, мы вас подвезем в город. Твоя мама в больнице, сейчас ей лучше.
Не проронив ни слова, Юля села в машину. Подошел Вадим.
   - Садитесь,- недружелюбно бросила Элеонора.
Она поняла, что он хитро настроил дочь, чтобы через нее вернуться в семью, но, видно, его бывшая жена предпочла смерть семейной жизни с ним.
   По пути из аэропорта Элеонора подробно расспрашивала Петрикова о состоянии больной.
   - К утру ей стало лучше, и врачи сказали, что будет жить, - спокойно говорил он. – Но Николай Степанович вместе со мной ранним утром объехал всех медицинских светил города, буквально поднимая их с постели, и уговорил, чтобы в девять они все собрались на консилиум и приняли решение о дальнейшем лечении пострадавшей. Ни он, не я не сомкнули глаз в эту ночь.
    - А Юрочка, - спросила Элеонора, игнорируя присутствие Вадима и Юли.
   - Почернел, от двери в реанимационную не отходит. Это он ее нашел в чужой квартире.
Выходя из машины, Элеонора удивилась количеству машин ГАИ.
   - Это Николай Степанович их сюда вызвал, ведь надо врачей привозить и отвозить, да и так, мало ли чего, - невозмутимо объяснил Петриков.
   «Ах ты, мой Коляша, - с нежностью подумала Элеонора, - я уверена, что ты все сделал, что было в твоих силах,  использовал все свои возможности».
   Первым, кого она увидела, когда они вошли в здание гостиницы, был Гордиенко. Он напряженно, как перед прыжком, стоял у двери, рядом с ним находился взволнованный высокий юноша с такими же пушистыми ресницами, как и у «пичужки» (так про себя окрестила Элеонора больную, когда впервые увидела ее на юбилее с Юрочкой. Несмотря на всю ее «упаковку», хороший рост и изысканную манеру держаться в незнакомом обществе, в ней было что-то от испуганной птички).
               
* * *
   Элеонора направилась к Гордиенко, но ее перехватил Борткевич, которого она н. е заметила. Прикоснувшись к щеке Элеоноры и ничего не сказав, он посадил ее на один из стульев. Юля подошла к Леше и ухватилась за его руку. Он  даже не взглянул на нее. Вадим спокойно прошел к окну и сел на стул. Облокотившись о подоконник, он с нескрываемым интересом  рассматривал небритое лицо Гордиенко и украдкой бросал любопытный взгляд на Борткевича. Было крайне интересно, чем покорила работников ГАИ его бывшая жена-тихоня – Надежда, тем более начальника ГАИ, который проявлял к ней такое участие. Он его знал в лицо по одному из случаев его вынужленно-холостяцкой жизни. После «расслабона», который устраивался раз в неделю, когда они на рассвете развозили своих «девочек», их остановила служба ГАИ и, обнаружив, что его друг сел за руль в нетрезвом виде, отобрала водительские права. И тому (вместе с ним и Вадиму) пришлось оббивать пороги  ГАИ. Дело почти «выгорало», но начальник ГАИ, несмотря на авторитет протежирующего, наотрез отказался помочь: пьяный за рулем – это более чем криминал. Говорили, что начальник ГАИ строгий, деловой и неподкупный, не признающий фамильярности, несмотря на демократичность во взглядах.
    В двенадцать часов сердобольный старичок-врач вышел и сказал:
   - Муж и дети могут войти к больной, только предупреждаю: не разговаривать.
При слове «муж» Вадим неуклюже подхватился со своего стула, но насмешливый взгляд Элеоноры и широкие напряженные плечи Гордиенко у двери заставили его круто повернуться и выйти из больницы, не к месту хлопнув дверью.

* * *
   Гордиенко первым переступил порог палаты, за ним вошли Юля и Леша. Она лежала бледная с темными кругами вокруг глаз. Все трое стали всматриваться в ее лицо с закрытыми глазами.
   Гордиенко шагнул вперед, встал перед кроватью на колени и взял ее руку в свою. Рука была ледяной. Юлька тоже подошла к кровати, но остановилась у ее спинки, Леша так и остался стоять у двери.
   Прошло некоторое время, прежде чем больная открыла глаза. Взгляд ее остановился на Юльке, и она, с трудом выговаривая слова, слабым голосом промолвила:
   - Я сдержала данное тебе слово, доченька.
   - Прости, мама, - еле выдавила Юлька и залилась слезами.
Взгляд больной скользнул дальше и нащупал, стоящего у двери, Лешу.
   - Леша…- болезненно сморщила лоб, видно пытаясь что-то вспомнить.
Все молчали. Гордиенко наклонился и поцеловал руку, которую держал в своих ладонях, тихонько повернул ее и поцеловал ладошку. Больная посмотрела на него, на небритое осунувшееся лицо, увидела, как медленно из правого глаза выкатилась слеза, и удивленно спросила:
   - Юра…где я?
   - В больнице, Надюша, и все уже хорошо. Она закрыла глаза, затем осторожно их открыла, как бы боясь, что они могут исчезнуть и что это был сон. Опять обвела всех взглядом, и тень улыбки коснулась ее губ. Жизнь продолжается… 
                Вместо  эпилога

   Из больницы Юра забрал меня к себе домой. Я просила его не делать этого, но он твердо сказал, что отныне ни на минуту не оставит меня, тем более, что вещи Леша уже перевез.
С Лешей они подружились, и все вопросы относительно меня решали вдвоем.
   Через месяц мы зарегистрировали с Юрой свой брак – свидетелями были Борткевичи –
а через полгода уехали в санаторий в Ессентуки. Юра строго выполнял предписания врачей.
   Пока мы были в санатории Юля,  скоропалительно вышла замуж за курсанта высшей школы КГБ и уехала в Минск, Леша, по настоянию Брониславы, переехал жить к ней. Моя квартира сиротливо опустела.
   Приехав из санатория, я поняла, что беременна. Скрывая от Юры свое состояние, пыталась выяснить у него, хочет ли он ребенка. Юра категорически заявил, что у нас двое детей и ему даже в голову не приходило, что необходимо еще иметь ребенка. Говорил он неестественно долго, стараясь убедить меня, да и себя тоже, что ребенок нам не нужен.
   Я все поняла по-своему: он хочет ребенка, но не может подвергать мое здоровье риску – и решила ничего пока ему не говорить
    Но шила в мешке не утаишь: головокружение, слабость, тошнота не остались не замеченными моим внимательным мужем. Мое недомогание он увязал с заболеванием печени и собрался отвезти к врачу. Пришлось признаться. Юра осторожно пытался склонить меня к прерыванию беременности, но я сказала, что поздно.
   Окончательно потеряв голову от новости, Юра съездил к Брониславе, и она сумела убедить, что ребенок нам просто необходим. Броня умеет обставить дело так, что возражать против ее аргументов невозможно.
   Мою беременность и роды Юра перенес тяжелее, чем я, и когда, наконец,  в доме появилось крошечное, неестественно спокойное создание мужского пола, он облегченно вздохнул , несмотря на присутствие Борткевичей, взял меня на руки и осторожно покружил по комнате. Глаза его выражали безграничное счастье.
   Элеонора, будучи дважды бабушкой, стала главным консультантом и крестной матерью нашего Женьки. Мой авторитет Юра не признавал, считая, что я все забыла, и по малейшему поводу звонил Элеоноре.
   Имя сыну Юра предложил в память о своей матери. Его отец просил, чтобы он так назвал своего ребенка.
   Борткевич огорчился, что взяли кумой Элеонору, а кумом – Петрикова.
   - Это нечестно, фея, я хотел быть твоим кумом, а Юр-рик опять меня обошел.
   С Борткевичем я подружилась по- настоящему, а к Элеоноре относилась, как к старшей.
Не стоит описывать того, как Юра максимально освободил меня от домашних забот и старался все делать сам.
   Женька рос спокойным ребенком, если он сыт и сух, то в доме его не было слышно.
Юра любил его так, как, наверное, все любят поздних детей. Наблюдая, как он возится с Женькой, я была безмерно счастлива сложившейся нашей с Юрой судьбой.















 



























































































 
               



















       






































 








 









































.