Мда, вопросик тот еще. Теорий насчет этого – целая тысяча. Вот, например, буддисты хорошо придумали, что каждому по его заслугам будет дана еще попытка. Как в компьютерной игре, не сразу «гейм овер», а типа « у вас осталось еще семь (или сколько их там) жизней». С одной стороны, вроде приятно думать, что будет еще возможность прожить так, как «надо» - честно, счастливо, справедливо и прекрасно. Но это с одной стороны, а с другой – едва ли не каждый день кому-то лжешь, расстраиваешься по поводу или без, обижаешь кого-то, а чаще именно тех, кто ближе, тех, кого любишь, и кажется невозможным что-то изменить и во второй, и в третий раз… Но чего это меня потянуло на философию? Ах да! Я же хотел вам рассказать одну историю, о моем соседе, Ване Косове. Вот он-то, наверняка знает, какая она жизнь после смерти, потому как…Впрочем, давайте я вам изложу все по порядку.
Ваня, сосед мой – человек был пьющий и во хмелю очень уж буйный. Причем, если на стороне его буйство приводило лишь к тому, что его, тщедушного, часто и сильно колотили, то уж дома, с тремя малолетними детьми и с тихой, безропотной супругой Светой, он чувствовал себя настоящим героем, царем. Да, кстати, а его так у нас в деревне и прозвали - царь Иван Грозный. Так вот, когда Ваня «под шафе» с работы идет, а работал он на ферме скотником, так его благоверная вместе с детьми прятаться начинает. По соседям, а то и в лес убегают. Не то быть ей, точно, битой, да и детям достаться может. Причем повода для этого Ивану никакого не требовалось, так, для порядка, вроде. И никакой на него управы не было. Ни участковый, ни родня, ни соседи ничего с ним поделать не могли. Но однажды все это закончилось, и не самым для него лучшим образом.
Было это лет пять назад. Как-то Ваня получку получил. Выпил, как полагается, с друзьями-товарищами по этому случаю и домой потянулся. Пьяного Ивана от трезвого завсегда отличить можно было. Трезвый - он так тихонько по улице идет, с улыбочкой и «здрасьте» всем встречным-поперечным. Ну а коли уж напьется, тогда непременно с концертом, голося на всю улицу «Раскинулось море широко…». В свое время, на срочной, Ваня в береговой охране служил, а потому в его песенном репертуаре преобладали произведения морской тематики. Кроме того, эта песня служила своеобразным сигналом для семьи: «Берегитесь, вот я, Иван Грозный, домой иду. Сейчас я покажу вам как родину любить надо». Так было и в тот раз. Светлана, издалека услышав рев мужа, который поддержали собаки со всей округи, быстренько, от греха подальше спровадила детей к соседке, сама осталась дома, ждать супруга. Надо сказать, что у нее на ту пору еще не прошли синяки от прошлого его загула.
- Светка, так твою перетак. Жрать-то мужу сварила? Я цельный день тама на вас горблюсь, а вы уважить отца не можете!
Здесь надо добавить, что сама Светлана, помимо того, что занималась тремя детьми, вела немалое домашнее хозяйство (две коровы, поросята, птица) еще и подрабатывала в школе техничкой.
- Да все готово, Ваня, не шуми только. В дом проходи, а то люди смотрят, неудобно.
- И пускай смотрят, имею право, с получки, что, и выпить нельзя? «Неудобно» ей! Муж тебе неудобный? Ну, я тебе счас покажу!
Ванька считал, что работает в семье только он и по приходу домой в пьяном угаре обязательно «лечил» всех от лени и непокорности. Но в этот раз он, видимо, перебрал с «профилактикой», ведь и самого тихого человека можно до края довести. В общем, неизвестно, как у них было в этот раз, но только удалось как-то Светлане мужа своего связать. После этого она ему и сказала:
- Все Иван. Конец тебе, сколько ты меня и детей тиранил, теперь за все ответишь. До края я дошла. Пусть меня за это в тюрьму сажают, но детям я жизнь калечить не дам. Готовься, сейчас я тебе голову отрублю.
Для наглядности Светлана продемонстрировала Ивану принесенный из сеней топор.
- Ты с ума что ли сошла баба??? Ну-ка, развяжи меня быстро, я из тебя дурь выбью!
- Нет, Ваня. Все, достал ты меня. Хватит, поизмывался. Молись, если умеешь, если чего сказать хочешь – говори, больше возможности у тебя такой не будет.
- Да ты что? Вправду, что ли? Светка, женушка моя, я ж так, не со зла, для острастки только, - протрезвевший Иван, видимо, прочел в глазах жены непреклонную решимость довести дело до конца и не на шутку струхнул. - Деток наших пожалей, сиротами ведь оставишь!
- Да пусть лучше они в детдоме живут, чем с извергом таким. А я ничего, я отсижу. В тюрьме тоже люди живут. Ну, все, вышло твое время, прощай.
С этими словами Светлана закрыла лицо Ивана старой шалью и со всего маху ударила его по шее стоявшим рядом старым валенком…
Прошло уже несколько лет, но об этой истории в нашей деревне до сих пор ходят пересуды. Что пережил Иван в тот момент, когда прощался с жизнью, какие мысли пролетели в его непутевой голове – он никому так и не рассказал, потерял он с тех самых пор эту самую возможность – говорить. Онемел от страха навсегда. И пить Иван с той поры тоже бросил. И все бы хорошо, живут они с детьми и с женой ничего себе, дружненько, только вот порой накатит что-то на Ивана. Страшным тогда становится его лицо, все же, видимо, успел он в те мгновенья увидеть что-то там, на пороге жизни и смерти, вот только рассказать никому об этом уже не может…