Жалейка

               

«…Больше нет и яблоньки: беспощадны годы.
Сгнил колодец у плетня, и ушла вода.
Только память помнит ту, с заговОром, воду,
От которой счастлив был Юрочка тогда.»
                Татьяна Тарханова

«Не бывает, чтоб летело время вспять…
Из засыпаний криницы  не испить,
Яблоньке поваленной не встать…,
И грехи мои не замолить.»
                Юрий Сыров

    
       – С гусь вода – с Юрочки худоба! С гусь вода – с Юрочки худоба!
       Я зажмуриваю глаза. Не от страха, что в них попадёт вода – от того, что мне так хорошо, как только может быть хорошо на этом свете!
       – Мам! Полей ещё на меня!
       – Ну, давай.
       Мать снимает с моих плеч только что наброшенное полотенце. Ставит меня на полОк, набирает из банного котла в ковшик кипяток и смешивает его с ледяной колодезной водой в тазике. Черпает её ладошкой, смачивает себе шею. Убедившись в нужной температуре воды, кладёт свою руку мне на голову и, поливая на неё из ковшика нежную, ласковую влагу, тихо шепчет:
       – Как с гуся вода, так и с Юрочки уходи вся худоба… вся!
       По моему телу разливается приятная истома – блаженство, счастье! Прищурившись от попавшей в глаза воды, смотрю в маленькое банное оконце на свою любимую яблоньку. Самая близкая к бане ветка почти совсем склонилась к окну и, покачиваясь, вот-вот стукнет по стеклу большим, румяным яблоком. Мне вдруг становится нестерпимо жалко его, это яблоко!
       – Мам!
       – Всё, сынуленька, всё. Водичка кончилась холодная. Сейчас пойду папе крикну, чтобы с колодца еще принёс…
       – Мам! Нет! Скажи ему: пусть баню маленько подвинет…
       – Как? Зачем? Да как же он подвинет-то её? Сыночка, ты плачешь-то что?
       – Ему больно будет, мама!
       – Да кому – же? Господи…
       – Яблочку…
       – Господи… Да что ж ты жалостливый-то такой у нас …
       Мать заматывает меня в полотенце, выносит в предбанник и сажает на скамейку. Бормочу сквозь всхлипы:
       – Яблонька злая… Она нарочно ветку склоняет… Ведь яблочко – её сыночек, как ей его не жалко?! Вот тебе же меня жалко!
       – Яблочко растёт, тяжелеет. Чем оно тяжелее, тем ниже веточка склоняется.
       – А яблонька? Его мама? Она ведь любит его и плачет, что никак помочь ему не может! Им надо помочь, мама!
       – Ну и поможем. Папа вот привяжет веточку верёвочкой повыше, яблочко и не достанет до окошка.
       Но моё маленькое сердечко уже разбередилось…
       – Мам, ты мне дашь немного денюжек? Мне братику, Вове, помочь надо…
       Мать, вытирая мои, выгоревшие от солнца вихры, смеётся.
       – Тебе ведь только ещё осенью, в октябре, четыре годика будет, а братик на пять лет старше, большой уж совсем, тебе помогать должен. А у вас всё наоборот. Папа шоколадки купит, братик свою слопает, а потом вы вместе твою едите. Я ему по попе, а ты плакать…
       Мать поцеловала меня в мокрую макушку и смахнула со щеки слезу.
       – Жалейка ты моя… господи…
       – Мам, нам дедушка, Иван Фролович, вчера денюжек подарил. Братику маленьких денюжек, а мне большой рубль железный дал. А Вова мне и говорит: давай меняться. Я тебе, говорит, вон сколько монеток дам, а ты мне – всего одну. Мам, я знаю, что рубль больше стоит, я знаю, что он обманывает меня, но мне жалко его, и… я отдал ему рубль… железный. А у него ничего не взял... Мам! Он так обрадовался! Ты мне дашь немного денюжек, а я ему отдам. Он опять обрадуется! Мне так хорошо, когда мои любимые радуются… Ведь вы все – мои любимые!
                ***
       Как же это было давно! Больше полвека прошло! И много лет не был я на своей малой родине. Говорят, что банька наша всё еще стоит, хоть и почернела, покосилась… и стекло в маленьком окошке треснуло. Но веточка больше не стучит в него – моя любимая яблонька, замёрзла, высохла и упала, как и весь наш, когда-то большой, густой и красивый, сад…