Лирник-февраль и его напевы.
В моей замечательно уютной комнатушке всего лишь одно окно, широкое, во всю комнату. Створка окна приоткрыта, и в неё залетают синичьи перезвоны.
Синицы свисают гроздьями на двух березах, ветки которых не касаются стёкол моего окна. Что-то ласковое они поют стареющему февралю. Кажется, я улавливаю, что именно. Они поют простые и ласковые песни, которые полны тихого, убаюкивающего напева.
Заоконная тишь тоже полна этого смиряющего душу напева. Этот напев сливается в общую мелодию с переливчатым перепевом капели с заснеженных крыш.
Хрустальной водяною дрожью облиты березовые ветки. Отяжелев, эта дрожь срывается вниз, и внизу, у подножия берез, укрытых ночною порошей, раздается стеклянный звон, редкий, но по-весеннему светлый, воскресающий.
Эти сладкие, чарующие звуки меня завораживают, смиряют бестолковое биение больного сердца.
А две березы у окна уже видятся мне в форме изящного древнего инструмента: фигурно изогнутой рамы, где виснут не ветки, а тянутся струны. Это лира. И февраль желает быть лирником и тихо до бесконечности трогать натянутые струны, извлекая живые напевы зарождающейся красавицы Весны. Его пальцы не юны, и он боится испортить мелодию своих стремительно тающих дней.
К вечеру в моем заоконье серебрятся снежинки. Они тихо кружатся с небес, легкие, совсем невесомые. Белый свет февраля дарит по снежинке всем, кто успевает в этом мире протянуть к нему ветви-струны. И от них слышится едва уловимое шуршание - как детский шепот, рождаемый от придуманного испуга.
К полночи в заоконье виснет над березами старый месяц. Он сверкает в застывших капельках, висящих на ветках. Ветки, отяжелев от ночного хрусталя, время от времени роняют его на снежное одеяло возле берез. Кажется уже, что последний напев возникает и затем затихает за окнами моей комнаты.
Далеко-далеко, за городом, в запустелых полях, где из снегов сверкают под месяцем индевелые сохлые травы, вроде всё гаснет и утишается в молчаливой белой степи.
Но это только кажется. И там лира не молчит, не истираются её золотые струны, не глуше становится их предвесенний звон.
Удивительный лирник-февраль, задетый легким ветреным прикосновением, играет на струнах, раздувая повсюду мелодию, как искру Божью, обороняющую от зимнего лиха. И мне кажется, миру становится легче от его игры и тихо звучащих напевов.
И, как бы ни ходило по замерзшей земле зимнее Лихо, Февраль-лирник своим напевами наигрывает, трогая струны, зовет к себе на замену юную весну.
А над ночным миром, за стеклами окон, в темном мареве, бесшумно качается стареющий месяц. Он похож на чёлн, в котором сидит лирник Февраль, подбирая на струнах своей лиры мелодию следующего дня.