Дурман от этого запаха в голове, так пахнет в метро. Железные рельсы, металлические колёса свербят об них при боковой нагрузке. Я вдохнул и очередная порция воздуха из подземелья уже внутри. Люди в вагоне. Всё как всегда, но что-то всё-таки не так. Когда мы вошли, группа людей неожиданно встала и пересела. Теперь они напротив нас. Немного постреляли друг в друга взглядами, не нашли ничего удивительного и умиротворились.
Я милый, вызываю приятное ощущение, и в этот раз понравился. Улыбался и разговаривал, со вниманием слушал и удивлённо восклицал мимикой. Управлял рукой для детализации объяснения чего-то сложного и завораживал молчанием в простой беседе. Поворачивался к собеседнику.… Но вдруг… Что это?
Позади меня лежал свёрток. Блестел фольгой и дарил секунды наслаждения своей загадочностью появления. Что внутри? Секунды идут, они для всех нас были так бесценны, в тот момент. Разверни и посмотри, что там. Я разрываю блестящую фольгу. Там леденцы в жестяной банке. Разной формы, удивительного цвета, необычного вкуса. Леденцы - словно люди. Попробовал один из них, он тут же ударил мне в нос испарением горькой остроты. Подавать виду остальным нельзя, каждый должен отведать свой, а может быть и не один. Всё можно стерпеть и выдержать, выдержать это труда не представлялось тоже. Интересно было очень наблюдать, какое воздействие они оказывают на других. Казалось, что у человека внутри кровь становилась густой как ртуть и холодной как искусственный лёд. В такие моменты вредно показывать внешне, что с тобой всё в порядке, но раз это требуется от тебя, для твоего же благополучия, ты пойдёшь именно таким путём.
Позади нас сидение оказалось оторванным и в образовавшейся нише мы нашли целое хранилище подарков. Видимо на нас было оказано, какое то воздействие, но мы не заметили, что вокруг исчезли все люди за исключением той компании, которая уступила нам место. Не заметили ничего подозрительного, когда вошли в этот вагон, а сейчас, удивительные и необычные вещи вызывают у нас совсем иную реакцию. Давайте всё это попробуем. Это должно быть очень вкусно! Я держу перед собой сладкую вату на палочке. Это красиво и я не смогу испортить это, проглотив розовый бутон. Я съем только маленькую голубую горошину, которая закрепилась на тонком зелёном стебельке, выходящем из самой середины сладко-розовой массы. Мне надо попробовать её вкус. Я посмотрел на Пламодялова, он кивнул и я откушал голубое творение подземелья. Такая маленькая бусинка дотронулась до моего языка и превратила меня в счастливца. Внутренности напрягались сами собой, не в силах удержаться от приятных конвульсий, я извергал из себя громкий смех. Нам надо сматывать и чем быстрее, тем лучше. Мы нашли то, что надо, хотя не задавались такой целью, но подсознательно ощущали ценность этой находки. Мы доставали из таинственной ниши новые свёртки, разные гостинцы, пакеты с предметами. Кто-то забыл это всё. Те люди, которые сидят напротив не обращают на нас никакого внимания, кроме них в вагоне никого нет. Быстрее бы выйти из проклятого вагона и в спокойной обстановке разобраться что сколько стоит.
Поезд уже давно должен был остановиться, должны были открыться двери, мы должны были выйти, посмотреть на таинственных пассажиров и выйти. Вот сейчас, уже сбавлена скорость.… Казалось, свет станции покажется через считанные секунды, а проходят минуты, и станции всё нет и нет. Какое ужасное мучение - ожидание в молчание с нарастающим страхом. Туннель постепенно уходит в низ, угол наклона становится просто чудовищным, колёса в стопоре скребут металл, мы несёмся в низ через грязные стены в холодном мерцании, на встречу страху.
Станция. Это военная лаборатория. Люди в форме, стоят неподвижно с инструментами в руках и через вагонные стёкла пытаются всмотреться в лица проезжающих. Я знаю, чего они хотят. - Увидеть страх в наших глазах. И действительно страшно. У каждой двери, нас кто-то встречает. С этого момента мы не принадлежим себе. Мы достались другим. Сейчас они подтвердят свои права на нас. Двери открылись, но никто не пытается выходить. В тот момент, я пока ещё не понимал, что происходит с нами, внутри меня жила надежда, что всё кончится благополучно. Всё когда-то кончится - да, но что всё кончится благополучно - нет. Благополучно было бы даже в том случае, если всё бы кончилось не благополучно, но быстро. Так вот тогда не было даже этого. Всех, кто вышел из вагонов, быстро построили и заставили идти гуськом, вдоль наспех расставленных столов. Везде кто-то сидел, стоял, люди разговаривали между собой, но большинство внимательно наблюдали за нами. Ни кто не мог выдавить из себя ни слова, наши мысли рождали ужасные догадки. Столы накрыты белой тканью, пробирки с жидкостью, маленькие, большие, эмалированные ванночки с инструментарием, чистые полотенца, огромные резиновые клизмы, странные приборы и незнакомое для нас оборудование. Кресла, они стояли перед каждым столом, в их рукояти, подушки сидений, вертикальных спинках, вмонтированы кожаные ремни. Маленькие тележки, на которых укреплены несколько подносов, находящихся один под другим. Руки в резиновых перчатках, испачканных кровью, толкают тележки в заданном маршруте. В одном из блюдечек лежала клетчатка, мозг это осознавал, холодным туманом всплывал образ обладателя живой плоти. Сейчас он на блюдечке. Нести сумки мне помогли, поклажу взяли и у других. Эти столы и кресла нам уже рассказали половину того, что мы должны были узнать. Что дальше? Много всего, много. Предметы на подносе вызывают единственное желание не смотреть на них. Мы шли, а кто-то уже кричал, мы смотрели друг на друга и молча прощались. Прощались друг с другом с последними образами перед нашими глазами. Пускай они ужасны, но они последние, а поэтому бесценны. Мы видели слёзы в глазах тех, кто кричал, кровь на мраморных плитах и яркий контраст красной и белой материи. Внутри меня паника, с которой невозможно свыкнуться. От страха темнело в глазах, кружилась голова, и останавливалось дыхание. Нас выкинули из реактивного самолёта, мы живы, нам холодно и трудно дышать, но мы живы. Знаем, что осталось совсем мало, скоро страшный миг, пред которым мгновения настоящего ужаса.
Возвести сила о наших муках, поведай незнающим горя о страшных днях, воплоти всё в ярких образах и брось к ногам самодовольных глупцов. Исковерканные тела, мечтающие оказаться хоть на секунду в забытье, повсюду крик и я наступаю на густую кровь. Скользкий мрамор. Где ты моя пристань? Ступни щекочет страх, ватные ноги отказываются выполнять инструкции спинного мозга. Остановка, что бы кое-что посмотреть, да и не важна собственно причина остановки, всё дело в действии и том впечатление, которое осталось после этого действия. Круг замкнулся. Раздетая девочка попросила не убивать её. Загадкой всплывает подлый инстинкт самосохранения.
- Возьмите моё тело! - Я красива! - Посмотрите мной можно воспользоваться! - Я готова делать всё что угодно. - Скажите, что делать? - Я прошу вас!
Рыдает.
Ничего не слышно. Крик вокруг, так кричат только тогда, когда, кроме крика не остаётся ничего. Кричат до тех пор, пока хватает дыхания, потом срывается голос и наружу вырывается лишь только хрип. Звериный рёв, пока ещё свежего полного сил организма, каждый стон, крики отчаяния, всё сливается воедино в бесовском экстазе.
- Я прошу (рыдает) ва (рыдает) вас, прошу вас.
Зрачки и слёзы, голос с надрывами, душа готова вылететь и попросить, всё сделать готово тело, на всё согласится живое пока еще тело. Тело с живой душой. Не сделает не единого движение мёртвое тело, и душа скроется во мраке нового неизвестного мира, когда тело безжизненным станет.
Она чувствует холодное дуло у виска, а в этом момент, оттаскивают мёртвую подругу. Ни кто ничего не сообщает, не говорят о причинах, мимо проезжает телега с огромной горой одежды, и вдруг…
- Вы все больны, вы…
- Нет, это вы все больны.
Пуля вылетела из головы. Немой шлепок неуправляемой наготы об кафель. Разлитая кровь и мускусный запах внутренностей черепной коробки.
- Облегчить тебе твои предстоящие муки дружок?
Выдавливаю из себя только:
- Да.
- Кто бы не против, да только не я. Усаживайся поудобней, ведь путь дальний.
Лживое удобство в этом кресле и правдивый холод предстоящих мучений. Загадкой всплывает подлый инстинкт самосохранения.
- Скажите где я? - Подождите!
Всё бесполезно. Стискивай зубы и терпи. Тебе не дали слова. Предстоит всё видеть, но ни кто не запрещает закрыть глаза.
Я закрываю глаза.
Нет так невозможно.
Ноги в голенищах, бёдрах, сильно затянуты крепкими кожаными жгутами, укреплены руки и шея, туловище почти не подвижно. Голова накрепко замотана скотчем к подголовнику. Те места, над которыми будут работать, купались в прохладе, остальное грели ремни и скотч. Гладкая поверхность кресла, разогрета прижатым к нему телом. Маленькие перемещения свободного движения, которые с огромным трудом всё-таки удаётся делать, напоминают мне, что подомной, чья то кровь.
- Мы повредим твоё тело, самое большое огорчение в твоей никчёмной жизни произойдёт именно поэтому. - Дадим тебе совет, он должен помочь тебе более спокойно пережить всё предстоящее. - Твоё тело тебе больше не понадобится, оно будет переработано, поэтому огорчаться не стоит.
Ужасный хор пополнил мой крик, тело инстинктивно рвануло вверх и врезалось в ремни. Мои глаза открыты, но зрачки сошлись в одной точке, пальцы на руках сжались так, что стали белыми, я рвал зубами скотч. Воздух проходил лишь через нос и вырывался наружу то мощной струёй, то поросячьим визгом. Напряжённые мышцы могли расслабиться лишь в тот момент, когда очередной кусок моей плоти укладывали в специальный контейнер. Двумя руками держали ступню и последовательно один за другим отрезали пальцы ног. Каждый отрезанный большим секачом палец показывали, наклонялись и спрашивали:
- Какой на сей раз вкус будет у этого леденца? - Представил? - Ты представил или нет.
Я представлял.
Мне отрезали палец.
Я не представлял.
Снова наклонялись и спрашивали.
- Какой будет вкус ублюдок, ты представил?
Я не представлял.
- Если ты поганая тварь сейчас не представишь, продукт будет испорчен, и мы отрежем тебе член вместо него.
Они обманывают, они всё равно отрежут мне член, я чувствую, как он купается в прохладе.
- Дай знать, мокрожопый слизняк.
Я выполнял.
Перед глазами трясли большим пальцем, мизинцем, трясли всеми пальцами ног и рук, капли крови разлетались в разные стороны, попадая в глаза. Начало положено, что-то уже случилось, во мне произошли необратимые изменения, и вместе с ними пришла жажда собственной смерти. Поросячий визг, превратился в жалобный визг, жёсткая напряжённость мышечной ткани сменилась субстанцией похожей на варёное сало. Я умолял моё сердце остановиться, а оно лишь всё сильней и сильней разбивало мне грудь, стиснутую ремнями.
Нарастающая боль. Секач впивается в мягкую ткань, разрезает её, как раскаленный нож - масло и упирается в кость. Щелчок и фаланги отлетают в сторону. Руки палачей отпускают на какое-то время окровавленную кисть. Секунды беспомощности весят сотни тонн, они раздавят подлый инстинкт самосохранения, уничтожат его полностью, а память о его существование выльется очередной порцией неудержимого рыдания. Края нет, нет черты, угнетает отсутствие хоть какой либо грани за которой можно найти облегчение.
Я хочу умереть.
- У… (воздух рывками вырывается на ружу и новая порция врывается внутрь), у…(новый глоток), убейте меня (череда конвульсий и рыданий).
- Расслабься сынок, ты чрезмерно напряжён.
Какое истязание готовили для меня в этот момент? Я не догадывался о новом экспериментальном методе воздействия на моё сознание, не представлялось возможным узнать о целях этого воздействия.
- Погрузите руки в ёмкость с концентрированной соляной кислотой, дождитесь момента, когда будут просматриваться кости и отпустите погулять красавчика.
- А может быть, что-то пострашней, чем это…
- Дружёк, мы отделим глазное яблоко от плоти общей, если всё пройдёт благополучно, у нас получится замечательное лакомство, (голос становится более низким). Вкусовые качества (пауза и следующая фраза почти шепотом). Представляй вкус этой ягодки, не забывай, не забывай сладенький.
Нет одного глаза, нет ни одного пальца, есть боль, и есть много вокруг, у которых есть боль. Бункер. Очень тесно. Настолько мало места, что наслоение одного на другого неизбежно. Почти все раздеты, много звука, страшного звука, который делает чужую боль твоей.
Что я мог увидеть в предсмертный час - немыслимо, что я чувствовал, когда видел это, станет главным в дальнейшем. Люди, у которых отрезаны уши, губы, кисти рук рассечены вдоль. У одного ровно по кругу вырезано мясо с ляжки, в том месте, где его нет - видна кость. Ему очень больно, он визжит как подраненный пёс. Он близко от меня и оказывает сильное воздействие на всех кто рядом.
- Закрой пасть ублюдок!
- Выпусти мне кровь, друг. Ты поможешь мне в этом, ведь да?
- Как тебя зовут? Ты готов?
- Это случилось уже давно, действуй! Мы увидимся с тобой, меня зовут Плама.
Его рука в моих культяпках, одним глазом кое-как нашёл вены и вырвал кусок плоти в этом месте зубами. Кровь вырвалась фонтаном, он вскочил на ноги, откинув руки назад, и заревел как зверь.
- Этого мало, ты должен перегрызть мне глотку.
- Я не могу, у меня нет сил.
Пока в нём было много крови, он был сильней меня, он схватил меня за волосы рядом с макушкой и прижал мои зубы к горлу. Прошел, какой то момент, нельзя с точностью сказать, сколько мы пролежали в таком положение. Он умирал, кровь лилась на того, кто был под нами, еще живого, но уже не в состояние двигаться и что-то сказать. Словно тёплое сверло, крутясь и вибрируя, ко мне прикоснулось чудовище. Их нет, а здесь, где больно и невыносимо жалко себя, оно появилось. Тёплая ножка без ступни - круг в поперечном сечение, ровно касался моего плеча. Открыть глаз, посмотреть, увидеть и убедится. Моя щека прижималась к уродливому созданию. Тепло и необычная пульсация растеклась по всему телу.
Они лежали в груде живого страдания. Какое то время Гамар был жив, или напоминал живого. Плама первый превратился в микроба. Огромная мясорубка в этот момент крутилась. Стоны, боль, девочка, которая просила пощады, всё было здесь, всё это было переработано в сладкие гостинцы.