Две верных подруги, любовь и разлука
Не ходят одна без другой…
Б. Окуджава
Неожиданно у Вадима Бабенко умер отец, прямо в колхозной мастерской. У него остановилось сердце и все. Жестокий удар судьбы, а сыну всего шестнадцать. Еще пару дней назад в их доме звучал голос Сергея Петровича, его шутки, смех, а сейчас со своей мамой, Раисой Павловной, они стояли перед могилой, свежим холмиком земли с деревянным крестом. Слезы невольно текли по их щекам. Наплакавшись, они вышли из кладбища и направились домой. Мать, тяжело вздохнув, сказала:
— Вадик, живой о живом думает. Помочь нам некому. Будем сами как-то выживать. Осенью корову надо продать, корма дорогие,— не вытянем. А так, хоть, в школу тебя соберем.
— Мама, может, мне после девятого пойти в училище?
— Нет, сынок, пока есть возможность, — учись, в жизни пригодится. А я оставлю бухгалтерию, в доярки пойду: там платят больше.
На Вадима навалились заботы взрослого. Игры и развлечения враз закончились. Он теперь не знал, как и жить-то дальше. Только сейчас он оценил те счастливые годы, когда жив был отец. С ним ему было просто, надежно и весело. Как-то отец обнял его и, улыбаясь, сказал: «Вот, сынок, окончишь школу, пойдёшь в институт, и выучишься на инженера». Не сбылось.
Вадим дружил со Степаном. Когда тот к нему заходил, они садились за шахматы или шли гулять. В субботу Степа опять пришел и сказал:
— Надежда Ивановна сказала, что в понедельник будем писать сочинение.
— А что за тема?
— Характеры героев в романе Гоголя «Мертвые души». Так что, готовься и приходи в школу, а то ты и так много уроков уже пропустил.
— А что по остальным предметам?
— Ты лучше завтра приходи ко мне, у меня все отмечено.
Горе меняет человека. Когда Вадим пришёл в школу, то был немало удивлён. Все его одноклассники вели себя по-прежнему: беззаботно и весело дурачились, носились друг за дружкой. В нём этого уже не было. Он почувствовал себя повзрослевшим. Они со Степаном все так же сидели за одной партой. Но теперь Вадим смотрел на своего соседа совсем по-другому. У Степана тоже не было отца. Он их с матерью бросил, когда Степа был еще маленьким. До этого Вадим не задумывался, почему его друг ходит так скромно одетый, почему в его хате нет радиоприемника, мебели, а стоят допотопные лавки. … С одеждой у всех было туго. Правда, на первой парте, через одну от Вадима, сидела Люся, которая отличалась от других девочек. У нее воротничок и манжеты на рукавах были отделаны белоснежными вологодскими кружевами. Ни у одной девчонки таких не было. На перемене они подходили к Люсе и любовались этими кружевами. Все они втайне завидовали ей, но такого украшения взять было негде. Понимали, где Люся их взяла — мать ее была завмагом. Сидя на уроках, Вадим все чаще поглядывал Люсю и удивлялся: когда та успела вытянуться, куда подевались ее косички с бантиками и пионерский галстук. Сейчас ее светлые волосы были заплетены в толстую косу, а лицо ее светилось девичьей, очаровательной прелестью. Раньше Вадим с Люсей часто возвращались домой из школы вместе. Им было просто по пути. Но в последние дни у Вадима к ней проявился особый интерес. Он все чаще стал о ней думать. Вот и сегодня после уроков они вместе вышли со школы. Проходя мимо клуба, Вадим обратил внимание на киноафишу. На ней крупными буквами было выписано: «Хождение по мукам».
— Люся, ты видела этот фильм?
— Нет, его у нас его еще не показывали.
— Я думаю, стоить сходить на этот фильм.
— Согласна. Правда, не знаю, что мать скажет.
— Ну, тогда я вечером буду тебя ждать.
Вадим стоял возле клуба и думал, если Люся не придет, то он уйдет домой… Наконец, Люся прибежала. Они прошли в зал и заняли свои места. Сразу погас свет и на белом экране пошли первые кадры фильма, сопровождаемые музыкой. Вадим смотрел на экран, но не вникал в происходящее. Он был поглощен ощущениями, которые испытывал от прикосновения к Люсе: он осмелился взять ее руку и обнять за талию. Пальцы ее руки были холодными. Он и сам был, как сжатая пружина. Она вынуждена была терпеть его поведение, ей было неловко, но она не решилась осадить его, — кругом были люди. После фильма оба молчали. Уже на выходе из клуба Вадим опять попытался взять ее за руку, но она ее резко отдернула:
— Больше с тобой… никогда в кино не пойду!
— Почему, Люся?
— Прежде чем приглашать куда-нибудь девушку, научись для начала себя вести.
— Люся, ну прости меня.
— Вот… ходи теперь в кино со своим Степаном.
— Да Степан уже давно встречается с Леной Кучеренко.
— Это для меня не показатель.
— Ладно, я понял. Постараюсь исправиться
— Спокойной ночи, — сказала она, и быстро направилась домой.
Люся до десятого класса была послушной девчонкой — хорошо училась, помогала маме, а с наступлением весны ее как будто подменили. Успеваемость у нее резко снизилась, и удержать ее дома было невозможно. Нине Захаровне уже передавали знакомые: «Ваша дочь со своим парнем ходит в кино, на танцы». Мать понимала дочь. Девочки, в этот период бывают доверчивые. У нее свой опыт: первый брак был неудачный, обожгла крылышки. Нина Захаровна не раз собиралась поговорить с дочерью.
— Боря, поговори с дочерью, видишь, она меня совсем не слушает, — говорила Нина мужу.
— Нина, можно подумать, что ты в таком возрасте была не такой. Был бы сын — другое дело, а с дочерью — тебе это проще сделать.
Вечером, занимаясь приготовлением ужина, Нина увидела дочь у зеркала.
— Люся, опять собралась на свидание? — спросила она.
— Мама, я скоро вернусь.
— Люся, не за горами выпускные экзамены.
— Мама, я помню.
— В твоей голове одни развлечения, а чем это кончается, хорошо известно: ненаглядный твой прижмёт тебя — не выдержишь. Станешь молодой мамой.
— Мама, ты из мухи делаешь слона.
— Люся, я как мать обязана учить тебя уму-разуму. Посмотри на нашу соседку, одиночку Маринку. Была отличницей, а теперь — нянчит свое дитя. Я не против свиданий, любви. Все можно делать, когда прочно станешь на ноги, а надеть семейный хомут на свою шею всегда успеешь.
В Ивановку пришла весна. На придорожных полосках, согретых ярким солнышком, пробилась зеленая травка. Ивы и вербы окутались зеленой дымкой. Весна принесла не только тепло, но и заботы: Ивановцы наводили порядок в своих дворах и садах, подбеливали хаты, в поле затарахтели первые трактора. И в эту самую пору Вадим неожиданно слег, когда Раисе Павловне так нужна была его помощь. Сама она уже замоталась с коровой и огородом.
— Вадик, ну что у тебя болит? — подходила к нему мать. Может врача тебе вызвать.
— Мама, не волнуйся, само пройдет.
Как она ни старалась добиться от него, что у него болит, но четкого, ясного ответа она не получила. Вадим лежал уже третий день. Он весь горел, голова туманилась, порой его знобило. Ему стало плохо, когда он перестал встречаться с Люсей. Он постоянно хотел ее видеть. И вот однажды она сама пришла к нему. На ней было синее платье в крупный белый горошек. Ее золотистая коса так чудно смотрелась на этом платье.
— Вадик, как ты себя чувствуешь? — она прикоснулась к его лбу.
— Уже лучше. Спасибо, что пришла.
Он еще сказал, что скучал по ней, хотел ее видеть. И вдруг замкнулся. Она не обращала внимания на его слова. Ему хотелось так много ей сказать, открыть свою душу. Люся, глядя на его бледные щеки, русые волосы, зачесанные назад, воспаленные глаза, увлеченно рассказывала о школьных делах, о танцах в клубе, на которые она ходила с девчонками… Потом стала рассматривать тетрадку в светло-голубой обложке, лежавшую на тумбочке. Все листы в ней были изрисованные ее профилями.
— Это твоя работа? — она подняла тетрадь.
— Да, — покраснев, ответил он.
— Вадик, ты — ненормальный, целую тетрадь испортил….
Когда Вадим появился в классе, то его товарищи, глядя на него, почему-то смеялись. На перемене он спросил об этом у Степана.
— А сам не догадываешься?
— Ничего не понимаю!.
— Люся у тебя была?
— Ну, была. А… дошло — профили. Это она всем разнесла, как сорока!
— Вот видишь, я тебе говорил, что она ненадежная. Ты погнался за красотой. Не обращай на нее внимания, а потом посмотришь, что будет.
После уроков Вадим собрался идти к Степану, но ему передали, что бы он зашел в кабинет к классной руководительнице. Надежда Ивановна пригласила Вадима сесть. По ее серьезным глазам он догадывался, что ему придется выслушать длинную речь.
— Вадим, ты готов к учёбе? – сказала она, — «болезнь» твоя прошла?
— Да, Надежда Ивановна, я в прежней форме.
— Ты меня прости, но девочками тебе еще увлекаться рано. Окрепни телом и душой. Сам видишь, к чему это приводит. Займись пропущенным материалом….
Вадим и Люся недолго играли в молчанку. Поначалу ему не хотелось с ней говорить. Она тоже проявила твердость: за два дня не подарила ему ни одного теплого взгляда. После трехдневного молчания она подошла к Вадиму и, смутившись, сказала:
— Прости меня, как-то нехорошо у нас вышло.
— Ладно, Люся, не волнуйся, забудем это.
— Вадик, мы завтра с девчонками собираемся в клуб на танцы, приходи и ты.
— Благодарю, это заманчиво, но мне еще не приходилось танцевать.
— Не бойся, я тебя научу.
В небольшом помещении сельского клуба, при тусклом освещении гармонист растягивал меха гармошки: звучала нехитрая мелодия польки. Множество пар, передвигаясь по кругу, лихо отплясывали. Под мелодию танца, под шумный топот, Вадим, войдя в азарт, не замечал времени, он видел только Люсю, ее разгоряченное лицо, блестящие глаза и, держа ее за руки, готов был танцевать хоть до самого утра.
Теплые майские вечера для Вадима и Люси пролетали так быстро, что они не успевали наговориться и нарадоваться. Они уже сдали выпускные экзамены. Наступил выпускной. Вадим с Люсей не задержались в актовом зале, а вышли во двор школы. Из открытых дверей лилась мелодия «Школьного вальса». Они прошлись вокруг школы, по дорожкам сада вспоминая прошедшие годы. Было тихо, ярко светила луна. После дневного дождя воздух был свежим, пахло цветущей сиренью. Возле больших кустов сирени они остановились. Вадим обнял Люсю, крепко прижал ее к себе, прикоснулся к ее нежной щеке. От нее исходил розовый аромат. Он, преодолев робость, взволнованным голосом произнес: «Люся, я без тебя жить не могу! Я люблю тебя! Буду любить тебя до конца своих дней!». Он припал к ее горячим губам, как пчела к цветку.
— Вадик, что же ты наделал со мною. Мое сердце готово выскочить из груди…
Вадим ощущал себя на седьмом небе от счастья, и надеялся, что оно продолжится, ведь впереди было лето. Но сказано, что счастье бывает недолгим, а всего лишь мгновение.
Через пару дней Люся сообщила ему убийственную новость:
— А я уезжаю в Крым.
— Ты сама это придумала?
— Мама настояла.
— Твоя мать хочет нас разлучить.
— Нас никто не разлучит.
Решение Нины Захаровны для дочери звучало, как приговор:
— Поедешь до тетки. Там будешь готовиться к поступлению в институт. Нечего бегать по танцулькам…
После грустного прощания с Люсей, Вадим почувствовал опустошение в душе. Теперь часто перед глазами представлял ее лицо в слезах. Ему было до боли обидно, что их сердечные встречи так неожиданно оборвались. Вскоре Вадим получил от Люси первое письмо. «Милый Вадик, скучаю по тебе ужасно. Постоянно думаю о тебе. Я нахожусь в чудном краю. Его красоты не описать словами. Но ни синее небо, ни величественное море, которое я каждый день наблюдаю из окна домика тети, ни поспевающий виноград, ни, яркие цветы в саду не могут заменить мне тебя, твои глаза, голос, смех и руки…». Прочитав её письмо, Вадим написал ответ: «Спасибо тебе, Люся, за письмо. Я очень рад и мне приятно, что ты думаешь обо мне. В письме я не могу выразить свои чувства к тебе. Были бы у меня крылья, не думая, отправился б тебе и рассказал, как я без тебя страдаю, как ты мне дорога, как мне хочется увидеть твое лицо, твои чарующие глаза. Учиться дальше я не собираюсь. Мать оставить одну не могу. Не стал я терять время — пошел в тракторную бригаду и меня взяли учеником тракториста. Целую тебя, моя отрада».
Раиса Павловна видела, как сын тяжело переносит разлуку с Люсей. Она как-то сказала:
— Вадик, ну в кого ты такой удался, ума не приложу. У меня с твоим покойным отцом тоже была любовь, но не было таких мучений, как у тебя.
— Мама, у меня все нормально.
— Я же вижу, как ты переживаешь.
— Мама, если я волнуюсь, то это естественно.
— А где сейчас находится Люся?
— В Крыму, у тетки.
— И что она там делает?
— Она готовится к поступлению в институт.
— И ты в это веришь? Даже на ферме говорят, что Нина Захаровна специально отправила дочь подальше, чтобы вас разлучить.
— Мама, не собирай чужие сплетни.
— Вадик, ты же эту семью не знаешь. Нина мухлюет в магазине, а ее муж, Борис Макарович — на ферме.
За это короткое время, после отъезда Люси, Вадим убедился, что расстояние для любви не помеха. Она живет в его сердце и не затухает. Она осветила его душу ярким светом. Вадим продолжал получать от нее теплые, сердечные письма, и сам писал ей. В августе она получила очередное письмо от Вадима. Прочитав его, разрыдалась. «Дорогая и милая, Люся! Я тешил себя надеждой, что скоро увижу тебя, порадуюсь нашей встрече, но вышло по-другому: меня призвали в армию. В этом ничего удивительного нет — я старше тебя. Мне дали на сборы один только день. К чему такая спешка, не понимаю, время-то не военное. Когда ты будешь читать эти строки, я уже буду далеко от Ивановки. Куда меня повезут, еще не знаю. Доберусь до места, напишу. Прости, что заставил тебя страдать. Но верю и знаю, что моя любовь к тебе не угаснет. Обнимаю и целую тебя. Твой Вадим». Очередное письмо от Вадима Люся получила после выхода из больницы: сообщение о призыве Вадима в армию на нее так подействовало, что ее нервы не выдержали. Нина Захаровна, узнав об этом, приехала и поспешила отправить дочь в Симферопольскую больницу. В неврологическом отделении. Люся пролечилась около месяца.
Приехав домой, она обнаружила два письма от Вадима. Она так ждала от него весточки, все думала: «Где он? здоров ли?» Волна радости захлестнула ее сердце, грустные мысли рассеялись. Она читала письмо со слезами на глазах. Он сообщал, что будет служить в России, попал в секретную воинскую часть. Писать он вынужден мало, так как дал подписку о неразглашении секретных сведений. Он выполняет важную работу, хотя трудится на бульдозере. Признался, что очень по ней скучает, она в его мыслях и в сердце. Это помогает ему переносить нелегкую военную службу. В одном из конвертов было фото Вадима. Люся с волнением смотрела на снимок: вот он стоит в светло-зеленой военной форме, постриженный налысо. Ей показалось, что он стал выше, стройнее. Она прикладывала фото к губам, слезы невольно текли по щекам. Неожиданно в комнату вошла мать.
— Люся, я вижу, болезнь тебя ничему не научила, — сердито сказала она.— Снова строчишь Вадиму?
— Мама, ты в молодости никого не любила?
— Я влюблялась и училась. Ты же помешалась на любви. Видишь, до чего она тебя довела. Не захотела учиться — пойдешь работать в поле.
— Вадим для меня любимый человек, если с ним что-то случится — я этого не переживу.
— Вот что, дорогая, напиши ему, что бы он больше тебе не писал.
— Мама, как ты можешь такое говорить? Писать друг другу нам никто не запретит.
— Нечего тебе три года сохнуть. Пора замуж выходить.
К Вадиму, в казарме, подошел штабной писарь Шинкарук.
— Бабенко, танцуй, — улыбаясь, произнес он.
— Саша, не томи.
Вадиму, сияющему от радости, тот подал три письма. Он довольно редко получал столько писем. Мать и Степан писали ему редко и мало. Она все беспокоилась о его здоровье. О себе писала, что у нее все по-прежнему: работает дояркой и потихоньку справляется со своим хозяйством…. У Степана произошли важные события: он выучился на шофера и уже работает в колхозе на грузовой машине. В армию его не взяли из-за плоскостопия. Люся же писала ему сердечные письма, полные грусти и тоски. «…Дорогой, Вадик, я все острее сознаю и чувствую сердцем, и душой, как ты мне дорог…. Твоя фотография стоит у меня на столе. Смотрю на нее и пишу тебе. Порой мне кажется, что ты сейчас войдешь ко мне в комнату, и мы с тобой пойдем гулять по нашей Ивановке, как это мы делали раньше. Как мне хочется вернуть те вечера, хоть на короткое время. Я верю, что у нас еще будет много счастливых вечеров. И еще одно, чуть не забыла тебе сообщить: меня избрали комсомольским вожаком. У меня появились новые заботы: собираю взносы с членов организации, провожу собрания. Твои письма для меня — праздники. Радуй меня, милый, пиши чаще и больше. Твоя Люся».
Прошла неделя, другая — писем больше не было. Вадим каждый день обращался к штабному писарю.
— Не пишет твоя Люся,— тот только разводил руками.
Вадим, уже потеряв всякую надежду, написал Степану, и попросил его узнать, что с ней случилось с Люсей. Он с нетерпением ждал ответа. Томительно медленно тянулось время. Наконец долгожданное письмо передали Вадиму. Нервными пальцами он разорвал конверт. Убийственная фраза сразу ударила в глаза: «Твоя Люся уже замужем…» Держа письмо в руке, он закрыл глаза. Он почувствовал нестерпимую боль. Ниже Степан писал: «Не спеши обвинять Люсю. Ее замужество — это жертва. Борис Макарович, ее отец, как ты знаешь, зоотехник. Так вот, он попался на каком-то темном деле. Ему грозил тюремный срок. Вот Люся и вынуждена была прикрыть отца, выйдя замуж за «спасителя», нового председателя Кузьму Жука». Это известие так взволновало Вадима, что он весь день не мог успокоиться и всю ночь метался, как в бреду. Где-то под утро он уснул и увидел себя на берегу родного озера Глубокого. На другом берегу, в белом платье, стояла Люся. До него доносился ее голос: «Ва-ди-к!, Ва-ди-к!». Не раздумывая, он бросился в воду и поплыл к ней. Водные брызги так ярко сверкали серебром на солнце. Он все плыл, плыл, рассекая водную гладь, а она все удалялась, пока не исчезла за горизонтом…
Не простая служба была у Вадима. Он достаточно перенес трудностей и волнений. Узнал настоящую цену солдатской дружбы. Накопил немалый опыт в отношениях и в труде. Впереди его ожидала важная перемена: приближался дембель. Каждый служивший знает, что перед этим музыкальным словом отступают все хронические, вирусные и прочие хвори. Дембель — это большой, неповторимый праздник. У Вадима каждая клеточка наполнилась радостью. В один из осенних дней, с фибровым чемоданом в руке, Вадим покинул воинскую часть, вышел за ворота. В части остались его командиры и друзья. Теперь он сам себе хозяин. Он отвык от гражданских лиц. Он наблюдал за ними на улице, в трамвае, в вагоне поезда. Пожилые мужчины и женщины смотрели на него с пониманием, как отцы и матери, а девушки наблюдали за ним с радостью в глазах. Раиса Павловна получила сообщение о приезде сына еще день назад. Она уже все глаза проглядела. Сама у плиты возилась, а глаза за улицей следили. Но, все же, как она не выглядывала сына, — просмотрела.
— Добрый день, мама, — услышала она голос сына.
— Сыночек, с возвращением, — обняла его и заплакала.
Раиса Павловна смахнула полотенцем слезы, засмотрелась на сына.
— Вадик, ты — копия покойного отца. Вот точно таким, в военной форме, я встречала его после возвращения из армии. Что же мы стоим, садись к столу, поешь борща домашнего. Гости придут к вечеру.
Вадим, сняв фуражку, принялся за борщ.
— Очень жаль, что Люся не дождалась тебя, — сказала мать, подложив пирожки.
— Мама, значит не судьба.
— Вадик, какая судьба? Нина Захаровна с самого начала была против вашей дружбы. Она таки добилась своего: нашла мужа дочери такого, какого сама хотела.
— Мама, а что с Борисом Макаровичем случилось?
— Все просто — проворовался.
— А Люся чем сейчас занимается?
— Она была счетоводом. После свадьбы Жук снял ее с работы. Теперь ее возит везде с собой.
Как мать не просила Вадима отдохнуть хотя бы недельку, тот и слушать не хотел. На следующий же день пошел в тракторную бригаду. Время было горячее: надо было начинать уборку картофеля и пахать. Бригадир Андрей Буряк сказал Вадиму: «Вот тебе ХТЗ. Мы перебрали его поршневую — тяга хорошая. Завтра можешь и начинать. Четвертое поле знаешь, где находится?»
— В свое время я на нем начинал свою практику.
— Тогда желаю успехов.
После мощного военного бульдозера, старенький ХТЗ Вадиму показался игрушечным. Правда, три дня он работал, как зверь. Вадиму, чтобы закончить это поле, надо было одолеть еще пару гектаров. Он заметил, что плуги забились соломой. Остановив трактор, он пошел их почистить. Подымаясь в кабину, Вадим заметил, что из правой гусеницы немного вылез палец. Оказалось, что на пальце обломалась головка. Он взял инструмент, запасной палец и стал производить замену.
Неожиданно Вадим увидел невдалеке лошадь с бричкой и двумя пассажирами. Он узнал Кузьму Жука и Люсю. Подъехав поближе, Жук остановил лошадь, снял жену с сиденья, и они подошли к Вадиму. Она, как белая бабочка, воздушная изящная, а он, словно жокей: в хромовых сапогах, в синих галифе, спортивной рубашке, белой кепи, с язвительной улыбкой на лице и с кнутом в руке.
— Добрый день, Вадим, с приездом, — улыбнулась Люся.
— Добрый день и спасибо тебе, Люся, — весело ответил Вадим.
— Что, Бобенко, загораешь? — сказал Жук.
— Кузьма Карпович, маленький ремонт.
— Тебя послали пахать. Почему ты не пашешь?
— Я вам объяснил.
— Нет, я тебя спрашиваю, почему ты не пашешь? Ремонтом занимаются в мастерской.
— Кузьма Карпович, это минутное дело.
— Бобенко, я тебя русским языком спрашиваю, почему ты устроил простой?
— Кузьма, прекрати, — вмешалась Люся.
— Это не твое дело. Вот что, Бобенко, завтра ты — не тракторист. Пойдешь на конюшню заниматься навозом. Люся, садись в бричку. Я скоро вернусь.
Он зашагал в сторону картофельного поля. Вадим, покончив с ремонтом, завел трактор.
— Люся, садись в кабину, прокачу.
Она не думая согласилась. Он помог ей подняться.
— Люся, как поживаешь?
— Вадик, прошу тебя, об этом не надо. Сам понимаешь.
— Что это у тебя за розовый шрам на шее?
— Это след от веревки.
— Люся, прости меня, я столько тебе причинил страданий. Знай, моя любовь к тебе неизменна. Она всю жизнь будет в моем сердце.
Заметив слезы в глазах Люси, Вадим включил скорость. Трактор взревев, двинулся с места. Подбежал Жук и стал кричать: «Стой! стой! Я приказываю». Трактор удалялся. Жук бежал и кричал. Выбившись из сил, он остановился. Руки его дрожали, а в глазах сверкали искры злобы. Вскоре Вадим пригнал трактор на прежнее место и высадил Люсю. Подбежал Жук и, взмахнув кнутом, нанес жене несколько ударов. Подскочил Вадим, вырвал у Жука кнут, поломал кнутовище и отбросил в сторону. Затем он с такой силой двинул его в челюсть, что тот беспомощно растянулся на пахоте. Вадим поднялся в кабину трактора, включил скорость. Натужно взревел агрегат. Плуги врезались в землю. Трактор удалялся, оставляя за собой черные пласты, блестящие на солнце.