Начало здесь: http://www.proza.ru/2019/02/23/1954
Я вцепился в стул. Казалось, теперь, когда в мою сторону устремлены двадцать пар глаз, оторвать меня от него будет невозможно, только с мясом.
— Ну же! Мы ждем, — подбодрил ведущий, как-то обезоруживающе по-доброму, но вместе с тем требовательно.
Пришлось подниматься — нехотя, сгорбившись, полубоком, пряча взгляд под подошвы ботинок. Я представлял себя маленькой серой молью и мучительно искал щелку, в которую бы ускользнуть. Спасительного выхода не было.
— Меня зовут Александр, — начал я, запинаясь, — и пришел сюда потому, что у меня есть зависимость.
Жидкие аплодисменты должны были подбодрить, но сделали только хуже. Эти чудики хлопали так, словно сами не были уверены, хотят ли слушать мою историю. Нечто подобное они слышали уже ровно двадцать раз. Мне вообще было непонятно, зачем они здесь? На что надеются? Глупо же. Это не лечится. А может, терапия действительно отпускает поводья зависимости, дает отдых на время, позволяет хотя бы снизить дозу? Эта мысль подарила хоть и призрачную, но все же надежду и добавила уверенности:
— Началось это не так давно, около пяти месяцев назад. Как принято говорить в таких случаях — жизнь дала трещину. Как-то разом все начало сыпаться. Работа — вдруг понял, что опять занимаюсь не своим делом. Ладно бы просто понял, но нет, по классике жанра: на своих ошибках, когда все окончательно развалилось. Личная жизнь — рваные лохмотья, расползающиеся от одного к ним прикосновения. Но главное — смысл, вернее его отсутствие. Тишина — глухое, тягучее молчание в ответ на вопрос «зачем жить?». Пока бегал, суетился как белка в колесе, все было отлично: думать о такой ерунде не было ни времени, ни желания. А тут эта тихая пауза, и мысли как-то сами повылазили разом… Про паузу не просто так сказал. Именно пауза, зависание такое зловещее, в полном вакууме, в кромешной тишине. Как пассажир поезда, летящего под откос. Локомотив уже сшибает деревья, а у тебя чаёк на столе — тишь, благодать, лишь какое-то странное, гнетущее предчувствие. И сделать ничего нельзя. Все, поздно. Раньше мог не поехать, купить билет в другую сторону, даже спрыгнуть на полном ходу, а теперь — тишина, свободный полет — ожидание, когда хаос разнесет уютный мирок твоего купе в щепки.
А за паузой этой — полный разгром и отчаяние… Безоговорочная капитуляция — когда едешь в машине и орешь от безысходности так, что связки срываются. Музыку на полную — и вперед. А где еще? Не на работе же — пугать людей звериным рыком. Не дай бог санитаров из психушки вызовут. Дома? Дома и так иногда забываешься. Стены тонкие, соседи неизвестно что думают.
В комнате повисла гробовая тишина. То ли мой рассказ оказался нетипичным для их кружка, то ли рассказывал очень уж жизненно, но слушали они, затаив дыхание.
— В тот момент и сорвался. Первый раз торкнуло как-то невнятно, не зацепило толком, так — по краю прошло, но облегчение было — помню, потому и захотелось снова. Вот на второй — оттянуло в полный рост, хоть и доза-то была смешная еще. Приходы такие — волнами, накатывающими разговорами изнутри — вроде и ты говоришь, а вроде и не ты. Очень странное и одновременно острое ощущение: приятное размывание в туман — в густую тягучую взвесь капель твоего сознания… Можно вести диалог — отвечать самому себе, а можно просто сесть подперев щеку и слушать, слушать, слушать… И понимаешь: эти голоса хоть и имеют к тебе отношение, но вещают что-то запредельное, недоступное твоему разуму. В какой-то момент бросился к компу записывать, понял — не успеваю, начал переспрашивать, просить помедленнее, но куда там... Схватился было за телефон, пока разбирался с диктофоном, все кончилось. Да и понятно, все равно повторить за ними не успел бы. Это как сны, что улетучиваются за мгновения, пока поднимаются веки. Ну а дальше пошло-поехало — здравствуйте, двери в другую реальность. Когда втянуло, думаю, как у всех: в короткие моменты без дозы пробивает на панические атаки на грани истерики. И само собой — все время по нарастающей, до непреодолимого желания нырнуть один раз, глубоко, с головой и не возвращаться…
—И-и-и?.. — как бы подвел финальную черту ведущий.
— Ах да, совсем забыл, извините, — попытался исправиться и выпалил: — И-и-и… я ГРА-ФО-МАН!
Последнее слово потонуло в аплодисментах.
Он выловил меня на выходе.
— Ну что, полегчало?
Типичный низкооплачиваемый клерк. Уверен, работает на каком-нибудь складе — специально искал работу, чтобы мозги оставались свободны. Наверняка полчаса рассказывал эйчару, что писатель: пишет повесть или роман, но его все равно взяли, вопреки логике и здравому смыслу, потому что других желающих ковыряться в говне за копейки попросту не нашлось.
— Если честно, не особо. Но все же чуть лучше.
— Терапия терапией, но я пока не знаю никого, кто бы ушел отсюда и больше не вернулся. Может, бухнем? Ты слышал про замещение — когда тяжелые более легкими вытесняют?
— Не знаю. Я не пил лет пятнадцать. Боюсь, после первых же ста грамм ты потеряешь собеседника.
— Испугал! О чем нам разговаривать-то? Ты только что все о себе рассказал, я — вчера, если помнишь. Я же тебе не веселое времяпрепровождение предлагаю, а сугубо медицинскую процедуру. Это просто специфика лечения — в одиночку нельзя, нужны глаза напротив.
Я наконец вспомнил его вчерашнее выступление. Он написал роман, который посылал во все возможные издательства и не получил ни одного ответа. Еще он считал себя русским Генри Миллером, был уверен, что здесь его оценить не способны, и потому все свободное время посвятил переводу романа на английский.
Мы зарулили в первый попавшийся бар и уселись за стойку. Столик был не нужен, закуска в планы не входила. Молча накатили по сотке бодяженного вискаря, дважды повторили, полирнули «Гиннессом» и замерли на перепутье.
— А что мы все молча-то? — возмутился он.
— Да вроде не о чем особо, все и так понятно. Да и мероприятие у нас сугубо медицинское. Ты сам говорил.
— Давай хоть тост скажи. Стремно совсем в тишине-то. Завтра даже вспомнить будет нечего. Как можно вспоминать пустое молчание?
Я задумался.
— Хорошо. У меня есть тост. За бездарей!
— Э-э-э! Кто тут бездарь?! Его глаза налились кровью.
— Я бездарь, — попытался я сгладить ситуацию и зачем-то добавил: — Ты бездарь. Мы бездари…
А потом меня понесло:
— Ты действительно веришь, что твой роман кому-то нужен? Да ладно! Кончай играть непонятого художника. Ценен он только тебе и нужен только тебе. Говорю со всей ответственностью, хоть этот твой высер не читал и не прочту никогда. Но его и не нужно читать: и так все ясно — достаточно на тебя глянуть. Ты знаешь, сколько тысяч, а может, и миллионов таких, как ты, непризнанных гениев крапают по ночам стихи и рассказы? А потом, словно связанные круговой порукой, хвалят откровенное говно друг друга в ожидании похвалы в отавет? Колись, для этого сюда меня позвал? Чтобы под утро пускать слюни и обниматься взасос пылкими признаниями таланта друг друга? Этого ты хотел? Так иди в жопу!
Он качнулся назад и резко с размаху ударил меня головой. Целил точно в нос, явно рассчитывал вырубить с одного удара и самозабвенно пинать ногами, пока не оттащат. В последний момент я чудом успел отклониться и получил скользящий в зубы.
Нижняя губа неприятно саднила. Я разлепил глаза и быстро заморгал, пытаясь сфокусировать взгляд. Машина летела прямо в отбойник. В голове пронеслось: «Не треснулся бы во сне об руль, примерял бы сейчас белые тапочки. Черт! Срочно на заправку за кофе…»
Часы показывали 05:30 — начало еще одного дня тишины…
Окончание здесь: http://www.proza.ru/2019/02/23/1954