- Вот видишь, Оленька, не получилось у нас. – сказал Пётр, глядя в окно. – Продаём… Ну а что делать? Не вывожу я.
Он затянулся и выпустил струю дыма. Струя, ткнувшись в стекло, сонно расползлась по всему окну. Пётр стряхнул пепел на пол.
- А ведь кому продаём? Алексину!
- Ну ладно, Петя, не заводись…
- Да какое там не заводись! Алексин, Алексин! Ведь это Алексин, Оль! Мне иногда кажется, что он всё специально подстроил, чтобы дом этот купить и в рожу мне плюнуть.
- Подожди… Ты посмотри с другой стороны. Кто бы ещё его купил? Хорошо, что хотя бы он… Вот глянь. – она рукой провела перед собой полукруг. – Дом-то ещё не достроен. А двор? А гараж? Не надо убиваться, ну не сейчас, так потом. Мы ещё молоды, успеется.
Она подошла к нему сзади и, наклонившись, обхватила его шею руками. Поцеловала в висок и улыбнулась.
- Я поеду.
- Да-да, поезжай. Время уже.
На окне красовалось пятно испарины, Петр вытер его рукой, оставляя водянистые разводы, в которых просматривался искаженный двор и шесть небольших человеческих фигурок, похожих теперь на струящиеся пустынные миражи. Лебёдкой они поднимали что-то тяжёлое, какой-то блок. Это была его бригада: трое парней - откуда-то из Азербайджана, имён их он не знал, да и некогда ему было знакомиться, остальные трое – ребята с которыми он когда-то начинал: Миша, Сергей и прораб Вася. Сколько уже, лет пятнадцать? Да, пятнадцать лет прошло с тех пор, как он решил открыть свой небольшой бизнес, “ремонт и строительство”, совершенно с нуля, ходил тогда сам по знакомым, искал людей, нормальных, непьющих – практически невыполнимо! – но, что самое удивительное – нашёл. Нашёл и очень ими дорожил. Вот те самые, вот Миша - да, конечно же, он помнит Мишу. Мишу ему посоветовал муж сестры, странный в общем-то тип, бывший кгбшник; вышел на пенсию, поселился в деревне, увёз с собою всю семью – детей, сестру – завёл хозяйство, какие-то коровы, индюки, да чего только нет. А как сестра убивалась поначалу, Господи! Просила забрать, увезти куда-нибудь – смех да и только, теперь же сама и смеется, когда вспоминает. Да, весело было. А Миша был тогда двадцатилетним парнишкой, “мастер на все руки”, как говорил шурин. И вот уже пятнадцать лет… Вася и Сергей – его друзья; Сергей вообще брат двоюродный; хорошие, башковитые парни. Тогда он с ними переговорил. Выпить за встречу отказались, видно, думали, проверка. Нет, потом, конечно же, выпивали, всей бригадой, и он тоже, вместе со всеми, но чтобы кто-то где-то в штопор, на несколько дней – нет, никогда и никто из них так не делал, потому и остались. Остальные – он уже и имён их не помнит – остальные да, всякое было, бывало материал пропивали, воровали деньги – у своих же, из общей кассы – но такие и не задерживались: тогда, в то время, всё решалось быстро и просто. К этим троим отношение особое, зарплата особая, да всё особое. Сейчас у него штук двадцать таких бригад, а эта бригада – вроде как его собственная, постоянно при нём, вот и сейчас доделывают его дом. Его? А что тут теперь его? Пятнадцать лет, много работы, тяжёлой, упорной работы и вот – ноль, совсем ничего. Алексин забирает всё. И даже его ребят. «Ты посуди сам, Петя, парням нужны деньги, у всех ведь семьи, всё такое. Ну куда ты их заберешь? Что они будут делать? Работы-то нет. Отдай их мне. То есть, остальные твои бригады мне нахрен не нужны, у меня самого этих чуркобесов – хоть жопой жуй, а вот эта – я знаю, они с тобой вместе начинали, отличные специалисты, то есть, я что хочу-то? Ты не подумай, что я такой уж, что мне лишь бы скупить, развалить – нет. Можешь не верить, но мне хочется, чтобы от твоего что-то осталось, память какая-то, что ли… в общем, ну… ну вот так вот». Сука! Знает куда ударить, всегда знал. Нет, Ваську, прораба, он заберёт с собой, потом, может быть, удастся как-нибудь вернуться… Как? Куда? Денег хватит только на то, чтобы с долгами всё уладить, а там – самому бы не скопытиться, неизвестно, что жрать-то будут. А ведь всё его, всё построено им; его фирма, его люди, участок – вот этот участок он купил ещё пять лет назад и, не спеша, потихоньку строил, выстраивал аккуратно, бережно этот дом, вместе со всеми иногда; по выходным – на пацанов глянет, и тоже за работу, как все – таскал, месил, клал, а Васька прорабом. Что теперь? Забирает, эта тварь забирает всё! Всё, что было у него, теперь принадлежит Алексину, ничего не осталось! Фирма, земля, дом, даже люди, близкие люди теперь принадлежат ему, удивительно, как он еще в койку к жене вместо него не залез. Или залез? Как-то всё странно спокойно, тихо как-то слишком она…
Будто бы сшиблись два КамАЗа - такой звук разнесся по улице: резкий, неприятный, неожиданный; Пётр даже зажмурил глаза и втянул голову. Кувалдой по башке. Искры из глаз. На дворе – ругань, крики, мат-перемат. Он вскочил. Огляделся. Вот он – дом. Пока ещё его дом. Пока ещё он тут хозяин. Второй этаж, спальня. Он сидит на втором этаже, в спальне, в их спальне. Сам, лично её отделывал, единственная полностью готовая комната, всё тут есть, подбирали вместе: “нежные, светло-зелёные тона в сочетании со светло-коричневым, палевым и бордовым” – ну что за бред? – конечно же, струящаяся тюль, лягушачья: тина какая-то, болото; постельное бельё – такое же: заросли, неприятный цвет, зачем он согласился? А шторы? Тёмные, с какими-то непонятными узорами – то ли розы, то ли что – похоже на коровьи коржи; обои, о да! – обои: “нижняя треть – коричневая, начиная, примерно от уровня кровати и до потолка – палевые”; трюмо из морёного дуба, кровать и стулья – тоже, ну это уже свезли к матери. А что бордовое-то? - тапочки? Обои легли хорошо, сам подгонял, сам клеил, ламинат – коричневый, всё ровненько, вплотную, уголки выправлял лично, а эта арка? Долго он с ней возился. Теперь это всё чужое, чужое, чужое!
Петра охватил приступ ярости, неудержимого бешенства, выступили невесть откуда взявшиеся – с детства не плакал! – слёзы, как всегда в таких случаях ноги его стало подкашивать, перед глазами поползли какие-то огненно-рыжие пятна, он со всего маху упал на стул и схватился за лоб ладонью, провёл ею по лицу и сквозь растопыренную пятерню углядел стеклянную пепельницу, стоявшую возле окна. Пепельница утопала в коричнево-белых окурках и серебристо-чёрной пыли.
- Неужели никто не мог убрать это говно?!
Глухо ударившись о стену, отпечатавшись на обоях рваным, черным пятном, пепельница развалилась на несколько кусков, один из которых, падая на пол, стукнулся о непонятно откуда тут взявшийся белый кирпич, выбив из себя ещё три маленьких стёклышка и оставив на своём боку белую отметину. Пётр взял в руки один треугольный, острый осколок и размашистыми мазками, будто в исступлении рисуя какую-то картину, принялся царапать обои, покрывая стену струпчатыми, тёмно-серыми шрамами.
- Никому! – заверещал он не своим голосом, поднял с пола кирпич и со всего маху запустил его в окно.
Оно весело хрустнуло, как раздавленные ботинком чипсы, и шумным, льдистым водопадом осыпалось на улицу. Лишь в верхней части рамы клыками свисали два больших осколка.
- Васька! Давай сюда! – рявкнул подбежавший к окну Пётр.
Сам взял в это время банку с синей краской, открыл её и стал выплёскивать на стены и пол комнаты.
- Никому! – остервенело, сквозь зубы выговаривал он. – Что, хотел взять? Вот тебе! – синяя струя плеснулась на стену рядом с дверным проёмом. – Вот! – ещё одна угодила куда-то в потолок. – Бери, сука! Пользуйся!
Запыхавшийся, со всех ног мчавшийся – едва только услышал звон разбитого стекла - Васька, влетел в комнату и сразу встал, как вкопанный. Он ошалело взирал на беснующегося Петра, который к тому моменту уже перестал расплёскивать краску, а жёг шторы и тюль, пуская зажигалкой быстро занимающееся пламя и ядовито посмеиваясь.
- Петя, стой! Ты что делаешь?! – он с криком ринулся к окну, оттолкнул в сторону Петра, стянул на пол шторы и тюль и стал топтать их ногами. Пётр, казалось, только и ждал этого момента и с готовностью, даже несколько картинно рухнул на пол. Потом встал, отряхнулся, достал сигарету, сунул её в зубы и подошёл к Васе.
- Закурить дай.
Не успел Вася достать зажигалку, как Пётр обхватил его голову двумя руками и резко потянул к себе, больно ударив его в бровь лбом. Они стояли, будто готовые к схватке.
- Что, Васька, всё?! Всё! – выдохнул Пётр и, выплюнув на пол сигарету, продолжил. – А ведь это наше, Васька, наше! Мы это строили, я это строил, долго строил, понимаешь? Моё это, моё! А что теперь? Теперь какая-то сука забрала всё это. Вот это, Вася, вот это моё, на которое я годами работал, вот это всё забрала какая-то мразь. Всё забрала, вообще всё. Дом забрала, работу забрала, вас всех забрала. Жену только не трахнул, хотя я и… Ты помнишь наш разговор, Вася? Помнишь, о чем мы говорили?
Вася отвел глаза в сторону, руки его опустились.
- Нет, ты на меня смотри, в глаза, Вася. Помнишь?
- Помню…
- Что никому, помнишь? Что никого? Никого, Вася, никого! Никого! Эта рухлядь – хрен с ней, но вот людей, вот пацанов моих, всех вас – это нет…
Он отпустил Васину голову и сел на стул, достал новую сигарету, достал зажигалку, закурил.
- Я тебя с собой забираю, это решено, это твёрдо, найдём дело, прокормимся. Тебя не брошу. Но вот их – он кивнул на окно. – я взять не могу. А отдавать не хочу, не имею права. Мои они! Наши они, Васька. Наши и останутся…
Он подобрал на столе кусочек разбитого стекла, закрыл его в кулаке и с силой сжал. Рубиновая капля свесилась с ребра ладони. Затушил сигарету о подоконник, с силой вдавив её в покрытое белой краской дерево, и щелчком пальца отбросил куда-то в сторону. Поднял глаза на Васю. Тот стоял, уткнувшись в пол, сжимая в руке какой-то ключ – он прибежал с ключом – шмыгал носом и рукавом грязной, замызганной куртки утирал сопли. Только сейчас Петру почему-то бросилось в глаза крепкое Васино телосложение, его широкоплечесть, огромные кулаки с сардельками маленьких пальцев, в окончания которых будто бы кто-то пластинами вогнал ногти, его толстая, неохватная, как баобаб, шея, высокий рост, тяжёлая квадратная челюсть. На секунду сердце Петра ёкнуло, и он почему-то сильно, до дрожи в спине испугался и возненавидел Васю.
- Ты знаешь, что делать. Давай.
Они оба спустились вниз, во двор. Пётр присел на скамейку, стоявшую у входа в дом, и снова закурил. Перед ним, метрах в двадцати, копошилась его бригада. Все они столпились перед большим бетонным блоком и что-то горячо обсуждали. Пётр слышал лишь отдельные выкрики, так что понять, о чём идёт речь он в полной мере не мог, да и не хотел, не о том он теперь думал. Он смотрел на вырисовывающуюся за его ребятами берёзовую рощу. Это была гордость его усадьбы. Роща, конечно, сильно сказано. Пятнадцать больших, вытянувшихся вверх на добрых десять метров деревьев, со множеством молодого, робкого, дрожащего от каждого прикосновения к ним ветра молодняка. Из окна второго этажа их было отлично видно, но Пётр обратил на них внимание только сейчас.
Вася шёл со стороны сарая, в руках у него была верёвка.
- Вася. – крикнул ему Пётр и указал рукой на рощу. – Вот на них.
Вася махнул головой. Он подошёл к парням, что-то им сказал, и все они прошли в сарай, все, кроме Миши. С Мишей он о чём-то долго говорил, пока не услышал, как из сарая стали доноситься звуки бьющего по шляпкам гвоздей молотка, гудящей дрели и визжащей болгарки. Тогда он показал Мише на рощу, и они пошли к ней, Вася сзади, Миша – спереди. Когда они уже подходили, Вася накинул верёвку Мише на шею и стал душить, потом сбил его с ног, повалил на живот, сам сел к нему на спину, прижав коленями обе его руки. Миша изо всех сил брыкался и сильно хрипел, нечеловечески как-то булькал, как кипящий свинец, пытался скинуть Васю ногами, но у него ничего не получалось – Вася был намного больше его, он придавил его своим грузным телом получше любого валуна. Весь напряженный и красный, он изо всех сил разводил в разные стороны концы веревки, словно пытаясь отрезать ею голову. Наконец Мишина сильно задранная вверх голова с лилово-синим лицом и красными, налитыми кровью глазами как-то безвольно обвисла в петле. На губах выступила белая пена, а может это было что-то ещё – Пётр плохо разглядел, они были к нему боком. Вася ослабил руки, но продолжал сидеть на Мише, тяжело дыша; было видно, как ходит взад-вперед его грудь; вытащил из-под шеи трупа веревку и аккуратно намотал её на локоть. Поднялся, отряхнул колени, бросил быстрый, беспокойный взгляд в сторону сарая, туда же посмотрел и Пётр. Никого не было, все находились внутри и по-прежнему шумели инструментом. Вася взял труп за ноги и оттащил ближе к роще. Потом быстро пошёл к сараю, проскочив мимо Петра и даже не взглянув на него.
Пётр всё это время сидел и курил сигареты, одну за другой, переводя глаз с красного, тлеющего кончика на Васю с Мишей и обратно. Сидел он, откинувшись на кожаную спинку скамейки, которая была сделана под удобным для спины уклоном, позволявшим приятно расслабиться. Он делал её сам, и выглядела она несколько диковато и глуповато, словно уворованная из купе поезда полка, с прибитыми к ней деревянными рейками. Раньше он частенько засыпал на ней, присев, как ему казалось, на минутку и рассматривая свои владения. Сейчас он напряженно думал, думал о том, что надо будет какое-то время ютиться в квартире Олиной матери, надо будет платить зарплату Васе, надо будет что-то искать, куда-то прибиваться, где-то пробовать, у кого-то занимать. Надо будет спалить сарай, обязательно спалить сарай, а сортир – нет, сортир не трогать, пусть будет. По-хорошему, вообще бы оставить один только сортир. Весь инструмент, все доски, все материалы, мотоцикл и квадроцикл – спалить вместе с сараем, хотя, пожалуй, технику лучше утопить в болоте, здесь, неподалёку, оно большое, там места хватит.
Тем временем из сарая вышел Вася. В руке у него была кувалда с длинной деревянной рукоятью. Рядом с ним шёл Сергей, весело и оживленно что-то ему рассказывая. Вася шёл молча, лишь изредка кивая головой. Дойдя до того места, где перед тем они стояли с Мишей, Вася показал рукой на рощу и пустил Сергея впереди себя. Сам шёл сзади, с кувалдой через плечо. Потом он замедлил шаг, снял с плеча кувалду, нагнал Сергея, размахнулся и сильно, сбоку ударил. Но в это время Сергей, видимо желая что-то спросить, развернулся к Васе лицом. Сильный, сокрушающий удар с глухим хлопком откинул его в сторону. Пётр видел, как от удара съехала в сторону вся нижняя половина лица Сергея. Его отшвырнуло так, словно сбило поездом. Он лежал в траве, мелко дрыгая руками и ногами, откуда-то бил вверх тонкий фонтанчик крови. Вася быстро подбежал к нему, встал возле головы, ухватился двумя руками за кувалду, занёс её за спину и со всей силы обрушил на голову Сергею. Звук был такой, будто кто-то хлопнул по воде ладошкой. Голову Сергею сжало, словно прессом, и когда Вася убрал в сторону кувалду, Пётр увидел, как наружу из смятого, выдолбленного черепа полезло что-то чёрное и страшное. Он встал и пошёл в сарай. По пути достал из-за пазухи пистолет, передернул затвор. В сарае трое чучмеков сидели возле больших тисков, на колодках, и оживлённо обсуждали какой-то металлический кусок, который один из них вертел в руках. Пётр сразу же, ещё стоя в проходе, выстрелил одному из них в голову, тот свалился на пол, будто из-под него убрали подпорку. Двое остальных даже не успели ничего сообразить, как в них был выпущен целый рой пуль. Куда он стрелял, Пётр не видел, сколько раз выстрелил – не помнил. Помнил только, что когда пришёл в себя, то увидел перед собой три скрутившихся калачиком тела, из-под которых отовсюду струйками текла кровь. Он вышел из сарая и позвал Васю. Вдвоём они перетаскали трупы к роще. Сели, покурили. Вася пошёл и принёс два длинных каната. Вместе они сделали из одного пять веревок. Второй поочередно перебрасывали через нижнюю ветку выбранных ими пяти деревьев, стоящих ровно посередине рощи, прямо напротив окон спальни; цепляли к нему труп и подымали вверх. Вася залезал на ветку, обвязывал трупу вокруг шеи веревку, другим концом крепил её к ветке и отвязывал канат. Так они перевешали всех пятерых. Правда, Сергея пришлось повесить за ногу, потому что на месте лица у него была красно-черная запёкшаяся жижа, через которую проклёвывался розово-серый краешек мозга. Потом они собрали во дворе все доски, молотки, пилы - всё, что валялось - вырвали из земли скамейку и отнесли всё это в сарай. Закатили туда же стоявшие невдалеке под брезентом мотоцикл и квадроцикл, решив не тянуть их к болоту – долго, да и сил уже не было. Облили сарай бензином, облили хорошо, тщательно – шесть десятилитровых канистр; одну, закрытую, оставили внутри. Подожгли.
Занялось сразу. Пламя полыхнуло ярко, тут же взвившись под самую крышу. Вася сидел на траве, спиной к сараю, обхватив голову руками, и говорил что-то непонятное себе под нос. Кисти рук, лицо и рубашка у него были в крови. Пётр курил и смотрел на пламя, сигарета от его рук местами покрылась красными пятнами.
- Пошли. - сказал он. – Надо обмыться и переодеться.
Когда они вышли обратно, сарай уже горел вовсю, треща и шипя. Внутри что-то ухало и бахало, похожее по звуку на усиленный в десять раз взрыв смолистых сучков в печном огне. На ветвях, слегка покачиваемые ветром, болтались трупы, все в чёрных и красных пятнах. Пётр и Вася прошли двором. Выйдя за ограду, Пётр оглянулся, обвёл взглядом свою прежнюю усадьбу и сказал:
- Ну, вот теперь может заезжать.
*****
Алексин приехал поздно. Прямого подъезда к его новым владениям не было, поэтому пришлось немного прогуляться. Он всю дорогу говорил со своим помощником, которого взял с собою за компанию, объясняя ему что-то про поставку леса с Дальнего Востока, насколько вообще это рентабельно и есть ли смысл в подобном бизнесе.
-Я бы не стал начинать, Саня, вот те крест. – Алексин перекрестился. – Но надоело. Эта стройка, бесконечная стройка, всегда везде стройка, ремонт, прорабы, киргизы эти – достало всё уже. Нового хочется.
-Открой сеть закусочных да и всё. – буркнул Саня. – Нахрена тебе туда-то лезть? Ты знаешь, как там бошки летят влёгкую, на этом лесе? – Саня оживился. – Да ещё с дальневосточными мутить собрался. Они же все отмороженные там наглухо, у них что ни поставка – больше трупов, чем деревьев.
Алексин рассмеялся.
-Пугливый ты, Санёк, ссыковатый. – он посмотрел вверх, на ночное небо. – Глянь, какая луна здоровенная, смотри. – он остановился.
-Э-э-э-эй! – крикнул. – Э-э-э-э-э-эй!
Потом поднёс ко рту ладони и протяжно, по-волчьи завыл.
-Ты сбрендил совсем со своим лесом!
-Ничего, Санёк, ничего. – сказал Алексин, догоняя своего друга и приобнимая его двумя руками за плечи. – Мы тоже тут волчары будь здоров, нас так просто не возьмёшь.
Когда они вошли во двор, сарай мирно дотлевал, посвечивая красноватыми боками, шипя и выпуская тонкие струйки дыма из-под обрушившейся на землю крыши.
Саня молча огляделся вокруг и ткнул пальцем в сторону рощи. Алексин посмотрел на берёзы.
-Ну, Петя. – на лице его появилась широкая улыбка. – Всё шалит.
Над домом висела полная луна и как фонарь освещала березовую рощу. Там на деревьях корячились трупы, издалека похожие то ли на кукол, то ли на боксёрские груши. Дул лёгкий ветер, трупы понемногу крутились вокруг своей оси и тёрлись верёвками о нежную берёзовую кору, скрипя, словно кто-то открывал сундук; шелестели листья.
-А чего это вон тот кверху ногами-то?.. – недоумённо сказал Алексин и почесал затылок. – Ладно. Слушай, Сань, позвони ребятам, пусть приедут, наведут здесь порядок, соседей, – он ткнул рукой в сторону трупов. – похоронят по-человечески. Ну и вообще как-то…
Он недовольно поморщился.
- Пошли в дом. Надеюсь, Петруха там кучу нигде не наложил?
Алексин громко рассмеялся, довольный шуткой Санёк охотно присоединился к своему хозяину.
– А ты говоришь "лесной бизнес опасный, дальневосточники отмороженные"… Да тут вон за гнилой сарай так расписать могут, что… Интересный денёк сегодня. Очень. Берёзки-то какие ладные… Пойдём, Сашка, пойдём, не боись. – Алексин подтолкнул Саню вперёд. – Только под ноги смотри, я тебя умоляю.