ДЕЙСТВИЕ ПОСЛЕДНЕЕ.
СЦЕНА ПЕРВАЯ.
Тронный зал герцогского замка. Два трона в середине завешены мешковиной. Слева в задумчивости стоит Теофрасто в дорожной одежде и при шпаге.
ТЕОФРАСТО:
Теперь я как солдат, забытый отступающей армией. Должен ли я держать оборону, или следует мне отступить? Пороха нет, за ним нужно отправляться в тыл. Но кто тогда защитит позиции? Я должен оберегать мать, но, не закончив обучения, не смогу стать ей надёжной опорой. Значит, нужно отправляться в Салерно. Но как я могу оставить её здесь одну?
(Слева выходит Амата.)
АМАТА:
Сын, я разрешу твои сомнения! Я сейчас же уеду в поместье и останусь там, пока всё здесь не уладится.
ТЕОФРАСТО:
Но уладится ли? Всё так ужасно!
АМАТА:
Уладится не совсем, конечно. Герцог не вернётся – не захочет. Но неаполитанский король обещал сохранить здесь всё, как было при герцоге.
ТЕОФРАСТО:
При чём здесь неаполитанский король?
АМАТА:
Я знаю, о чём говорю. Отправляйся в Салерно! Через год ты вернёшься доктором и, если захочешь, останешься здесь. А если нет, отправишься в любую европейскую столицу, куда захочешь. Тебя везде примут с радостью! Денег на твоё обучение у нас хватает.
ТЕОФРАСТО:
Но мать!..
(Справа выходит Джино, с палкой Петруччо, подвешенной на манер шпаги.)
ТЕОФРАСТО:
Мать, немедленно удались!
АМАТА:
Будь благоразумен! (уходит налево)
ДЖИНО (гордо):
А, сын преступника и беглеца?
ТЕОФРАСТО:
Недавно ты отзывался обо мне иначе. Ты говорил, что я твой друг.
ДЖИНО:
Всё изменилось. Видишь эту палку?
ТЕОФРАСТО (очень спокойно):
Да, вижу очень хорошо.
ДЖИНО:
Так вот, мой милый. Скоро я буду носить её по праву, как настоящий доктор. Графиня Сперанцина согласилась оплатить моё обучение в Болонье.
ТЕОФРАСТО:
Какой же науке ты намереваешься учиться?
ДЖИНО:
О, я ещё и сам не знаю толком. А тебе-то какое дело? Отправляйся в своё захолустье и не отвлекай меня от моего возвышения.
ТЕОФРАСТО:
От твоего возвышения? И высоко ли ты собираешься подняться?
ДЖИНО:
Да уж повыше тебя! Я только что от её сиятельства...
ТЕОФРАСТО:
«Сиятельства»? А я помню, как ты называл её лицемерной дрянью.
ДЖИНО:
Тише! Услышит же кто-нибудь!
ТЕОФРАСТО:
Мне безразлично, кто услышит.
ДЖИНО:
Эй, ты что? Неужто ты готов предать меня?
ТЕОФРАСТО:
Нет. Предательство и подлость – это твоя наука, не моя. Но я преподам тебе другую.
ДЖИНО:
А ну, осторожнее со мной! Лучше скройся! Пока я не доложил о тебе её сиятельству. Она порадуется: яблочко от яблоньки...
ТЕОФРАСТО (не обращая внимания, подходит ближе):
И моя наука, уж поверь, будет тобой крепко усвоена.
ДЖИНО (поднимает палку как шпагу, становится в нелепую фехтовальную позицию):
Ты что же, угрожаешь мне? Здесь, в замке? Да я велю...
ТЕОФРАСТО (достаёт шпагу):
Повелевать буду я, а ты – запоминать урок.
ДЖИНО (визгливо):
Ну, ты горько пожалеешь о нанесённом мне оскорблении!
ТЕОФРАСТО (спокойно, подходя ближе):
Пока никакого оскорбления не было. Я только собираюсь его нанести. (поднимает шпагу)
ДЖИНО (отступает, поднимает вверх руки):
Ты не можешь биться! Не можешь! Ты дворянин, а я нет! Нельзя просто так убить простолюдина!
ТЕОФРАСТО (спокойно):
В самом деле? Но весь замок уже знает, что ты тайный дворянин, ты всем успел это рассказать.
ДЖИНО:
Нет! Нет! Я солгал! Я не дворянин! Тебе нельзя со мной биться!
ТЕОФРАСТО:
Я и не собирался с тобой биться. Что за нелепая мысль? Отдай мне палку!
ДЖИНО (отступая):
Не отдам!
(Теофрасто убирает шпагу, подходит и вырывает палку у Джино.)
ТЕОФРАСТО:
Ведь это палка доктора Петруччо? Как это удачно! Тогда к салернской науке добавится болонская.
(Бьёт Джино палкой.)
ДЖИНО:
Ай! Ай! Ты что делаешь?
ТЕОФРАСТО (снова бьёт Джино):
Преподаю тебе науку, как и обещал.
ДЖИНО:
Ай! Ай! Ты же будущий лекарь, ты лечить должен, а не калечить!
ТЕОФРАСТО (продолжая бить Джино):
Я будущий учёный. А потому много знаю о человеческом теле. Знаю, например, куда и как нужно бить, чтобы науку мою ты запомнил.
Нельзя быть подлецом (бьёт). Нельзя быть предателем (бьёт). Нельзя быть доносчиком (бьёт). Нельзя быть лицемером (бьёт). Нельзя быть лжецом (бьёт).
(Всё это время Джино, пытаясь спастись, охая, кружит по сцене, Теофрасто продолжает его бить. На последнем ударе Джино падает. Теофрасто ломает палку о колено и бросает обломки на Джино.)
ТЕОФРАСТО:
Я уезжаю в Салерно. И тебе следует уехать, если не хочешь, чтобы о твоём лживом дворянстве здесь узнали. И ещё вот что: таких вот палок я могу заказать себе столько, сколько потребуется, если ты позабудешь урок.
(Теофрасто уходит налево.)
ДЖИНО (встаёт, потирая ушибленные места):
Это герцогство совершенно прогнило. Ничего хорошего здесь не дождёшься. Невежество, тирания и произвол дворян – вот что царит здесь. Если Сперанцина не даст мне денег на Болонью, уеду в Венецию. Богатый город, много богатых домов, везде нужны шуты. Где ещё и быть шутом, как не в Венеции.
(Уходит направо.)
СЦЕНА ВТОРАЯ.
Звучат трубы. Справа выходят слуги: Нателла, Нинетта, Николетта, Инесса, Фатима и Горелло. Склоняются в поклонах и реверансах.
Слева выходят господа: Нинфея, Коломбина, Каталина, и трое монахов. Все дамы в кринолинах. Замирают в напряжённых позах.
С господской половины сцены вперёд выходит Каталина, подходит к слугам. Те кланяются.
КАТАЛИНА:
Да перестаньте вы кланяться!
НИКОЛЕТТА:
Я бы и не кланялась, я бы с удовольствием тебе наподдала. Увы, нельзя.
КАТАЛИНА:
Вы думаете, мне так уж приятно стоять слева и держаться госпожой?
НИНЕТТА:
Ну уж потерпи! Ты же дворянка. Такие новые правила.
КАТАЛИНА:
А мне они не нравятся!
НАТЕЛЛА:
Ишь, вольнодумец какой! Стой себе слева и изображай дворянку!
КАТАЛИНА:
Куклу, ты хотела сказать. Да ещё в этом колоколе. (показывает на кринолин)
ИНЕССА:
О, как я тебе сочувствую!
НИКОЛЕТТА:
А я бы походила в таком.
КАТАЛИНА:
И была бы дурой. Ничего хуже этой кастрюли я в жизни на себя не надевала.
ГОРЕЛЛО:
Радуйся, что ты в служанках не осталась! Целый день заставляют теперь работать. Ни выпить, ни вздохнуть. А если работа кончилась, тут же находят другую.
КАТАЛИНА:
А нам, наоборот, ничего делать не полагается. Целыми днями – совсем ничего. Я от скуки скоро подохну!
НАТЕЛЛА:
У господ свои развлечения.
КАТАЛИНА:
Нету у нас никаких развлечений! Тут в замке даже пристойных мужчин не осталось! Одни монахи. Этак мне скоро даже Горелло начнёт нравиться!
ГОРЕЛЛО:
Во-первых, я Уго, запомни это, наконец! А во-вторых, что это значит «даже»?
НАТЕЛЛА:
Заткнись, Горелло!
(к Каталине):
Зато ты среди господ. Я бы с тобой поменялась.
КАТАЛИНА:
Да и я бы с тобой поменялась с радостью. Такая скука!..
НИНЕТТА:
Смотрите, мы все недовольны тем, что произошло.
КАТАЛИНА:
Ещё как недовольны.
НАТЕЛЛА:
Не говори за всех. Я, может быть, и недовольна, но буду терпеть. Потому что правда и справедливость восторжествовали. А что важнее этого?
КАТАЛИНА:
Да провалиться бы им, а не торжествовать!
(Слева выходит Сперанцина. Все кланяются.)
СПЕРАНЦИНА:
Госпожа Каталина! Ты, кажется, забыла о своём высоком положении? Изволь встать на место!
КАТАЛИНА (в сторону):
Для тебя лучшее место – в гробу!
(к Сперанцине):
Да, ваше сиятельство!
СПЕРАНЦИНА:
Так-то лучше. Господа могут разговаривать со слугами, лишь приказывая и наказывая. И никак иначе!
КАТАЛИНА:
Но это мои подруги!
СПЕРАНЦИНА:
У господ не может быть друзей среди слуг. Люди низкого происхождения неспособны понять высоких идей правды и справедливости. Да и не все господа могут это, как я погляжу. И таким господам место – в деревне, а не в этом славном замке.
НИНФЕЯ:
Графиня! Разве наша цель – это не защита несчастных, угнетённых и униженных? Я всегда старалась помогать служанкам...
СПЕРАНЦИНА:
У нас с тобой, милочка, общих целей быть не может!
НИНФЕЯ:
Как же так, графиня?..
СПЕРАНЦИНА:
Изволь обращаться ко мне так, как положено! Что за фамильярность! Бывший герцог поощрял распущенность, а я не стану!
НИНФЕЯ:
Да, ваше сиятельство! Но защита служанок – это дело, которое я считаю своим. И вы одобряли его совсем недавно!
СПЕРАНЦИНА:
Я и продолжаю одобрять благое дело. Но твоя в нём, милочка, роль совсем другая! Ты хочешь правды – вот тебе правда. Твой пансион – не более, чем бордель. И уж это совершенная правда!
ФАТИМА (к служанкам):
Какой умный графиня! В бордель делать «правда», я знать про это.
НАТЕЛЛА:
Заткнись немедленно!
ФАТИМА:
Но я же её хвалить!
НАТЕЛЛА:
Заткнись! Она может услышать!
НИНФЕЯ (к Сперанцине):
Как бы то ни было, вы обещали мне, что после переворота пансион останется за мной.
СПЕРАНЦИНА:
Я никогда не обманываю! Я всегда стою за правду!
ФАТИМА:
Она делать «правда» тоже? Но она же старый!
НАТЕЛЛА (стонет):
Фатима! Заткнись!
СПЕРАНЦИНА (не замечая):
Не знаю, что ты называешь переворотом. Победу справедливости, не так ли? Я не обманула тебя. Во время этой победы твой бордель продолжал существовать. Но сегодня утром я распорядилась выселить его обитательниц вон. Поощрять разврат я не стану никогда!
НИНФЕЯ (в отчаянии):
Но это же приют для униженных и обиженных!
НИНЕТТА (в сторону):
О, для многократно «обиженных», каждую ночь их «обижают»...
СПЕРАНЦИНА:
И даже больше того! Я настолько честна, что разрешаю тебе оставить себе дом и обстановку. Ты всё же хорошо мне помогла.
НИНФЕЯ (в отчаянии):
Вы меня погубили! Я вам верила, а вы всё разрушили, что создавалось долгими годами! (убегает налево)
ГОРЕЛЛО (в сторону):
Вот это катастрофа! Что же теперь делать?
(к служанкам):
Девушки! Как я так рад быть среди вас! Заметьте, я один среди вас мужчина!
НИКОЛЕТТА:
На меня не смотри!
НИНЕТТА:
Только не с тобой!
ИНЕССА:
О, как я тебе сочувствую! Но сама я тебе помочь не смогу! Прости меня!
ФАТИМА:
А я не понимать. Что случиться?
ГОРЕЛЛО:
О, прекрасная Фатима! Я ночью тебе всё объясню!
НАТЕЛЛА:
Отстать от Фатимы немедленно! Среди нас тебе улова не будет!
ГОРЕЛЛО (в отчаянии):
Как же жить дальше?!
НАТЕЛЛА:
Попробуй познакомиться с каким-нибудь монахом.
СПЕРАНЦИНА (громко):
Мы с вами победили! Мы боролись
За правды торжество, за справедливость.
И ныне этим мы гордиться можем!
Порок повержен, зло от нас бежало.
Но корни глубоки его, и семя
Его осталось здесь, как все мы видим.
Поэтому на страже я останусь.
Я и епископ Скатола за правду
Себя не пожалеем и всех прочих!
ФАТИМА (неожиданно громко):
Она делать «правда» с епископ? Но зачем громко? Она хотеть, чтобы все быть с епископ? Я не хотеть с епископ. Он старый и противный.
НАТЕЛЛА (скрипя зубами):
Молчи, дура!
СПЕРАНЦИНА:
Что ты сказала, мерзавка?
ФАТИМА:
Я сказать, что не хотеть с епископ. Ты мочь, если хотеть. Но зачем громко? Я нет, совсем.
СПЕРАНЦИНА:
Вон! Ты!.. ты мне!.. да я!..
(Каталина подбегает к Фатиме. Каталина и Нинетта, давясь от смеха, уводят Фатиму направо. Все остальные с трудом справляются со смехом. Слева выходит Скатола.)
СКАТОЛА:
Графиня... Что здесь произошло?
СПЕРАНЦИНА (в ярости):
А вам что здесь нужно, чёртов епископ?
(Монахи дружно уходят налево. Слева остаётся одна Коломбина.)
СКАТОЛА:
Что значит «чёртов»? Вы с ума сошли?
СПЕРАНЦИНА (сдерживаясь):
Что вам угодно, монсеньор?
СКАТОЛА:
Приехали нежданные послы. Вы их должны принять.
СПЕРАНЦИНА:
Какие ещё послы? От кого?
СКАТОЛА (в волнении):
От его святейшества папы и от его величества короля Неаполя.
СПЕРАНЦИНА:
Мы встретим их достойно!
(к левой половине сцены, где стоит одна Коломбина):
Господа!..
Прочь отсюда, девчонка!
КОЛОМБИНА:
Но я же главная...
СПЕРАНЦИНА:
Главная дура! Прочь, я говорю!
(Коломбина, плача, убегает налево.)
СПЕРАНЦИНА (к слугам):
Быстро накрыть столы в обеденной зале!
НИКОЛЕТТА:
Но ничего не приготовлено ещё!
СПЕРАНЦИНА:
Ты будешь со мной спорить, мерзавка?
ГОРЕЛЛО:
Я откупорю вино. Это моё почётное...
СПЕРАНЦИНА (кричит):
Живо!
(Слуги убегают.)
СПЕРАНЦИНА:
Чего хотят послы?
СКАТОЛА:
Откуда же мне знать?
СПЕРАНЦИНА:
От ваших связей при Святом престоле! От ваших монахов! От вашего положения иерарха Церкви! Чего им надо?
СКАТОЛА:
Графиня, вы слишком беспокоитесь! Я думаю, они здесь, чтобы признать нашу власть. Что им остаётся?
СПЕРАНЦИНА:
Вы болван! Где бумаги?
СКАТОЛА:
Бумаги? Какие?
СПЕРАНЦИНА:
Все, что есть. Признания Панталеоне, донос шута... Что есть ещё?
СКАТОЛА:
Писанного больше ничего.
СПЕРАНЦИНА:
Несите то, что есть! И быстро!
(Скатола убегает направо. Сперанцина замирает в гордой позе.)
СЦЕНА ТРЕТЬЯ.
Слева выходят кардинал Джустини и граф Альбафьорита.
ДЖУСТИНИ:
Я надеюсь, мой господин граф, что вы не будете возражать. До тех пор, пока мы с вами не подпишем соглашения, герцогство находится под сюзеренитетом моего господина, его святейшества папы. И потому именно я должен разрешить здешние неурядицы.
АЛЬБАФЬОРИТА:
Сказать по правде, монсеньор, я вам немного завидую. Если верить рассказам о здешних событиях... Но вы, разумеется, правы. Власть моего государя не имеет здесь силы до подписания соглашения.
ДЖУСТИНИ:
Мне бы, при этом, не хотелось лишать вас удовольствия...
АЛЬБАФЬОРИТА:
О, прошу вас, не обращайте на меня внимания!
СПЕРАНЦИНА:
Приветствую вас, господа!
АЛЬБАФЬОРИТА (к Джустини):
Прошу вас, монсеньор! Я буду немым наблюдателем.
ДЖУСТИНИ:
И я приветствую вас, госпожа. Забавно, что о моём приезде не было возвещено, как это положено. Я кардинал Джустини, нунций его святейшества папы. Это – граф Альбафьорита, посол его величества короля Неаполя.
СПЕРАНЦИНА (взволнованно):
О, какая большая честь!
ДЖУСТИНИ:
Да, это верно. Вас, госпожа, послали встретить нас?
СПЕРАНЦИНА:
О нет, меня никто послать не может!
АЛЬБАФЬОРИТА (в сторону):
В самом деле?
ДЖУСТИНИ:
Так кто же вы, госпожа, которую никто не может послать?
СПЕРАНЦИНА:
Ваш тон меня удивляет...
ДЖУСТИНИ:
Однако, ничего удивительного в нём нет. Мы имели честь представиться, хотя представлять нас должен был герольд. Представьтесь и вы, наконец!
СПЕРАНЦИНА:
Я глава совета дворян графиня Сперанцина ди...
ДЖУСТИНИ:
Отлично! Если верить донесениям, именно вы нам и нужны. Итак, мы слушаем ваши объяснения.
СПЕРАНЦИНА:
Объяснения, монсеньор?
ДЖУСТИНИ:
Его святейшество папа желает знать, что произошло в герцогстве его светлости Северино.
СПЕРАНЦИНА:
Герцог Северино отрёкся от престола. Теперь здесь правит совет дворян. И я его глава.
ДЖУСТИНИ:
Я поражён, графиня! Вы говорите это так, словно бы и не думаете оправдываться.
СПЕРАНЦИНА:
Оправдываться, монсеньор? Мне перед вами?
ДЖУСТИНИ (гневно):
Перед посланцем его святейшества? Сюзерена этого герцогства? О да!
СПЕРАНЦИНА (оскорблённо)
Но в чём же я должна оправдываться?
ДЖУСТИНИ (гневно и громко):
В свержении владетельной династии! В узурпации власти! В создании преступного совета, единственными членами которого являетесь вы сами и несколько бывших служанок! В пренебрежении законами и обычаями Святой Церкви и этого герцогства! В самоуправстве и в нарушении сюзеренных прав его святейшества! Вам мало? Или вы не знаете, что всё мною сказанное суть преступления перед богом и людьми? Я здесь, чтобы эти преступления остановить. Со мною рота гвардейцев его святейшества.
АЛЬБАФЬОРИТА (в сторону):
Какая отповедь! Если этому учат в монастырях, жалею, что я не стал монахом.
СПЕРАНЦИНА (в страшном волнении):
Сударь!..
ДЖУСТИНИ:
Моё высокопреосвященство! Вы не видите моего облачения?
СПЕРАНЦИНА (в таком же волнении):
Ваше высокопреосвященство! Покорно прошу вас выслушать меня!
ДЖУСТИНО:
Говорите!
СПЕРАНЦИНА (в таком же волнении):
Здесь совершены были преступления перед законом и моралью! И герцог их не пресекал! А я пресекла!
ДЖУСТИНО:
Это не основание для узурпации власти! Но и эти преступления мы также изучим. Велите снять эти тряпки! (показывает на троны, завешенные мешковиной)
СЦЕНА ЧЕТВЁРТАЯ.
Незаметные слуги снимают мешковину с тронов. Джустрино садится, жестом приглашает Альбафьорита.
АЛЬБАФЬОРИТА (в нерешительности):
Монсеньор, вы уверены, что мы имеем на это право?
ДЖУСТИНИ:
В создавшейся ситуации только мы с вами и имеем такое право. Садитесь.
(Альбафьорита садится на второй трон. Сперанцина остаётся стоять.)
ДЖУСТИНИ:
Итак, начнём с начала. Кого вы обвиняете в преступлениях?
СПЕРАНЦИНА:
Бывшего герцогского секретаря Сегредари.
ДЖУСТИНИ:
Где он?
СПЕРАНЦИНА:
Он бежал. И тем самым подтвердил наши обвинения.
ДЖУСТИНИ:
Отъезд или даже бегство – отнюдь не доказательство. В чём вы его обвиняете?
СПЕРАНЦИНА:
В разврате, в принуждении к разврату, в безбожии, в торговле слугами.
ДЖУСТИНИ:
Кто тому свидетель?
СПЕРАНЦИНА:
Горелло, здешний виночерпий. Эй, Горелло!
(Справа нетвёрдой походкорй входит Горелло, низко кланяется.)
ДЖУСТИНИ:
Что, Горелло, ты можешь рассказать нам?
ГОРЕЛЛО:
О многое, ваше...эээ...
ДЖУСТИНИ:
Высокопреосвященство.
ГОРЕЛЛО (в сторону):
В жизни такого выговорить не смогу.
(к Джустини):
Эээ... о да!
Я рассказать могу. Я знаю много.
Во-первых, не Горелло я, а Уго.
Затем: здесь, в замке, есть несправедливость.
СПЕРАНЦИНА:
Что ты мелешь?
АЛЬБАФЬОРИТА (тихо):
Какой хороший вопрос!
ГОРЕЛЛО:
Я папе написать хочу посланье.
Сначала думал я, что всех служанок
Он должен запретить, но тут же понял
Я, что служанок запрещать не нужно.
А нужно запретить той папской буллой
Господ, что предаются любо сра... сра...
АЛЬБАФЬОРИТА (смеётся):
Любострастью.
(в сторону):
Я и не предполагал, что здесь так весело.
ДЖУСТИНИ:
Послушай, эээ... как бы тебя ни звали, расскажи нам просто, что ты знаешь.
ГОРЕЛЛО:
Царит неправда в замке. Все служанки
Порочному предавшись поведенью,
Решили дружно, что меня им дОлжно
Про... интегрировать?.. интернировать?.. игрировать?..
АЛЬБАФЬОРИТА (смеётся):
Проигнорировать.
СПЕРАНЦИНА (в гневе):
Болван! Рассказывай про Пьеро!
ГОРЕЛЛО:
А что Пьеро? Да разве же в нём дело?
Конечно, он при парике и шпаге,
Поэтому служанки...
СПЕРАНЦИНА:
Отвечай: отдал ли он Эсмеральду и Джино доктору Петруччо?
ГОРЕЛЛО:
Нет, Эсмеральда уехала с Пьеро, а Джино где-то в здесь, в замке.
СПЕРАНЦИНА:
Но ты же говорил...
ГОРЕЛЛО (не замечая):
А доктор сам уехал, бросив палку.
А Джино – с Николеттою, но мне же
Она сказала, что придёт, возможно,
Ко мне, но так и не пришла. О, лгунья!
И все служанки таковы!..
ДЖУСТИНИ:
Скажи, дружок, что говорил Сегредари в беседе с доктором о Священном Писании?
ГОРЕЛЛО:
А, опять про книги... Ну, про само Писание они не говорили. Говорили, что от книг им грустно, а потому они пьют. Да так, что утром ничего не помнят. И ещё что-то про рукоблудие, но этого уже я не помню.
АЛЬБАФЬОРИТА (тихо, к Джустини):
Я думаю, нужно переходить к следующему действию этой весёлой комедии.
ДЖУСТИНИ (к Горелло, ласково):
Ты виночерпий в этом замке?
ГОРЕЛЛО:
О да, к вину я чувствую призванье!
ДЖУСТИНИ:
И что же, хорошо ли здесь вино?
ГОРЕЛЛО:
Прекрасное вино! Хотя, честно признаться, других вин я и не пробовал.
ДЖУСТИНИ:
И много ли ты его сегодня выпил?
ГОРЕЛЛО:
Почти что ничего. Кувшина два. Хотите попробовать? Я принесу.
ДЖУСТИНИ:
Дружок, ты пьян. Иди проспись.
ГОРЕЛЛО:
О нет, ваше... эээ... да. Когда я пьян, я чувствую себя по-другому. Например...
СПЕРАНЦИНА:
Вон, мерзавец!
(Горелло икает и оглядывается, не понимая.)
ДЖУСТИНИ:
Ступай, дружок.
ГОРЕЛЛО:
Но должен я здесь рассказать о правде!
Служанки в замке стали нестерпимы!
АЛЬБАФЬОРИТА:
Иди, виночерпий! Иди и напиши послание к папе, как ты хотел. А его высокопреосвященство твоё послание доставит к адресату.
ГОРЕЛЛО:
Я так и сделаю немедля. (уходит)
ДЖУСТИНИ (к Альбафьорита):
Спасибо, граф! Я уже боялся, что это не кончится. Посмотрим, что он напишет.
АЛЬБАФЬОРИТА:
Что вы, монсеньор! Он не напишет ни строчки. Немедленно напьётся до чертей.
ДЖУСТИНИ (к Сперанцине):
Ваши свидетели все будут пьяными?
СПЕРАНЦИНА:
О нет, ваше высокопреосвященство! Есть и настоящая жертва. Эй, Коломбина!
СЦЕНА ПЯТАЯ.
Справа выходит Коломбина, делает реверанс и замирает, уставившись на подножие тронов.
АЛЬБАФЬОРИТА (тихо, к Джустини):
Кукла какая-то. Ну и вкусы у этого Сегредари!
ДЖУСТИНИ (тихо, к Альбафьорита):
В самом деле. Я думал, она будет красоткой.
(к Коломбине):
Скажи мне, милая, предавалась ли ты греху с Сегредари?
КОЛОМБИНА:
Да! Да! Да!
АЛЬБАФЬОРИТА (тихо):
Очень она странная...
ДЖУСТИНИ:
И он грешил не только с тобой, не так ли?
КОЛОМБИНА (быстро):
О, он такой развратник! Но меня он, при этом, совсем не замечал. А мне было обидно. Я не хуже других, я лучше!
ДЖУСТИНИ:
И с кем же он ещё грешил?
КОЛОМБИНА (быстро):
С Эсмеральдой. А она совсем некрасивая. И глупая. Я не понимаю, что он в ней нашёл. Я намного привлекательнее...
ДЖУСТИНИ:
А с другими?
КОЛОМБИНА:
С другими?.. Не знаю...
СПЕРАНЦИНА:
Но Коломбина, дитя моё!
КОЛОМБИНА:
Ах да! Нателла говорила, что он ей однажды подмигнул. А Инессу когда-то давно держал за руку.
АЛЬБАФЬОРИТА (тихо):
Что это за чушь?
ДЖУСТИНИ:
Я спрашиваю тебя о более серьёзных грехах.
КОЛОМБИНА:
Никто из них не смог! Все его хотели, но никто не смог! Никто ему не был нужен. Все они хвастались, какие они красивые и умные, но никого из них он к себе не подпустил. А я смогла, одна из всех!
ДЖУСТИНИ:
Что смогла?
КОЛОМБИНА:
Предаться с ним разврату, вот что! Он и пискнуть не успел, как я его оседлала! А такой был, казалось, неприступный! Никуда не делся, голубчик!
СПЕРАНЦИНА:
Коломбина! Ты говорила, что он тебя заставил!
КОЛОМБИНА:
Как же, заставил! Дождёшься от него! Это я его заставила!
ДЖУСТИНИ:
Ты поступила очень плохо!..
КОЛОМБИНА (меняясь в лице, другим голосом):
Нет-нет! Я жертва! Во-первых, он меня не спросил, когда я на него набросилась, во-вторых, я сейчас не хочу возлечь с ним, в-третьих, он пытался скрыть правду. Так мне сказали призраки, и я им верю. И я храбро свидетельствую правду, как они и велели. Хотя плакать не могу, раз меня никто не щиплет. Когда же воссяду на этот трон, то сразу запрещу всем говорить неправду. Я уже придумала мой первый указ.
АЛЬБАФЬОРИТА (тихо, к Джустини):
По-моему всё стало ясно. «Призраки», «воссяду». Она попросту спятившая с ума.
ДЖУСТИНИ (тихо, к Альбафьорита):
Несомненно.
(к Коломбине):
Ступай, милая. И жди за дверью. Тебя отвезут в очень хорошее место, где ты сможешь написать свой указ.
КОЛОМБИНА:
Благодарю, монсеньор! Я не забуду и вас в своих указах!
(Коломбина делает реверанс и идёт к правой кулисе.)
ДЖУСТИНИ:
Нет, милая, в другую дверь!
(Коломбина уходит налево.)
ДЖУСТИНИ:
Я заберу её в Рим. Там есть лечебница для таких, как она.
(к Сперанцине):
Графиня, вы насмехаетесь надо мной?..
СПЕРАНЦИНА:
Нет-нет, монсеньор! Эта девочка не в себе от перенесённых бед!
АЛЬБАФЬОРИТА (тихо):
Судя по её словам, она никаких бед не перенесла, напротив...
ДЖУСТИНИ:
Есть у вас ещё какие-либо основания для обвинений?
СПЕРАНЦИНА:
О да! Есть даже документы. Есть донос... то есть, простите, свидетельство здешнего шута Джино...
ДЖУСТИНИ:
Шута?!
АЛЬБАФЬОРИТА (тихо):
А я совсем не удивлён. Это вполне соответствует тому, что мы здесь уже слышали.
ДЖУСТИНИ:
Подайте мне донос. И позовите самого шута.
СПЕРАНЦИНА:
Эй, Джино!
(Молчание.)
СПЕРАНЦИНА:
Джино! Да где ты?
АЛЬБАФЬОРИТА (тихо):
Шут, видимо, шутит.
СПЕРАНЦИНА:
Эй, кто-нибудь!
СЦЕНА ШЕСТАЯ.
Справа входит Фатима.
СПЕРАНЦИНА:
О нет, только не ты!
ФАТИМА:
Но кричать «кто-нибудь». Я быть «кто-нибудь».
СПЕРАНЦИНА:
Вон отсюда! Позови кого-нибудь другого!
ФАТИМА:
Все разбежаться...
СПЕРАНЦИНА:
Вон!
ФАТИМА (уходя направо):
Ваш епископ сказать «иди», и я идти.
ДЖУСТИНИ:
«Ваш епископ»?..
СПЕРАНЦИНА:
Простите, монсеньор! Она тоже не в себе.
АЛЬБАФЬОРИТА (тихо, к Джустини):
Монсеньор, вы можете закрыть лечебницу в Риме. Здесь скорбных явно наберётся больше. Просто пригласите сюда лекаря.
СПЕРАНЦИНА (кричит):
Найти мне Джино!
(Справа выходит Николетта, делает реверанс.)
НИКОЛЕТТА:
Прошу прощения у вашего сиятельства... но Джино не придёт.
СПЕРАНЦИНА (растерянно):
Почему не придёт.
НИКОЛЕТТА:
Узнав о приезде высоких послов (делает реверанс в сторону тронов), он сбежал.
СПЕРАНЦИНА:
Как сбежал?
НИКОЛЕТТА:
Как последний мерзавец! Он совратил меня и обещал на мне жениться. А сейчас сказал, что в Венеции у него таких Николетт будет с десяток.
АЛЬБАФЬОРИТА (тихо, к Джустини):
Можно обойтись и без лекаря. Тут всё веселее и веселее.
ДЖУСТИНО (тихо, к Альбафьорита):
Не радуйтесь, граф. Вашему же государю в этой лечебнице править.
АЛЬБАФЬОРИТА (тихо, к Джустини):
Беру назад свои слова. Везите своего лекаря!
ДЖУСТИНО (к Николетте):
Так шут сбежал из-за тебя?
НИКОЛЕТТА:
О нет, монсеньор! Он сказал, что ему плевать на меня. Полагаю, что он сбежал из-за вашего высокопреосвященства.
СПЕРАНЦИНА:
Простите, монсеньор, она...
ДЖУСТИНО:
Не в себе? Я начинаю к этому привыкать. Но безумной она не кажется.
(к Николетте):
Что ты имела ввиду, милая.
НИКОЛЕТТА:
Он боялся отвечать на ваши вопросы, монсеньор! Слишком много он врал до этого часа.
ДЖУСТИНО:
И письменно врал?
НИКОЛЕТТА:
Этого я не могу с уверенностью утверждать, ваше высокопреосвященство, но, зная его самого, смею предположить, что это более, чем вероятно.
АЛЬБАФЬОРИТА (тихо):
Вот это слог! И от служанки! А его светлость и в самом деле здесь устроил храм просвещения!
ДЖУСТИНО (тихо, к Альбафьорита):
Не уверен, что это будет так уж удобно для вашего государя. Да и для любого другого, кроме самого Северино.
(к Николетте):
А что же ты можешь утверждать с уверенностью?
НИКОЛЕТТА:
То, что бежал он весь избитый.
ДЖУСТИНИ:
Но кто же его избил, и почему?
НИКОЛЕТТА:
Кто – не знаю, а почему – он сказал. Его избили за то, что он выдавал себя за дворянина, таковым не будучи.
ДЖУСТИНИ:
В таком случае, кто бы его ни избил, он был совершенно прав! Ступай, милая! Расскажи об этом всем слугам.
(Николетта делает реверанс и уходит направо, справа же выходит Нинфея.)
ДЖУСТИНИ (к Сперанцине):
Кто эта дама?
СПЕРАНЦИНА:
Эээ... Это моя союзница в противостоянии пороку...
АЛЬБАФЬОРИТА (тихо):
Надеюсь, эта не безумна и не обижена на шута. Хотя вид у неё гневный.
ДЖУСТИНО (к Нинфее):
Кто вы, сударыня?
НИНФЕЯ:
Монсеньор! Моё имя Нинфея. Я содержала пансион, приют для обиженных служанок...
ДЖУСТИНО:
Ну что же, дело благое.
НИНФЕЯ:
Однако сегодня утром графиня Сперанцина выгнала моих подопечных вон.
СПЕРАНЦИНА:
Монсеньор, это был непотребный дом!
ДЖУСТИНО:
Вы хотите сказать – бордель? Вы противостояли пороку с помощью содержательницы борделя?!
НИНФЕЯ:
Монсеньор, графиня вовсе не противостояла пороку! Это одно лицемерие. Её целью была власть над герцогством.
СПЕРАНЦИНА (кричит):
Как ты смеешь, мерзавка?!
НИНФЕЯ:
Но это правда, графиня! Вы с вашим Скатола...
ДЖУСТИНИ:
Постойте, постойте. «Ваш Скатола»? Здешний епископ? А почему же я его не вижу? Не уместнее ли, графиня, ему встречать меня и отвечать на мои вопросы, как духовному лицу и иерарху церкви?
НИНФЕЯ:
Простите, монсеньор! А уместно ли духовному лицу и иерарху церкви состоять чичисбеем при графине?
СПЕРАНЦИНА:
Мерзавка! Ты поплатишься за это!
АЛЬБАФЬОРИТА (тихо, к Джустини):
Кажется, не только у моего государя прибавится работы. Его святейшеству также будет, чем развлечься.
ДЖУСТИНИ (тихо, к Альбафьорита):
О, с этим я могу справиться и без его святейшества.
(громко):
Где епископ Скатола?
СКАТОЛА (выглядывая из-за правой кулисы):
Я здесь, монсеньор! Я давно уже жду вашего вызова.
ДЖУСТИНИ:
Подойдите.
(Скатола робко подходит.)
СКАТОЛА:
Монсеньор, у меня здесь (показывает) письменные свидетельства здешнего порока. Вот свидетельство шута Джино.
ДЖУСТИНИ:
Лгуна, как мы выяснили.
СКАТОЛА
А вот признания министра Панталеоне...
ДЖУСТИНИ:
Где же сам министр?
СПЕРАНЦИНА:
Он бежал, монсеньор.
ДЖУСТИНИ:
А перед этим написал признания в преступлениях? Что за странное поведение!
СКАТОЛА:
Нет, признания написаны по приказу графини, а я только заставил его подписать.
ДЖУСТИНИ:
Но зачем же он подписал то, что писал не он?
СКАТОЛА (хихикая):
Да он и не прочёл…
(Сперанцина хватается за голову.)
ДЖУСТИНИ:
Епископ! Кто в Риме санкционировал эту вашу деятельность?
СКАТОЛА:
Я посчитал, что в моей епархии порок следует...
ДЖУСТИНИ:
И вот ещё: говорят, что вы при графине состоите чичисбеем.
СПЕРАНЦИНА:
Да никогда я бы на это не пошла, монсеньор! Держать иезуита чичисбеем?
(Скатола хватается за голову.)
ДЖУСТИНИ:
Иезуита? Это объясняет ваше пренебрежение санкцией Святого престола. Но не объясняет, каким образом вы остались епископом.
(громко):
Секретарь!
СЕНА СЕДЬМАЯ.
Входит монах-секретарь со складным столиком, раскладывает его, достаёт бумагу, перо и чернильницу.
ДЖУСТИНИ:
Пишите. Официальную формулу добавите после.
Постановляю...
СПЕРАНЦИНА:
Но по какому праву?
ДЖУСТИНИ (гневно):
По каноническому и гражданскому!..
АЛЬБАФЬОРИТА:
Право, монсеньор! Они, разумеется, заслужили вашу суровость. Но позвольте мне, всё же, объяснить им. Иначе они так ничего и не поймут.
ДЖУСТИНИ:
Вы правы, граф! Тем более, что через пару минут почти все они станут вашей заботой.
АЛЬБАФЬОРИТА:
Его светлость герцог Северино намного умнее, чем вы о нём думали. Два года назад он заключил тройственное соглашение с Римом и Неаполем. Мой государь предоставляет Святому престолу некоторые морские привелегии, о которых вам знать незачем. В обмен на это Святой престол не противится воле герцога Северино. А именно такой: в случае прекращения в силу тех или иных обстоятельств пребывания на престоле династии его светлости, герцогство Монте-Феличе со всем, что есть в нём, включая и вновь присоединённые графства, переходит под руку его величества короля Неаполя. С тем, однако, чтобы установленные его светлостью герцогом Северино порядки и традиции в герцогстве сохранялись нерушимыми. В Вене, Мадриде и Париже соглашение одобрено. Нам с его высокопреосвященством остаётся только поставить подписи.
ДЖУСТИНИ:
Но прежде, граф, я хотел бы всё же закончить начатое.
АЛЬБАФЬОРИТА:
До подписания вы здесь господин. Я этого жду.
(тихо):
С нетерпением!
ДЖУСТИНИ (секретарю):
Пишите...
Виновные в свержении владетельной династии Монте-Феличе, в узурпации власти, в создании незаконного совета – должны быть наказаны. Однако по настоятельной просьбе его светлости герцога Северино, наказание не должно быть суровым.
Во-первых. Принадлежавший Нинфее дом, как вместилище разврата, у оной Нинфеи отнять и передать в казну. Просить новые власти устроить в этом доме приют для сирот. Саму же Нинфею присудить к церковному покаянию в Риме как пособницу разврата.
(Нинфея закрывает лицо руками)
Во-вторых. Графиню Сперанцину за преступления против престола и Церкви и за узурпацию власти сослать навечно в её поместье. Ввиду особой злокозненности оной Сперанцины просить новые власти о постоянном надзоре над ней. Вместе с тем учинить над ней и надзор церковный.
(Сперанцина закрывает лицо руками)
В-третьих. Епископа Скатола доставить в Рим для разбирательства.
(Скатола закрывает лицо руками)
АЛЬБАФЬОРИТА:
Всё это справедливо! Позвольте мне добавить, хоть мы ещё не подписали соглашения!
ДЖУСТИНИ:
Прошу вас, граф!
АЛЬБАФЬОРИТА:
Во-первых. Все овощи, выращенные в поместье его светлости герцога Северино должны будут продаваться в Монте-Феличе приоритетно и по самой высокой цене из возможных. Любые же товары из поместья Сперанцины в Монте-Феличе продаваться не будут вовсе.
Во-вторых. Просить её светлость герцогиню Изабеллу, коли будет на то её воля, стать наместницей его величества короля Неаполя в Монте-Феличе. Буде пожелает она остаться с мужем своим, просить стать наместницей и принять на себя заботы о герцогстве госпожу Амату ди Сегредари.
ДЖУСТИНО:
И это справедливо.
(к секретарю):
Соглашение!
(Секретарь подаёт на подпись Джустино и Альбафьорита бумагу. Те подписывают. Встают.)
АЛЬБАФЬОРИТА (громко):
Эй, как тебя! Виночерпий! Вина!
(Справа выходит Горелло с подносом. За ним все служанки, включая Каталину.)
АЛЬБАФЬОРИТА (поднимает бокал):
Здоровье его светлости герцога Северино!
(Джустино и Альбафьорита пьют. Сперанцина, Скатола и Нинфея продолжают стоять в тех же позах.)
СЛУГИ:
Ура!
(Звучат трубы. За тронами поднимаются флаги с гербами Неаполя и герцога.)
Занавес.
СЦЕНА ПОСЛЕДНЯЯ.
Перед занавесом выходят с разных сторон Пьеро и Эсмеральда.
ПЬЕРО:
Нам надлежит закончить представленье.
Сказали мы, что дОлжно, кто как мог.
Но, публики почтенной с позволенья,
Здесь нужен нам короткий эпилог.
ЭСМЕРАЛЬДА:
Слов сказано немало нами было,
О чём они – хотелось бы понять.
ПЬЕРО:
О том, как соблазнительно принять
За правду злобу, коли есть в ней сила.
И как непросто различить их так,
Чтоб это мог увидеть и дурак.
ЭСМЕРАЛЬДА:
Все правду знать хотят.
ПЬЕРО:
Что ж здесь плохого?
На то Создатель нам и разум дал.
ЭСМЕРАЛЬДА:
Однако много есть у нас такого,
Что мы скрываем, чтоб никто не знал.
ПЬЕРО:
Оправдывать порок мы здесь не будем.
И правда здесь проста: он есть иль нет.
ЭСМЕРАЛЬДА:
Но можно и во благо и во вред
Свидетельствовать правду. Не забудем
Что правда может и пороком быть,
Когда способна ранить и убить.
ПЬЕРО:
Но разве правда может быть порочной?
И разве не важнее правда ран?
ЭСМЕРАЛЬДА:
А разве тот, кто к скважине замочной
Приникнув, возвещает про обман,
Тот не порочен? Знаешь ли, тем злее
Порок, чем больше ранит он людей.
ПЬЕРО:
Кто правду возвещает, тот злодей?!
ЭСМЕРАЛЬДА:
Кто ближним не вредит, тот и добрее.
Оставь абстракции. Не делай нам,
Того, чего себе не хочешь сам.
ПЬЕРО:
Чем больше правды выявит учёный,
Тем нам понятней делается мир.
ЭСМЕРАЛЬДА:
Но слишком много тех, кто золочёный
Из правды создаёт себе кумир.
Ни жизнь, ни счастье, ни любовь не могут
Важнее правды быть, нам говорят.
Но сколько с правдой мерзостей творят!
С ней обрекают жить нас так убого!
Нас голыми ходить хотят заставить
И в спальнях стены из стекла поставить.
ПЬЕРО:
Так что же, правду к чёрту?
ЭСМЕРАЛЬДА:
Нет, нисколько!
Но те, кто поклоняться правде только
Хотят, пускай их, коль хотят блажить.
Но пусть они оставят нас в покое!
Они про всех нас ведают такое,
Что точно знают, как нам нужно жить.
Зачем их только слушать, не пойму!
Мы сами разберёмся, что к чему.
КОНЕЦ.